И эта штуковина нанесла
Слейтеру некий ужасный, но невыразимый вред, за который маньяк (если он был
маньяком) стремился отомстить обидчику.
По манере, в которой Слейтер намекал на их взаимоотношения, я решил,
что он и светящаяся штука были на равных и что в его сонном бытии человек
сам был таким светящимся существом той же расы, что и его враг. Это
впечатление подтверждалось его часто повторяемыми словами о полете сквозь
пространство и о прожигании всего, что помешает его движению. Однако эти
концепции формулировались по-деревенски и передавались совершенно
неадекватно, и это привело меня к заключению, что если мир сновидений в
действительности существовал, то для передачи мыслей в нем не пользовались
устной речью.
Может быть, душа сна, вселяясь в это низкопробное тело, отчаянно
пыталась рассказать о себе, о понятиях, которые простецкий и запинающийся
язык не мог выразить? Может быть, я лицом к лицу столкнулся с загадкой
интеллекта, которая объяснит мне эту тайну, если только я научусь понимать и
читать ее? Я ничего не сказал об этом старшим врачам, потому что средний
возраст склонен к скепсису и цинизму и с трудом воспринимает новые идеи.
Кроме того, глава нашего заведения позже в свойственной ему
покровительственной манере заметил, что я переутомлен и что мой мозг
нуждается в отдыхе.
Я уже давно считал, что человеческие мысли в основном представляют
собой движение молекул и атомов, которое может преобразовываться как в
волны, так и в лучистую энергию, в тепло, свет и электричество. Эта
уверенность привела меня к размышлениям о возможности телепатии или
мысленного общения при помощи соответствующей аппаратуры, и в годы учебы в
колледже я изготовил установку из приемника и передатчика беспроволочного
телеграфа, применявшихся на том незрелом этапе, до эпохи радио. Я испытывал
их вместе с коллегами-студентами, но, не получив никаких результатов, убрал
их прочь вместе с другими разрозненными приборами, чтобы при случае
воспользоваться ими в будущем.
Теперь же, загоревшись желанием проникнуть в жизнь сновидений Джо
Слейтера, я снова достал эти устройства и потратил несколько дней, чтобы
привести их в рабочее состояние.
Как только они были готовы, я не упустил случая их испытать. При каждом
припадке буйства у Слейтера я прикладывал передатчик к его лбу, а приемник к
своему, постоянно проводя тонкую настройку в гипотетическом диапазоне волн
интеллектуальной энергии. Я, правда, не имел понятия о том, как мысленные
впечатления, если они будут успешно переданы, возбудят ответные импульсы в
моем мозгу, но я был уверен, что могу выделить и истолковать их. Поэтому я
продолжал эксперименты, хотя никого не информировал об их характере.
Это случилось двадцать первого февраля 1901 года. Когда я мысленно
возвращаюсь в эти годы, я понимаю, насколько нереальным все это кажется, и
порой сомневаюсь а может быть, прав был старый доктор Фентон, отнеся это на
счет моего возбужденного воображения? Я вспоминаю, как он с большой
симпатией и терпением выслушал то, о чем я ему рассказал, а потом дал мне
успокоительный порошок и отправил в полугодичный оплачиваемый отпуск, в
который я должен был уйти на следующей неделе.
В ту решающую ночь я был страшно возбужден и взволнован, поскольку
несмотря на тщательный уход, которым его окружили, Джо Слейтер явно умирал.
Может быть, потеря горской свободы, а может быть, замешательство, овладевшее
его мозгом, оказались слишком резкими для его несколько заторможенной
соматики, но по всем признакам огонек жизненных сил едва мерцал в глубине
его пришедшего в упадок естества. Он впал в предсмертную полудрему, а с
приходом темноты погрузился в беспокойный сон.
Я не стал затягивать смирительную рубашку, как это обычно делалось во
время его сна, потому что он был слишком слаб, чтобы быть опасным, даже если
он еще раз придет в умственное расстройство, прежде чем покинуть этот мир.
Но я поместил между его головой и моей оба конца моего космического радио ,
надеясь вопреки всему в первый и последний раз получить весть из мира снов
за тот малый отрезок времени, который был мне отпущен. В палате вместе с
нами находился только один санитар, заурядный парень, который не понимал
назначения моих аппаратов и не думал вмешиваться в мои действия. Проходил
час за часом, и я заметил, что его голова неуклюже свесилась на грудь, но не
стал будить его. Я также, убаюканный ритмом дыхания двух людей, здорового и
умирающего, вероятно, чуть позже и сам начал клевать носом.
Пробудили меня звуки сверхъестественной мощной мелодии. Аккорды,
вибрато и гармонические порывы доносились со всех сторон, а моему
восхищенному взору предстала ошеломляющая картина непостижимой красоты.
Стены, колонны и архитравы из живого огня лучезарно сияли, окружая точку, в
которой я, казалось, парил в воздухе, и тянулись вверх, к бесконечно
высокому своду неописуемо великолепного грандиозного здания. С этими
картинами дворцового блеска смешивались или, скорее, вытесняли их в
калейдоскопическом вращении мелькающие виды широких прерий и уютных долин,
высоких гор и заманчивых гротов, совпадающих в малейших деталях с
ландшафтами, которые я мог представить себе, но созданных из какой-то
пылающей эфирной сущности, которая по своей плотности соответствовала скорее
духу, нежели материи. По мере того, как я наблюдал, мне становилось ясно,
что в моем мозгу содержится ключ ко всем этим метаморфозам, поскольку каждая
картина, появлявшаяся передо мной, была близка и желанна для моего
изменившегося сознания. Среди этих райских сфер я не был чужаком, каждый вид
и звук были мне знакомы, словно все это продолжалось бесчисленное множество
эпох в вечности и ожидало меня в бесконечном потоке времени впереди.
Затем ко мне приблизилась сверкающая аура моего лучезарного собрата, и
наши души беседовали, молчаливо и с безупречной точностью обмениваясь
мыслями. Это был час приближающегося торжества, потому что дружественное мне
существо выходило из угнетающих его ограничений временного рабства, выходило
навсегда и готовилось преследовать проклятого угнетателя даже в таких
высочайших слоях эфира, что пламенная космическая месть, исполненная там,
могла потрясти мировые сферы.
Мы плыли так вместе некоторое время, пока я не заметил, что контуры
окружавших нас предметов слегка расплылись и потускнели, так, словно что-то
призывало меня на Землю, куда я меньше всего хотел возвращаться. Фигура
рядом со мной, по-видимому, тоже почувствовала перемену, поскольку она стала
подводить свои рассуждения к завершению и сама приготовилась покинуть сцену,
тускнея, как нечто значительно более важное, медленное, чем остальные
предметы. После еще одного короткого обмена мыслями я понял, что светящееся
существо и я должны вернуться в рабство, хотя для моего лучезарного собрата
это случится в последний раз. Жалкая земная оболочка уже почти разрушена, и
менее чем через час мой товарищ сможет освободиться, чтобы преследовать
своего угнетателя по Млечному Пути сквозь звездные выси до самых границ
бесконечности.
Резким толчком я пробудился от видения затухающей световой картины и
несколько пристыженно выпрямился на стуле и растерянно уставился на
умирающего, распростертого на койке. Джо Слейтер на самом деле проснулся,
возможно, в последний раз. Приглядевшись к нему поближе, я заметил на его
впалых щеках пятна румянца, которых раньше никогда не видел. Губы также
выглядели необычно, они были плотно сжаты, словно обозначая характер,
значительно более сильный, чем тот, которым обладал Слейтер. На лице его
выразилось всевозрастающее напряжение, глаза были закрыты, а голова
поворачивалась из стороны в сторону. Я не стал будить санитара и закрепил
ослабевшую повязку, прикреплявшую мое телепатическое радио , надеясь
перехватить любое обрывочное сообщение, которое проснувшийся мог бы передать
мне. Вдруг он резко повернул голову в мою сторону и открыл глаза, которые
привели меня в изумление. Человек, бывший Джо Слейтером, кэтскилским
подонком, смотрел на меня широко открытыми сияющими глазами, голубизна
которых, казалось, становилась все глубже. Ни маниакальности, ни вырождения
не было и следа в этом взгляде, и я без всякого сомнения почувствовал, что
смотрю в лицо, за которым кроется активный разум высшего порядка.
Снова произошло соединение, при котором мой мозг осознал внешнее
влияние, воздействующее на него. Я закрыл глаза, чтобы более глубоко
сосредоточить свои мысли, и был вознагражден положительным знанием того, что
долгожданное мысленное сообщение наконец дошло. Любая передаваемая идея
мгновенно формировалась в моем мозгу, и, хотя мы не пользовались словами,
мои обычные ассоциативные, концептуальные и выразительные способности
реализовывались так же хорошо, как будто я принимал сообщения на нормальном
английском языке.
Джо Слейтер мертв , раздался леденящий душу голос из-за стены сна. Я
широко открытыми глазами с любопытством и ужасом уставился на ложе
страданий, но голубые глаза все так же спокойно глядели на меня, и их
выражение было все таким же разумным и одухотворенным.
И хорошо, что он умер, поскольку он оказался неспособен быть носителем
активного интеллекта космического существа. Его грубая телесная оболочка не
поддавалась необходимой подгонке для связи эфирной и планетной жизни. Он в
слишком большой степени был животным и в слишком малой человеком, хотя
именно из-за его недостатков тебе удалось открыть мое существование, ведь
космические и планетные души, как правило, никогда не встречаются. Он служил
мучительной каждодневной тюрьмой для меня в течение сорока двух ваших земных
лет.
Я такое же существо, каким ты станешь, перейдя в свободное состояние
сна без сновидений. Я твой брат во свете, тот, с кем рядом ты только что
плыл среди лучезарных долин. Мне не дозволено рассказывать твоей
пробудившейся земной личности о твоей истинной природе, но мы все скитальцы
в пространстве и путешественники в бесчисленных веках. В следующем году я,
может быть, буду жить в Египте, который вы именуете древним, или в жестокой
империи Цзян Чань, которая должна возникнуть через три тысячи лет. Ты и я
проплывали через миры, которые вращаются вокруг красного Арктура, и жили в
телах насекомых-философов, величаво ползающих по четвертой луне Юпитера. Как
мало земляне знают о жизни и о ее распространенности! И действительно, как
мало они должны знать ради их собственного спокойствия! Об угнетателе я не
могу говорить. Вы на Земле неясно чувствуете его отдаленное присутствие сами
того не зная, вы дали его мигающему сигнальному огню имя Алголь
Звезда-Демон. Встретить и победить угнетателя вот к чему я безуспешно
стремлюсь в течение долгих эпох, сдерживаемый телесными препятствиями. В эту
ночь я явлюсь, как возмездие, неся неотвратимую, пламенную, катастрофическую
месть. Ищи меня на небе вблизи Звезды-Демон.
Я больше не могу с тобой говорить, потому что тело Джо Слейтера
холодеет и цепенеет, и его грубый мозг не может больше вибрировать, как я
того желаю. Ты был моим единственным другом на этой планете единственной
душой, которая почувствовала меня и отыскала внутри отталкивающего тела,
лежащего на этой койке. Мы встретимся снова может быть, в сияющем тумане
Меча Ориона, может быть, на унылых плато доисторической Азии, может быть, в
снах, которые невозможно вспомнить, может быть, в каких-нибудь других
воплощениях в другие эпохи, когда Солнечная система уже перестанет
существовать .
На этом мысленные волны внезапно прервались и блеклые глаза спящего или
мне следовало назвать его мертвецом? остекленели, как у рыбы. Наполовину
оцепенев, я нагнулся над койкой и пощупал его кисть, но она была холодной,
окоченевшей, пульс отсутствовал, желтоватые щеки снова побледнели, и толстые
губы обвисли, открыв отвратительные гнилые клыки дегенерата Джо Слейтера. Я
вздрогнул, натянул одеяло на это ужасное лицо и разбудил санитара. Затем я
вышел из палаты и молча отправился в свою комнату. У меня возникло
безотчетное желание немедленно погрузиться в тот сон, сновидений которого
мне не удастся вспомнить.
Какова кульминация? Какое плоское научное описание могло бы похвастать
таким риторическим эффектом?
1 2 3
Слейтеру некий ужасный, но невыразимый вред, за который маньяк (если он был
маньяком) стремился отомстить обидчику.
По манере, в которой Слейтер намекал на их взаимоотношения, я решил,
что он и светящаяся штука были на равных и что в его сонном бытии человек
сам был таким светящимся существом той же расы, что и его враг. Это
впечатление подтверждалось его часто повторяемыми словами о полете сквозь
пространство и о прожигании всего, что помешает его движению. Однако эти
концепции формулировались по-деревенски и передавались совершенно
неадекватно, и это привело меня к заключению, что если мир сновидений в
действительности существовал, то для передачи мыслей в нем не пользовались
устной речью.
Может быть, душа сна, вселяясь в это низкопробное тело, отчаянно
пыталась рассказать о себе, о понятиях, которые простецкий и запинающийся
язык не мог выразить? Может быть, я лицом к лицу столкнулся с загадкой
интеллекта, которая объяснит мне эту тайну, если только я научусь понимать и
читать ее? Я ничего не сказал об этом старшим врачам, потому что средний
возраст склонен к скепсису и цинизму и с трудом воспринимает новые идеи.
Кроме того, глава нашего заведения позже в свойственной ему
покровительственной манере заметил, что я переутомлен и что мой мозг
нуждается в отдыхе.
Я уже давно считал, что человеческие мысли в основном представляют
собой движение молекул и атомов, которое может преобразовываться как в
волны, так и в лучистую энергию, в тепло, свет и электричество. Эта
уверенность привела меня к размышлениям о возможности телепатии или
мысленного общения при помощи соответствующей аппаратуры, и в годы учебы в
колледже я изготовил установку из приемника и передатчика беспроволочного
телеграфа, применявшихся на том незрелом этапе, до эпохи радио. Я испытывал
их вместе с коллегами-студентами, но, не получив никаких результатов, убрал
их прочь вместе с другими разрозненными приборами, чтобы при случае
воспользоваться ими в будущем.
Теперь же, загоревшись желанием проникнуть в жизнь сновидений Джо
Слейтера, я снова достал эти устройства и потратил несколько дней, чтобы
привести их в рабочее состояние.
Как только они были готовы, я не упустил случая их испытать. При каждом
припадке буйства у Слейтера я прикладывал передатчик к его лбу, а приемник к
своему, постоянно проводя тонкую настройку в гипотетическом диапазоне волн
интеллектуальной энергии. Я, правда, не имел понятия о том, как мысленные
впечатления, если они будут успешно переданы, возбудят ответные импульсы в
моем мозгу, но я был уверен, что могу выделить и истолковать их. Поэтому я
продолжал эксперименты, хотя никого не информировал об их характере.
Это случилось двадцать первого февраля 1901 года. Когда я мысленно
возвращаюсь в эти годы, я понимаю, насколько нереальным все это кажется, и
порой сомневаюсь а может быть, прав был старый доктор Фентон, отнеся это на
счет моего возбужденного воображения? Я вспоминаю, как он с большой
симпатией и терпением выслушал то, о чем я ему рассказал, а потом дал мне
успокоительный порошок и отправил в полугодичный оплачиваемый отпуск, в
который я должен был уйти на следующей неделе.
В ту решающую ночь я был страшно возбужден и взволнован, поскольку
несмотря на тщательный уход, которым его окружили, Джо Слейтер явно умирал.
Может быть, потеря горской свободы, а может быть, замешательство, овладевшее
его мозгом, оказались слишком резкими для его несколько заторможенной
соматики, но по всем признакам огонек жизненных сил едва мерцал в глубине
его пришедшего в упадок естества. Он впал в предсмертную полудрему, а с
приходом темноты погрузился в беспокойный сон.
Я не стал затягивать смирительную рубашку, как это обычно делалось во
время его сна, потому что он был слишком слаб, чтобы быть опасным, даже если
он еще раз придет в умственное расстройство, прежде чем покинуть этот мир.
Но я поместил между его головой и моей оба конца моего космического радио ,
надеясь вопреки всему в первый и последний раз получить весть из мира снов
за тот малый отрезок времени, который был мне отпущен. В палате вместе с
нами находился только один санитар, заурядный парень, который не понимал
назначения моих аппаратов и не думал вмешиваться в мои действия. Проходил
час за часом, и я заметил, что его голова неуклюже свесилась на грудь, но не
стал будить его. Я также, убаюканный ритмом дыхания двух людей, здорового и
умирающего, вероятно, чуть позже и сам начал клевать носом.
Пробудили меня звуки сверхъестественной мощной мелодии. Аккорды,
вибрато и гармонические порывы доносились со всех сторон, а моему
восхищенному взору предстала ошеломляющая картина непостижимой красоты.
Стены, колонны и архитравы из живого огня лучезарно сияли, окружая точку, в
которой я, казалось, парил в воздухе, и тянулись вверх, к бесконечно
высокому своду неописуемо великолепного грандиозного здания. С этими
картинами дворцового блеска смешивались или, скорее, вытесняли их в
калейдоскопическом вращении мелькающие виды широких прерий и уютных долин,
высоких гор и заманчивых гротов, совпадающих в малейших деталях с
ландшафтами, которые я мог представить себе, но созданных из какой-то
пылающей эфирной сущности, которая по своей плотности соответствовала скорее
духу, нежели материи. По мере того, как я наблюдал, мне становилось ясно,
что в моем мозгу содержится ключ ко всем этим метаморфозам, поскольку каждая
картина, появлявшаяся передо мной, была близка и желанна для моего
изменившегося сознания. Среди этих райских сфер я не был чужаком, каждый вид
и звук были мне знакомы, словно все это продолжалось бесчисленное множество
эпох в вечности и ожидало меня в бесконечном потоке времени впереди.
Затем ко мне приблизилась сверкающая аура моего лучезарного собрата, и
наши души беседовали, молчаливо и с безупречной точностью обмениваясь
мыслями. Это был час приближающегося торжества, потому что дружественное мне
существо выходило из угнетающих его ограничений временного рабства, выходило
навсегда и готовилось преследовать проклятого угнетателя даже в таких
высочайших слоях эфира, что пламенная космическая месть, исполненная там,
могла потрясти мировые сферы.
Мы плыли так вместе некоторое время, пока я не заметил, что контуры
окружавших нас предметов слегка расплылись и потускнели, так, словно что-то
призывало меня на Землю, куда я меньше всего хотел возвращаться. Фигура
рядом со мной, по-видимому, тоже почувствовала перемену, поскольку она стала
подводить свои рассуждения к завершению и сама приготовилась покинуть сцену,
тускнея, как нечто значительно более важное, медленное, чем остальные
предметы. После еще одного короткого обмена мыслями я понял, что светящееся
существо и я должны вернуться в рабство, хотя для моего лучезарного собрата
это случится в последний раз. Жалкая земная оболочка уже почти разрушена, и
менее чем через час мой товарищ сможет освободиться, чтобы преследовать
своего угнетателя по Млечному Пути сквозь звездные выси до самых границ
бесконечности.
Резким толчком я пробудился от видения затухающей световой картины и
несколько пристыженно выпрямился на стуле и растерянно уставился на
умирающего, распростертого на койке. Джо Слейтер на самом деле проснулся,
возможно, в последний раз. Приглядевшись к нему поближе, я заметил на его
впалых щеках пятна румянца, которых раньше никогда не видел. Губы также
выглядели необычно, они были плотно сжаты, словно обозначая характер,
значительно более сильный, чем тот, которым обладал Слейтер. На лице его
выразилось всевозрастающее напряжение, глаза были закрыты, а голова
поворачивалась из стороны в сторону. Я не стал будить санитара и закрепил
ослабевшую повязку, прикреплявшую мое телепатическое радио , надеясь
перехватить любое обрывочное сообщение, которое проснувшийся мог бы передать
мне. Вдруг он резко повернул голову в мою сторону и открыл глаза, которые
привели меня в изумление. Человек, бывший Джо Слейтером, кэтскилским
подонком, смотрел на меня широко открытыми сияющими глазами, голубизна
которых, казалось, становилась все глубже. Ни маниакальности, ни вырождения
не было и следа в этом взгляде, и я без всякого сомнения почувствовал, что
смотрю в лицо, за которым кроется активный разум высшего порядка.
Снова произошло соединение, при котором мой мозг осознал внешнее
влияние, воздействующее на него. Я закрыл глаза, чтобы более глубоко
сосредоточить свои мысли, и был вознагражден положительным знанием того, что
долгожданное мысленное сообщение наконец дошло. Любая передаваемая идея
мгновенно формировалась в моем мозгу, и, хотя мы не пользовались словами,
мои обычные ассоциативные, концептуальные и выразительные способности
реализовывались так же хорошо, как будто я принимал сообщения на нормальном
английском языке.
Джо Слейтер мертв , раздался леденящий душу голос из-за стены сна. Я
широко открытыми глазами с любопытством и ужасом уставился на ложе
страданий, но голубые глаза все так же спокойно глядели на меня, и их
выражение было все таким же разумным и одухотворенным.
И хорошо, что он умер, поскольку он оказался неспособен быть носителем
активного интеллекта космического существа. Его грубая телесная оболочка не
поддавалась необходимой подгонке для связи эфирной и планетной жизни. Он в
слишком большой степени был животным и в слишком малой человеком, хотя
именно из-за его недостатков тебе удалось открыть мое существование, ведь
космические и планетные души, как правило, никогда не встречаются. Он служил
мучительной каждодневной тюрьмой для меня в течение сорока двух ваших земных
лет.
Я такое же существо, каким ты станешь, перейдя в свободное состояние
сна без сновидений. Я твой брат во свете, тот, с кем рядом ты только что
плыл среди лучезарных долин. Мне не дозволено рассказывать твоей
пробудившейся земной личности о твоей истинной природе, но мы все скитальцы
в пространстве и путешественники в бесчисленных веках. В следующем году я,
может быть, буду жить в Египте, который вы именуете древним, или в жестокой
империи Цзян Чань, которая должна возникнуть через три тысячи лет. Ты и я
проплывали через миры, которые вращаются вокруг красного Арктура, и жили в
телах насекомых-философов, величаво ползающих по четвертой луне Юпитера. Как
мало земляне знают о жизни и о ее распространенности! И действительно, как
мало они должны знать ради их собственного спокойствия! Об угнетателе я не
могу говорить. Вы на Земле неясно чувствуете его отдаленное присутствие сами
того не зная, вы дали его мигающему сигнальному огню имя Алголь
Звезда-Демон. Встретить и победить угнетателя вот к чему я безуспешно
стремлюсь в течение долгих эпох, сдерживаемый телесными препятствиями. В эту
ночь я явлюсь, как возмездие, неся неотвратимую, пламенную, катастрофическую
месть. Ищи меня на небе вблизи Звезды-Демон.
Я больше не могу с тобой говорить, потому что тело Джо Слейтера
холодеет и цепенеет, и его грубый мозг не может больше вибрировать, как я
того желаю. Ты был моим единственным другом на этой планете единственной
душой, которая почувствовала меня и отыскала внутри отталкивающего тела,
лежащего на этой койке. Мы встретимся снова может быть, в сияющем тумане
Меча Ориона, может быть, на унылых плато доисторической Азии, может быть, в
снах, которые невозможно вспомнить, может быть, в каких-нибудь других
воплощениях в другие эпохи, когда Солнечная система уже перестанет
существовать .
На этом мысленные волны внезапно прервались и блеклые глаза спящего или
мне следовало назвать его мертвецом? остекленели, как у рыбы. Наполовину
оцепенев, я нагнулся над койкой и пощупал его кисть, но она была холодной,
окоченевшей, пульс отсутствовал, желтоватые щеки снова побледнели, и толстые
губы обвисли, открыв отвратительные гнилые клыки дегенерата Джо Слейтера. Я
вздрогнул, натянул одеяло на это ужасное лицо и разбудил санитара. Затем я
вышел из палаты и молча отправился в свою комнату. У меня возникло
безотчетное желание немедленно погрузиться в тот сон, сновидений которого
мне не удастся вспомнить.
Какова кульминация? Какое плоское научное описание могло бы похвастать
таким риторическим эффектом?
1 2 3