Это и есть гробница священника Слотта, подумал я, вспоминая рассказ Хейнса.
В этом месте не было ни признака жизни. В сумерках я забрался на низкий бугор, на котором стоял дом священника, и постучал молотком в дверь. Ответа не последовало. Я обошел вокруг дома и несколько раз заглядывал в окна. Казалось, здесь никого нет.

Вдруг, в течение буквально минуты, солнце совершенно скрылось за низкими горами, и наступила ночь. Я едва ли мог видеть в нескольких футах перед собой. Осторожно нащупывая путь, я обогнул угол дома и остановился, размышляя, что же теперь предпринять.
Повсюду царило спокойствие. Не было ни дыхания ветра, ни обычных звуков, издаваемых животными в их ночной жизнедеятельности. Все зловещее на время отступило, но как раз в этой гробовой тишине вернулись мои мрачные предчувствия. Я представил воздух, населенный ужасными фантомами, которые толпились вокруг меня, делая атмосферу совершенно не пригодной к дыханию. Уже в сотый раз я задавался вопросом, где же может быть старый церковный сторож.
Стоя здесь и воображая зловещих демонов, крадущихся в тенях, я заметил два светящихся окна в церковной колокольне. Я вспомнил, что Хейнс рассказывал мне о том, что Фостер живет в подвале здания. Кое-как пробираясь в темноте, я отыскал приоткрытую дверь в церковь.
Внутри ощущались запахи плесени и тлена. Все, к чему я притрагивался, было покрыто холодной липкой влагой. Я зажег спичку и принялся обследовать помещение, пытаясь найти, каким образом попасть в колокольную башню. Внезапно я замер.
Меня достигли обрывки отвратительной громкой песни, распеваемой гортанным хриплым голосом. Спичка обожгла мои пальцы, и я бросил ее. Два тонких луча света рассекли тьму у дальней стены церкви, и под ними я увидел дверь, окаймленную пробивающимся из щелей светом. Песня прекратилась так же резко, как и началась, и вновь воцарилась абсолютная тишина. Мое сердце бешено колотилось, и кровь яростно пульсировала в висках. Если я не желал окаменеть от страха, мне бы следовало немедленно бежать отсюда. Но я выбрал иное.
Не осмеливаясь зажечь еще одну спичку, я стал наощупь отыскивать путь среди церковных скамей, до тех пор, пока не оказался перед освещенной дверью. Ощущение подавленности было таким, что мне казалось, будто все это происходит во сне. Мои действия были почти бессознательными.

Взявшись за ручку двери, я обнаружил, что она заперта. Спустя немного времени я с силой постучал в нее, но не получил ответа. По-прежнему стояла полная тишина. Пошарив по краю двери, я нашел петли, вынул из них крепления, и дверь рухнула на пол. Тусклый свет заливал ряд крутых ступеней. Ощущался омерзительный запах виски. Теперь я мог слышать, как кто-то шевелится наверху в башенной комнате. Я рискнул окликнуть его, и мне показалось, что в ответ донесся стон. Я стремительно побежал по лестнице вверх.
Первый взгляд на это заброшенное место производил поистине пугающее впечатление. Вся маленькая комната была забита странными запыленными книгами и манускриптами, наводившими на мысль о невероятно древних эпохах. На рядах полок, достигавших потолка, стояли ужасные предметы - стеклянные сосуды и бутылки, содержащие змей, ящериц и летучих мышей. Все было покрыто пылью, плесенью и паутиной. В центре, за столом, на котором стояли зажженная свеча, почти пустая бутылка виски и стакан, сидела неподвижная костлявая фигура с худым сморщенным лицом и дикими пустыми глазами, уставившимися на меня. Тотчас я понял, что это Абель Фостер, старый церковный сторож. По мере того, как я медленно, с опаской подходил к нему, он не двигался и не произносил ни звука.
"Мистер Фостер?" - спросил я и содрогнулся от необъяснимого страха, когда услышал эхо своего голоса внутри закрытого пространства комнаты. Фигура за столом не отвечала и не двигалась. Я подумал, не напился ли он до бесчувствия, и подошел к столу, чтобы потрясти его.
"Нет! - закричал он. - Не прикасайся ко мне! Уходи прочь, уходи!"

Я увидел, что он одновременно пьян и раздавлен каким-то неименуемым ужасом. В мягкой манере я поведал ему, кто я и зачем пришел. Казалось, он кое-что смутно понял и апатично сел обратно на стул, сохраняя неподвижность.
"Я подумал, что ты - это он, - промямлил он. - Я подумал, что он вернулся за этим. Он пытается вырваться - пытается вырваться оттуда, куда я его заключил. - Его голос снова возвысился до крика, и он крепко вцепился в стул. - Возможно, он только что вырвался. Возможно, он уже снаружи!"

Я огляделся вокруг, подспудно ожидая увидеть какую-нибудь призрачную форму, поднимающуюся по лестнице.
"Возможно - кто снаружи?" - спросил я.
"Вандерхооф! - взвизгнул он - Крест на его могиле клонится каждую ночь! Каждое утро земли над ней становится все меньше, а шум из могилы - все громче. Он пытается выйти наружу, а я ничего не могу поделать".
Насильно усадив его на стул, я присел рядом на коробку. Он дрожал, охваченный смертельным страхом; с уголков его губ капала слюна. Время от времени у меня появлялось ощущение ужаса, который описывал Хейнс, рассказывая мне о старом церковном стороже. По правде говоря, в этом человеке было что-то сверхъестественно жуткое. Теперь его голова опустилась на грудь; он казался более спокойным и что-то бормотал сам себе.
Я тихо встал и открыл окно, чтобы выветрить дурман виски и запах плесени. Свет только что взошедшей тусклой луны делал все предметы едва видимыми. Со своего места в башне я сумел разглядеть только могилу священника Вандерхоофа, но, только бросив на нее взгляд, сразу пристально всмотрелся. Кресс на ней накренился! Я твердо помнил, что еще час назад он стоял вертикально. Страх снова завладел мной. Я быстро обернулся. Фостер сидел на стуле и смотрел на меня. Его взгляд стал более разумным.
"Так ты племянник Вандерхоофа, - пробормотал он гнусавым тоном. - Ты должен знать все это. Скоро он вернется за мной - так скоро, как сможет выбраться из этой могилы. Сейчас ты все узнаешь".

Страх покинул его. Казалось, он примирился с каким-то ужасным роком, которого он ожидал в любой момент. Его голова снова свесилась на грудь, и он принялся монотонно вещать мне.
"Ты видишь все эти книги и рукописи? Когда-то они принадлежали пастору Слотту - пастору Слотту, который жил много лет назад. Все эти предметы нужны для магии - черной магии, которую узнал старый священник вскоре после приезда сюда. Их сжигали в масле, чтобы получить знание - нездешнее знание. Старый Слотт знал это и никому ничего не рассказывал. Старик Слотт, проповедовавший здесь много поколений назад, изучал эти книги, применял эти мертвые штуки, произносил магические заклинания и формулы, но он не позволял никому узнать об этом. Никто не знал этого - никто, кроме священника Слотта и меня".
"Вас?" - воскликнул я, склоняясь над столом по направлению к нему.
"Да, и меня, после того как я изучил эту магию. - Его лицо приобрело выражение лукавства, когда он ответил мне. - Я нашел здесь эти вещества и книги, когда стал церковным сторожем, и принялся изучать их в свободное время. И вскоре я узнал все".

Монотонным голосом старик рассказывал мне свою историю, и я, словно околдованный, внимательно слушал его. Он поведал о том, как изучил трудные формулы демонологии и как посредством заклинаний мог накладывать чары на человеческие существа. Он осуществлял ужасные оккультные ритуалы своей адской веры, предав анафеме деревню и ее обитателей. Обезумев от своих желаний, он пытался подчинить своей магии и церковь, но могущество Бога было слишком велико. Распознав слабоволие в Йоханнесе Вандерхоофе, он подчинил его себе, так что проповеди священника стали странными и полными мистического смысла, внушающего страх наивным сердцам сельских жителей. Из своего положения в комнате в колокольне за украшавшей заднюю стену церкви картиной, изображающей искушение Христа, он следил через щели в глазах дьявола за Вандерхоофом, когда тот произносил проповеди. Пораженная ужасом нечестивых вещей, происходивших с народом, члены конгрегации один за другим покинули ее, и Фостер получил возможность делать все, что хотел, с церковью и с Вандерхоофом.
"Но что вы сделали с ним?" - спросил я лишенным эмоций голосом, когда старый сторож прервал свое признание. Из его груди вырвалось какое-то подобие смешка, а голова запрокинулась назад в пьяном веселье.
"Я забрал его душу! - провыл он тоном, заставившим меня содрогнуться. - Я забрал его душу и заключил ее в бутылку: маленькую черную бутылку! И я похоронил его! Лишившись души, он не может попасть ни в рай, и в ад! Но он идет за ней. Сейчас он пытается выбраться из могилы. Я слышу, как он проталкивает себе путь через землю - он уже достаточно силен!"

По мере того, как старик излагал мне свою историю, я все больше и больше проникался убеждением в том, что он говорит правду, и это вовсе не пьяный бред. Каждая деталь соответствовала тому, что рассказывал мне Хейнс. Постепенно во мне нарастал страх. Теперь старый колдун сотрясался в припадке демонического смеха, а я едва удерживал себя от желания стремглав броситься вниз по узкой лестнице - прочь от этого проклятого соседства. Пытаясь успокоить себя, я встал и снова взглянул в окно. Мои глаза едва не вылезли из орбит, когда я увидел, что крест на могиле Вандерхоофа заметно покосился в тот момент, когда я бросил на него взгляд. Теперь он стоял под углом в сорок пять градусов!
"Можем ли мы откопать Вандерхоофа и вернуть ему душу?" - почти неслышно спросил я, чувствуя, что следует поторопиться с тем, чтобы что-нибудь сделать. Старик в ужасе поднялся со своего стула.
"Нет, нет, нет! - закричал он. - Он убьет меня! Я забыл формулу, и если он вырвется наружу, он будет жив, но не будет иметь души. Он убьет нас обоих!"
"Где находится бутылка с его душой?" - спросил я, угрожающе направляясь к нему. Я чувствовал, что должно произойти нечто ужасное, что я должен во что бы то ни стало предотвратить.
"Я не скажу тебе, щенок! - прорычал он. Я скорее почувствовал, чем увидел странный свет в его глазах, когда он посмотрел в угол комнаты. - И не трогай меня, или ты пожалеешь об этом!"

Я сделал шаг вперед, заметив, что на низенькой табуретке позади него стоят две черных бутылки. Фостер бормотал какие-то загадочные слова приглушенным мелодичным голосом. Все посерело перед моими глазами, и что-то внутри меня, казалось, дернулось вверх, пытаясь вырваться из моего горла. Я почувствовал слабость в коленях.

Склонившись вперед, я схватил старого сторожа за глотку, а свободной рукой достал бутылки на табуретке. Однако старик повалился назад, задев табуретку ногой, и одна из бутылок упала на пол, в то время как другую я успел поймать. В ней было видно сияние голубого пламени. Запах серы пропитал комнату. Из маленького осколка разбитого стекла поднялся белый пар, выветрившийся в окно.
"Будь ты проклят, мошенник!" - прозвучал голос, казавшийся приглушенным и далеким. Фостер, которого я отпустил, когда разбилась бутылка, прижался к стене и съежился и сморщился еще больше, чем обычно. Его лицо постепенно становилось темно-зеленым.
"Будь ты проклят!" - вновь произнес голос, который, как я с трудом понял, исходил из его уст. - Что ты натворил! Эта бутылка была моей! Священник Слотт оставил ее мне двести лет назад!"

Он медленно соскользнул на пол, уставившись на меня ненавидящим взглядом, который стремительно затуманивался. Его плоть менялась от белого к черному цвету, а затем к желтому. Я с ужасом созерцал, как его тело, казалось, рассыпается в клочья, пока, наконец, его одежда не рухнула на пол в виде сморщенных складок.
Бутылка в моих руках стала нагреваться. В страхе я посмотрел на нее. Она засветилась таинственным фосфоресцентным блеском. Окаменев от ужаса, я поставил ее на стол, но не мог оторвать от нее взгляд. Наступил зловещий момент тишины, в то время как бутылка сияла все ярче, и затем моих ушей достигнул отчетливый звук падающих комьев земли. Затаив дыхание, я выглянул в окно. Теперь луна была хорошо заметна в небе, и в ее свете я увидел, что новый крест на могиле Вандерхоофа упал. Снова раздался звук осыпающейся почвы, и, не в силах более сдерживать себя, я кинулся вниз по лестнице, разыскивая путь к двери. Время от времени спотыкаясь о кочки и падая на землю, я мчался отсюда, обуянный невыносимым ужасом. Достигнув в том месте, где начинался вход в сумрачный свод ив, подножья холма, на котором стояла церковь, я услышал позади чудовищный грохот. Обернувшись, я бросил взгляд на церковь. Ее стены отражали лунный свет, а напротив нее угадывался гигантский силуэт жуткой черной тени, поднимающейся из могилы моего дядюшки. Отвратительно дергаясь, она потащилась по направлению к церкви.
На следующее утром я поведал эту историю группе крестьян в лавке Хейнса. Во время моего рассказа они переглядывались и едва заметно улыбались, но когда я предложил им сопроводить меня к тому месту, в разнообразных выражениях отказались.
1 2 3