Может быть, это другая подлодка, несущая спасение?..
Хорошо, что читатель не принимает ничего этого на веру, ибо когда
события преступают естественные законы, они неизбежно становятся
субъективными и нереальными созданиями моего перенапряженного рассудка.
Поднявшись в рубку, я нашел, что море светится куда меньше, чем я ожидал.
То, что я увидел, не было гротескным или ужасающим, однако видение убрало
последние опоры доверия моему сознанию. Вход и окна подводного храма,
высеченного в скале, ясно горели мерцающим светом, будто от могучего
светильника внутри.

Дальнейшие события хаотичны. Пока я смотрел на жуткое свечение, я
стал жертвой необычайной иллюзии - настолько экстравагантной, что я не
смогу даже рассказать о ней. Мне грезилось, что я различаю в храме
предметы, предметы неподвижные и движущиеся; казалось, опять зазвучал
призрачный хорал, явившийся мне, когда я проснулся первый раз. И надо всем
росли думы и страхи, центром которых были юноша из моря и костяная
фигурка, облик которой повторялся на фризах и колоннах храма передо мной.
Я подумал о бедном Кленце - где-то покоится его тело с идолом, которого он
унес обратно в море? Он предупреждал меня о чем-то, а я не внял - но ведь
он был мягкохарактерный рейнландец, обезумевший от событий, которые
пруссак переносит с легкостью.
Дальше все очень просто. Мое стремление выйти наружу и войти в храм
стало уже необъяснимым и повелительным зовом, который решительно нельзя
отвергнуть. Моя собственная немецкая воля больше не контролирует моих
действий, и с этого времени усилие воли возможно только во второстепенных
случаях. То же безумие, что погнало Кленце к его смерти, незащищенного, с
непокрытой головой прямо в океан; но я пруссак и трезвомыслящий человек и
до конца использую все то немногое, что еще не кончилось. Когда я впервые
понял, что должен идти, я подготовил свой водолазный костюм, шлем и
регенератор воздуха для срочного погружения; закончил эту поспешную
хронику событий в надежде, что она когда-нибудь достигнет мира. Я
запечатаю манускрипт в бутылку и доверю ее морю, когда насовсем оставлю
У-29.

Во мне нет страха, даже после пророчеств безумного Кленце. То, что я
видел, не может быть правдой: я знаю, что это мое собственное сумасшествие
и по большей части оно объясняется кислородным голоданием. Свет в храме -
чистейшая иллюзия, и я умру спокойно, как истинный немец, в черных и
забытых глубинах. Этот дьявольский смех, который я слышу, дописывая,
звучит только в моем слабеющем мозгу. Поэтому я тщательно надеваю свой
костюм и отважно шагаю вверх по ступеням в древний храм, в эту молчащую
тайну неизмеримых вод и несочтенных лет.

1 2 3