Мне кажется, я начинаю понимать, почему в тот самый миг, когда тело вынимали из гроба в предавали огню, она в десяти минутах ходьбы от храма возбужденно разговаривала со мной о брате, не проронив ни единой слезинки. В гостиной, наполненной фантастическими видениями и разговорами, которые она бесконечно ведет сама с собой, незримо присутствует покойный, и ей нет нужды что-то менять в своем поведении. Значит, и в отношении его , исчезнувшего…
— Это было давно, но я до сих пор с отвращением, с содроганием вспоминаю ту сцену. — И через равные промежутки времени, примерно три раза в секунду, переводя взгляд от окна на меня и обратно, Тасиро продолжает доверительно: — Я тогда отдыхал, сидя на скамейке в каком-то парке. На соседней скамейке спал нищий, но расстояние между нами было больше трех метров, солнце пекло нещадно, и я решил терпеть его соседство, пока не выкурю сигарету. Вдруг неподалеку послышался шум — показалась огромная колонна демонстрантов с красными и голубыми флагами. Одни пели песни, другие кричали в мегафоны, третьи, взявшись за руки, делали вид, что бегут, — и все это продолжалось бесконечно. В какой-то момент проснулся нищий и тоже стал смотреть. Но сразу же заплакал. Он лил слезы в три ручья, скривив губы, вцепившись руками в грудь, выглядывавшую из-под рваной рубахи… весь трясся… ни прежде, ни потом — никогда я не видел таких горьких рыданий… он плакал, глядя на демонстрацию… он был нищим, а значит, грязным, пропыленным, и поэтому с его подбородка капали слезы, черные, как вода, стекающая с половой тряпки… так тоскливо и горько стало ему, когда он увидел идущих людей…
— Может быть, пойдем куда-нибудь в другое место и выпьем по стаканчику? Я угощаю.
— Смотрите, а то, может, не стоит.
— Нет, нет, я хотел вас еще кое о чем спросить…
— А, о шантаже хозяина топливной базы, о котором вы мне говорили, или о чем-нибудь в том же роде?
— Пойдемте куда-нибудь. Есть приличное местечко, причем не очень дорого?..
— Что ж, пошли в бар при студии, где работает Саэко. Клиенты пьют и поджидают в этом баре выбранную ими натурщицу. Студия и бар — одно и то же заведение, поэтому клиентам делается скидка. Хотите встретиться с Саэко?
— Вы постоянный посетитель этого бара?
— Ну что вы… разве моего жалованья на это хватит?
Может быть, оттого, что с наступлением вечера небо заволокло тучами, стало не так холодно. Ветер прекратился, и навис туман, неоновый свет реклам и свет уличных фонарей смешались, будто смотришь сквозь запотевшее стекло, слиплись, как подмокшие леденцы. На главной торговой улице магазины уже начали закрываться, но на боковой улице, куда мы свернули, начиналось самое оживленное время. Большие и маленькие кафе, патинко, пивные, закусочные… а между ними — магазин подержанных фотоаппаратов, букинистический магазин, магазин европейской одежды, а потом очень уютный магазин грампластинок… дальше снова бар, кафе и, наконец, аптека. Пересекаем еще одну широкую улицу и оказываемся на улочке, где чуть ли не вплотную друг к другу выстроились бары, пивные, кабаре. Неоновый туннель окрашивает небо за нами, но у угла огромного здания он кончается, и небо становится непроглядно темным, а мужчин, толпой запрудивших всю улицу, уже почти невозможно различить. Впереди еще одно здание, ярко сверкающее неоном, — там турецкая баня и гостиница для парочек. Тут мы сворачиваем налево и идем по узкой дорожке за ветхим кинотеатром.
— Люди, деловито снующие здесь, если подумать, тоже временно пропавшие без вести. На всю ли жизнь, на несколько ли часов — разница лишь во времени…
— Пожалуй, верно. Я то же самое хотел сказать, когда мы проходили мимо патинко. В патинко человек переживает состояние пропавшего без вести. Черт, какая противная музыка… постойте, около того телеграфного столба, чуть в глубине, вроде бы должен быть бар с малопривлекательным входом… одному в нем лучше не показываться… может быть, потому, что испытываешь какое-то постыдное чувство, будто играешь в пропавшего без вести…
Дверь с молотком вместо звонка… отчаянно скрипящие петли… вышедшие из моды светильники, резко очерчивающие тени… стойка с высокими табуретами и рядом три столика — ничего лишнего, только самое необходимое. Неприветливость бармена за стойкой переходит все границы. Оставив меня у стойки на неудобном высоком табурете, Тасиро идет к двери в глубине бара, чтобы договориться о приглашении Саэко. Хоть он и не постоянный посетитель, но здешние порядки знает слишком уж хорошо. Двойное виски с содовой… бармен, не отвечая ни слова, взбивая коктейль, продолжает дергать локтем, движения у него быстрые и уверенные… посетителей только двое, за столиком у входа… судя по тому, как они склонились друг к другу, почти упираясь лбами, и поглощены беседой, один из них не посетитель, а, возможно, служащий этого бара, и они о чем-то договариваются… бармен ставит передо мной стакан и, отвернувшись, включает проигрыватель. В тот же миг раздается музыка, такая громкая и в таком бешеном темпе, что начинает ходуном ходить пол, и теперь этой музыкой я заперт в пространстве, ограниченном метром в окружности.
— Все в порядке, скоро придет. Мне тоже с содовой.
Потирая руки и улыбаясь во весь рот, Тасиро снимает пальто и садится рядом со мной.
— Пока мы ее ждем, может быть, поговорим?.. о том самом шантаже… допустим, что хозяина топливной базы действительно шантажировали… что позволило это сделать?
— У вас, видимо, есть конкретный вопрос: возможно ли, чтобы начальник отдела был замешан в шантаже?..
— Нет, я могу поклясться, что Нэмуро-сан не имел никакого отношения к шантажу… вообще вся эта история с шантажом весьма проблематична… просто во всем есть оборотная сторона, невидимая людям, находящимся снаружи, как у той двери, через которую вы только что проходили… и если не знать этого, невозможно понять истинного содержания происходящего… потому-то мне и нужно в той или иной мере быть знакомым со всеми обстоятельствами, согласны? Шантаж похож на тараканов, кишащих на черной лестнице… что делает шантаж возможным?.. если подойти к происшедшему с этой стороны, может быть, удастся сразу же восстановить всю картину в ее истинном виде… часто мы бываем лишь исполнителями…
— После нашего телефонного разговора я много думал… конечно, не в полном объеме, как вы только что сказали… только о том, какая могла существовать возможность…
— Ну что же, пусть хоть о возможности.
— В деловом мире существуют комиссионеры, занимающиеся куплей-продажей специальных соглашений, заключенных с торговыми предприятиями, есть люди, специализирующиеся на добавлении в бензин различных примесей. Дело в том, что в зависимости от сорта бензина резко колеблется процент налоговых отчислений, и с помощью подобных примесей они наживаются. Поэтому и в розничных топливных базах в довольно значительных масштабах, особенно если позволяет их географическое положение, занимаются подделкой сортности. Может быть, и на этой базе было что-нибудь в таком роде?
— Я перескакиваю с одного на другое, но мне хотелось бы спросить: вы не были знакомы с братом жены Нэмуро-сан?
— С братом?.. С женой вот я два раза виделся.
— Такой грубый на вид парень, широкоплечий, ходил вразвалку. Неужели вы у Нэмуро-сан никогда не бывали дома?
— Нет, я его не знаю…
— Прошлой ночью его убили.
— Убили?
— В двух-трех километрах от топливной базы в том самом городе F.
— Почему-то такие люди… все без исключения, живут своей особой жизнью… неужели я один не знаю о случившемся?
Настороженный, пытливый взгляд за очками становится бегающим, испуганным. Чуть толкнуть — опрокинется. Лучше всего поверить ему. Видимо, шантаж преследовал единственную цель — выманить деньги. Если бы даже он и имел хоть малейшее отношение к фирме «Дайнэн», этот осторожный и подозрительный служащий ни за что не проронит ни слова, даже если незаконные сделки и производились.
— Простите, что заставило вас ждать.
Эти слова, прервавшие наш разговор, произнесла деловым, сухим тоном бледнолицая девушка с выдающимся вперед подбородком, в длинной вишневой накидке с темно-синим кантом. За исключением распущенных волос, ничто в ней не напоминает натурщицу на фотографиях. Отдельные ее части на фотографии не имеют ничего общего с оригиналом. Аккуратный, чуть вздернутый нос, в остальном же толстые, будто надутые, губы, следы прыщей на щеках, припухшие нижние веки — кажется, только нажми, потекут слезы, — слишком грубое лицо, хотя оно и продается как объект для фотографирования. Но лицо девушки еще не объясняет его пристрастия к фотографированию сзади. Оставив лицо за кадром, можно найти сколько угодно других частей тела для фотографирования. Кроме того, если бы к тем позам, которые она так охотно принимала, добавилось еще и соответствующее им выражение лица, они, не исключено, выглядели бы совершенно по-иному.
— Можно сразу пройти в студию.
— Выпейте стаканчик, я угощаю. — Отодвинув табурет, предлагаю ей место между мной и Тасиро. — Пива или чего-нибудь покрепче?
— Не тратьте зря время. Или, может, деньги для вас ничего не значат?
— Не беспокойтесь.
Насмешливо хмыкнув, она взбирается на высокий табурет, и в этот момент накидка распахивается и оголяются ноги, чуть ли не до бедра. Прекрасные ноги, даже нельзя себе представить, что у нее могут быть такие ноги, когда видишь ее лицо или вспоминаешь фотографию, где ее фигура деформирована. И хотя кожа не очень уж белая, ноги прекрасной формы, развитые, как у спортсменки. И лишь его непонятное, ничем не объяснимое пристрастие к съемкам со спины могло исключить такие ноги из объекта фотографирования. Саэко — это уж, наверно, чисто профессиональное — выставила длинные голые ноги и кончиком туфли без задника стучит по стойке в такт музыке.
— Бармен, следите за временем. Что я выпью? Если можно, «джинфиз».
— Вас рекомендовал мне человек по имени Нэмуро.
— Кто-кто?
— Вы его должны знать. Он показывал ваши фотографии. Все до единой.
— Который меня снимал?.. тогда, значит, это тот клиент, что с собой меня забирал… вы, наверное, знаете, в студии фотографировать не разрешают.
— А что же там делают?
— Разве не ясно? Оценивают прелести моего обнаженного тела. Но только глазами.
— Но зато чего стоят позы на тех фотографиях. Прямо хватает за душу.
— Да, с работой здешних желторотых не сравнить. Но в последнее время я не езжу сниматься. Скоро замуж собираюсь. Сами понимаете, поездки на съемку, там что хочешь может случиться, да и жениху это не нравится.
— Очень рад за вас. Но если это произойдет, многие клиенты, наверно, будут огорчены.
Бармен, сохраняя полнейшую невозмутимость, ставит перед женщиной коктейль. Из-за лопающихся пузырьков газа его поверхность кажется гладью бездонного озера, над которой поднимается белый туман. Стакан Тасиро уже пустой, и он, держа во рту большой кусок льда, блуждает вокруг рассеянным взглядом, непонятно, слушает он наш разговор или нет; скорее всего, он мысленно провожает глазами безжалостные толпы прохожих, идущих мимо и покидающих его… Я тоже залпом осушаю стакан и заказываю у бармена еще две порции виски с содовой… Тасиро с опаской смотрит на меня.
— Нэмуро-сан, наверно, больше всех будет огорчен… — говорю я громким голосом, чтобы перекричать пластинку, но, судя по тому, что Тасиро никак не реагирует на мои слова, видимо, стены таинственной комнаты, воздвигнутые музыкой, толще, чем можно было предположить, и наш разговор до него, наверно, не доходит.
— Может, попросить, чтобы сделал потише?
— Нет, ничего. Громкая музыка тоже имеет свои преимущества.
Девушка ехидно улыбается, потягивается, опершись руками о стойку, и, высоко подняв голое колено, закидывает ногу на ногу. Ляжка, ставшая еще аппетитнее и толще от такой позы, занимает все пространство от стойки до табурета. Перенеся центр тяжести на руку, в которой зажат стакан, она наклоняется ко мне, сократив наполовину расстояние между нами.
— Это он и есть, который рядом сидит?
— Нет, не он. Но и его вы, должно быть, видите не в первый раз. Припоминаете?
— Разве каждого клиента в лицо упомнишь? Когда на тебя все время направлены юпитеры, глаза прямо переполняются светом, и клиент кажется черным-черным, как ворона в непроглядную ночь.
— Но согласитесь, фотографии Нэмуро-сан ужасны… — Я слегка касаюсь пальцем ее ноги и, убедившись, что она не противится, смело кладу всю ладонь на большую белую округлость. А Тасиро, косивший в нашу сторону, поспешно опускает глаза и подносит к губам только что поставленный перед ним новый стакан, чуть ли не вцепляясь в него зубами. — Разрешить фотографировать в таких позах — разве это не доказывает вашу близость?
— А чем занимается этот человек?
— Наш начальник отдела.
— Вот оно что… да простому служащему не потянуть… когда меня нанимают для съемки, это стоит очень дорого… я получаю много, но зато и делаю все, что скажут… — Она залпом допивает коктейль, который до этого тянула маленькими глотками, будто лизала, и тут же отдает бармену стакан для новой порции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Это было давно, но я до сих пор с отвращением, с содроганием вспоминаю ту сцену. — И через равные промежутки времени, примерно три раза в секунду, переводя взгляд от окна на меня и обратно, Тасиро продолжает доверительно: — Я тогда отдыхал, сидя на скамейке в каком-то парке. На соседней скамейке спал нищий, но расстояние между нами было больше трех метров, солнце пекло нещадно, и я решил терпеть его соседство, пока не выкурю сигарету. Вдруг неподалеку послышался шум — показалась огромная колонна демонстрантов с красными и голубыми флагами. Одни пели песни, другие кричали в мегафоны, третьи, взявшись за руки, делали вид, что бегут, — и все это продолжалось бесконечно. В какой-то момент проснулся нищий и тоже стал смотреть. Но сразу же заплакал. Он лил слезы в три ручья, скривив губы, вцепившись руками в грудь, выглядывавшую из-под рваной рубахи… весь трясся… ни прежде, ни потом — никогда я не видел таких горьких рыданий… он плакал, глядя на демонстрацию… он был нищим, а значит, грязным, пропыленным, и поэтому с его подбородка капали слезы, черные, как вода, стекающая с половой тряпки… так тоскливо и горько стало ему, когда он увидел идущих людей…
— Может быть, пойдем куда-нибудь в другое место и выпьем по стаканчику? Я угощаю.
— Смотрите, а то, может, не стоит.
— Нет, нет, я хотел вас еще кое о чем спросить…
— А, о шантаже хозяина топливной базы, о котором вы мне говорили, или о чем-нибудь в том же роде?
— Пойдемте куда-нибудь. Есть приличное местечко, причем не очень дорого?..
— Что ж, пошли в бар при студии, где работает Саэко. Клиенты пьют и поджидают в этом баре выбранную ими натурщицу. Студия и бар — одно и то же заведение, поэтому клиентам делается скидка. Хотите встретиться с Саэко?
— Вы постоянный посетитель этого бара?
— Ну что вы… разве моего жалованья на это хватит?
Может быть, оттого, что с наступлением вечера небо заволокло тучами, стало не так холодно. Ветер прекратился, и навис туман, неоновый свет реклам и свет уличных фонарей смешались, будто смотришь сквозь запотевшее стекло, слиплись, как подмокшие леденцы. На главной торговой улице магазины уже начали закрываться, но на боковой улице, куда мы свернули, начиналось самое оживленное время. Большие и маленькие кафе, патинко, пивные, закусочные… а между ними — магазин подержанных фотоаппаратов, букинистический магазин, магазин европейской одежды, а потом очень уютный магазин грампластинок… дальше снова бар, кафе и, наконец, аптека. Пересекаем еще одну широкую улицу и оказываемся на улочке, где чуть ли не вплотную друг к другу выстроились бары, пивные, кабаре. Неоновый туннель окрашивает небо за нами, но у угла огромного здания он кончается, и небо становится непроглядно темным, а мужчин, толпой запрудивших всю улицу, уже почти невозможно различить. Впереди еще одно здание, ярко сверкающее неоном, — там турецкая баня и гостиница для парочек. Тут мы сворачиваем налево и идем по узкой дорожке за ветхим кинотеатром.
— Люди, деловито снующие здесь, если подумать, тоже временно пропавшие без вести. На всю ли жизнь, на несколько ли часов — разница лишь во времени…
— Пожалуй, верно. Я то же самое хотел сказать, когда мы проходили мимо патинко. В патинко человек переживает состояние пропавшего без вести. Черт, какая противная музыка… постойте, около того телеграфного столба, чуть в глубине, вроде бы должен быть бар с малопривлекательным входом… одному в нем лучше не показываться… может быть, потому, что испытываешь какое-то постыдное чувство, будто играешь в пропавшего без вести…
Дверь с молотком вместо звонка… отчаянно скрипящие петли… вышедшие из моды светильники, резко очерчивающие тени… стойка с высокими табуретами и рядом три столика — ничего лишнего, только самое необходимое. Неприветливость бармена за стойкой переходит все границы. Оставив меня у стойки на неудобном высоком табурете, Тасиро идет к двери в глубине бара, чтобы договориться о приглашении Саэко. Хоть он и не постоянный посетитель, но здешние порядки знает слишком уж хорошо. Двойное виски с содовой… бармен, не отвечая ни слова, взбивая коктейль, продолжает дергать локтем, движения у него быстрые и уверенные… посетителей только двое, за столиком у входа… судя по тому, как они склонились друг к другу, почти упираясь лбами, и поглощены беседой, один из них не посетитель, а, возможно, служащий этого бара, и они о чем-то договариваются… бармен ставит передо мной стакан и, отвернувшись, включает проигрыватель. В тот же миг раздается музыка, такая громкая и в таком бешеном темпе, что начинает ходуном ходить пол, и теперь этой музыкой я заперт в пространстве, ограниченном метром в окружности.
— Все в порядке, скоро придет. Мне тоже с содовой.
Потирая руки и улыбаясь во весь рот, Тасиро снимает пальто и садится рядом со мной.
— Пока мы ее ждем, может быть, поговорим?.. о том самом шантаже… допустим, что хозяина топливной базы действительно шантажировали… что позволило это сделать?
— У вас, видимо, есть конкретный вопрос: возможно ли, чтобы начальник отдела был замешан в шантаже?..
— Нет, я могу поклясться, что Нэмуро-сан не имел никакого отношения к шантажу… вообще вся эта история с шантажом весьма проблематична… просто во всем есть оборотная сторона, невидимая людям, находящимся снаружи, как у той двери, через которую вы только что проходили… и если не знать этого, невозможно понять истинного содержания происходящего… потому-то мне и нужно в той или иной мере быть знакомым со всеми обстоятельствами, согласны? Шантаж похож на тараканов, кишащих на черной лестнице… что делает шантаж возможным?.. если подойти к происшедшему с этой стороны, может быть, удастся сразу же восстановить всю картину в ее истинном виде… часто мы бываем лишь исполнителями…
— После нашего телефонного разговора я много думал… конечно, не в полном объеме, как вы только что сказали… только о том, какая могла существовать возможность…
— Ну что же, пусть хоть о возможности.
— В деловом мире существуют комиссионеры, занимающиеся куплей-продажей специальных соглашений, заключенных с торговыми предприятиями, есть люди, специализирующиеся на добавлении в бензин различных примесей. Дело в том, что в зависимости от сорта бензина резко колеблется процент налоговых отчислений, и с помощью подобных примесей они наживаются. Поэтому и в розничных топливных базах в довольно значительных масштабах, особенно если позволяет их географическое положение, занимаются подделкой сортности. Может быть, и на этой базе было что-нибудь в таком роде?
— Я перескакиваю с одного на другое, но мне хотелось бы спросить: вы не были знакомы с братом жены Нэмуро-сан?
— С братом?.. С женой вот я два раза виделся.
— Такой грубый на вид парень, широкоплечий, ходил вразвалку. Неужели вы у Нэмуро-сан никогда не бывали дома?
— Нет, я его не знаю…
— Прошлой ночью его убили.
— Убили?
— В двух-трех километрах от топливной базы в том самом городе F.
— Почему-то такие люди… все без исключения, живут своей особой жизнью… неужели я один не знаю о случившемся?
Настороженный, пытливый взгляд за очками становится бегающим, испуганным. Чуть толкнуть — опрокинется. Лучше всего поверить ему. Видимо, шантаж преследовал единственную цель — выманить деньги. Если бы даже он и имел хоть малейшее отношение к фирме «Дайнэн», этот осторожный и подозрительный служащий ни за что не проронит ни слова, даже если незаконные сделки и производились.
— Простите, что заставило вас ждать.
Эти слова, прервавшие наш разговор, произнесла деловым, сухим тоном бледнолицая девушка с выдающимся вперед подбородком, в длинной вишневой накидке с темно-синим кантом. За исключением распущенных волос, ничто в ней не напоминает натурщицу на фотографиях. Отдельные ее части на фотографии не имеют ничего общего с оригиналом. Аккуратный, чуть вздернутый нос, в остальном же толстые, будто надутые, губы, следы прыщей на щеках, припухшие нижние веки — кажется, только нажми, потекут слезы, — слишком грубое лицо, хотя оно и продается как объект для фотографирования. Но лицо девушки еще не объясняет его пристрастия к фотографированию сзади. Оставив лицо за кадром, можно найти сколько угодно других частей тела для фотографирования. Кроме того, если бы к тем позам, которые она так охотно принимала, добавилось еще и соответствующее им выражение лица, они, не исключено, выглядели бы совершенно по-иному.
— Можно сразу пройти в студию.
— Выпейте стаканчик, я угощаю. — Отодвинув табурет, предлагаю ей место между мной и Тасиро. — Пива или чего-нибудь покрепче?
— Не тратьте зря время. Или, может, деньги для вас ничего не значат?
— Не беспокойтесь.
Насмешливо хмыкнув, она взбирается на высокий табурет, и в этот момент накидка распахивается и оголяются ноги, чуть ли не до бедра. Прекрасные ноги, даже нельзя себе представить, что у нее могут быть такие ноги, когда видишь ее лицо или вспоминаешь фотографию, где ее фигура деформирована. И хотя кожа не очень уж белая, ноги прекрасной формы, развитые, как у спортсменки. И лишь его непонятное, ничем не объяснимое пристрастие к съемкам со спины могло исключить такие ноги из объекта фотографирования. Саэко — это уж, наверно, чисто профессиональное — выставила длинные голые ноги и кончиком туфли без задника стучит по стойке в такт музыке.
— Бармен, следите за временем. Что я выпью? Если можно, «джинфиз».
— Вас рекомендовал мне человек по имени Нэмуро.
— Кто-кто?
— Вы его должны знать. Он показывал ваши фотографии. Все до единой.
— Который меня снимал?.. тогда, значит, это тот клиент, что с собой меня забирал… вы, наверное, знаете, в студии фотографировать не разрешают.
— А что же там делают?
— Разве не ясно? Оценивают прелести моего обнаженного тела. Но только глазами.
— Но зато чего стоят позы на тех фотографиях. Прямо хватает за душу.
— Да, с работой здешних желторотых не сравнить. Но в последнее время я не езжу сниматься. Скоро замуж собираюсь. Сами понимаете, поездки на съемку, там что хочешь может случиться, да и жениху это не нравится.
— Очень рад за вас. Но если это произойдет, многие клиенты, наверно, будут огорчены.
Бармен, сохраняя полнейшую невозмутимость, ставит перед женщиной коктейль. Из-за лопающихся пузырьков газа его поверхность кажется гладью бездонного озера, над которой поднимается белый туман. Стакан Тасиро уже пустой, и он, держа во рту большой кусок льда, блуждает вокруг рассеянным взглядом, непонятно, слушает он наш разговор или нет; скорее всего, он мысленно провожает глазами безжалостные толпы прохожих, идущих мимо и покидающих его… Я тоже залпом осушаю стакан и заказываю у бармена еще две порции виски с содовой… Тасиро с опаской смотрит на меня.
— Нэмуро-сан, наверно, больше всех будет огорчен… — говорю я громким голосом, чтобы перекричать пластинку, но, судя по тому, что Тасиро никак не реагирует на мои слова, видимо, стены таинственной комнаты, воздвигнутые музыкой, толще, чем можно было предположить, и наш разговор до него, наверно, не доходит.
— Может, попросить, чтобы сделал потише?
— Нет, ничего. Громкая музыка тоже имеет свои преимущества.
Девушка ехидно улыбается, потягивается, опершись руками о стойку, и, высоко подняв голое колено, закидывает ногу на ногу. Ляжка, ставшая еще аппетитнее и толще от такой позы, занимает все пространство от стойки до табурета. Перенеся центр тяжести на руку, в которой зажат стакан, она наклоняется ко мне, сократив наполовину расстояние между нами.
— Это он и есть, который рядом сидит?
— Нет, не он. Но и его вы, должно быть, видите не в первый раз. Припоминаете?
— Разве каждого клиента в лицо упомнишь? Когда на тебя все время направлены юпитеры, глаза прямо переполняются светом, и клиент кажется черным-черным, как ворона в непроглядную ночь.
— Но согласитесь, фотографии Нэмуро-сан ужасны… — Я слегка касаюсь пальцем ее ноги и, убедившись, что она не противится, смело кладу всю ладонь на большую белую округлость. А Тасиро, косивший в нашу сторону, поспешно опускает глаза и подносит к губам только что поставленный перед ним новый стакан, чуть ли не вцепляясь в него зубами. — Разрешить фотографировать в таких позах — разве это не доказывает вашу близость?
— А чем занимается этот человек?
— Наш начальник отдела.
— Вот оно что… да простому служащему не потянуть… когда меня нанимают для съемки, это стоит очень дорого… я получаю много, но зато и делаю все, что скажут… — Она залпом допивает коктейль, который до этого тянула маленькими глотками, будто лизала, и тут же отдает бармену стакан для новой порции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35