Правда, дело затягивалось: уж больно мал
парнишка. И пока шли разговоры да уговоры, выпали у Генки свободные
дни.
Да лучше бы их не было, этих дней-то. Скука. Пришла на Урал сля-
котная серая осень, и улицы раскисли от грязи. Не хочется и нос высо-
вывать из дома.
А вот малышу Бориске холод и дождь нипочём. Целыми днями он с
приятелями пропадал на улице. Ничем не удержишь, хотя и сапоги дыря-
вые. "Ну и пусть бегает, - думал Генка. - Помощи в доме от него всё
равно мало. Только вот ноги не застудил бы".
Однажды Бориска заявился домой с военным котелком, а в котелке -
до половины - ячневая каша.
- Откуда? - сурово спросил Генка.
- Красноармейцы дали, - сказал Бориска. - И котелок насовсем. Я у
них уже два раза бывал. Всегда кормят.
Он блестел глазами и счастливо шмыгал носом. Потом протянул коте-
лок.
- Вы с Лидкой ешьте. Да мамке оставьте. А я сытый.
Не понравилась вся эта история Генке. Но каша была хорошая.
А Борька зачастил к новым знакомым. В трёх кварталах от городско-
го пруда, в длинных каменных казармах, стоял красноармейский пехотный
полк. Малыши-то хорошо знали туда дорогу, а Генка ни разу не бывал.
Ну, в самом деле, не побежишь же за красноармейской колонной вместе с
малыми ребятами, когда полк, щетинясь штыками, проходит по улицам.
Но однажды, когда Бориска пропал чуть ли не на целый день. Генка
забеспокоился и пошёл к казармам.
Казармы стояли квадратом, а внутри был вымощенный брусчаткой
двор. Во двор надо было пройти через каменную арку. Мимо часового в
суконном шлеме с распущенными "ушами". Часовой глянул на Генку и доб-
родушно спросил:
- Ты куда, паренёк? По делу или так?
- Брат у меня там, должно быть. Повадился к вам.
- А-а, Борька-то? Ну иди.
Бориску Генка нашел у подводы, что стояла рядом с конюшней. Бо-
риска "помогал" выпрягать лошадь.
- Болтаешься тут, - хмуро сказал Генка. И неловко обратился к
красноармейцам: - Надоел, поди, он вам.
- С чего же он надоел? - возразил усатый высокий красноармеец. -
Он тут помогает. А ты, значит, брат? Вот и хорошо. Сейчас работу кон-
чим, ужинать пойдём.
Не смог Генка отказаться. Любопытно было поужинать с военными да
и есть хотелось.
Ужинали в низкой комнате за длинными столами при керосиновых лам-
пах. Генка сидел между Бориской и усатым красноармейцем, которого зва-
ли дядя Алексей. Усы у дяди Алексея были жёлтые, будто медные, пальцы
тоже жёлтые - от табака, наверно. А в глазах прыгали жёлтые точки от
лампы.
Генка очистил миску, "спасибо" сказал и спросил:
- Может, вам по правде чего помочь надо? А то из Бориски какой
помощник. А я всё могу. Пол вымыть или винтовки почистить.
- Ну, винтовки-то мы сами чистим, - сказал дядя Алексей. - Каждый
свою. Доверять другому своё оружие устав не дозволяет. А вот если тру-
бу поможешь почистить, спасибо скажу.
И он принёс гнутую сигнальную трубу с узким раструбом. При свете
лампы она блестела, как тусклое золото.
У Генки застучало сердце, и он принял трубу на вытянутые руки.
Он скоро научился чистить трубу мазью и шинельной суконкой до го-
рячего блеска. Он выучил на память несколько сигналов: "атака", "от-
бой", "подъём". С дядей Алексеем они уходили в тупичок за казармы, и
трубач-красноармеец негромко наигрывал Генке тревожные мелодии: то
быстрые, как атака конницы, то медленные и немного печальные.
Дядя Алексей был трубачом ещё в войну с германцами. А потом вое-
вал с Юденичем, с Колчаком. В одной руке винтовка, в другой солдатский
горн. Сколько раз "атаку" трубил - не счесть. А однажды крепко ранило.
Отлежался в лазарете, и перевели его в запасной полк.
Слушал Генка рассказы дяди Алексея и забывал понемногу трубача с
книжной картинки. Тот трубач то ли был, то ли не был, неизвестно, а
настоящий - рядом. Вот он: шлем с малиновой звездой, красные полосы
застежек на шинели, винтовка за плечом. И труба настоящая - тяжёлая,
блестящая, звонкая. Генке казалось иногда, что от горна перешёл на дя-
дю Алексея жёлтый золотистый налёт. На усы, на руки осела медная пыль,
жёлтыми точками засветилась в глазах.
Много раз Генка тайком подносил к губам холодный мундштук. Хотел
сыграть. Ничего не получалось, только хрип вылетал. Один раз заметил
это дядя Алексей. Ругать Генку не стал, смеяться - тоже. Объяснять на-
чал:
- Ты не просто дуй, а губы держи твёрдо. И язык к губам прижимай,
будто клапан. Воздух им выталкивай. "Атака языка" это называется. Поп-
робуй-ка.
Попробовал Генка - маленько получилось.
Потом стало получаться лучше.
Всякие сигналы показывал дядя Алексей, только один никогда не иг-
рал. Насвистит его, напоёт тихонько, а на трубе не играет.
- Если этот сигнал затрубить, тут, Генка, такое дело начнётся.
И всё же пришлось.
Как-то сидели Генка и дядя Алексей в казарменной каптёрке. Тихо
было, дождик моросил за окном. И вдруг затопали ноги, зашумели голоса.
Молоденький красноармеец забежал в каптёрку, покосился на Генку,
что-то на ухо шепнул дяде Алексею. Дядя Алексей встал. Генку взял за
плечо.
- Беги-ка, братец, домой. Дело серьезное.
Прихватил трубу и вышел.
И тут же донёсся со двора сигнал. Тот самый - прерывистый и нес-
покойный.
Не успел Генка домой убежать. Да и не хотел. Выскочил на крыльцо
и смотрел с тревогой, как строится в длинные шеренги полк. Штыки да
шлемы. Могучая сила, как стена. Вот уже и дяди Алексея не видать: за-
терялся в рядах. Вышли на середину двора командиры.
- По-олк! Нале-е. во! Шагом марш!
И пошли, ухая подмётками по брусчатке, рота за ротой. Исчезали за
широкой каменной аркой. И остались только несколько человек во дворе
да часовой.
- Куда они? - спросил Генка у часового.
- Банда объявилась. Беляки недорезанные.
Шёл Генка домой, а в ушах у него всё повторялся тревожный сигнал.
Какая же сила в трубе горниста! Заиграл - и встали железным стро-
ем тысячи товарищей. Кто их победит, кто сломит?

4
Полк не вернулся в казармы. На его место пришла другая часть. С
пушками и оркестром. Мальчишки бегали туда каждый день. Бориска, вос-
торженно хлопая ресницами и путаясь в словах, рассказывал про большие
орудия, сверкающие трубы музыкантов и вороную лошадь командира.
Но Генка больше не ходил в казармы. Всё равно дяди Алексея там не
было. Да и времени не стало. Устроили Генку всё-таки в слесарные мас-
терские.
- Слесарем будешь, рабочим человеком, - говорили Генке отцовы
друзья.
Рабочим - это хорошо. Только слова словами, а оказалось всё не
так. Делу никто не учит, а только слышишь: "Генка, слетай в цех, мас-
тера кликни!.. Генка, отнеси бумаги в контору. Генка, помоги инстру-
менты прибрать!"
Генка не отказывался, но досада его брала: разве при такой жизни
ремеслу научишься? Ну, а с другой стороны, жаловаться как-то неудобно.
Никто не обижает, а к делу не пристраивают, потому что жалеют: мал
ещё.
Наконец взял его в ученики слесарь Козельский, Степан Казимиро-
вич. Высокий, узкогрудый, желтолицый. Кашляет всё время. И не поймёшь:
сердитый или добрый. Если Генка неправильно держит напильник, Степан
Казимирович ничего не скажет, а молча возьмет и вложит в Генкины руки
инструмент как надо. Глядишь, через две минуты у Генки опять всё не
так получается. Тут бы Степану Казимировичу хоть слегка рассердиться,
а он опять подойдёт и давай снова всё молча показывать. Потом рядом
постоит, посмотрит, вот и всё. И кажется Генке, что Козельский недово-
лен. Один раз Генка не выдержал:
- Вы, Степан Казимирович, будто сердитесь всё время и молчите.
Лучше бы уж обругали, что ли.
Степан Казимирович хмыкнул в усы, покашлял и тихо сказал:
- Чего же мне на тебя сердиться, хлопец. Ты - старательный. Беда
только, что не туда твоё старание идёт. Я понимаю так, что место твоё
в школе, а не здесь.
Это он, Степан Казимирович, наверно, привёл однажды в цех кругло-
лицего веснушчатого парня в полинялой гимнастёрке и с командирскои
сумкой на плече.
- Здравствуйте, товарищи, - сказал парень и стрельнул весёлыми
глазами в Генкину сторону. - Дошли до нас такие слухи, что среди пожи-
лого народа завелось у вас молодое пополнение. Что же вы от нас моло-
дой рабочий класс прячете?
- Вон он, твой молодой класс, - проворчал бородатый слесарь Васи-
лий Ефимыч. - Пилку мне поломал, чёртова душа. На две минуты одолжил -
и конченое дело.
- Ты, Ефимыч, из-за этой пилки мальца запилишь совсем, - сказал
Степан Казимирович.
- Не пилку мне жалко, а то, что у нонешних молодых аккуратности
ни на грош.
- Как это "аккуратности ни на грош"? - шутливо рассердился па-
рень. - В этом мы разберёмся. А ну, товарищ Гена, айда на крыльцо, по-
говорим.
На крыльце он сразу посерьезнел.
- В общем, так. Зовут меня Анатолий, фамилия Суровкин. Я из ок-
ружкома комсомола. Слыхал про комсомол?
Генка даже обиделся:
- Как не слыхать! Я же не из дикого леса.
- Ну, а чего же ни разу к нам в клуб не зашёл? Это же недалеко,
на Пушкинской.
Генка чуть покраснел:
- Да. Все говорят: мал, мал. Надоело. Думал, не пустят. А что,
примете в комсомол, если приду?
Толя засмеялся:
- Ты больно скорый. Приходи, посмотрим. Ты кем в жизни быть соби-
раешься?
Генка знал - кем. Хотел он быть боевым трубачом. Но говорить об
этом никому не решался. Стеснялся как-то свою мечту открывать. Вздох-
нул он, поднял на Толю Суровкина глаза и сказал:
- Красным командиром.
Он не обманул. Ведь трубач - тоже командир. Ведь он зовёт в поход
и в атаку, он играет тревогу, если грозят враги.
- Ну что же, - сказал Толя. - Это самое правильное дело. Команди-
ры нам как раз и нужны.
Это удивительное и радостное чувство - быть равным среди равных,
своим среди своих! Никто здесь не вспоминал, что Генка меньше всех.
Он, как и остальные, бежал работать на железнодорожную станцию, когда
объявляли субботник, вместе со всеми сидел над стенгазетой "Красный
луч" и, так же как остальные, пел боевые комсомольские песни. И только
один раз Генке напомнили, что он маленький, да и то не зря. Когда в
лесу учились стрелять из винтовок. Юра Боровикин, секретарь окружкома,
сказал:
- Приклад прижимай покрепче, да сам пузом к земле прижимайся, а
то гляди, отдача сильная, назад уедешь.
Юра Боровикин и Толя Суровкин были друзья. Всегда вместе. И за
столом сидели вместе, когда Генку принимали в комсомол. Собрание уже
проголосовало, чтобы Генку принять, и бояться вроде было нечего, но
Генка всё равно волновался. Вместе с Толей и Юрой был ещё один парень,
суровый на вид незнакомый. Его Генка побаивался.
- Это и есть ваш "командир"? - спросил парень.
- Он и есть.
- Маловат вроде.
- Для нового дела в самый раз, - сказал Юра.
- Гена - человек серьёзный, работать умеет, - сказал Толя.
- Кто такие пионеры, знаешь? - спросил незнакомый парень.
Месяца два назад Генка ответил бы, что пионеры - это охотники и
путешественники, которые открывали для переселенцев дикий американский
Запад. Про это книжка писателя Фенимора Купера есть. Но недаром Генка
ходил в комсомольский клуб. Теперь во многом разбирается.
- Пионеры - это юные коммунисты. Есть в Москве такие отряды.
- Есть в Москве. И ещё кое-где есть. А надо, чтобы во всей стране
были. Понимаешь?
- Понимаю, - сказал Генка.
- Ну вот. А каждому отряду нужны командиры. Где их взять?
- В Красной Армии?
- Нет, брат. Красноармейские командиры у себя в полках и ротах
нужны. А пионерам надо своих, ребячьих. Значит, нам самим их учить на-
до. Вот и собираем мы сейчас первый пионерский отряд. Командирский.
Научатся ребята в нём пионерским делам и будут потом сами командовать
отрядами. Ясно?
- Ясно, - сказал Генка.

5
Разные собрались в отряде ребята. Такие же, как Генка и помладше.
И постарше были. Незнакомые и знакомые - из тех,, что жили неподалёку.
Среди знакомых - тоже разные. Хороший приятель Саня Черноскатов и дав-
ний недруг Лёнька Голомштейн. С Лёнькой они, когда поменьше были, дра-
лись чуть не каждый день: не нравилась маленькому Генке Лёнькина длин-
ная шинель и гимназическая фуражка блином. Да и потом Генка, когда
постарше стал, косо поглядывал на бывшего гимназистика: буржуй ка-
кой-то, на скрипке играть учится.
Ну, а если разобраться, то какой Лёнька буржуй? Отец его чуть ли
не подмастерьем работал у ювелира Хризанова. Сына всякими правдами и
неправдами в гимназию определил. А на скрипке у них дома все играют -
это ещё от деда ихнего повелось. Поглядели бывшие враги друг на друга.
- Здравствуй, Гена.
- Здорово, Лёнь.
И засмеялись.
Общее теперь у них дело. У обоих красные галстуки.
1 2 3