- Сейчас Василий придет. Надо сказать, что Алешка потерялся, -
бросил Борис.
- Ничего и говорить не надо, - вздохнул Юрик. - Он сам спросит,
где велосипед. Ему же на танцы с Зойкой надо ехать.
- Все ты знаешь, - сердито сказал Борис.
- А чего? Знаю! И Алешка знает. Фигу ему Василий даст еще
покататься. Не понимает, что ли, ваш Алешка?

2
Алешка все понимал. Но с самого начала ему просто не везло.
Виноваты были машины.
Они шли и шли нескончаемой цепью. Алешка насчитал пятьдесят
четыре и сбился. Мелькали, мелькали зеленые кузова с белой надписью
"Уборочная". А за стеклами кабин Алешка видел лица водителей,
усталые и равнодушные. Водителям не было дела до Алешки.
Ни один из них не нажмет тормоз!
И надо ждать, ждать, пока не пройдет этот гудящий поток. Лишь
тогда можно будет пересечь шоссе и снова помчаться, налегая всей
тяжестью на педали. И уже не по тропинке, а напрямик, подминая
колесами желтые высокие ромашки. Потому что надо спешить.
А машины, кажется, не спешили. И Алешка уже ненавидел их,
тупомордых, тяжелых, гудящих надоедливо и бесконечно. Они закрыли
ему путь к берегу! И ползли, ползли по горячему от солнца асфальту.
А время летело...
Он опоздал.
Когда хвост автоколонны вытянулся из леса, Алешка сквозь гул
моторов услышал гудение теплохода. Вернее, не услышал, а просто
почувствовал чуть заметный двойной толчок воздуха. Значит,
"Рахманинов" показался из-за желтого глинистого мыса.
И Алешка повернул назад.
Правда, он знал, что мог бы еще успеть и увидеть корму
теплохода. Вдали, у нижнего поворота. Но зачем? Капитан все равно не
заметит Алешку. Капитаны не смотрят назад. Им нельзя. Впереди
опасная дорога: мели, перекаты.
Он опоздал. Значит, все было зря. Зря ездил на станцию, зря
просил какого-то недовольного пассажира позвонить в город, на
пристань. Сам Алешка звонить не мог: телефонистка знала его по
голосу и бросала трубку. Он ей надоел. Пассажир торопился куда-то,
но Алешка очень вежливо попросил его узнать, когда отчалит
"Рахманинов". И тот дозвонился и узнал. И проворчал, подхватывая
чемодан:
- В двенадцать тридцать по-местному. И зачем тебе? Все равно он
здесь не останавливается...
Зачем? Будто все на свете можно объяснить!
Он и себе-то не мог объяснить как следует. Просто, когда белый
трехпалубный теплоход появлялся из-за мыса, что-то непонятное
делалось с Алешкой. Словно "Рахманинов" вез ему какой-то
удивительный подарок. Или какую-то тайну...
Теплоход походил мимо. Путь его лежал по синим лентам рек,
окаймленных тайгой. А на берегу оставался Алешка, и ему было
грустно. Он хотел, чтобы у него было что-то общее с теми, кто водит
"Рахманинова" к морю. Чтобы он мог сказать: "Мой корабль". Но пока
он мог только приходить на берег и смотреть, как белый теплоход
проплывает мимо. И он приходил каждый раз, как на вахту. И смотрел.
Он думал, что, может быть, капитан заметит его - мальчика с
велосипедом, всегда стоящего у сухой одинокой сосны.
А зачем надо, чтобы он заметил? Этого Алешка совсем не сумел бы
объяснить. Даже Вальке, хотя она все хорошо понимала.
Но, может быть, будущим летом он с отцом поплывет на
"Рахманинове" в Самарово - там живет папин товарищ. И Алешка
где-нибудь на трапе встретит капитана и скажет:
- Здравствуйте. Вы помните сухую сосну на обрыве у поселка
Белые Юрты?
- Да, - ответит капитан, потому что он, конечно, знает все все
береговые приметы. - Помню. Ну и что? - И нетерпеливо сведет брови.
- А помните, в прошлом году там всегда стоял велосипедист?
- Да, действительно, - вспомнит капитан. - Это было. А в чем
дело?
- Так просто. Ни в чем, - скажет Алешка. - Это был я.
- Вот как? - слегка удивится капитан. - И что ты там делал?
Всегда...
И Алешка ответит:
- Ждал вас.
Брови под лаковым козырьком разойдутся, и капитан не станет
больше спрашивать. Капитаны понимают с полуслова. Он возьмет Алешку
за плечо и поведет на мостик...
А что будет потом, Алешка придумать не мог. Но, наверно, что-то
хорошее. Лишь бы капитан действительно заметил его.
И, кажется, это случилось. В прошлый раз.
Алешка поднял руку и нерешительно махнул теплоходу. Произошло
удивительное: дрогнул воздух, и басовитый голос сирены трижды
прозвучал над водой: та-а... та-а... та-а...
Кому сигналил "Рахманинов"? Раньше он никогда не гудел здесь,
честное слово! Зачем ему гудки, если до поворота далеко, а впереди
ни суденышка? И вообще никого кругом. Только Алешка на обрыве.
Значит, это ему? Может быть, правда ему?
А в следующий раз, если снова махнуть рукой? Ответит?
Но следующего раза не было. Помешали машины.
Домой Алешка не поехал. Не хотелось. Борис и Юрка собираются на
старый карьер купаться, а может, рыбачить. Борис у Алешки спросит:
"Пойдешь?" Алешка мотнет головой: "Не пойду". "Почему?" Ну, как ему
объяснишь? Сказать, что настроения нет? Борис только плюнет в лопухи
- настроения еще какие-то! А Юрка ехидно зашепчет: "Ну и пусть сидит
дома с невестой своей. Мы и без него... Ага, Борь?" И чего они
злятся на Алешку? Будто он что-то плохое им сделал! Будто он должен
ходить везде вместе с ними и делать все, что они делают! А если ему
интересно что-то другое?
И, проезжая у березовой опушки, он свернул на чуть заметную
тропинку. Увидел ее и сразу повернул, даже сам не ожидал этого. По
лицу, по плечам, по коленям стеганули мелкие листья. Зазвенели
спицы, отбивая и перемалывая тонкие сухие ветки. Лицо залепила
невидимая лесная паутина. Отплевываясь, Алешка успел заметить
толстого серого паука. Паук раскачивался на обрывке порванной
мухоловной сети, сердито шевелил ногами и, наверно, ругался.
Березняк скоро кончился, тропинка пошла под уклон, и велосипед,
прыгая по корням, сам выехал на желтую песчаную дорогу.
Если свернуть налево, дорога выведет на тракт. Но чего Алешка
не видел на этом тракте? Опять смотреть, как ползут грузовики? Он
повернул направо и нажал на педали.
Там, где песок, ехать нелегко, даже если сидишь в седле. А если
велосипед большой и надо стоять на педалях и в то же время крутить
их, то совсем тяжело. И все же он ехал. Он вспомнил про машины и
снова здорово разозлился на них. А когда злишься, то часто не
замечаешь трудностей. И, кроме того, было интересно: что там
впереди? И дальше, за поворотом?
За поворотом была машина.
Съехав задними колесами в травянистый кювет и наклонившись, на
дороге стоял лесовоз. Прицеп его совсем лежал на боку, завалился в
яму с рыжими осыпавшимися краями. Наверно, эта машина, которая везла
несколько длинных сосновых стволов, задела прицепом о дерево на
повороте. Прицеп съехал в яму из-под выкорчеванных пней и потянул
грузовик в кювет.
Тяжелые стволы порвали стягивающую нить и грозили совсем
развалиться.
Алешка остановился. Он не мог не остановиться, не порадоваться.
Он еще слишком сердит был на всех шоферов на свете, и ему казалось
справедливым, что хоть один из них прочно засел в яме. Так и надо!
Это им не по шоссе ездить!
Из-за кабины вышел водитель. Невысокий, круглолицый, с
рыжеватым ежиком волос. И совсем еще молодой. На лице у него было
такое выражение, будто он только что получил взбучку от начальства.
Водитель подошел к переднему колесу и с беспомощной злостью
ударил ботинком по шине. Это было смешно. Алешка злорадно сказал:
- Теперь не выбраться. Никак.
Шофер оглянулся. Он только сейчас увидел Алешку, но, кажется,
не удивился. Лишь спросил:
- А чего скалишься? Весело?
"Скалишься!" Алешка, наоборот, сдерживал смех. Но теперь он
сказал:
- Весело, конечно.
- Ну и катись отсюда, если весело, - мрачно произнес парень.
Ничего особенного он, кажется, не сказал, но обида вдруг
прихлынула к Алешке, большая и горячая.
- Катись?! - крикнул он удивленному парню. - Куда ни сунешься,
везде катись, да? Весь тракт забили - не проскочишь, и отсюда тоже
катиться? Ваша, что ли, дорога?
Шофер стоял у колеса, моргал рыжими ресницами и молчал. Алешке
стало неловко: раскричался, как капризная девчонка. Только зареветь
не хватало. И чтобы как-то оправдать перед перед водителем эту
вспышку обиды, Алешка сердито пробормотал:
- И так опоздал из-за этих ваших грузовиков... Ползут и ползут,
всю дорогу закрыли. Хоть бы один остановился...
- Не остановятся, - миролюбиво объяснил шофер. - это же
колонна. Я и сам на тракт выходил, думал, попрошу кого-нибудь, чтобы
выбраться помог. Черта с два! Идут и идут. Торопятся.
Алешка оттопырил губу:
- Торопятся! Как черепахи...
- Да нет, торопятся, - серьезно сказал водитель. - Вот и я
торопился. Надо было по тракту ехать, а я... - он сунул руки в
карманы и виновато поежился, будто оправдывался перед Алешкой.
"Видно, мало еще водил лесовозы, - подумал Алешка. - Это,
наверно, трудно - водить их..."
Шофер, не глядя на Алешку, вдруг тихо попросил:
- Слышь, парень... Одолжи велосипед?
- Что-о?
- Ненадолго. Съезжу только за тягачом.
- Куда? - машинально сказал Алешка. Он совсем не собирался
давать велосипед. Даже качнул его для пробы: легко ли тронуть с
места, если придется отступить? Но водитель понял его "куда" как
согласие. И заговорил, коротко взмахивая веснушчатыми ладонями:
- Близко совсем, там наши работают. Ну не сидеть же мне здесь,
там люди ждут, им столбы нужны позарез.
Алешка поглядел на желтые со смолистыми подтеками стволы и
понял: "Это столбы".
- Не мой велосипед, - насупившись, сказал он.
Парень как-то сразу сник. И поговорил, будто ища сочувствия:
- И чего меня здесь понесло? Искать будут - в жизни не найдут.
Пешком, что ли, топать на ток?
- Куда? - удивился Алешка.
- Да на ток... Полевой стан там, а рядом зерноочистительный ток
оборудуют. Не понимаешь, что ли? Движки есть, зернопульты есть, а
столбов нету. По земле, что ли, провода тянуть?
Алешка молчал. Он понимал, что по земле провода тянуть нельзя.
- Ты, может, за велосипед боишься, - спросил шофер. - Да не
бойся. Я же от машины никуда не денусь. Да на Малом Торфянике меня
любой знает. Улица Гоголя, дом три, Феликс Ерохин.
"Феликс!" - усмехнулся про себя Алешка. Людей с таким именем он
представлял высокими, сильными и молчаливыми. Вот Дзержинский - это
Феликс. А тут что? Маленький, лицо как блин, глаза испуганные -
боится, наверно, что попадет за аварию.
- Жмот! - вдруг резко сказал Феликс. Нет, глаза не были
испуганными. Они стали зелеными и злыми.
Алешка хотел обидеться и не сумел. Не получилось. Он только
снова объяснил:
- Если чужой велосипед... Мне к четырем часам домой надо.
- Я бы успел до четырех десять раз обернуться. Туда и обратно
всего километров пятнадцать. А сейчас пятнадцать минут третьего. Это
же легкая машина, - он показал на велосипед. - У меня такая же была.
Соседские пацаны добили.
Алешка молчал.
- Надо сегодня поставить столбы. Завтра на ток зерно повезут.
- Может, кто-нибудь поедет здесь и вытащит, - глядя вниз.
сказал Алешка.
- Поедет! Кто сюда сунется? Это я, дурак, полез. Зеркала нет в
кабине, смотреть назад нельзя. Дорога такая, что на оглянешься. Вот
и зацепил.
"Он все-таки плохой шофер, - подумал Алешка. - Догадался же
сунуться с такой махиной на эту дорогу... Но что ему было делать?
Назад не то что повернуть, но и посмотреть было нельзя!"
- Сидишь тут, как на другой планете, - с унылой злостью сказал
Феликс и опять пнул колесо.
Как на другой планете... Алешка прислушался. На дороге стояла
густая, пропитанная смолистым запахом тишина. Медленно качались
верхушки сосен. Совсем бесшумно качались. Мохнатые тени тихо ползли
по дороге. Где-то совсем далеко журчал мотор автомашины.
Это, конечно, очень плохо - сидеть здесь и ждать случайной
помощи. Ждать почти напрасно.
- Ну, дашь? - в упор спросил Феликс.
- А мне сидеть здесь, пока ты... пока вы ездите? - тихо спросил
Алешка.
Феликс наморщил маленький лоб, глянул на Алешку быстро и
осторожно.
- Слушай, парень. Я бы тебе все объяснил. Если по тропинке
вдоль насыпи, то еще ближе будет, чем по дороге. Машину-то оставлять
мне тоже неохота. Может, съездишь?
Тропинки вдоль насыпи... Если вы часто ездите в поездах и
любите стоять у вагонного окна, то знаете, что: эти узкие тропинки
везде бегут вдоль железных дорог. То взлетают на снегозащитный
гребень, то спускаются в ложбину, вьются между кустами, тянутся от
столба к столбу, обрываются у темных речек и чудом возникают на
другой стороне.
1 2 3 4