Воображение рисовало какие-то смутные образы, отвратительные видения – части тела, отсеченные у живых, сокрытые от дневного света, навеки заключенные во тьму, оставленные медленно разлагаться и засыхать.
Крышка поднялась на четверть дюйма. Он обливался потом. Внезапно время словно остановилось, и жизнь замерла. Безнадежная бесконечность. Вечность, которой он всегда страшился, выпустила свои когти где-то на границе его сознания.
Смысла медлить не было, и Вадим отбросил прочь всякие сомнения. Напротив, он сделал попытку отвергнуть наследство бабки – последней из череды его предков. Этот дар он оставит гнить здесь, у корней этого дома. Все это закончится на нем и Лоле – последних отпрысках семейства, жизнь которого была пыткой.
Он рванул крышку. Подвал превратился в ледяную могилу.
– А чего ты ожидал? – выругал он себя, и голос его в пустом помещении прозвучал странно и мертво.
Внутри коробочки лежал заостренный деревянный колышек. Для кого она приготовила это? Она заставила его дойти до этой ступени – точно так же она когда-то заботливо вскармливала в его душе темные, дикие инстинкты. Он запрокинул голову назад и засмеялся – смеялся, пока из глаз не хлынули слезы, а смех не превратился в вой приговоренного к смерти зверя, которым он себя чувствовал. Царапанье за металлической дверью привело его в чувство.
Вадим вытащил колышек и, бросив гроб обратно в сундук, захлопнул крышку с тяжелым, похоронным звуком, мрачно прозвучавшим в тишине. Но он не знал, что теперь следует делать. Он отбрасывал возможности одну за другой – он не знал, какая из них означает подчинение ее железной воле, а какая – сопротивление.
В ожидании, погруженный в мысли, прислушиваясь к звукам подвала, Вадим вертел в пальцах колышек, поворачивая острием то к себе, то от себя. К себе. От себя. Но сомнения недолго мучили его. Прошло несколько минут, и металлическая дверь отворилась сама.

1 2