на рыбалку идешь – мол, товарищу надо помочь, в ресторан – во вторую смену попросили. А когда с Валентиной неделю у приятеля жил – командировка.
– Люба про Вальку знает?
– А какая тебе разница? Зачем это для твоей правды? Сам перед собой кривляешься – «петельку на шею»!.. Успокойся, не знает.
Зотов присел рядом со стариком. Достал сигарету. Прикурил только с третьей спички. Посветил перед лицом старика:
– На моего деда похож. Почти копия. Я его, правда, живым не видел. Только фотокарточку. На фронте он, в сорок втором. Хороший, говорят, мужик был. – Зотов бросил спичку и подул на обожженные пальцы. – Пантелеймоном звали... А ты на каком фронте воевал?.. Дед? – Зотов привстал, озираясь, глянул в спину удаляющемуся старику и...»
В этот момент ручка выпала из его рук, покатилась по столу. Он поразминал пальцы... Что такое?.. С кончика пера по столу бежали буковки – одна за другой, как цепочка.
Его прошиб пот: начало цепочки уже на чистом листе бумаги, звенья-буковки стали рассыпаться... Да и не буковки это, нет, а махонькие человечки в разноцветных рубашках. Их становилось все больше, больше...
Надев очки, он приблизил лицо к столу. Человечки не обращали на него внимания. Они перебегали с места на место, подталкивали друг друга, что-то кричали, жестикулируя.
Он схватил ручку, кинул ее на пол и стал топтать каблуком. И человечки замерли... Он вдруг увидел скривившееся в саркастическом смехе лицо, составленное, как мозаика, из человечков. Красивое лицо, несмотря на оскал. Конечно, он узнал... И вспомнил женщину. Собственно говоря, он и не забывал ее. А если этот диковинный портрет увидит жена? Она, кстати, скоро вернется с работы.
Лицо перестало скалиться и теперь мило улыбалось. Он даже залюбовался им. Но дверь в прихожей хлопнула, и на прекрасном лице появилась маска недоумения. «Убирайся!» – сказал он шепотом и попытался смахнуть рукавом призрачное лицо. Или размазать его по столу. Он даже представил кровавое пятно... А лицо украсила счастливая улыбка... Он закрыл его снятым с полки журналом, но оно взмыло вверх, к потолку, продолжая улыбаться.
В прихожей что-то звякнуло.
Он скинул пиджак и попытался накрыть им порхающее нечто. А оно становилось объемным: возникла шея, плечи, ключицы, которые он любил целовать. «Дверь», – вздрогнул он и задвинул шпингалет. Что бы ни случилось, жена не должна войти в комнату, пока не исчезнет это наваждение...
А наваждение уже обрело руки, грудь... Он отбросил пиджак и схватился руками за спинку стула. «Почему ты являешься ко мне голой? – спрашивал он, словно был уверен, что являться надо в платье. – Зачем голой-то?» Руки призрака потянулись к нему. Он отшатнулся, занес над головой стул и кинул его в усмехающуюся женщину. Упала с полки книга, стаканчик с карандашами.
– Что случилось? – голос жены и стук в дверь. – Почему заперся?
– Все хорошо, – спокойно ответил он, сдерживая дыхание.
Призрачная женщина, увернувшись от стула, прошептала: «Милый мой». Он оттолкнул ее, но руки провалились в воздух. «Милый мой», – повторила она громче.
– У тебя гости? – голос жены из-за двери. Полетела в угол пишущая машинка, ударила в стену ваза, горшок с кактусом упал на пол...
– Ты пьян, – крикнула жена. – Опять. Господи! Открой сейчас же!
Дверь несколько раз дернулась и распахнулась.
– Тут, понимаешь, чертовщина какая-то. – Он затравленно улыбнулся, вобрав голову в плечи.
– Ты все забыл!.. Забыл! Неужели хочешь, чтоб все повторилось? Хочешь?
– Я не знаю этой женщины. Появилась непонятно откуда и... – он огляделся, – разлеглась на диване. – Убирайся! – крикнул он призраку, на лице которого играла улыбка. – Надо вызвать милицию, – робко предложил он.
– Мало того, что ты пьян, так еще вновь притащил сюда эту потаскуху!
– Она сама пришла, – возразил он. – Я знать ее не знаю. Как ты можешь обвинять меня, когда... – Он замолк на полуслове, потому что перед ним стояла теперь не жена, а какой-то старик в затасканном ватнике с лоснящимися, пахнущими конским навозом руками.
– Оправдываешься? Ну-ну! Ты же знаешь ее, эту женщину.
– А ты? Откуда ты взялся здесь?
– Так знаешь или нет?
– В первый раз вижу ее.
– Кривляешься... Сам перед собой кривляешься. Только зачем это для твоей-то правды?
– Ты, дед, словно мужиком не был!..
Рука, подпиравшая подбородок, скользнула, и он очнулся. Приморгавшись к свету настольной лампы, пододвинул исписанные листы. Зачеркнул первые несколько предложений – штампы. Поставил на полях знак вопроса: «Что-то здесь со временем: прошедшее, настоящее?» Потом ему не понравилось с водой – воспоминанием, да и само сердце – трепещущая мякоть: «Плохо». Задумался, глядя сквозь стену. «С Валькой-табельщицей надо прекращать. Не дай Бог до жены дойдет», – пробормотал, склоняясь над рукописными листами, и услышал – хлопнула дверь в прихожей. Глянул на часы – половина второго ночи. «Где это она задержалась?» – подумал, притаившись, потому что услышал мужской голос, невнятный и тихий. «Да я вас, алкоголиков, за километр вижу! – Это голос жены. – Старый человек. Не стыдно?» Мужчина что-то прошептал в ответ. На что жена сказала громко: «А он? Думаешь, святой?.. И не смей меня упрекать! Топай отсюда, пока милицию не вызвала».
Он боялся вмешиваться в разговор. Да и что можно сказать, если старик, а он был уверен, что в прихожей именно старик, тот, с озера, с женой разговаривает, знает о Валентине...
ВТОРОЙ ЭТАЖ
Выйдя из автобуса, он помог старушке – донес корзину с помидорами до стоянки такси. Сам пошел пешком. Ветерок волчком крутанулся перед симпатичной девицей, подхватил с клумбы кусок газеты, вознес его к куполу потолка. Птицей трепыхалась в вышине бумажка. Он остановился и задрал голову, наблюдая за полетом.
– Сокол... сапсан, – услышал за спиной чей-то голос. – Видите, у крыльев края светлые.
Несколько любопытных пялились на купол. Мужчина в строгом сером костюме со знанием дела комментировал полет обрывка газеты:
– Стройная, умная птица... Как держит точку, стервец! Сапсан меньше кречета, но превосходит чеглока...
Слушать «знатока» птиц соколиной породы не стал. Усмехнулся, подумав: «Зеваки вряд ли догадываются, что наблюдают полет какой-нибудь, скажем, статьи об экономике, которая „должна быть экономной“. Здоровье и хорошее настроение – это главное. Три шага – вдох, три – выдох. Вдох... Выдох».
Вот и нужный подъезд. Десять стертых до арматуры ступенек. Свежеокрашенная дверь, вправо – магазин. Винный. Здесь всегда людно. Переложил портфель в другую руку и свернул в галерею. Увидел знакомое лицо... Нет, ошибся. Узким коридором вышел в вестибюль и смешался с толпой. Около четвертой колонны, подпиравшей облупившийся потолок, свернул вправо. Обошел телефонную будку, газетный киоск и, пропустив машину службы быта, пошел в сторону жилых помещений.
Кнопка звонка не хотела вдавливаться. Пришлось постучать. Дверь отворилась быстро, словно женщина в желтом халате ждала стука.
– Я хотел бы видеть Антиквара, – сказал он, механически отметив: крестик и цепочка на груди у женщины из золота.
– Его нет дома. – Она улыбнулась. – Зайдите позже. Вы уточняли время встречи?..
Она извинилась и захлопнула дверь.
Два часа... Но что поделаешь?.. Походил немного по вестибюлю. Свернул в коридор с магазинами по обе стороны и увидел девицу, над которой подшутил ветер в большом зале. Вместе постояли в очереди за дамской сумочкой. Но не купили – дороговато. Зато приобрели четыре банки килек в томатном соусе и черкизовскую булку без мака. Долго разглядывали витрину в ювелирном.
Проводив ничего не подозревавшую девицу до дверей квартиры, снова вошел в вестибюль. Остановился взглядом на пожилом мужчине в допотопном железнодорожном кителе. Удивило, что Китель идет прямо на стену, как слепой или задумавшийся человек.
– Стойте, – рванулся наперерез и поймал его за руку. – Стена... Вы расшибете себе лицо.
Мужчина посмотрел слезящимися глазами на «спасителя» и оскалился:
– А это?.. Что по-вашему? – показал трясущимся пальцем на возникшую в стене дверь.
Миг... И Китель скрылся за дверью. Потрогал лоб вспотевшей ладонью и, глянув на часы, поспешил к Антиквару. На звонок вышел хозяин:
– Проходите. Прошу прощения, что заставил вас ждать, но мы же договаривались... Сюда, пожалуйста. К окошку. Очень удобное кресло. Сейчас таких не делают.
Сам, усадив гостя, устроился на стуле с высокой спинкой. Щелкнул пальцами, и появилась женщина в желтом халате.
– Принеси чего-нибудь вкусненького... Вам чай? Кофе? Или...
– Не беспокойтесь. Не будем терять времени. – Он достал из портфеля сцепленные скрепкой бумаги: – Здесь командировочное удостоверение, документ, дающий мне право заключать договор, доверенность...
– Что вы в самом деле! – отмахнулся Антиквар. – Только письмо... Письмо от патриарха.
Он протянул Антиквару конверт.
– Потрясающий почерк! Буковка в буковку. Чудо каллиграфического искусства.
– Обратите внимание, – он почувствовал, что Антиквар «клюнул», – личная печать. Он очень редко сам пишет письма.
– Благодарю... Очень лестно. Но я хотел бы еще немного подождать. – Антиквар бережно опустил письмо в конверт.
– Вы достаточно долго думали... Икона будет украшать храм. Тысячи людей смогут смотреть на нее и радоваться: и на нашей земле жили великие художники. – Он встал, подошел к огромному, во всю стену, шкафу с книгами, снял с полки том Шекспира, перелистнул страницы. «Зарытый клад ржавеет и гниет, а в обороте золото растет». Чувствуете?.. Пришедший в храм человек глянет на вашу икону, и, может быть, последняя капля переполнит чашу его души, которая вспыхнет цветком! Я не мастер говорить... Решайте сами. – Он поставил книгу на место, мысленно отметив, что из восьми томов пятый отсутствует.
– Соседка, знаете, взяла почитать да и забыла в трамвае...
«Наблюдательный, сволочь», – подумал он об Антикваре.
– Да Бог с ним, с Шекспиром. Сколько лет я охотился за этой иконой! Нервные клетки, деньги...
– Мы возместим все расходы. И более того...
– Нет, что вы, зачем мне деньги? – отмахнулся Антиквар. – Это трудно объяснить. И почему именно эта икона вас интересует? Хотя... что спрашивать. Ушаков – умница. Это же песня! Навязались вы на мою голову. Вот хоть режьте меня – ни отказать, ни согласиться не могу. Кабы еще месяц-два подумать.
– Русланова, Гельцер, царствие им небесное, всю жизнь собирали... И где все это? Уплыли из России многие картины. А из храма не уплывает. Сам патриарх вас просит. Знаете, что он мне сказал, когда вручил письмо для вас? «Честного человека не уговаривают делать добро». Так-то. Прощайте. – Он встал и пошел к двери.
– Стойте! – Антиквар поднял руку. – Дайте мне письмо патриарха и... И берите «Георгия». Вы слишком глупы, чтобы быть антикваром, и наивны: кто же так разговаривает с собирателем редкостей! Однако... Пусть так будет – икона украсит храм. Может, и помянет кто-то меня добрым словом. Верно?
Дело сделано. Осталось поставить последнюю точку, а радости нет. Может, озадачили последние слова Антиквара? Хитрый мужик... Но где же долгожданное предвкушение праздника? Да, икону можно продать и, получив много денег, жить весело, но на первом этаже. А есть ли второй? Он не находил себе места. А однажды встал среди ночи и до утра стоял у окна.
– Старик, а я взял «Георгия»!
– И сколько потянул?
– Пока у меня. Смешно сказать, жалко расставаться. Я ведь однофамилец художника. А вдруг это мой предок писал «Георгия»?
– Совпадение. За такие деньги можно и не думать об этом. Какая разница? Хотя всякое может быть.
– А как бы ты, если все-таки предок?
– Взял бы деньгами, наверное. Правда, если бы муру какую-нибудь иностранцу втюхать за кругленькую сумму – это можно не сомневаться, а здесь, если посмотреть... Продал бы.
– Но ведь навсегда дорога закроется на второй этаж!
– Чего?.. Думаешь, выше нас кто-то живет? Дитенок – веришь в побасенки. Выкинь из головы.
...Вспоминал Мастера, изготовившего печать; гравера, написавшего «письмо патриарха» золотыми буковками-картинками. «Неужели нет лучшей жизни? Разве мы обречены умереть, так и не увидев ничего хорошего?» – думал он...
– Выйдешь за меня? – спросил он, глядя на нее выжидающе.
– Чтобы ты меня потом проклял?
– Но почему именно ты должна родить недоразвитого ребенка? Комплексуешь, подруга. Продам «Георгия» – заплатим доктору, чтоб без осечки. Мы найдем лучшего доктора.
– Я десять лет прожила в Саржале... Обе мои сестры, сам знаешь, родили уродов. Странно... Что-то я не совсем понимаю. Может, тебе плохо со мной? Зачем завел этот разговор?
– Ты хотела бы жить там? – Он поднял глаза к потолку.
– Что я – муха?
– Но ведь должна же быть надежда... Верить надо!
– Лечиться тебе пора. Чего глаза-то выпучил?
...Вглядываясь в электрический полумрак вестибюля. На скамейке под фонарным столбом кто-то спал, натянув на голову пиджак и поджав ноги к подбородку.
– Что бы ты сделал, имея много денег?
1 2 3 4 5
– Люба про Вальку знает?
– А какая тебе разница? Зачем это для твоей правды? Сам перед собой кривляешься – «петельку на шею»!.. Успокойся, не знает.
Зотов присел рядом со стариком. Достал сигарету. Прикурил только с третьей спички. Посветил перед лицом старика:
– На моего деда похож. Почти копия. Я его, правда, живым не видел. Только фотокарточку. На фронте он, в сорок втором. Хороший, говорят, мужик был. – Зотов бросил спичку и подул на обожженные пальцы. – Пантелеймоном звали... А ты на каком фронте воевал?.. Дед? – Зотов привстал, озираясь, глянул в спину удаляющемуся старику и...»
В этот момент ручка выпала из его рук, покатилась по столу. Он поразминал пальцы... Что такое?.. С кончика пера по столу бежали буковки – одна за другой, как цепочка.
Его прошиб пот: начало цепочки уже на чистом листе бумаги, звенья-буковки стали рассыпаться... Да и не буковки это, нет, а махонькие человечки в разноцветных рубашках. Их становилось все больше, больше...
Надев очки, он приблизил лицо к столу. Человечки не обращали на него внимания. Они перебегали с места на место, подталкивали друг друга, что-то кричали, жестикулируя.
Он схватил ручку, кинул ее на пол и стал топтать каблуком. И человечки замерли... Он вдруг увидел скривившееся в саркастическом смехе лицо, составленное, как мозаика, из человечков. Красивое лицо, несмотря на оскал. Конечно, он узнал... И вспомнил женщину. Собственно говоря, он и не забывал ее. А если этот диковинный портрет увидит жена? Она, кстати, скоро вернется с работы.
Лицо перестало скалиться и теперь мило улыбалось. Он даже залюбовался им. Но дверь в прихожей хлопнула, и на прекрасном лице появилась маска недоумения. «Убирайся!» – сказал он шепотом и попытался смахнуть рукавом призрачное лицо. Или размазать его по столу. Он даже представил кровавое пятно... А лицо украсила счастливая улыбка... Он закрыл его снятым с полки журналом, но оно взмыло вверх, к потолку, продолжая улыбаться.
В прихожей что-то звякнуло.
Он скинул пиджак и попытался накрыть им порхающее нечто. А оно становилось объемным: возникла шея, плечи, ключицы, которые он любил целовать. «Дверь», – вздрогнул он и задвинул шпингалет. Что бы ни случилось, жена не должна войти в комнату, пока не исчезнет это наваждение...
А наваждение уже обрело руки, грудь... Он отбросил пиджак и схватился руками за спинку стула. «Почему ты являешься ко мне голой? – спрашивал он, словно был уверен, что являться надо в платье. – Зачем голой-то?» Руки призрака потянулись к нему. Он отшатнулся, занес над головой стул и кинул его в усмехающуюся женщину. Упала с полки книга, стаканчик с карандашами.
– Что случилось? – голос жены и стук в дверь. – Почему заперся?
– Все хорошо, – спокойно ответил он, сдерживая дыхание.
Призрачная женщина, увернувшись от стула, прошептала: «Милый мой». Он оттолкнул ее, но руки провалились в воздух. «Милый мой», – повторила она громче.
– У тебя гости? – голос жены из-за двери. Полетела в угол пишущая машинка, ударила в стену ваза, горшок с кактусом упал на пол...
– Ты пьян, – крикнула жена. – Опять. Господи! Открой сейчас же!
Дверь несколько раз дернулась и распахнулась.
– Тут, понимаешь, чертовщина какая-то. – Он затравленно улыбнулся, вобрав голову в плечи.
– Ты все забыл!.. Забыл! Неужели хочешь, чтоб все повторилось? Хочешь?
– Я не знаю этой женщины. Появилась непонятно откуда и... – он огляделся, – разлеглась на диване. – Убирайся! – крикнул он призраку, на лице которого играла улыбка. – Надо вызвать милицию, – робко предложил он.
– Мало того, что ты пьян, так еще вновь притащил сюда эту потаскуху!
– Она сама пришла, – возразил он. – Я знать ее не знаю. Как ты можешь обвинять меня, когда... – Он замолк на полуслове, потому что перед ним стояла теперь не жена, а какой-то старик в затасканном ватнике с лоснящимися, пахнущими конским навозом руками.
– Оправдываешься? Ну-ну! Ты же знаешь ее, эту женщину.
– А ты? Откуда ты взялся здесь?
– Так знаешь или нет?
– В первый раз вижу ее.
– Кривляешься... Сам перед собой кривляешься. Только зачем это для твоей-то правды?
– Ты, дед, словно мужиком не был!..
Рука, подпиравшая подбородок, скользнула, и он очнулся. Приморгавшись к свету настольной лампы, пододвинул исписанные листы. Зачеркнул первые несколько предложений – штампы. Поставил на полях знак вопроса: «Что-то здесь со временем: прошедшее, настоящее?» Потом ему не понравилось с водой – воспоминанием, да и само сердце – трепещущая мякоть: «Плохо». Задумался, глядя сквозь стену. «С Валькой-табельщицей надо прекращать. Не дай Бог до жены дойдет», – пробормотал, склоняясь над рукописными листами, и услышал – хлопнула дверь в прихожей. Глянул на часы – половина второго ночи. «Где это она задержалась?» – подумал, притаившись, потому что услышал мужской голос, невнятный и тихий. «Да я вас, алкоголиков, за километр вижу! – Это голос жены. – Старый человек. Не стыдно?» Мужчина что-то прошептал в ответ. На что жена сказала громко: «А он? Думаешь, святой?.. И не смей меня упрекать! Топай отсюда, пока милицию не вызвала».
Он боялся вмешиваться в разговор. Да и что можно сказать, если старик, а он был уверен, что в прихожей именно старик, тот, с озера, с женой разговаривает, знает о Валентине...
ВТОРОЙ ЭТАЖ
Выйдя из автобуса, он помог старушке – донес корзину с помидорами до стоянки такси. Сам пошел пешком. Ветерок волчком крутанулся перед симпатичной девицей, подхватил с клумбы кусок газеты, вознес его к куполу потолка. Птицей трепыхалась в вышине бумажка. Он остановился и задрал голову, наблюдая за полетом.
– Сокол... сапсан, – услышал за спиной чей-то голос. – Видите, у крыльев края светлые.
Несколько любопытных пялились на купол. Мужчина в строгом сером костюме со знанием дела комментировал полет обрывка газеты:
– Стройная, умная птица... Как держит точку, стервец! Сапсан меньше кречета, но превосходит чеглока...
Слушать «знатока» птиц соколиной породы не стал. Усмехнулся, подумав: «Зеваки вряд ли догадываются, что наблюдают полет какой-нибудь, скажем, статьи об экономике, которая „должна быть экономной“. Здоровье и хорошее настроение – это главное. Три шага – вдох, три – выдох. Вдох... Выдох».
Вот и нужный подъезд. Десять стертых до арматуры ступенек. Свежеокрашенная дверь, вправо – магазин. Винный. Здесь всегда людно. Переложил портфель в другую руку и свернул в галерею. Увидел знакомое лицо... Нет, ошибся. Узким коридором вышел в вестибюль и смешался с толпой. Около четвертой колонны, подпиравшей облупившийся потолок, свернул вправо. Обошел телефонную будку, газетный киоск и, пропустив машину службы быта, пошел в сторону жилых помещений.
Кнопка звонка не хотела вдавливаться. Пришлось постучать. Дверь отворилась быстро, словно женщина в желтом халате ждала стука.
– Я хотел бы видеть Антиквара, – сказал он, механически отметив: крестик и цепочка на груди у женщины из золота.
– Его нет дома. – Она улыбнулась. – Зайдите позже. Вы уточняли время встречи?..
Она извинилась и захлопнула дверь.
Два часа... Но что поделаешь?.. Походил немного по вестибюлю. Свернул в коридор с магазинами по обе стороны и увидел девицу, над которой подшутил ветер в большом зале. Вместе постояли в очереди за дамской сумочкой. Но не купили – дороговато. Зато приобрели четыре банки килек в томатном соусе и черкизовскую булку без мака. Долго разглядывали витрину в ювелирном.
Проводив ничего не подозревавшую девицу до дверей квартиры, снова вошел в вестибюль. Остановился взглядом на пожилом мужчине в допотопном железнодорожном кителе. Удивило, что Китель идет прямо на стену, как слепой или задумавшийся человек.
– Стойте, – рванулся наперерез и поймал его за руку. – Стена... Вы расшибете себе лицо.
Мужчина посмотрел слезящимися глазами на «спасителя» и оскалился:
– А это?.. Что по-вашему? – показал трясущимся пальцем на возникшую в стене дверь.
Миг... И Китель скрылся за дверью. Потрогал лоб вспотевшей ладонью и, глянув на часы, поспешил к Антиквару. На звонок вышел хозяин:
– Проходите. Прошу прощения, что заставил вас ждать, но мы же договаривались... Сюда, пожалуйста. К окошку. Очень удобное кресло. Сейчас таких не делают.
Сам, усадив гостя, устроился на стуле с высокой спинкой. Щелкнул пальцами, и появилась женщина в желтом халате.
– Принеси чего-нибудь вкусненького... Вам чай? Кофе? Или...
– Не беспокойтесь. Не будем терять времени. – Он достал из портфеля сцепленные скрепкой бумаги: – Здесь командировочное удостоверение, документ, дающий мне право заключать договор, доверенность...
– Что вы в самом деле! – отмахнулся Антиквар. – Только письмо... Письмо от патриарха.
Он протянул Антиквару конверт.
– Потрясающий почерк! Буковка в буковку. Чудо каллиграфического искусства.
– Обратите внимание, – он почувствовал, что Антиквар «клюнул», – личная печать. Он очень редко сам пишет письма.
– Благодарю... Очень лестно. Но я хотел бы еще немного подождать. – Антиквар бережно опустил письмо в конверт.
– Вы достаточно долго думали... Икона будет украшать храм. Тысячи людей смогут смотреть на нее и радоваться: и на нашей земле жили великие художники. – Он встал, подошел к огромному, во всю стену, шкафу с книгами, снял с полки том Шекспира, перелистнул страницы. «Зарытый клад ржавеет и гниет, а в обороте золото растет». Чувствуете?.. Пришедший в храм человек глянет на вашу икону, и, может быть, последняя капля переполнит чашу его души, которая вспыхнет цветком! Я не мастер говорить... Решайте сами. – Он поставил книгу на место, мысленно отметив, что из восьми томов пятый отсутствует.
– Соседка, знаете, взяла почитать да и забыла в трамвае...
«Наблюдательный, сволочь», – подумал он об Антикваре.
– Да Бог с ним, с Шекспиром. Сколько лет я охотился за этой иконой! Нервные клетки, деньги...
– Мы возместим все расходы. И более того...
– Нет, что вы, зачем мне деньги? – отмахнулся Антиквар. – Это трудно объяснить. И почему именно эта икона вас интересует? Хотя... что спрашивать. Ушаков – умница. Это же песня! Навязались вы на мою голову. Вот хоть режьте меня – ни отказать, ни согласиться не могу. Кабы еще месяц-два подумать.
– Русланова, Гельцер, царствие им небесное, всю жизнь собирали... И где все это? Уплыли из России многие картины. А из храма не уплывает. Сам патриарх вас просит. Знаете, что он мне сказал, когда вручил письмо для вас? «Честного человека не уговаривают делать добро». Так-то. Прощайте. – Он встал и пошел к двери.
– Стойте! – Антиквар поднял руку. – Дайте мне письмо патриарха и... И берите «Георгия». Вы слишком глупы, чтобы быть антикваром, и наивны: кто же так разговаривает с собирателем редкостей! Однако... Пусть так будет – икона украсит храм. Может, и помянет кто-то меня добрым словом. Верно?
Дело сделано. Осталось поставить последнюю точку, а радости нет. Может, озадачили последние слова Антиквара? Хитрый мужик... Но где же долгожданное предвкушение праздника? Да, икону можно продать и, получив много денег, жить весело, но на первом этаже. А есть ли второй? Он не находил себе места. А однажды встал среди ночи и до утра стоял у окна.
– Старик, а я взял «Георгия»!
– И сколько потянул?
– Пока у меня. Смешно сказать, жалко расставаться. Я ведь однофамилец художника. А вдруг это мой предок писал «Георгия»?
– Совпадение. За такие деньги можно и не думать об этом. Какая разница? Хотя всякое может быть.
– А как бы ты, если все-таки предок?
– Взял бы деньгами, наверное. Правда, если бы муру какую-нибудь иностранцу втюхать за кругленькую сумму – это можно не сомневаться, а здесь, если посмотреть... Продал бы.
– Но ведь навсегда дорога закроется на второй этаж!
– Чего?.. Думаешь, выше нас кто-то живет? Дитенок – веришь в побасенки. Выкинь из головы.
...Вспоминал Мастера, изготовившего печать; гравера, написавшего «письмо патриарха» золотыми буковками-картинками. «Неужели нет лучшей жизни? Разве мы обречены умереть, так и не увидев ничего хорошего?» – думал он...
– Выйдешь за меня? – спросил он, глядя на нее выжидающе.
– Чтобы ты меня потом проклял?
– Но почему именно ты должна родить недоразвитого ребенка? Комплексуешь, подруга. Продам «Георгия» – заплатим доктору, чтоб без осечки. Мы найдем лучшего доктора.
– Я десять лет прожила в Саржале... Обе мои сестры, сам знаешь, родили уродов. Странно... Что-то я не совсем понимаю. Может, тебе плохо со мной? Зачем завел этот разговор?
– Ты хотела бы жить там? – Он поднял глаза к потолку.
– Что я – муха?
– Но ведь должна же быть надежда... Верить надо!
– Лечиться тебе пора. Чего глаза-то выпучил?
...Вглядываясь в электрический полумрак вестибюля. На скамейке под фонарным столбом кто-то спал, натянув на голову пиджак и поджав ноги к подбородку.
– Что бы ты сделал, имея много денег?
1 2 3 4 5