И выделить по воину из каждой семьи в охранение!
Дружина встала на ночлег. Крытые кибитки обоза, буковые колёса которых достигали в высоту роста взрослого мужчины, выставили плотным кольцом у подножия холма. Эта импровизированная стена была призвана защитить полусонных воинов на случай внезапного нападения. Вожди расположились подле верхушки, увенчанной тремя стоячими камнями. Люди остерегались приближаться к ним слишком близко: кто может знать, чьими руками и чьим именем давным-давно возведён таинственный знак. Сам Белг разбивать шатёр не стал; подобно рядовому воину, он распряг коней и улёгся спать под днище своей боевой колесницы, завернувшись в грубый шерстяной плащ.
Послы же отправились прямиком к венчавшим холм менгирам. В этом месте им нечего было бояться. Троим крепким братьям-близнецам, приставленным Белгом следить за ши, пришлось обосноваться рядом. Они хорошо помнили приказ: внимательно наблюдать и прикончить чужаков при первом же подозрении. Впрочем,.те, казалось, вовсе не собирались что-либо предпринимать. Каждый из троих облюбовал себе по столбу и уселся скрестив ноги, прислонившись спиной к шершавой поверхности камня.
Кроваво-красный диск светила скрылся в собиравшихся на горизонте тучах; окрестности быстро погрузились во мрак ноябрьской ночи. Чернеющая масса холма покрылась перемигивающимися огоньками походных костров. Близнецы также разожгли себе огонь, собрав по окрестностям немного высохшего кизяка. Света и тепла он давал немного, зато вони — хоть отбавляй.
— Дурное место. — заметил старший. — Мне здесь немного не по себе. Те камни как будто немного шевелятся — стоит только немного скосить глаза. Словно кто-то или что-то выталкивает их из-под земли наверх. А посмотришь прямо — сразу же замирают.
— Чушь! — фыркнул младший из витязей. — Холм как холм. Обычные камни. Просто ты объелся плохо прожаренной бараниной накануне. От несварения желудка и не такое может примерещиться.
— Спать охота! — заметил средний, позёвывая. — Может, вздремнём часок? Те, на вершине, небось уже давным-давно дрыхнут.
— Да ты обезумел, брат! Белг всем головы снимет, если узнает, что мы спали на посту!
— Тогда будем спать по очереди. Вы, братья, отдыхайте одну стражу, а я пока постерегу.
— Что-то и правда в сон потянуло, — пробормотал старший, сворачивая плащ себе под голову. — Пожалуй, я посплю немного. Не забудь разбудить, когда придёт мой черёд!
— Не забуду.
В лагере постепенно воцарилась ночная тишина, гасли один за другим походные костры ургитов. Заснул их молодой предводитель под днищем своей боевой колесницы; сон сморил всех его могучих воинов, даже опиравшиеся на длинные копья часовые всё глубже и глубже погружались в черную пучину дремоты. Разом заснули и трое братьев, так и не успев договориться, кто из них будет дежурить первым.
Неизвестно, бодрствовали ли ши на вершине холма. Нарождающийся месяц показался в разрыве туч и залил призрачным серебристым светом покосившиеся от времени менгиры. Площадка у подножия камней была пуста.
* * *
Бринн натянул поводья. Лебеди, подчинившись воле возницы, начали снижение. Встречный ветер топорщил перья их широко распластанных крыльев. Хорошо различимый с высоты небольшой посёлок имел форму неправильного треугольника: с двух сторон подступы к нему защищали откосы старых глубоких оврагов, а с третьей предусмотрительные жители насыпали вал, дополнительно укреплённый плетёным тыном. Юному богу не сразу удалось высмотреть место для посадки: почти всё пространство в пределах вала было занято домами и хозяйственными постройками.
В конце концов лебеди приземлились прямо на чей-то огород. На счастье хозяев, урожай на нём уже давно собрали, поэтому колёса небесной повозки помяли только несколько пожухших листьев ревеня. Бринн сошел с колесницы, привязал поводья к подпорному столбу навеса над крыльцом и вежливо постучался. Никакой реакции на стук не последовало. Подождав ещё немного, он толкнул незапертую дверь и вошёл.
Внутри длинного бревенчатого строения царил полумрак, который не могли рассеять ни лучи восходящего солнца, проникающие сквозь узенькие окна, ни огоньки чадящих жировых плошек. Циновки из лыка делили внутреннее пространство на несколько отдельных закутков; оттуда доносилось прерывистое дыхание спящих людей. Воздух был пропитан запахами пота, прокисшего молока и отсыревшей кожи. Бог наклонился и потряс за плечо кого-то, развалившегося на лавке у стены. Человек только промычал что-то нечленораздельное, натягивая меховое покрывало себе на голову.
— Где Огам?
Бринн вновь потрепал его по плечу.
— Ммм?.. Огм... В хлеву, наверное... — пробормотал тот, повернулся носом к стене и вновь захрапел.
Добиться большего от лежебоки оказалось невозможным, и Бринн вышел обратно на улицу. Посёлок тем временем потихоньку просыпался; издалека доносились щелчки хворостины и возгласы пастуха, выгонявшего скот на пастбище.
Хлевом оказался приземистый покосившийся сарай неподалёку. В нём-то и находился Огам. Мудрый бог из Племени Ллеу как раз закончил выносить навоз из загородок. Взявшись за деревянный скребок, он принялся усердно чистить бока дородному, черному как смоль борову. Тот довольно похрюкивал в ответ на ласку.
— Здравствуй, отец. Что я вижу? Мудрый Огам, могучий победитель болгов, ухаживает за свиньями, а его разящая палица ныне подпирает дверцу хлева?!
— А что здесь такого? Должен же кто-нибудь о них заботиться! Да, я неравнодушен к этим благородным животным; знаешь ли ты, сын мой, что свинья была самой первой скотиной, которую одомашнил человек? — Огам неторопливо уселся на деревянный чурбачок у перегородки и тщательно оттёр грязь с рук о длинный подол своей домотканой туники. — По правде говоря, я полюбил окрестные земли. Жизнь здесь тиха и почти беззаботна, если не брать в расчёт периодические набеги соседей. Здесь меня не тревожат попусту мои жрецы, коих по всей земле развелось бессчётное множество; нечасто посещают окрестные края и собратья по Племени. Знаешь, Бринн, я слишком много сделал для смертных, и теперь люди без конца пытаются выразить мне свою признательность. Обычно при этом они рассчитывают получить какую-нибудь награду. Мне ни к чему их благодарность, и я не даю ничего взамен неё, а люди на меня обижаются.
— Но что тебе стоит отплатить благодарностью за благодарность?
— Мне кажется, Племена слишком увлеклись помощью людям. Мы строили им города, учили ремёслам и искусствам. Все наши усилия оправдывались желанием вырастить себе сильных союзников в борьбе с бешеными болтами. Однако природа смертных такова, что жизнь для них не имеет никакой цены. В глубине души каждый человек уверен в том, что земное его существование весьма недолговечно, подобно выставленному на ветер огоньку масляной лампады. Поколение за поколением уходят в небытие, не оставляя после себя ничего, кроме щедро посыпанных охрой костей в курганах. Зачем же заботиться о поддержании этого неверного пламени? Они убивают друг друга сотнями без всякой нужды, используя нашу мудрость и наше оружие. Однако самое страшное — они втягивают и Племена в свою бессмысленную борьбу. Боги, оказывающие разным народам своё покровительство, могут невольно оказаться по разные стороны поля битвы.
— Ты полагаешь, Младшие Боги смогли бы погубить друг друга в междоусобной войне?
— Именно так. Ты сам уже попался на их удочку. Все люди безумны; и дружок твоего первосвященника Фехтне с его ненасытной жаждой истребления собственных братьев ничем не хуже и не лучше прочих. Временами мне представляется, что внутри каждого смертного человека живёт его собственный бешеный болг и человек всю жизнь ведёт с ним нескончаемую борьбу. У нас с тобой нет внутренних болгов; вот почему мы испокон веков сражались с болгами внешними.
Бринн улыбнулся:
— Слыхал я, отец, что ты в давно позабытые времена обратил противостоящее тебе войско болгов в стадо чернобоких свиней. Истинно ли это?
— А как же! — Огам добродушно похлопал лениво привалившегося к стене сарая борова по загривку. — Вон тот, скажем, отважный князь Руадах. За много тысячелетий до твоего появления на свет постиг он вершины искусства управления силами природы. Вон там, в соседнем загоне, у полной свежих отрубей поилки, дремлет его брат-близнец Куадах. Не было во все времена среди болгов витязя свирепей и опытней его! Здесь у меня и вся его дружина, и дочь Руадаха, красавица Лух. Я никогда не входил в число ценителей болгских девиц, но из неё, признаюсь, получилась очень симпатичная свинка. Знатное стадо у дедушки Огама! Кто ещё сможет похвастаться таким же?! — Мудрый бог поднялся со своего места, прошествовал в угол хлева и откупорил пузатый кувшин: — Эль будешь?
Бринн кивнул. Огам разлил бурый пенящийся напиток в две глиняные кружки, протянул одну из них сыну, а другую опорожнил сам одним глотком. Довольно крякнув, он поставил кувшин на место и продолжил:
— И не проси меня о том, что ещё не произнёс. Я не намерен покидать свой любимый хлев ни при каких обстоятельствах. Если молодость и неразумность толкают тебя на подвиги, не буду препятствовать. Однако если матушка узнала бы, что я потакаю твоим детским шалостям, она была бы недовольна. А я не желаю расстраивать твою мать.
— Я понял. — Бринн склонился перед Огамом в лёгком поклоне. — До свидания, отец. Мне пора.
— Скатертью дорожка.
Юный бог кивнул и переступил через порог.
— Постой-ка!
— Да, отец?
— Слышал, Араван зол на тебя и твоего жреца. Учти, он может быть опасен.
— Спасибо.
— И... береги себя.
— Постараюсь.
— Отлично.
— Прощай, Огам.
— Прощай, Бринн.
Бронзовая колесница, запряжённая тройкой черных лебедей, взмыла в небо, стрелой пронзила низкие предгрозовые тучи и взяла курс на юг. Её возничий торопился, погоняемые им лебеди неслись, опережая ветер.
* * *
Белг с трудом разлепил отяжелевшие от сна веки. Хотя сквозь полог его походного шатра уже давно пробивались лучи восходящего солнца, никто не торопился разбудить полководца. Это было необычно. Ургит резко сел на своём жёстком ложе и нащупал пару коротких мечей на перевязи. Оружие, как всегда, лежало в изголовье. «Эй, Хур, принеси умыться!» — окликнул он своего колесничего. Возница не отозвался. Зато из угла шатра, из-под кучи медвежьих шкур, доносилось сладкое посапывание. «Что они все, накурились с вечера конопляного семени? — злобно пробурчал Белг, спуская ноги на землю. — Вот я вам покажу, как дрыхнуть в походе! Вместо волов в повозки запрягу!» Первое, что он увидел, откинув льняной полог шатра, были двое его телохранителей, крепко спящих на посту у порога. Один из них ухитрился заснуть в вертикальном положении, опершись на собственное копьё, и громко храпел; другой удобно расположился на травке, пристроив под голову любимый Белгов щит.
— Подъём! — Ургит больно пнул нерадивого стража в бок, однако спящий лишь перевернулся на другую сторону, громко засопев. Внук Урга просто опешил. Такого не могло случиться. Лучшие мужи клана заснули на посту! В ярости он выбил ногой копьё из-под первого воина. Тот повалился на землю как набитая соломой кукла, но так и не пришёл в чувство. Подобное поведение подчинённого, вместо того чтобы ещё более взбесить военачальника, мигом его отрезвило. Взмокшая от холодного пота нижняя рубаха прилипла к спине под наспех наброшенным кожаным панцирем; Белг дико озирался по сторонам, отчаянно пытаясь вникнуть в суть происходящего. А вокруг не происходило ровным счётом ничего. Весь лагерь спал. Храпели свалившиеся вповалку витязи-ургиты; прядали во сне ушами крепкие боевые кони в упряжках их колесниц. Ничто не нарушало окружающую тишину, за исключением чириканья стайки воробьев, слетевшихся на овёс из конской кормушки...
Полог соседней палатки откинулся, и из неё показался двоюродный племянник Белга, витязь по имени Бал. Он потянулся, протёр глаза, а потом, сладко позёвывая, неторопливым шагом направился к своей повозке.
И тут Белга прорвало:
— Поднимайтесь, дети ящерицы! Ослиные отродья! Жизнь свою проспите! Где часовые?! Да я вас всех... — Он метался как безумный по лагерю, опрокидывая составленные в пирамиды копья и щиты, выбивал опорные колья шатров и раздавал крепкие пинки попадавшимся под ноги спящим.
Отовсюду неслись жалобные стоны, ржали лошади, мычали разбуженные волы, люди в ужасе вскакивали, инстинктивно хватаясь за оружие, В этот момент под ноги полководцу ургитов бросились трое близнецов. Припав на левое колено, они застыли перед ним в позе глубочайшего раскаяния.
— Убей нас, Белг! Мы упустили ши! Косоглазые бестии исчезли!
— Как?!
— Мы лишь прикрыли глаза на минутку...
— Таким воинам нет оправдания! — прорычал Белг. — Приготовьтесь как следует — я уже ожидаю ваше ритуальное самоубийство!
— ...Всего лишь на минутку...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Дружина встала на ночлег. Крытые кибитки обоза, буковые колёса которых достигали в высоту роста взрослого мужчины, выставили плотным кольцом у подножия холма. Эта импровизированная стена была призвана защитить полусонных воинов на случай внезапного нападения. Вожди расположились подле верхушки, увенчанной тремя стоячими камнями. Люди остерегались приближаться к ним слишком близко: кто может знать, чьими руками и чьим именем давным-давно возведён таинственный знак. Сам Белг разбивать шатёр не стал; подобно рядовому воину, он распряг коней и улёгся спать под днище своей боевой колесницы, завернувшись в грубый шерстяной плащ.
Послы же отправились прямиком к венчавшим холм менгирам. В этом месте им нечего было бояться. Троим крепким братьям-близнецам, приставленным Белгом следить за ши, пришлось обосноваться рядом. Они хорошо помнили приказ: внимательно наблюдать и прикончить чужаков при первом же подозрении. Впрочем,.те, казалось, вовсе не собирались что-либо предпринимать. Каждый из троих облюбовал себе по столбу и уселся скрестив ноги, прислонившись спиной к шершавой поверхности камня.
Кроваво-красный диск светила скрылся в собиравшихся на горизонте тучах; окрестности быстро погрузились во мрак ноябрьской ночи. Чернеющая масса холма покрылась перемигивающимися огоньками походных костров. Близнецы также разожгли себе огонь, собрав по окрестностям немного высохшего кизяка. Света и тепла он давал немного, зато вони — хоть отбавляй.
— Дурное место. — заметил старший. — Мне здесь немного не по себе. Те камни как будто немного шевелятся — стоит только немного скосить глаза. Словно кто-то или что-то выталкивает их из-под земли наверх. А посмотришь прямо — сразу же замирают.
— Чушь! — фыркнул младший из витязей. — Холм как холм. Обычные камни. Просто ты объелся плохо прожаренной бараниной накануне. От несварения желудка и не такое может примерещиться.
— Спать охота! — заметил средний, позёвывая. — Может, вздремнём часок? Те, на вершине, небось уже давным-давно дрыхнут.
— Да ты обезумел, брат! Белг всем головы снимет, если узнает, что мы спали на посту!
— Тогда будем спать по очереди. Вы, братья, отдыхайте одну стражу, а я пока постерегу.
— Что-то и правда в сон потянуло, — пробормотал старший, сворачивая плащ себе под голову. — Пожалуй, я посплю немного. Не забудь разбудить, когда придёт мой черёд!
— Не забуду.
В лагере постепенно воцарилась ночная тишина, гасли один за другим походные костры ургитов. Заснул их молодой предводитель под днищем своей боевой колесницы; сон сморил всех его могучих воинов, даже опиравшиеся на длинные копья часовые всё глубже и глубже погружались в черную пучину дремоты. Разом заснули и трое братьев, так и не успев договориться, кто из них будет дежурить первым.
Неизвестно, бодрствовали ли ши на вершине холма. Нарождающийся месяц показался в разрыве туч и залил призрачным серебристым светом покосившиеся от времени менгиры. Площадка у подножия камней была пуста.
* * *
Бринн натянул поводья. Лебеди, подчинившись воле возницы, начали снижение. Встречный ветер топорщил перья их широко распластанных крыльев. Хорошо различимый с высоты небольшой посёлок имел форму неправильного треугольника: с двух сторон подступы к нему защищали откосы старых глубоких оврагов, а с третьей предусмотрительные жители насыпали вал, дополнительно укреплённый плетёным тыном. Юному богу не сразу удалось высмотреть место для посадки: почти всё пространство в пределах вала было занято домами и хозяйственными постройками.
В конце концов лебеди приземлились прямо на чей-то огород. На счастье хозяев, урожай на нём уже давно собрали, поэтому колёса небесной повозки помяли только несколько пожухших листьев ревеня. Бринн сошел с колесницы, привязал поводья к подпорному столбу навеса над крыльцом и вежливо постучался. Никакой реакции на стук не последовало. Подождав ещё немного, он толкнул незапертую дверь и вошёл.
Внутри длинного бревенчатого строения царил полумрак, который не могли рассеять ни лучи восходящего солнца, проникающие сквозь узенькие окна, ни огоньки чадящих жировых плошек. Циновки из лыка делили внутреннее пространство на несколько отдельных закутков; оттуда доносилось прерывистое дыхание спящих людей. Воздух был пропитан запахами пота, прокисшего молока и отсыревшей кожи. Бог наклонился и потряс за плечо кого-то, развалившегося на лавке у стены. Человек только промычал что-то нечленораздельное, натягивая меховое покрывало себе на голову.
— Где Огам?
Бринн вновь потрепал его по плечу.
— Ммм?.. Огм... В хлеву, наверное... — пробормотал тот, повернулся носом к стене и вновь захрапел.
Добиться большего от лежебоки оказалось невозможным, и Бринн вышел обратно на улицу. Посёлок тем временем потихоньку просыпался; издалека доносились щелчки хворостины и возгласы пастуха, выгонявшего скот на пастбище.
Хлевом оказался приземистый покосившийся сарай неподалёку. В нём-то и находился Огам. Мудрый бог из Племени Ллеу как раз закончил выносить навоз из загородок. Взявшись за деревянный скребок, он принялся усердно чистить бока дородному, черному как смоль борову. Тот довольно похрюкивал в ответ на ласку.
— Здравствуй, отец. Что я вижу? Мудрый Огам, могучий победитель болгов, ухаживает за свиньями, а его разящая палица ныне подпирает дверцу хлева?!
— А что здесь такого? Должен же кто-нибудь о них заботиться! Да, я неравнодушен к этим благородным животным; знаешь ли ты, сын мой, что свинья была самой первой скотиной, которую одомашнил человек? — Огам неторопливо уселся на деревянный чурбачок у перегородки и тщательно оттёр грязь с рук о длинный подол своей домотканой туники. — По правде говоря, я полюбил окрестные земли. Жизнь здесь тиха и почти беззаботна, если не брать в расчёт периодические набеги соседей. Здесь меня не тревожат попусту мои жрецы, коих по всей земле развелось бессчётное множество; нечасто посещают окрестные края и собратья по Племени. Знаешь, Бринн, я слишком много сделал для смертных, и теперь люди без конца пытаются выразить мне свою признательность. Обычно при этом они рассчитывают получить какую-нибудь награду. Мне ни к чему их благодарность, и я не даю ничего взамен неё, а люди на меня обижаются.
— Но что тебе стоит отплатить благодарностью за благодарность?
— Мне кажется, Племена слишком увлеклись помощью людям. Мы строили им города, учили ремёслам и искусствам. Все наши усилия оправдывались желанием вырастить себе сильных союзников в борьбе с бешеными болтами. Однако природа смертных такова, что жизнь для них не имеет никакой цены. В глубине души каждый человек уверен в том, что земное его существование весьма недолговечно, подобно выставленному на ветер огоньку масляной лампады. Поколение за поколением уходят в небытие, не оставляя после себя ничего, кроме щедро посыпанных охрой костей в курганах. Зачем же заботиться о поддержании этого неверного пламени? Они убивают друг друга сотнями без всякой нужды, используя нашу мудрость и наше оружие. Однако самое страшное — они втягивают и Племена в свою бессмысленную борьбу. Боги, оказывающие разным народам своё покровительство, могут невольно оказаться по разные стороны поля битвы.
— Ты полагаешь, Младшие Боги смогли бы погубить друг друга в междоусобной войне?
— Именно так. Ты сам уже попался на их удочку. Все люди безумны; и дружок твоего первосвященника Фехтне с его ненасытной жаждой истребления собственных братьев ничем не хуже и не лучше прочих. Временами мне представляется, что внутри каждого смертного человека живёт его собственный бешеный болг и человек всю жизнь ведёт с ним нескончаемую борьбу. У нас с тобой нет внутренних болгов; вот почему мы испокон веков сражались с болгами внешними.
Бринн улыбнулся:
— Слыхал я, отец, что ты в давно позабытые времена обратил противостоящее тебе войско болгов в стадо чернобоких свиней. Истинно ли это?
— А как же! — Огам добродушно похлопал лениво привалившегося к стене сарая борова по загривку. — Вон тот, скажем, отважный князь Руадах. За много тысячелетий до твоего появления на свет постиг он вершины искусства управления силами природы. Вон там, в соседнем загоне, у полной свежих отрубей поилки, дремлет его брат-близнец Куадах. Не было во все времена среди болгов витязя свирепей и опытней его! Здесь у меня и вся его дружина, и дочь Руадаха, красавица Лух. Я никогда не входил в число ценителей болгских девиц, но из неё, признаюсь, получилась очень симпатичная свинка. Знатное стадо у дедушки Огама! Кто ещё сможет похвастаться таким же?! — Мудрый бог поднялся со своего места, прошествовал в угол хлева и откупорил пузатый кувшин: — Эль будешь?
Бринн кивнул. Огам разлил бурый пенящийся напиток в две глиняные кружки, протянул одну из них сыну, а другую опорожнил сам одним глотком. Довольно крякнув, он поставил кувшин на место и продолжил:
— И не проси меня о том, что ещё не произнёс. Я не намерен покидать свой любимый хлев ни при каких обстоятельствах. Если молодость и неразумность толкают тебя на подвиги, не буду препятствовать. Однако если матушка узнала бы, что я потакаю твоим детским шалостям, она была бы недовольна. А я не желаю расстраивать твою мать.
— Я понял. — Бринн склонился перед Огамом в лёгком поклоне. — До свидания, отец. Мне пора.
— Скатертью дорожка.
Юный бог кивнул и переступил через порог.
— Постой-ка!
— Да, отец?
— Слышал, Араван зол на тебя и твоего жреца. Учти, он может быть опасен.
— Спасибо.
— И... береги себя.
— Постараюсь.
— Отлично.
— Прощай, Огам.
— Прощай, Бринн.
Бронзовая колесница, запряжённая тройкой черных лебедей, взмыла в небо, стрелой пронзила низкие предгрозовые тучи и взяла курс на юг. Её возничий торопился, погоняемые им лебеди неслись, опережая ветер.
* * *
Белг с трудом разлепил отяжелевшие от сна веки. Хотя сквозь полог его походного шатра уже давно пробивались лучи восходящего солнца, никто не торопился разбудить полководца. Это было необычно. Ургит резко сел на своём жёстком ложе и нащупал пару коротких мечей на перевязи. Оружие, как всегда, лежало в изголовье. «Эй, Хур, принеси умыться!» — окликнул он своего колесничего. Возница не отозвался. Зато из угла шатра, из-под кучи медвежьих шкур, доносилось сладкое посапывание. «Что они все, накурились с вечера конопляного семени? — злобно пробурчал Белг, спуская ноги на землю. — Вот я вам покажу, как дрыхнуть в походе! Вместо волов в повозки запрягу!» Первое, что он увидел, откинув льняной полог шатра, были двое его телохранителей, крепко спящих на посту у порога. Один из них ухитрился заснуть в вертикальном положении, опершись на собственное копьё, и громко храпел; другой удобно расположился на травке, пристроив под голову любимый Белгов щит.
— Подъём! — Ургит больно пнул нерадивого стража в бок, однако спящий лишь перевернулся на другую сторону, громко засопев. Внук Урга просто опешил. Такого не могло случиться. Лучшие мужи клана заснули на посту! В ярости он выбил ногой копьё из-под первого воина. Тот повалился на землю как набитая соломой кукла, но так и не пришёл в чувство. Подобное поведение подчинённого, вместо того чтобы ещё более взбесить военачальника, мигом его отрезвило. Взмокшая от холодного пота нижняя рубаха прилипла к спине под наспех наброшенным кожаным панцирем; Белг дико озирался по сторонам, отчаянно пытаясь вникнуть в суть происходящего. А вокруг не происходило ровным счётом ничего. Весь лагерь спал. Храпели свалившиеся вповалку витязи-ургиты; прядали во сне ушами крепкие боевые кони в упряжках их колесниц. Ничто не нарушало окружающую тишину, за исключением чириканья стайки воробьев, слетевшихся на овёс из конской кормушки...
Полог соседней палатки откинулся, и из неё показался двоюродный племянник Белга, витязь по имени Бал. Он потянулся, протёр глаза, а потом, сладко позёвывая, неторопливым шагом направился к своей повозке.
И тут Белга прорвало:
— Поднимайтесь, дети ящерицы! Ослиные отродья! Жизнь свою проспите! Где часовые?! Да я вас всех... — Он метался как безумный по лагерю, опрокидывая составленные в пирамиды копья и щиты, выбивал опорные колья шатров и раздавал крепкие пинки попадавшимся под ноги спящим.
Отовсюду неслись жалобные стоны, ржали лошади, мычали разбуженные волы, люди в ужасе вскакивали, инстинктивно хватаясь за оружие, В этот момент под ноги полководцу ургитов бросились трое близнецов. Припав на левое колено, они застыли перед ним в позе глубочайшего раскаяния.
— Убей нас, Белг! Мы упустили ши! Косоглазые бестии исчезли!
— Как?!
— Мы лишь прикрыли глаза на минутку...
— Таким воинам нет оправдания! — прорычал Белг. — Приготовьтесь как следует — я уже ожидаю ваше ритуальное самоубийство!
— ...Всего лишь на минутку...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57