— Казалось, он погрузился в себя: с отрешенным видом он поднялся на ноги, отвернувшись от меня, однако продолжал держать меня за запястья, сжимая их с такой силой, что я даже испугалась за свои кости. — Я еще не гедри, но уже не кантри, моя душа застряла где-то посередине. О моя дорогая Ланен, что же мы наделали!
На мгновение мне вспомнились слова Ришкаана, одного из кантри, который ожесточенно противился нашему с Вариеном союзу.
Видит Владычица, я пыталась забыть его слова, но они продолжали тяжким грузом давить мне на сердце. С самого начала мы с Вариеном видели в нашем единении спасение для кантри и гедри, в то время как Ришкаану мнилось противоположное. Слова его звучали у меня в голове настолько ясно, словно он только что произнес их перед кантри, собравшимися, чтобы решить нашу с Акором участь.
«У меня тоже были вех-грезы, государь Акхор, но в них я узрел лишь смерть и разрушение! Родичи мои, она хочет смешать кровь кантри и гедри! Дети ее будут чудовищами, мир наполнится огнем ракшасов, и некому будет встать на защиту — из-за нее!»
Мои родичи-кантри уделяют пристальное внимание видениям, являющимся во время вех-сна, который охватывает их, когда им требуется исцеление или когда они сбрасывают свою кожу. Ришкаан встретил достойный конец, сражаясь с заклинателем демонов, но тень его сновидения было не так-то легко рассеять.
И теперь Вариен меня страшно обеспокоил. Может, и его тоже посетило видение, подобное тому, что явилось Ришкаану?
Пока я размышляла над этим, он, хвала Владычице, овладел собой. Ослабив хватку, он вновь опустился на колени.
— Прости меня, любимая, — произнес он тихо и послал мне небольшую часть своих мыслей — сквозь плотный заслон, которым поначалу отгородился от меня.
Лучше бы он этого не делал. Я никогда прежде не думала, насколько это опустошает — слышать от кого-то его истинные помыслы, не прикрытые мишурой слов. Те его мысли, которые были на поверхности, еще не слишком ранили, но вот более глубинные открыли мне глаза на многое; кроме того, в самом конце я впервые услышала нечто новое — тихий шепоток скрытого сожаления, который звучал слабее мыслей и больше напоминал некое чувство:
"Крылья мои — мои крылья, увы, ушедшего не вернуть — они исчезли, а я повержен, привязан к земле — привязан к тебе — страшную цену заплатил я за любовь — но в глубине сердца я очень люблю тебя, уж это-то не изменилось и никогда не изменится — прости мне мою слабость — я не могу летать, моя спина обнажена, увы, ушедшего не вернуть — я на всю жизнь останусь калекой (это из-за нее)".
Таков уж Язык Истины, и от этого было еще более горько. Правду не всегда легко выслушивать, а со времени нашей свадьбы к тому же не прошло и суток. Святая Владычица Шиа, неужели нашу радость оказалось так легко разрушить?
— В этом нет моей вины, Вариен, — бросила я, внезапно разозлившись. Своим поступком мой новоявленный супруг уничтожил весь тот восторг, что переполнял мое сердце совсем недавно, и теперь мне казалось, что где-то в глубине души он обвинял меня во всех своих несчастьях. — Я что, силком заставила тебя стать человеком?
Стряхнув его с себя, я поднялась на ноги. Он сейчас же вскочил, потянувшись ко мне. Я отвернулась.
— В чем дело? Что я такого... Ох!.. — голос его был таким удивленным, что я не удержалась и вновь посмотрела на него. — Вот оно что! Дорогая моя, мне все понятно, — продолжал он, и речь его звучала уже не так надорванно. — Ты очень быстро делаешь успехи в Истинной речи, Ланен. Я удивлен! Прежде лишь Шикрар мог постигать мои мысли настолько глубоко. Ты слышала теришнакх — сокрытые слова. Прости меня, милая.
— Сокрытые слова? — воскликнула я с негодованием. — Ну что ж, я рада, что услышала их! Значит, по-твоему, мне доступны глубины чужого разума, Вариен? Ну хорошо, пусть я владею Языком Истины, что из этого? Если уж ты действительно так считаешь...
— Прошу тебя, Ланен, выслушай же меня, — перебил Вариен. — Ты еще не знакома с этим уровнем Истинной речи, поэтому ты пока не все понимаешь. Такие мысли — они возникают сами по себе, непрошено, если не сказать больше. Разве тебе в голову никогда не приходили низкие помыслы, которые твой здравый рассудок тут же отвергал? С шепотом теришнакха мне удалось бы совладать не больше, чем унять чих, однако не следует придавать ему большого значения. Это недостойные мысли, которые спешишь прогнать прочь, едва они дают о себе знать...
Я резко повернулась к нему, кипя от гнева:
— Ты сказал, что я на всю жизни сделала тебя калекой! Это тебе не чих унимать!
И тут, не в силах сдержаться, я вдруг расхохоталась.
Упокой Владычица мою душу, я бы врезала ему прямо тут же, если бы вдруг не услышала от него те же слова, которые только что сама произнесла: он повторил их на Языке Истины, весело и с любовью.
Вот дракон окаянный! Ему всегда удается выжать из меня смех, причем чаще всего мне приходится смеяться над собой.
Тут он привлек меня к себе и одарил поцелуем, долгим и проникновенным, сжимая в крепких объятиях, — и я немного оттаяла. Я все еще сердилась на него, но... когда твой любимый страстно целует тебя, гнев как-то сам собой рассеивается... Когда мы прервались, чтобы перевести дыхание, я положила руку ему на щеку.
— Ну что, Вариен? Прощаешь ли ты меня за то, что я лишила тебя крыльев?
— Нет, кадреши , не прощаю. — Я отстранилась было, но он пояснил: — Как я могу прощать тебе то, чего ты, если уж на то пошло, никогда не совершала? — Взяв меня за руку, он поцеловал мне ладонь, отчего по спине у меня пробежала приятная дрожь. — Не ты ведь изменила меня, любимая. Если ты помнишь, наши встречи, наш союз — все это, кажется, было задумано свыше — Ветрами, которым поклоняется мой народ, и Владычицей Шиа, богиней гедри. Разве могли мы, две смертные души, противиться воле богов?
Легонько поцеловав его, я отступила и наконец-то улыбнулась.
— Вот бы убраться куда-нибудь, где потеплее, — ответила я. — Не знаю, как ты, Дешкантриакор, а я уже до костей продрогла — и как назло, поблизости ни одного дракона, который мог бы разжечь огонь. Давай-ка воротимся.
Мои слова вызвали у него смех. Дешкантриакором Вариена в шутку называл его старый друг, Шикрар, когда мой возлюбленный только стал человеком. Имя это означает «странный царь кантри», и оно как нельзя лучше подходило ему, хотя в конце концов он выбрал себе другое...
Мы быстро вернулись к месту, где были привязаны наши лошади, свернули одеяла и отправились назад в Хадронстед. Зимнее солнце все еще ярко светило, и закат его был не менее восхитителен, чем восход; звон чистого холодного воздуха смешивался с запахом теплого лошадиного тела и временами — с зимней прелью, струившейся из-под копыт лошадей, когда они ворошили прошлогоднюю листву.
Я сочла за лучшее прекратить на время эти разговоры, хотя и понимала, что вопрос остался неразрешенным — теперь он висел меж нами подобно тени (правда, пока еще небольшой), но, поскольку Вариен некоторое время предпочел молчать, я решила оставить все как есть. Думаю, я и сама не слишком стремилась к разговору, потому что отнюдь не ожидала столкнуться с такой глубокой скорбью, чувством потери и гневом — и была потрясена столь тяжелыми и неведомыми мне прежде переживаниями своего возлюбленного.
Ладно, чего уж там, Ланен, давай все начистоту!.. Я не знала, как поступить, поэтому и бездействовала. Если в глубине сердца он чувствовал, что вина его перерождения лежит на мне, то я ничего не могла бы сказать в свое оправдание. Не вздумай я отправиться к Драконьему острову, он бы и до сих пор оставался царем в своем прежнем обличье... Я знаю, что с моей стороны оставить все как есть было глупостью и трусостью, но чего вы от меня хотите? Тогда я была еще слишком молода — я ведь покинула дом лишь минувшей осенью, когда отправилась в путешествие; просыпаясь каждое утро, я видела перед собою новый мир, и это было настолько необычно, что я не верила своим глазам. Может, барды и величают меня «извечно мудрой», но я-то знаю, что отнюдь не такая и никогда таковой не была. Одним словом, нет отъявленнее лгунов, чем сочинители сказаний.
...Когда мы возвратились в поместье, солнце уже зашло, и все тонуло в сумерках. Джеми встретил нас в дверях с усмешкой, усадил на кухне подле очага, поставил перед нами тарелки с густой похлебкой из чечевицы и ячменя и положил рядом крупно нарезанный хлеб с маслом. Мы с удовольствием принялись за еду. Джеми пребывал в каком-то странном расположении духа: мне даже показалось, будто он чем-то доволен. Он то и дело заходился беспричинным смехом, а когда я попросила его отужинать с нами, расхохотался еще сильнее.
— Чего смешного? — проговорила я с набитым ртом.
— Спасибо, девочка, но лично я пока что не обезумел от любви. Я неплохо пополдничал и теперь проголодаюсь не раньше чем через несколько часов. А вот вы оба, готов поспорить, за весь день даже не перекусили.
Мы с Вариеном переглянулись. В суматохе дня, охваченные наплывами переживаний, мы так и не позавтракали, совершенно позабыв о съестных припасах, которые прихватил с собой Вариен, — они так и остались лежать в переметной суме. Мы смущенно улыбнулись но когда я вновь перевела взгляд на Джеми, глаза которого озорно мерцали при свете огня, то решила, что неловкость эта рано или поздно все равно забудется... Да пусть даже лет через десять — какая разница! Я подозревала, что у всех отцов — родных или нареченных, как мой Джеми, — в запасе имеется немало подобных историй о выданных замуж дочерях.
Я уже говорила, что прежде считала своим отцом Хадрона; так было до тех пор, пока Джеми не рассказал мне о моей матери, Маран Вене. Он признался, что я похожа на нее — такая же высокая и сильная, с серыми глазами. Сама я ее не знала: она оставила меня на попечение Хадрону, когда я была совсем еще маленькой. Джеми, кажется, был когда-то предан ей, и они полюбили друг друга, вместе объездили Колмар вдоль и поперек... А потом ей встретился купец Марик Гундарский, и она по какой-то причине (которая была для меня абсолютно непостижимой, ибо даже Джеми не знал этого) покинула своего возлюбленного и спуталась на три месяца с ним. Однако с Мариком она так и не почувствовала себя уютно, но это было и к лучшему; вскоре ее любопытство спасло ей жизнь: она узнала, что Марик замышляет злые козни, связавшись с неким заклинателем демонов. Марик посулил жизнь своего первого ребенка демонам-ракшасам в уплату за Дальновидец — хрустальный шар, который мог показать ему все, что бы он ни пожелал увидеть в мире, и это должно было предоставить ему власть над соперниками. Моя мать Маран и Джеми украли у него Дальновидец чуть ли не сразу после того, как тот был создан. Им едва удалось унести ноги, а спустя шесть недель они по чистой, чтобы не сказать по недоброй, случайности оказались в деревушке, где я впоследствии родилась и выросла; там Маран и повстречала коневода Хадрона. Едва тот увидел ее, как сразу же влюбился (так, во всяком случае, утверждал Джеми); но, выходя замуж за Хадрона, она уже была беременна мной. Уехала она, когда мне не исполнилось и года, а Джеми, во имя своей любви к ней, да еще потому, что я, возможно, была его дочерью — даже сама Маран не знала наверняка, кого считать моим отцом, — остался в Хадронстеде, обязуясь из уважения к Хадрону никогда не заговаривать о прошлом. Он всегда был готов выслушать меня, в то время как Хадрон постоянно от меня отворачивался. Слишком высока, не в меру мужеподобна, более чем заурядна, чересчур сильна, да к тому же еще и диковата — по мнению Хадрона, все во мне было не так, и я влачила невыносимо замкнутую жизнь, покинутая матерью и отвергнутая человеком, которого считала своим отцом. Стоит ли удивляться, что нежная любовь и доброта Джеми стали для меня всем на свете — с тех самых пор, как я себя помню. Правда мне открылась уже после того, как начались мои приключения — менее полугода назад, — а до этого я знала лишь то, что всегда любила Джеми и доверяла ему, всегда могла на него положиться, даруя ему всю свою любовь, которой Хадрон не заслуживал.
Позже я узнала, к своей скорби, что отцом моим на самом деле является Марик Гундарский, все это время разыскивавший меня, чтобы уплатить мною за Дальновидец. Я повстречала его во время своего путешествия. На его-то корабле я и добралась до Драконьего острова, и как раз под его руководством заклинатель демонов вызвал ракшасов, которые должны были забрать меня; сам же Марик пытался склонить меня к тому, чтобы я предала кантри, а потом по доброй воле выдал меня демонам. И именно Акор — то есть Вариен в своем прежнем, драконьем, облике — спас меня из их лап, однако Марик оказался слишком глуп, чтобы остановиться на этом. После он пытался похитить величайшее сокровище — самоцветы утраченных душ, а вместе с ними и сами души родичей Акора. Обороняясь, Марик едва не лишил жизни Акора... Закрыв на миг глаза, я содрогнулась при этих воспоминаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76