На другом куске ткани разложили еду, в этом спокойном месте, которое должно было утешать самой своей приветливой красотой, стать олицетворением наступающей весны.
Через некоторое время Криспин произнес:
— Насколько я понимаю, ты наблюдала за ними, когда они встречались. Стилиана и… ее брат.
Императрица тоже ничего не ела. Она кивнула.
— Конечно. Пришлось. Как бы я иначе узнала, как и что говорить, изображая ее? — Она посмотрела на него.
Это так очевидно, если смотреть с этой стороны. Актриса, которая учит свою роль. Криспин снова посмотрел в море. Деаполис ясно был виден на той стороне пролива. Но в той гавани стояли другие корабли. Флот для армии, отплывающей на запад, к его дому. Он предупредил мать и Мартиниана с Кариссой. Это ничего не значило. Что они могут сделать? В нем засел тупой страх, и воспоминание о птице в темном доме теперь стало частью этого страха.
Он сказал:
— И ты делаешь это… ты приезжаешь сюда, потому…
— Потому что Валерий не позволил его убить. Я хотела сама сделать это, но для императора он имеет большое значение. Зримая рука милосердия, потому что эта семья… так пострадала, когда те… неизвестные сожгли Флавия. Поэтому я приезжаю сюда и разыгрываю этот… спектакль, но мне ничего не удается узнать. Если поверить ему, то Лекан сломлен, отвратителен и бесполезен. — Она помолчала. — Я не могу прекратить приезжать сюда.
— Почему он его не убил? В нем должно быть столько ненависти. Я знаю, считают, что император… приказал это сделать. Сжечь их. — Он никогда не думал, что задаст этот вопрос кому бы то ни было и уж никак не императрице Сарантия. Да еще с этим ужасным ощущением, что, возможно, этого человека уже следовало убить. Возможно, даже из милосердия. Он с тоской подумал о помосте в воздухе, о сверкающих кусочках стекла и камня, о воспоминаниях, о своих девочках.
Скорбеть легче, чем так жить. Эта мысль неожиданно пришла ему в голову. Жестокая правда.
Аликсана долго молчала. Он ждал. Ощутил аромат ее духов. Это заставило его на мгновение задуматься, потом он решил, что Лекан не мог знать о личной принадлежности этих духов. Он слишком долго здесь живет. А потом понял, что дело не в этом: у этого человека нет носа. Императрица должна это понимать. Криспин содрогнулся. Она это увидела. И отвела взгляд.
— Ты не можешь представить себе, что здесь происходило в то время, когда умирал Алий.
— Уверен в этом, — ответил он.
— Он приказал ослепить и заточить на этом острове собственных племянников. — Голос ее звучал ровно, безжизненно. Он никогда не слышал у нее такого голоса. — Наследника не было. Флавий Далейн повел себя словно будущий император еще за несколько месяцев до смерти Апия. Принимал придворных у себя в поместье и даже в городском доме, в приемной, сидя в кресле, стоящем на красном ковре. Некоторые преклоняли перед ним колени.
Криспин молчал.
— Петр… считал, что Далейн — совершенно неподходящий, даже опасный кандидат в императоры. По многим причинам. — Она смотрела на него, ее темные глаза искали его взгляда. И он понял, что его так смущает: он представления не имел, как реагировать, когда она говорила или смотрела как женщина, как личность, а не как императрица, власть которой выше его понимания.
Он сказал:
— Поэтому он помог взойти на трон своему дяде вместо Далейна. Я знаю. Все знают.
Она упорно не отводила глаз.
— Все знают. А Флавий Далейн погиб в «сарантийском огне» на улице у своего дома. Он был одет в порфир. Он направлялся в Сенат, Криспин.
Вся одежда сгорела, сказал ему Карулл, но ходили слухи, что на ней имелась пурпурная отделка. Криспин, сидя на берегу острова столько лет спустя, не сомневался в истинности того, о чем рассказывала императрица. Он вздохнул и сказал:
— Я в растерянности, госпожа. Я не понимаю, что я здесь делаю, почему я слушаю это. Мне полагается называть тебя трижды возвышенной и падать на колени.
Тут она слегка улыбнулась в первый раз.
— Действительно, художник. Я чуть не забыла. Ты ничего такого не делал сегодня, правда?
— Я понятия не имею, как… поступать.
Она пожала плечами, выражение ее лица оставалось насмешливым, но в ее голосе зазвучали другие нотки.
— Откуда тебе знать? Я капризна и несправедлива, открываю тебе тайны и создаю иллюзию близости. Но могла бы приказать убить тебя и закопать здесь, стоит мне только сказать слово солдатам. Почему ты решил, что можешь знать, как себя вести?
Она протянула руку и взяла оливку с вынутой косточкой.
— Конечно, этого ты тоже не можешь знать, но этот искалеченный человек, которого мы только что видели, был лучшим из них всех. Умный и храбрый, блестящий, красивый мужчина. Он сам ездил на восток много раз с караванами пряностей, мимо Бассании, чтобы узнать все, что можно. Я сожалею, что он пострадал от огня больше, чем его отец. Ему следовало умереть, а не остаться жить и стать… таким.
Криспин снова сглотнул.
— Почему огонь? Почему таким способом?
Взгляд Аликсаны не дрогнул. Он ощущал в ней мужество… и одновременно понимал, что она, может быть, демонстрирует ему свое мужество, позволяет ему увидеть его в собственных целях. Он был растерян и испуган, постоянно сознавал, сколько непредвиденного скрыто в этой женщине. Он содрогнулся. Она еще не успела ответить, а он уже пожалел, что задал этот вопрос.
Она сказала:
— Империям нужны символы. Новые императоры нуждаются в мощных символах. В том мгновении, когда все меняется, когда бог говорит ясным голосом. В тот день, когда Валерий Первый был провозглашен императором на Ипподроме, Флавий Далейн вышел на улицу в пурпурных одеждах, вышел, чтобы потребовать себе Золотой Трон, словно он имел на это право. Он умер ужасной смертью, как будто пораженный ударом молнии Джада, ударом с небес, в наказание за подобную самонадеянность, и это должны были запомнить все. — Она продолжала смотреть ему прямо в глаза. — Если бы его зарезал какой-нибудь солдат в переулке, все было бы иначе.
Криспин обнаружил, что не может отвести от нее глаз. За ее красотой скрывался точный светский ум. Он открыл рот и понял, что не может говорить. Она это увидела и улыбнулась.
— Ты снова собираешься сказать, что ты всего лишь художник, — сказала императрица Аликсана, — и что ты не хочешь иметь с этим ничего общего. Я права, Кай Криспин?
Он закрыл рот. Сделал глубокий прерывистый вдох. Она может ошибаться и на этот раз ошиблась. Сердце его сильно билось, странный рев стоял в ушах. Криспин услышал собственный голос:
— Ты не можешь обмануть человека в том доме, моя госпожа, хотя он и слепой. У него там есть искусственное создание, которое умеет видеть и беззвучно разговаривает с ним. Существо из полумира. Он знает, что это ты, императрица, а не его сестра.
Она побелела. Он навсегда запомнил это. Стала белой, как саван. Как то длинное полотнище, в которое заворачивают мертвых перед погребением. Вскочила. Слишком поспешно, чуть не упала, и это было ее единственное лишенное грации движение, которое довелось увидеть Криспину.
Он тоже вскочил, рев у него в голове был подобен грохоту прибоя во время шторма. Он продолжал:
— Он спрашивал птицу — это птица, — почему ты появилась здесь именно сегодня. Они решили, что это случайность. Что ты всего лишь тревожишься. Затем птица сказала, что… что она хочет присутствовать, когда… что-то произойдет.
— О, милостивый Джад, — произнесла императрица Сарантия, и ее безупречный голос треснул, будто тарелка, упавшая на камень. А потом: — Ох, любовь моя.
Она повернулась и пошла, почти побежала обратно по тропинке между деревьев. Криспин следовал за ней. Бдительные, насторожившиеся, как только она встала, последовали за ними обоими. Один из них забежал вперед, чтобы охранять тропинку.
Никто не заговорил. Они вернулись на поляну. На ней было тихо, как и раньше. Дым поднимался, как и раньше. Никакого движения не было видно.
Но дверь в дом, где находился в заточении Лекан Далейн, стояла распахнутой, а на земле лежали два мертвых охранника.
Аликсана замерла, застыла на месте, словно одна из сосен в безветренном воздухе. Ее лицо исказило страдание, словно дерево поразил удар молнии. Издавна существовали древние легенды о женщинах, духах леса, превращенных в деревья. Криспин вспомнил их, глядя на нее. У него самого в груди возникло ужасное, давящее ощущение, и рев в ушах не прекращался.
Один из Бдительных яростно выругался, разорвав тишину. Все четверо бросились через открытое пространство, выхватывая мечи, и по двое опустились на колени возле убитых. Криспин пошел дальше — он увидел, что стражники убиты ударами меча в спину — и снова вошел в тихий открытый дом.
Лампы исчезли. Передняя комната была пуста. Он быстро прошел в заднюю комнату и на кухню сбоку. Никого. Он снова вернулся в главную комнату, посмотрел на подоконник у двери. Птица тоже исчезла.
Криспин снова вышел из дома на мягкий, обманчивый солнечный свет. Императрица стояла одна, все еще застыв на месте возле окружающих поляну деревьев. «Это опасно», — успел подумать он, и тут один из Бдительных возле ближайшего к нему мертвеца встал и зашел за спину своего товарища. Он все еще держал обнаженный меч. Второй солдат стоял на коленях, осматривая тело стражника. Обнаженный меч взлетел вверх, металл сверкнул на солнце.
— Нет! — крикнул Криспин.
Это были Бдительные, императорская стража, лучшие солдаты Империи. Стоящий на коленях воин не оглянулся и не поднял взгляд. Вместо этого он бросился в сторону прямо с колен, резко перекатившись через лезвие собственного меча. Клинок, летящий вниз, чтобы поразить его сзади, вонзился в тело уже убитого стражника. Нападавший грубо выругался, выдернул меч и повернулся лицом к другому солдату — к командиру четверки, — который уже вскочил и выставил перед собой свой меч.
Криспин видел, что возле императрицы по-прежнему никого нет. Двое Бдительных двигались по кругу лицом друг к другу в солнечном свете, широко расставив ноги для равновесия. Двое других солдат на середине поляны уже вскочили на ноги, но они застыли словно в шоке.
Сейчас здесь была смерть. И не только смерть.
Кай Криспин Варенский, человек в этом мире, человек из этого мира, быстро помолился про себя богу своих отцов, сделал три огромных прыжка и, собрав все силы, врезался плечом в поясницу предателя, стоящего перед ним. Криспин не был воином, но он был крупным человеком. Из груди этого человека толчком вырвался воздух, голова запрокинулась, руки беспомощно взлетели в стороны, и меч выпал из разжавшихся пальцев.
Криспин упал на землю вместе с ним, на него и быстро откатился в сторону. Рывком приподнялся. И успел увидеть, как человек, которому он спас жизнь, без дальнейших церемоний вонзил свой меч прямо в спину солдата, лежащего на земле, и убил его.
Бдительный бросил на Криспина один быстрый испытующий взгляд, затем круто развернулся и побежал к императрице с окровавленным мечом в руке. Поднимаясь с колен, с бьющимся в горле сердцем, Криспин смотрел ему вслед. Аликсана стояла неподвижно, словно жертва, на поляне, принимая свою судьбу.
Солдат остановился перед ней и развернулся, чтобы защищать свою императрицу.
Криспин услышал странный звук, вырвавшийся из его собственного горла. Рядом с ним на поляне лежали два покойника. Он побежал, спотыкаясь, к Аликсане. Он видел, что лицо ее остается белым как мел.
Двое других Бдительных быстро подошли, тоже с обнаженными мечами, на лицах обоих был написан ужас. Командир, стоя перед императрицей, ждал их, вертел головой и бросал по сторонам взгляды на поляну и тени от сосен.
— Мечи в ножны! — резко приказал он. — Построиться. Быстро.
Они повиновались и встали в ряд. Он остановился перед ними, свирепо глядя на них. Посмотрел на одного, потом на второго.
Затем вонзил окровавленный меч в живот второго солдата.
Криспин ахнул, его опущенные по бокам руки сжались в кулаки.
Командир Бдительных проводил взглядом падающую жертву, затем снова повернулся и посмотрел на императрицу.
Аликсана не пошевелилась. Сказала голосом, лишенным всякого выражения, почти нечеловеческим:
— Его тоже купили, Мариек? Тот ответил:
— Моя повелительница, я не был уверен. В Нерии я уверен. — Он головой кивнул на оставшегося солдата. Испытующим взглядом посмотрел на Криспина.
— Ты доверяешь родианину? — спросил он.
— Я доверяю родианину, — ответила Аликсана Сарантийская. В ее голосе не было жизни, и в лице тоже. — Полагаю, он спас тебя.
Солдат на это никак не среагировал. Он сказал:
— Я не понимаю, что здесь произошло. Но тебе грозит опасность, моя госпожа.
Аликсана рассмеялась. Этот звук Криспин тоже будет помнить.
— О, я знаю, — ответила она. — Я знаю. Мне грозит опасность. Но теперь уже слишком поздно. — Она закрыла глаза. Криспин видел, что ее руки опущены. Его собственные руки сжимались в кулаки, — двигались, отражая бурю в его душе. — Теперь все так очевидно, но слишком поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82