Потом приткнулся к стене и натянул куртку на голову. Послал к черту все и вся и почти мгновенно провалился в сон.
Где-то на зыбкой грани между черной пропастью сна и докучливым светом яви он успел попросить всех тех трех богов, которым Пестрая Вера отдала на откуп царство сна, не тревожить его этой ночью. Больше всего ему хотелось проснуться не раньше, чем придут выгонять их из теплой камеры под мелкий, холодный утренний дождик свободы. Но у богов свои резоны, и сон, нервный и полный тоски, пришел к нему. Ему приснился отец.
И еще ему приснилась родная планета. Квеста. Это, вообще говоря, не лезло ни в какие ворота. Он не мог помнить того времени. Он только еще и успел в своей жизни выучиться ходить, может быть, начинал говорить связные предложения в ту пору, когда отец решил уйти с парой своих приятелей в Закрытый Мир. После того как болезнь и нехватка денег унесли из жизни Надежду - мать Гринни, его отец возненавидел тот проклятый Мир, в котором ему и маленькому сыну пришлось остаться в одиночестве. А Закрытый Мир был... Чем, собственно, он был?
Мечтой об иной жизни. Такой, в которой все будет «не так». Может быть, тяжелее и хуже, но «не так». Но Гринни никогда не удавалось вспомнить даже начала их полета. Сознательные воспоминания начинались для него уже позже - памятью об угрюмом нутре корабля Переселенцев.
Но в эту дурную ночь он шел, цепляясь за твердую, впитавшую в себя все его детское понимание надежности и безопасности руку отца. Шел вдоль берега очень спокойного океана, куда-то к словно дымящемуся молодой зеленой листвой лесочку, за которым виднелась белая башенка маяка. И взрослый Григорий Звонков, который существовал одновременно вместе с маленьким Гринни, ломал себе голову над загадкой. Он не мог сообразить: а действительно ли существовало такое место в его родном Мире? Может, это его воображение скроило эту неровную полоску прибоя, этот лес и этот маяк из разных образов, которые теснились в его сознании? А там теснились воспоминания о поездках уже по здешнему Миру, образы из фильмов и иллюстрированных журналов. Почему-то он всегда избегал смотреть фильмы про Квесту, читать о ней, рассматривать картинки. Какое-то смутное чувство вины перед Миром, из которого он ушел и тем самым как будто предал его, мешало ему делать это. И поэтому он не знал, правда или мираж предстали перед ним в этом тоскливом сне.
Тем временем отец говорил маленькому Гринни, шагая по мокрому, чуть похрустывающему песку:
- Да, нас будут тащить чуть ли не до соседней звезды - к точке перехода - долго-долго. Два года. А потом мы сразу, в один миг, окажемся в другом Мире. Там будут другие звезды и другие небеса... И другая планета, на которой все будет справедливо и правильно. И ты там вырастешь справедливым и правильным человеком... Будешь хорошо учиться. Ведь ты будешь хорошо учиться? («Буду», - отвечал Гринни, который еще не знал, что такое «учиться» и многого другого из того, что говорил ему отец.) И у тебя будут друзья, - говорил отец. - Хорошие, добрые и умные друзья. Ты будешь расти вместе с ними. А когда вырастешь, то у тебя будет хорошая и интересная работа. Может быть, откроешь свое маленькое дело. Мастерскую или бар... А может, будешь разводить спортивных коней для скачек. Лошади очень хорошие друзья. Или ты станешь известным спортсменом, и я буду тобой гордиться. Только вот музыкантом или певцом не становись. Бестолковый это народ.
В ту пору Гринни, наверное, разделял это мнение отца. Он вообще долго-долго, даже после того как отца не стало, не верил в то, что тот может ошибаться.
- И киноактером тоже не становись, - продолжал советовать отец то ли в шутку, то ли всерьез. - Можешь стать, на худой конец, писателем. Не денежная работка, если ты не Лев Толстой, но и не пыльная. Достойная в общем. И в обществе уважаемая. А вот насчет художников - не знаю... В общем, там, под чужими небесами, у тебя будет выбор. И, конечно, ты не ошибешься. Ты ведь не ошибешься, Гринни?
И маленький Гринни, конечно, обещал не ошибиться, с обожанием глядя округлившимися, чистыми глазами ребенка на своего папу - человека, с которым они остались одни на белом свете. Он уже тогда понимал это. Хотя, конечно, по улицам ходило много людей и бегали дети. И друзья временами заходили к отцу... Но все равно - они с отцом оставались одни.
Он еще не знал тогда, что отец не вещает прописные истины и не наколдовывает ему счастливое будущее, а просто мечтает вслух. И мечты у него - самые обыкновенные, те, что у всех поживших и побитых жизнью людей припасены уже не для себя, а для своих детей. И если бы кто-то сказал это маленькому Гринни или, хуже того, показал бы ему то, что ждет его на самом деле, он бы кинулся на такого человека, сжав маленькие детские кулачки.
- А потом? Что будет потом? - спросил он у отца.
И взрослый Гринни, смотревший этот сон, задумался: а мог ли он - еще совсем маленький в ту пору - задавать такие сложные вопросы.
- А потом ты встретишь красивую и честную девушку, - горьковато усмехнулся отец. - Такую, какой была твоя мать, когда мы только познакомились. И вы поженитесь. И у тебя будет карапуз - такой, как ты теперь... И ты будешь вот так же с ним гулять возле моря...
- А потом? - спросил маленький Гринни.
- Потом у вас, наверное, будут внуки...
- А потом?
Отец замолчал, сбоку заглядывая в полные любопытства глаза Гринни.
- Смотри, - сказал он вдруг, указывая на песок под ногами. - Вот.
Он сделал шаг, и ботинок его - тяжелый солдатский ботинок с рифленой подошвой, так и не стершейся с годами, впечатался в песок.
- И снова - вот... - сказал отец и сделал еще шаг. - Смотри. Это называется след. Каждый человек оставляет свои следы. И ты тоже. Посмотри.
И Гринни, глядя себе под ноги, тоже шагнул два раза- «вот и вот»... Следы его детских туфелек тоже, хотя и не так четко, как следы отца, отпечатались на песке. Почему-то это показалось ему замечательным.
- Каждый человек, - объяснил ему отец, - оставляет по себе следы. Целую цепочку следов. И они останутся, даже когда человека не станет. Как мама. Ведь ты чувствуешь ее следы?
- Да, - ответил Гринни. - Я их чувствую.
Он не просто вторил отцу. Он говорил правду.
- И мама всегда будет немножко с нами, - сказал отец. - Потому что следы - это немножко и сам человек.
И сердце маленького Гринни наполнилось каким-то горьким счастьем. Он огляделся вокруг. Совсем другими были теперь для него океан, и песчаный берег, и лес вдалеке, и белая башенка маяка, и небо высоко над ними. Его вдруг охватил страх упасть, провалиться в эту голубую бездну, и он сильнее сжал руку отца.
Но его ручонка неожиданно схватила пустоту. Нет, не неожиданно. Он все время боялся, что такое рано или поздно случится с ним, и с подступающей к сердцу тоской ждал этого. Ему казалось, что целую вечность ждал. Только не признавался себе в этом.
Гринни испуганно обвел взглядом сразу ставший чужим мир вокруг себя. Отца не было нигде. Ледяной ветер пронял его до костей. Как-то сразу, как это бывает во сне, он понял, что со ставшего вдруг серым неба за воротник ему моросит унылый дождик - мелкий и холодный. Мгла затянула горизонт, и в этой мгле утонули лес и башенка маяка. Острое чувство одиночества заполнило его душу.
«Следы, - сказал Гринни себе. - От нас ведь должны остаться следы. От отца и от меня...» Там, во сне, это обстоятельство казалось ему очень важным.
Он обернулся, ища взглядом цепочку следов, которая должна была тянуться за ним. Но песок был чист до самого мглистого горизонта. И не было этой цепочки. Не было никаких следов. Должно быть, смыло волной. Но Гринни знал, что дело не в этом.
Горькая, жгучая тоска хлынула в сердце Гринни. Тоска по несбывшимся надеждам того маленького мальчишки, который так верил своему отцу. И еще - острое чувство собственной вины за то, что это он виноват, что обещания отца не сбылись...
Гринни проснулся, сохранив эту горечь в себе. Вокруг царил сизый сумрак неосвещенной камеры. Тишину нарушал только легкий гул вентиляции да посапывание остальных трех его сокамерников. Глубокий сон сморил их. В воздухе еще сохранился легкий запах острых специй, к которому примешивался гораздо более ощутимый запах винного перегара. Гринни тихонько поднялся и подошел к забранному стеклоблоками окну. Сквозь неровное стекло невозможно было рассмотреть окружающее, но ощутимо угадывалось, что там, снаружи, близится утро...
То утро, когда почти незнакомый Гринни Дмитрий Шаленый по кличке Шишел-Мышел, возвращался в город, чтобы стать участником очередного акта того странного спектакля, который разыгрывали в декорациях Семи Городов Джокер, Палач, Коннетабль и еще полдюжины персонажей, никак не похожих друг на друга.
* * *
Уже на подъезде к городским окраинам сэр Кьянти заметил сам и показал товарищам вздымающийся высоко в небо столб черного дыма где-то в самом центре города. Дождь только-только закончился, очищенный им воздух был свеж и неподвижен, так что дымный столб был прям и причудлив, как античная колонна.
- Включите-ка сводку новостей, - с тревогой в голосе попросил сэр Токвиль. - Что это там горит?
Сэр Кьянти, тоже немало обеспокоенный, покрутил ручку настройки автомобильного радио. Но голос юной дикторши вещал о каких-то материях, совершенно чуждых пожарному делу. О переносе сроков Большого Размена, о новых эдиктах Престола, направленных на развитие туризма, и о неслыханной перестрелке городских банд с применением запрещенного к хранению и ношению огнестрельного оружия.
- Черт знает до чего мы дожили! - посетовал сэр Цвиттерморт. - Криминал уже ни с чем не считается! И ведь вместо того, чтобы немедленно перевешать этих субъектов на фонарях, их, пожалуй, будут судить - по всем правилам: с обвинителем, уймой адвокатов и целым стадом присяжных! И ограничатся тем, что строго погрозят пальчиком перед носом у убийц и бандитов.
Тема была вечной. Сэр Ларкин тут же завел речь о том, что надо не ужесточать наказание за ношение стволов, а наоборот, как в старые времена, позволить населению вооружиться самому, чтобы любой нормальный гражданин мог всегда дать отпор любому бандюку и чувствовать себя в безопасности. Сэр Токвиль осторожно предположил, что этак может получиться, что одна половина здешнего населения перестреляет другую...
За этой содержательной дискуссией честная компания и въехала в район особняков состоятельной части жителей Семи Городов.
Глубоко уважающие сэра Дмитрия друзья, разумеется, доставили его прямо к дверям его жилища. Уже выбираясь из кабины, Шишел заметил, что перед его домом расхаживает взад-вперед слегка сутулый тип, удивительно напоминающий дока Рафаэля Фландерса.
Именно Рафаэлем Фландерсом тип и оказался при более внимательном рассмотрении.
Шишел «сделал ручкой» своим приятелям, и «круизер» сэра Кьянти бодро умчался вдаль. Шишел и Фландерс быстро пошли навстречу друг другу.
- Как это вам удалось меня обскакать? - поинтересовался Дмитрий, кладя руку на плечо доктору и направляя того в сторону своего дома. - Вижу, вы что-то важное на-дыбали, если так поспешили со мною встретиться.
- У меня в ангаре собственный геликоптер, - пояснил док. - Штука дорогая, и я нечасто им пользуюсь. Но сейчас пришлось. Я...
- Минутку, - остановил его Дмитрий. - Не на улице... - И только накрепко заперев за собой дверь своего дома, коротко бросил: - Говорите, док. Что у вас там?
Фландерс энергично карабкался по лестнице следом за Шишелом в его кабинет-спальню-столовую.
- Я всего за час с небольшим нашел небходимые данные, - рассказывал он торопливо. - Считайте, что нам повезло. Начни я искать, как говорится, с другого конца - и пиши пропало. На это ушло бы несколько суток.
Шишел отворил перед гостем дверь и кивнул, приглашая его занять место у стола, асам принялся доставать из шкафа кофеварку.
- Короче, наш с вами гость, - торопливо продолжал доктор Фландерс, - вполне обнаружим. Вполне и надежно!
- Ммм? - подбодрил его Шишел, щедро заправляя кофеварку ароматным порошком молотых зерен и заливая в ее резервуар воду.
- Извините, Дмитрий, за то, что я не стану читать вам здесь лекцию по молекулярной кибернетике. Я и сам не великий специалист в этой области, но кое-какие возможности этой науки представляю. Так вот, молекулярные ки-берсистемы кроме свойств чисто информационного толка обладают и определенными физическими свойствами... Так сказать, неотъемлемыми от их функций...
Шишел с задумчивым видом наблюдал за действием кофеварки, размышляя над тем, способен ли он понять хоть что-то из того, о чем вещает док, или нет.
- В общем, одни сигналы в некоторых радиодиапазонах они резонансно поглощают. И это может быть определено по дифракционной картине... А другой тип сигналов вызывает у таких схем активный ответ - за счет преобразования энергии как раз этих самых сигналов. Ответ, конечно, слабенький - типа отраженной радиоволны, но вполне обнаружимый.
- И как же мы будем его обнаруживать, этот сигнал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70