— Не вздумай! — запротестовал Узун. — Это же опасно. Куда ты пойдешь в такое время? Скоро стемнеет.
— Я отправлюсь туда, куда захочу, — бросила Майкайла, — а вернусь тогда, когда мне заблагорассудится. Очень даже может быть, что не раньше, чем Три Луны дружно взойдут на западе!
«Да, теперь и вправду трудно сказать, когда я вернусь и вернусь ли вообще, — мрачно подумала Майкайла несколько часов спустя. Она успела промерзнуть до костей и окончательно заблудиться в наступившей тьме. — Я ведь могу здесь и погибнуть. Выскочить вот так из башни — без теплой одежды, без фонаря, без пищи, на пороге ночи — это, пожалуй, вряд ли самое разумное из моих решений. Кажется, следовало бы поумерить пыл и держать себя в руках».
Она продолжала методично пробираться вперед, не имея понятия о том, куда движется, но зная, что если остановится, то мгновенно замерзнет. «А теперь, когда смерть действительно стала весьма вероятным исходом путешествия, я уже вовсе не уверена, что умереть было бы лучше… И все-таки я еще меньше уверена, что мне следует вернуться в башню и стать примерной маленькой девочкой, благодарной воспитанницей Харамис. Хорошо бы найти какое-нибудь другое местечко, где можно было бы укрыться, — продолжала размышлять Майкайла, — а для этого, кстати, неплохо бы знать, куда же именно я шагаю».
И в этот момент что-то вдруг заскользило под ее ногой, а может быть, это она сама поскользнулась.
Как бы то ни было, Майкайла почувствовала, что соскальзывает, сваливается с какой-то кромки, с какого-то обрыва, и летит вниз — все быстрее и быстрее. Падение продолжалось довольно долго, но вот наконец она приземлилась — точнее, приводнилась посреди сбегающей вниз по склону волной струи.
«Надо же — с удивлением подумала девушка, — я и не догадывалась, что где-то здесь есть хоть один незамерзший ручей. Куда я, интересно, попала? Хотя, конечно, теперь это не имеет значения: через несколько минут я от холода потеряю сознание, а потом довольно быстро умру». Однако, несмотря на столь безрадостную перспективу, Майкайла продолжала барахтаться и держать голову над водой, чтобы не захлебнуться. И тут вдруг кто-то ухватил ее сзади за платье, поднял в воздух и понес куда-то.
Процедура оказалась невообразимо болезненной. Майкайла промокла насквозь, а тот, кто теперь тащил ее по воздуху — кто бы это ни был, — летел очень быстро. Ледяной ветер хлестал в лицо, подхватывал пучки длинных промокших волос и бил ими, как хлыстом. И когда толстую прядь порывом ветра занесло Майкайле прямо в рот, зубы девушки поймали просто сосульку, и она обнаружила, что и волосы, и одежда совершенно обледенели. Удерживавшие ее в воздухе когти насквозь пронзали платье и то и дело царапали по спине. Разглядеть что-либо в кромешной тьме ночи было по-прежнему невозможно. Майкайла чувствовала себя так скверно, что даже не беспокоилась о том, куда ее несут и с какой именно целью — чтобы спасти или просто-напросто использовать на ужин.
Они взлетели выше, и тут сделалось еще холоднее. Казалось, этот полет будет продолжаться вечно. Но вот они, по-видимому, миновали горный кряж и снова начали снижаться. Воздух показался вдруг гораздо теплее; Майкайла вспомнила, что среди гор существуют долины, согреваемые горячими источниками, — в них как раз и живут виспи, да и ламмергейеры тоже. Но ведь ламмергейеры ведут исключительно дневной образ жизни; в такой час эта птица просто не может не спать. К тому же во тьме ей не удастся абсолютно ничего разглядеть.
Однако кто бы там ни нес теперь по воздуху Майкайлу, он все отлично видел. Размахивавшие где-то над головой девушки крылья откинулись вдруг немного назад и подогнулись. Леденящий встречный ветер сделался слабее, и Майкайла заметила, что они влетают в некий узкий туннель или пещеру.
Здесь державшие ее когти разжались, девушка упала и еще раз погрузилась в воду. Только на этот раз вода оказалась горячей как кипяток. «Ему не просто нужен ужин, — подумала она, закричав от боли, — ему нужен хорошенько проваренный ужин». Майкайла ухватилась за камень на берегу водоема, в котором барахталась, и постаралась выбраться, но закоченевшие мышцы не слушались. Ей удалось лишь высунуть голову и время от времени делать судорожные вдохи. По лицу струились слезы; такой боли, кажется, она еще никогда в жизни не испытывала…
Похоже, прошла целая вечность, прежде чем Майкайла поняла, что попала вовсе не в кипяток, а в слегка теплую воду — достаточно теплую, чтобы ее отогреть, а отогреться ей после всех сегодняшних приключений совершенно необходимо, несмотря на всю ощущаемую при этом боль. Впрочем, постепенно боль уменьшалась, и девушка начала успокаиваться. И тут услышала над своей головой чей-то голос.
— …вот они и любят повторять, что у меня куриные мозги! — говорил он. — А что ты там делала одна ночью? Объясни же, в конце концов.
— Совершала побег, — раздраженно ответила Майкайла. — А сейчас, я думаю, ты меня просто-напросто возьмешь и отнесешь обратно.
Откуда-то из коридора, слева от воды, струился приглушенный свет, при котором удавалось разглядеть бледную фигуру спасителя.
— Ты ведь ламмергейер, верно?
— В некотором роде, — ответила птица, нагибаясь, чтобы получше рассмотреть собеседницу.
Майкайла поняла, что ошиблась, сочтя, будто ламмергейер весь запорошен снегом: он и впрямь оказался абсолютно белым от макушки до когтистых лап, а глаза у него…
— Называй меня Красный Глаз, — сказал тот, вздохнув, — меня так все зовут.
— У тебя и впрямь необычная расцветка, — Майкайла постаралась произнести это как можно вежливее. — А меня можешь звать Майкой.
— Что ж, я могу вернуть тебя в то место, откуда ты убежала, где бы оно ни находилось. — продолжала птица, — но могу этого и не делать. С тех пор как я сам убежал от своих создателей, мне близки и понятны все беглецы.
— От создателей? — переспросила Майкайла. — Ты хочешь сказать, что вовсе не родился таким, каков сейчас?
— Видела ли ты когда-нибудь хоть одно живое существо, которое родилось бы, не обладая подобающей ему окраской?
— Мне доводилось об этом читать. Такое иногда случается в природе — и с животными, и с людьми. Их называют альбиносами.
— Что ж, по крайней мере, в моем случае природа была ни при чем, — фыркнул Красный Глаз. — Таким меня сделали; они хотели мною командовать, хотели, чтобы я выполнял их приказания, шпионил за теми, за кем они хотят, разыскивал что-нибудь в темноте, перевозил по ночам грузы и тому подобное. Именно поэтому я и получил такую внешность: им требовался ламмергейер, способный действовать в темное время суток.
— Им — это кому? — заинтригован но спросила Майкайла. Придание живому существу другой внешности, изменение его природных свойств — это магия такого уровня, с которой она доныне не сталкивалась.
— Жрецы Времени Тьмы, — ответил Красный Глаз. — Живут они на одной из соседних гор.
— На которой? И где сейчас находимся мы? Я изрядно заплутала в темноте.
Птица внимательно вслушивалась в речь Майкайлы, наклонив голову набок:
— Ты из Рувенды, верно?
— Да, — ответила Майкайла, — а как ты об этом узнал?
— По твоему выговору, — ответил ламмергейер. — Я нашел тебя на горе, которую вы называете Бром. А сейчас мы на той, что вы называете горой Ротоло. А что касается того, где живут жрецы Времени Тьмы, то, если тебе повезет, об этом ты никогда не узнаешь.
Слова эти ламмергейер произнес так мрачно и непреклонно, что Майкайла удержалась оттого, чтобы высказать предположение, что обиталищем этих жрецов служит гора Джидрис, — в конце концов, в окрестностях лишь три высоких пика, и гора осталась единственной, которую птица не назвала. Майкайла вспомнила, как упоминание о горе Джидрис напугало когда-то Энью.
Она неохотно выбралась из пруда. Температура воды казалась теперь естественной и приятной, но кожа на руках начинала уже сморщиваться — явный признак того, что пора вылезать.
— Там, позади, ты найдешь гору всяких шкур, — произнес Красный Глаз, махнув крылом в сторону огня, горевшего в конце туннеля. — Развесь свою одежду, чтобы она хорошо высохла, а сама заворачивайся в шкуры и поспи. Я пока полечу на охоту и вернусь приблизительно на заре, но ты, пожалуйста, не забывай, что сплю я днем, так что все, что с тобою произошло, мы обсудим следующей ночью.
В подобном плане Майкайла не видела никаких изъянов; она чувствовала себя смертельно усталой и решила последовать совету ламмергейера.
— Спасибо, — сказала ему девушка, — и желаю удачной охоты.
Гостить у Красного Глаза было весьма приятно. Девушка поняла, что птица очень одинока и общество Майкайлы ее радует. В ближайшие дни девушка решила оставаться в пещере и отдыхать, а питаться тем, что ламмергейер приносит с охоты. Приносил он зачастую такие деликатесы, как птица тогар, которая — Майкайла отлично это знала — живет лишь в болотах. Очевидно, ламмергейер пускался в далекие и утомительные перелеты ради того, чтобы побаловать гостью. Сам он питался попроще, да и Майкайла, отнюдь не будучи гурманкой, впоследствии удовлетворялась средних размеров грызунами.
Красный Глаз категорически заявил, что одежда ее совершенно бесполезна в здешнем холоде, и научил Майкайлу сохранять температуру тела с помощью магии. Оказалось, он знает немало магических приемов, неизвестных ей. Она не переставала размышлять о том, где он мог этого набраться, но, помня, с какой горечью ламмергейер упоминал о собственных создателях, решила не задавать вопросов.
Когда она как следует научилась управлять температурой собственного тела, Красный Глаз начал брать Майкайлу с собой в ночные перелеты. Вскоре она тоже полностью перешла на ночной образ жизни и целыми днями спала.
Однажды вечером ее разбудил звон шарика, висевшего на ленточке посреди груди; Майкайла, зевая, села на своем ложе, потянула за ленту, извлекла шарик и, поднеся его к лицу, отчетливо увидела изображение Файолона. Шарик, казалось, светится сам собою, однако Майкайла знала, что это всего лишь лампы, горящие в той комнате, где находится теперь Файолон.
— В чем дело? — сонным голосом произнесла она.
— В чем дело? — повторил Файолон раздраженно. — Ты выскакиваешь как угорелая из башни — в потемках, перед самым наступлением ночи, — и больше туда не возвращаешься, заставляя стражницу Неллу и две поисковые партии виспи целую неделю разыскивать твое закоченевшее тело. Ты даже не удосуживаешься ничего сообщить мне. И вот в тот момент, когда я сам с тобою связываюсь, ты начинаешь зевать и спрашиваешь, в чем дело!
— Прости, Файолон, — по-прежнему сонным голосом извинилась Майкайла, — я еще не успела проснуться, и у меня как-то вылетело из головы, что при тебе нет зеркала, которое ты мог бы спросить и увидеть меня.
— Узун с того и начал, что попытался это сделать! — воскликнул юноша.
— Он спрашивал зеркало? Каким образом ему это удалось? Неужели Харамис наконец перестала возражать против нового тела для него?
— Нет, Харамис ничуть не изменилась.
— Значит, она и обо мне не волнуется, — усмехнулась Майкайла, — да я и не ожидала, что с ней такое случится.
— Давай не будем обсуждать Харамис, ладно? — вздохнул Файолон.
— С огромным удовольствием сменю тему, — согласилась девушка. — Мне очень жаль, что я заставила беспокоиться Узуна; я совершенно не хотела его расстраивать, просто находиться там стало совершенно невыносимо. А как теперь Узун? Когда его таскали туда-сюда, он изрядно пострадал — именно так, как ты и предупреждал.
— Я вполне могу понять твое желание покинуть башню, — сказал Файолон. — Но ты действительно заставила Узуна волноваться самым ужасным образом; он боялся, что ты уже погибла. А что касается его самого, то сейчас состояние арфы стабилизировалось, дальнейшего ухудшения не происходит. Я как раз собираюсь отослать в башню мастера — специалиста по арфам — вместе со стражницей Неллой. Он посмотрит и на месте разберется, что там можно исправить.
— Нелла с тобой? — спросила Майкайла. — Кстати, где ты сейчас?
— Я в Лете.
— В Лете? Насколько я знаю, в последний раз ты отправлялся в Мутавари.
— Верно, — ответил Файолон. — Но мой дядюшка, король Вира, выяснил, что я способен общаться с вайвило, и отправил меня в Лет, чтобы связаться с ними и провернуть одно хозяйственное предприятие. Я организую отсюда доставку строевого леса; лес этот на королевских кораблестроительных верфях просто на вес золота, а посему его величество во мне души не чает. Начал поговаривать о том, чтобы вручить мне герцогский титул.
— Все это гораздо привлекательней, чем сидеть взаперти в башне, воздвигнутой посреди какого-то медвежьего угла, — прокомментировала Майкайла.
— Моя новая работенка, впрочем, довольно непроста, — заметил Файолон. — Не обладая чувством земли, я не смог бы с ней толком управиться. Ведь деревья надо рубить выборочно и с большим расчетом; просто-напросто свести под корень всю поросль на одном участке, как бы мал он ни был, ни в коем случае нельзя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48