Файолон повторил ее движение.
— Не знаю.
Они глянули друг на друга и весело расхохотались.
Харамис тоже засмеялась и тут же обнаружила себя сидящей в собственной башне перед чашей. От ее дыхания по воде пробежала рябь, и видение исчезло.
«Ну что ж, — подумала Харамис, — они и вправду выглядят умными. Но я с трудом вижу ее в роли Великой Волшебницы. Придется разузнать о ней побольше, да и о нем тоже. Из его слов по поводу женитьбы можно подумать, что они помолвлены, но то, что он не знает, кем был его отец, слишком уж странно. А их одежда хотя и с чужого плеча, но все-таки добротная, да и разговаривают эти дети не как прислуга».
Харамис быстро оделась и вышла к завтраку. Ей предстояло еще писать письма и отдавать распоряжения.
Все, что происходило с природой, Харамис могла слышать так же легко, как собственное сердцебиение. Добыть сведения о людях было куда сложнее. Прошло несколько недель, прежде чем Айя, служанка дворца из племени ниссомов, получила записку Великой Волшебницы, добыла разрешение навестить свою сестру и удалилась от Цитадели на расстояние, достаточное для того, чтоб сесть на ламмергейера незамеченной. Никто из королевской семьи не знал, что сестра Айи служит у Белой Дамы, и Харамис это положение устраиваю.
Наконец перед башней появился ламмергейер, с тщательно укутанной фигуркой на спине. Харамис вышла навстречу птице и собственноручно перенесла маленькую женщину в помещение. Главное неудобство жизни в таком месте — это то, что слуги-ниссомы не могут спокойно выйти на улицу. Даже два века спустя Харамис отчетливо помнила тот день, когда ее друг и компаньон Узун едва не замерз насмерть, пока они искали ее талисман. У нее пропал целый день пути из-за того, что пришлось возвращаться вниз и отогревать музыканта, а потом вовсе отправить его в долину и продолжать поиски одной. Из всех оддлингов одни только виспи могли существовать в горах, да и те предпочитали местечки возле горячих ключей.
И вот Харамис внесла бесформенный узел внутрь башни и препоручила свою гостью Энье, чтобы та отвела сестру в подготовленную комнату и накормила после долгого пути.
Наконец они втроем удобно расселись в кабинете Харамис, прихлебывая из кубков горячий сок ладу, и Белая Дама спросила Айю об увиденных ею в чаше воды детях.
— Принцесса Майкайла и лорд Файолон? — удивилась женщина. Харамис видела, что ей не терпится узнать, почему Белая Дама вдруг заинтересовалась этими детьми, но предпочла воздержаться от объяснений — по крайней мере пока. Поэтому она просто кивнула и приготовилась слушать.
— Майка — принцесса Майкайла — шестая из семи королевских детей. Сам король сосредоточился на обучении наследника, а королева суетится вокруг своего «малютки», которому сейчас десять лет. Остальные четверо близки между собой по возрасту и держатся вместе. — Айя вздохнула. — Поэтому никого особенно не заботит, чем занята Майка. Что же касается Файолона, то он сирота и тоже предоставлен сам себе. Так что им с Майкой друг без друга было бы совсем одиноко.
Харамис задумалась.
— У меня всегда был верный и надежный друг — Узун, — сказала она, повернувшись к полированной арфе с костяной инкрустацией на деке, что стояла возле кресла, и глаза ее потеплели. Она любовно погладила инструмент. — И все-таки я не могу представить свое детство без сестер. Они всегда были рядом, хотела я этого или нет. — Мысли ее вернулись к сегодняшнему дню. — Так кто такой Файолон?
Айя продолжила объяснение:
— Лорд Файолон — родом из Вара. Его матерью была младшая сестра тамошнего короля и нашей королевы. Бедняжка умерла при родах, но только шесть лет спустя нашей королеве удалось убедить брата отдать ей на воспитание сына покойной сестры.
— А отец? — Харамис не давал покоя этот вопрос с тех пор, как она подслушала детский разговор.
Айя пожала плечами:
— Никто не знает, кто он. Мать Файолона не была замужем.
Харамис подняла брови:
— У сестры варского короля рождается ребенок, и никто не догадывается, кто его отец? Это неслыханно! Разве можно утаить что-либо подобное при дворе? Неужели не высказывалось никаких предположений?
— Говорят, перед смертью она клялась, будто это один из Владык Воздуха.
Брови Харамис опять приподнялись.
— Никогда не слыхала, чтобы Владыки Воздуха обретали телесные формы, не говоря уж о том, чтоб зачинать детей.
Айя вздохнула:
— Она умирала и, может быть, бредила. Хотя я тоже нахожу странным, что никто ничего не знает о его отце. Это очень странно.
— Не думаю, что это столь важно. — Харамис пожала плечами. — Во многих больших семьях есть побочные дети. Они с Майкайлой помолвлены?
Айя покачала головой:
— Разговоры об этом идут, но до помолвки пока дело не дошло, хотя мне кажется, это было бы очень кстати. Майкайла ведь тоже как бы лишняя в своей семье, насколько это вообще может случиться с принцессой. Они друг в друге души не чают.
— Жаль, — сказала Харамис — Поскольку Майкайле предстоит стать очередной Великой Волшебницей, ей придется его оставить.
Айя широко раскрыла глаза.
— Майка? Волшебница? — Она поднялась, а затем робко призналась: — Госпожа, я думаю, ей это наверняка не понравится.
— Не имеет значения, понравится ей это или нет, — мягко возразила Харамис — Такую судьбу не выбирают. Это ее предназначение. Так же было и со мной.
Глава 2
Харамис чувствовала, что откладывать больше нельзя. Она твердо решила, что не может оставлять девочку в таком же неведении, в каком некогда пребывала сама. А раз так, то она обязана, как бы жестоко и преждевременно это ни показалось ее преемнице (и, конечно, Айе), начать готовить Майкайлу к той миссии, которая в один прекрасный день будет возложена на ее плечи.
Айя несколько дней гостила в башне, проводя время в компании Эньи, а Харамис между тем готовилась в дорогу. Она, конечно, могла просто вызвать пару могучих ламмергейеров, чтобы те отвезли ее в Цитадель и вместе с Майкайлой доставили обратно, но ей хотелось, чтобы девочка хорошо познакомилась со страной, которой ей предстояло править. А потому, отправив Айю на ламмергейерах, она в тот же день оседлала фрониала и, навьючив второго припасами, взяла курс на юг, к Цитадели, где прожила свою жизнь ее сестра Анигель.
Первые дни дорога шла через горы. Харамис было холодно, хотя эта зима и выдалась довольно мягкая и снег не падал (Белая Дама решила, что с нее довольно и тех сугробов, сквозь которые приходится пробираться, и не позволяла новому снегу сыпаться с неба). По утрам у нее болело все тело, несмотря на отлично утепленный спальный мешок. Наконец к вечеру пятого дня она выбралась из снегов и увидела впереди красный шар солнца, погружающийся в болото.
Теперь путь пролегал по давно забытым тайным тропам в болотах Рувенды. Когда-то она знала здесь каждую кочку так же хорошо, как полки собственной библиотеки. Боль в мышцах вновь напомнила Харамис, что она слишком долго почивала в стенах своей комфортабельной башни. Правда, пока в стране все спокойно, ей нет надобности покидать башню. «Но все-таки, — подумала Харамис, — стоило бы выбираться из дому почаще». Сколько лет прошло с тех пор, как она в последний раз видела эту землю, не прибегая к магии? Хорошо все-таки иметь возможность попутешествовать, невзирая на боль во всем теле.
Харамис приняла вид обычной женщины, далеко уже не молодой, но по-прежнему бодрой и крепкой, несмотря на белые как снег волосы. Разъезжая по стране, она всегда предпочитала иметь такую внешность, даже будучи еще юной девушкой. Это обеспечивало достаточно уважительное к ней отношение, лишенное, однако, того благоговения и трепета, что всегда сопутствует появлению Великой Волшебницы. Но теперь каждый вечер Харамис подумывала о том, что ее бодрость становится больше напускной — чем-то вроде принимаемой внешности. А Она опять вспомнила, что может вызвать одного из служивших ей ламмергейеров. Соблазн был велик, да и срочность ее миссии будто бы оправдывала такое решение.
Но переполошить всю Рувенду, приземлившись у королевского дворца, означало, по мнению Харамис. Дать девочке, а может, и куда более осведомленным ее родителям, совершенно превратное представление об обязанностях и заботах Великой Волшебницы и месте магии в повседневной жизни. В езде же на фрониалах не было ничего сверхъестественного, Орогастус держал целую конюшню этих животных. Они были его единственным транспортным средством, ибо вызвать ламмергейера он не мог, и Харамис просто продолжала его племенную работу. Такой большой любитель эффектов, как Орогастус, непременно воспользовался бы в подобных обстоятельствах ламмергейером, если б это было в его власти. Но Харамис не такова.
Она продолжала свое одинокое путешествие, всякий раз спешиваясь и беря фрониала под уздцы, когда пригибающиеся книзу ветки деревьев не позволяли ехать верхом, и ничем не напоминала волшебницу, если не считать плаща и жезла. Висевший на ее шее талисман, Трехвекий Диск, скрывала одежда. Ноги были обуты в прочные непромокаемые сапоги. Но не простые, а заговоренные: тому, кто носил их, не грозила опасность заблудиться даже в самом дремучем лесу. Разумеется, такая предосторожность для Великой Волшебницы была совершенно излишней, просто Харамис с детства обожала заговоры и не переставала в них практиковаться.
Уже много лет нога ее не ступала на дороги и тропы Рувенды, и теперь самое время вспомнить былое. Поэтому, имея возможность выбрать себе любую свиту и любое — обычное или магическое — средство передвижения, Харамис предпочла пуститься в путь верхом на фрониале. И все-таки она надеялась, что, невзирая на все это, правнучатая племянница усмотрит в ее прибытии некий магический смысл.
Начать обучение девочки будет гораздо легче, если в ней обнаружатся кое-какие природные способности к магии. И хотя, судя по первому впечатлению, Майкайла скорее стала бы анализировать, почему именно то или иное заклинание действует, чем попыталась бы его прочувствовать, Харамис в качестве своей преемницы увидела именно ее, а значит, такие способности у девочки должны быть. Файолон же, по мнению Харамис, на эту роль вряд ли годился: во-первых, он мальчик, а во-вторых происходит из Вара.
Неторопливо пробираясь через болота, Харамис потратила еще четыре дня, за которые больше, чем хотела бы, сблизилась с рувенданской землей — в основном в виде липкой грязи. За долгую жизнь среди заснеженных вершин она почти забыла, как эта грязь выглядит. Снег можно легко отряхнуть, а то, что от него остается, мгновенно испарится, стоит только войти в теплое помещение. Грязь же прилипала к телу, засыхала и вызывала зуд. Харамис почувствовала огромное облегчение, выбравшись на Большую дамбу, где липкую колею сменила мощеная дорога. Здесь уже не нужно было все время смотреть под ноги, и Харамис с любопытством огляделась по сторонам. В окрестностях Цитадели почти всю зиму идут дожди, но этот денек выдался на редкость теплым и солнечным. Добравшись до зеленого холма, на котором стояла столица Рувенды, Харамис с удовлетворением заметила распустившиеся, несмотря на зимний сезон, черные цветы Триллиума. В пору ее детства Черный Триллиум был чудом и необычайной редкостью. А потом наступило время, когда этот цветок остался единственным, и его хранила Великая Волшебница. Но с тех пор, как Харамис и ее сестры одолели Орогастуса, растения эти волшебным образом распространились по всему холму. Теперь они — столь же обычное явление, как сорная трава. «И наверняка, — подумала Харамис, — так же мало ценятся».
В Цитадели она появилась в то время, когда кончается утро и начинается день. Король приветствовал ее с величайшим изумлением.
— Госпожа, вы оказываете нам великую честь, — начал он с некоторым беспокойством в голосе. — Чем можем служить?
Королева же, видимо, восприняла появление Харамис без свиты и без предупреждения как старческий каприз.
— Вы, должно быть, утомлены, госпожа.
Повинуясь королевскому взгляду, к ним заспешила экономка.
— Позвольте прислуге отнести ваши вещи в комнату для гостей и позаботиться о животных. А сами отдохните с дороги.
Десять дней путешествия среди зимы на весьма своенравном фрониале (его мало беспокоили горы, но болота он ненавидел) подточили не только физические силы Харамис, но и ее самообладание.
— Можете обойтись без церемоний, — коротко сказала она. — Мой приказ касается не вас двоих, а Майкайлы.
— Майкайлы? — Король выглядел озадаченным.
— Вашей дочери Майкайлы, — сквозь зубы подтвердила Харамис. Она всю жизнь не переносила дураков, а после стольких лет одиночества почти забыла придворные манеры. К тому же, будучи Великой Волшебницей, она не заботилась о том, что о ней подумают люди. — Шестой из ваших семерых детей. Вы ведь еще помните ее, правда?
Король изобразил вымученную улыбку:
— Да, разумеется, я ее помню. Но она ведь еще маленькая девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48