Его обветренное лицо заросло розовой щетиной и хранило неприветливую гримасу.
Инос и осел осмотрели друг друга со взаимным недовольством. Отцепив от себя Чарака, Инос передала его незнакомцу. Его ухмылка сменилась гримасой ярости – в Зарке женщины были обязаны сами справляться с детьми. Пожалев, что она не в состоянии открыто выражать свое мнение, Инос каким-то образом ухитрилась взгромоздиться в седло вместе с ребенком и мешком. Мужчина ударил осла палкой и направился по дороге, то и дело дергая узду.
Через несколько минут Инос сумела приспособиться к езде на костлявой и узкой спине, покрытой ерзающей попоной. Немного успокоившись, она выглянула из-под капюшона, стараясь не смотреть на ближайшие лица, чтобы никто не заметил ее непривычных для Зарка зеленых глаз.
Корабли почти не отличались от тех, что она видела в Краснегаре, а их команды – совсем напротив. Большинство матросов составляли краснокожие джинны, но Инос заметила и загорелых импов, и каких-то низкорослых человечков с серой кожей – она решила, что это, должно быть, карлики, так как гномы выглядели более массивными. Там и сям попадались джотунны – высокие, гибкие и неизбежные в любом крупном порту Пандемии. Инос слышала крики – и оскорбительные, и насмешливые, ощущала запахи, которые могли бы занять ее на несколько часов: запахи рыбы и пряностей, скота и людей, горячего кофе и морской соли, и еще множество других, менее знакомых. Если бы не ребенок и не боязнь свалиться со спины осла, вероятно, она была бы очарована портовой суетой.
Ее проводник начал выбираться из толпы и наконец достиг строений, растянувшихся вдоль пристани. Он остановился рядом с грязным и шатким прилавком кофейни, где торговала женщина в такой же просторной одежде, как у Инос.
– Бог Странников, – произнесла она и потянулась за Чараком. По-видимому, Чарак ее не знал или наконец полюбил Инос, ибо последнее, что она услышала от него, был долгий, отчаянный рев. Что же, маленькое чудовище сослужило ей неплохую службу!
Теперь проводник Инос сменил направление, двинувшись туда, откуда они пришли, продолжая дергать веревку и периодически награждать пинками хладнокровного осла. У таинственной двери, откуда сильно пахло пряностями, он передал узду крупному бородатому мужчине и скрылся. Новый проводник даже не взглянул на Инос и медленным шагом повел осла в том же направлении.
Десять минут спустя его место занял третий мужчина. Безразлично покачиваясь на спине осла, Инос не стала рассматривать еще одного незнакомца, только мельком подумала, что сказал бы по этому поводу ее отец.
Внезапно внутренний голос подсказал ей, что она никогда толком не знала отца. Во время их последней встречи Холиндарн умирал; когда они прощались весной, Инос была еще ребенком. Им так и не удалось поговорить, как двум взрослым людям, а дети редко понимают своих родителей. Потому у Инос не было способа узнать, что подумал бы король. Она могла попытаться вести себя так, как устраивало бы отца, но не была уверена в его одобрении. Неожиданное открытие вызвало прилив скорби, и Инос задумалась, почему не понимала всего этого прежде.
Через пять минут третий мужчина остановил осла у подножия лестницы, взбирающейся по узкому каньону между строениями. Склонившись к Инос, он обдал ее запахом рыбы и произнес:
– Полезай наверх. Поверни налево, когда заметишь менестреля.
С великим облегчением Инос соскользнула с седла и поморщилась, когда веревка врезалась ей в плечи. Туго набитый мешок перекосился влево. Судя по его виду, Инос носила сразу тройню. Не поднимая головы, она взобралась по ступенькам, отшатнувшись к стене, когда стайка мальчишек пронеслась мимо, размахивая руками и пронзительно визжа.
Улица делала поворот, лестница становилась все круче, а затем вновь стала довольно пологой. Очевидно, все эти переходы были продуманы заранее. Должно быть, Азак не только рассчитал свое бегство – он был уверен, что Инос согласится сопровождать его. Инос принялась гадать, что ей делать – считать себя польщенной такой уверенностью в ее отваге или оскорбляться, ибо все эти меры предосторожности подчеркивали, как долго готовилось бегство.
Спрятаться от простого смертного не составляло труда. Каждый знал, как это сделать – надо избегать появляться там, где его могут узнать, и молчать, зная, что могут подслушать. Вычислить, где за тобой подсматривают и подслушивают, было несложно, но никто не знал, как убежать от колдуньи, каковы пределы ее способностей. Ее силы могли запросто сделать все уловки совершенно бесполезными. Возможно, ей требуется всего лишь произнести «Иносолан» перед зеркалом, чтобы увидеть беглянку. Все эти смены проводников и внешности – с ребенком и без него, на осле и пешком – могли осложнить задачу Раши только в том случае, если она должна вести поиск добычи или идти по ее следу. Очевидно, никто из сообщников не был посвящен во весь план, ни один из них не знал остальных, каждый был нанят, только чтобы выполнить несложную часть задачи. Такая продуманность впечатляла, но могла оказаться совершенно никчемной. Должно быть, Раша заливается хохотом, наблюдая всю эту комедию.
Поначалу в стенах вдоль улицы часто попадались ниши, где ремесленники и купцы разложили свои товары. Ткачи склонялись над станками, портные шили, горшечники лепили посуду, и все они одновременно болтали и спорили с уличными зеваками. Пряча лицо и злясь на свою беспомощность, Инос проталкивалась сквозь кучки хохочущих зевак. По пути ей попался лоток у пекарни, и желудок известил Инос, что готов вновь приняться за дело; она глубоко вздохнула, чувствуя, как ее рот наполняется слюной.
Ступени вновь стали круче, а улица – уже. Лавки исчезли, и только массивные, непрошибаемые на вид двери время от времени попадались в выбеленной стене. Все окна были надежно забраны решетками. Носильщики и женщины с закрытыми лицами, дети в лохмотьях и навьюченные ослы спускались навстречу; Инос то и дело толкали, временами ей приходилось останавливаться, пропуская прохожих. В Краснегаре попадались улочки и покруче, но там Инос никогда не приходилось тащить мешок с мукой вверх по склону, так, чтобы веревки врезались ей в кожу.
Даже вездесущий араккаранский бриз не проникал в этот каньон – воздух был неподвижен, а стены излучали вчерашний жар. Подобных улочек, больше похожих на коридоры, в Краснегаре было немало, но большинство из них имели крыши, и нигде не виднелось такой грязи и обилия насекомых. Каждая трещина в стенах и между камнями улицы казалась обиталищем многочисленных муравьев и жуков.
Время от времени улица разветвлялась или пересекалась с другими, но совет «лезть вверх» всегда позволял Инос выбрать нужное направление. Из переулков долетали странные звуки и запахи: стук молотков чеканщиков, запах вареной козлятины и лука, крики домашней птицы, аромат неизбежного кофе. Темные, зловещие арки ворот вели в таинственные дворики, куда Инос не испытывала желания попадать. Ей все чаще встречались небольшие ниши со скамьями, где удобно расположившись, сплетничали мужчины – но ни разу среди них не оказалось женщин. Иногда беседующие обменивались громкими замечаниями по поводу фигуры Инос.
Теперь она шла, едва переставляя ноги, обливаясь потом, отдуваясь и проклиная несносные веревки. Она не ожидала, что ей придется подниматься так высоко. Ей казалось, что она возвращается прямиком к дворцу, но высокие здания скрывали его из виду. Гавань тоже была не видна – должно быть, она осталась далеко позади. Нелепый страх заблудиться то и дело сжимал ее сердце. Ей было ведено повернуть налево, завидев менестреля, но вдруг она проглядела его в толпе? Может, он получил плату и ушел или же ему просто надоело ждать?
Или самое худшее – Раша узнала о заговоре и теперь играет с ней как кошка с мышью? Все эти таинственные, молчаливые проводники могли оказаться сообщниками колдуньи или же ею самой, сменившей обличье. Возможно, она издевается над Инос, намереваясь мучить ее часами, гоняя туда-сюда, вверх-вниз, пока та не упадет в изнеможении или веревки не перетрутся и мешок не рухнет на землю у ее ног.
Там, где древнее строение сливалось с еще более древним, у входа оказалась небольшая свободная ниша, и Инос отступила туда, чтобы передохнуть, пропуская вереницу мулов, груженных корзинами. Когда стук их копыт затих, Инос услышала слабое бряцание цитры где-то впереди. Надеясь, что это и есть потерянный менестрель, она решительно поправила перекосившийся мешок и шагнула из ниши, вознамерившись продолжить подъем и чувствуя, как ноет каждая мышца ее ног.
Она уже была готова войти под еще одну мрачную арку. когда знакомый голос произнес:
– Бог Странников
Двое мужчин стояли в густой тени, закутанные в свободные одежды, из один из них выделялся огромным ростом. Инос выбралась из толпы и улыбнулась, забыв, что ее лицо скрывает капюшон.
– И пусть Бог Рождений дарует вам легкие роды, – добавил высокий мужчина.
– И вам также, Детоубийца. А где менестрель?
– Это еще один мираж, чтобы сбить столку погоню. – Азак сверкнул улыбкой, в которой на этот раз почти не чувствовалось издевательства. – Входите и отдохните. Здесь вы в безопасности – даже от чар колдуньи.
Ты силками и ямами путь преградил,
По которому я беззаботно бродил
Ты отрекся от зла, наводнившего мир,
И оплошность коварно во грех мне вменил
Фицджеральд. Рубай Омара Хайяма (80, 1879)
Часть седьмая
Рассвет пустоты
Наконец наступило утро, а Рэп был еще жив – по край ней мере, так ему казалось. Несколько раз за ночь он при ходил в себя, но не часто – впрочем, это было даже к лучшему. Его голова словно раскалывалась пополам, в волосах запеклась кровь. Левая щиколотка распухла так, что размером превосходила голову.
Он упал с крутого склона к подножию холма. Там, позади дома, оказалась очень узкая щель, откуда камни были вынуты, чтобы расчистить место. Щель заросла корнями, ветками и была забита мусором. Над головой виднелся клочок неба – в дыру, которую проделал Рэп, провалившись в нечто вроде выгребной ямы или колодца, выложенного раскрошившимися кирпичами. Что бы ни содержала яма прежде, теперь ее заполняли грязь, прелые листья и Рэп.
На дне оказалось и немного застоялой воды, а к рассвету Рэп пришел в такое отчаяние, что сумел глотнуть ее. Ходьба представляла собой основное затруднение. Он никогда не думал о том, сколько костей находится в щиколотке человека а теперь в его левой ноге оказалось на две кости больше, чем в правой.
Выбравшись из-под щебня, который упал следом за ним, едва не похоронив, Рэп поднялся на ноги. Он громко застонал от боли, прислонился к стене, дожидаясь, пока приступ утихнет, а затем стал рыться в мусоре, отыскивая пропавшую сандалию. Движения причиняли ему больше мук, чем он рассчитывал; Рэп проклинал собственную слабость. С доводящей до безумия медлительностью он прополз по узкому каньону, отделявшему заднюю стену строения с одной стороны от естественной каменной стены – с другой. Обе они казались чуть наклоненными влево, но больше дальновидению ничего не удавалось уловить.
Он достиг угла и прохода между двумя строениями – такого узкого, что протискиваться в него пришлось боком. Доски в стенах были грубо отесаны, и Рэп сумел вытянуть руки и найти для них опору, таким образом избавив ногу от лишнего веса. Затем он достиг улицы, и акробатические трюки оказались бесполезными.
Ему следовало прихватить с собой толстую ветку, чтобы опираться на нее, как на трость, а он не подумал об этом.
Рэп стоял на одной ноге, счищая с одежды грязь и обследуя гавань Мильфлера. В ней уже бурлили толпы, но менее многочисленные, чем вчера на базаре. Солнце встало, хотя еще скрывалось за высоким мысом, там, где возвышался под волшебным щитом дворец проконсула. Рэп пожалел, что не может обуздать свое ясновидение, ибо оно пыталось осмотреть рыбачьи лодки у причалов, таверны и лавки вдоль ближайших улиц. Почему-то все вокруг казалось Рэпу смешенным влево.
Вскоре он понял: с его глазами что-то случилось. Все вокруг плыло как в тумане. Отчасти глаза были наполнены слезами от боли, но это было еще не все. Повсюду, куда бы он ни посмотрел, он видел солнечный блеск, словно весь мир был сделан из воды и отражал лучи. Он ощупал пальцами шишку на голове. Пальцы перепачкала кровь, по-прежнему сочащаяся из раны. Плохо! Ничто не вызывает таких подозрений, как вид крови.
Дорога, ведущая всего в две стороны, была не самым подходящим местом для беглеца, но выбирать не приходилось. Справа от Рэпа располагался дворец и башня волшебника – бегство в ту сторону было равносильно самоубийству, и потому он повернул налево. Если сравнить мыс с рукой, а весь остров – с телом, то он находился в подмышке напротив невысоких лодочных причалов. В левой стороне было легче спрятаться, но большие корабли находились справа, неподалеку от великанского «локтя» и прямо под башней волшебника, которую Тинал назвал Бельведером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Инос и осел осмотрели друг друга со взаимным недовольством. Отцепив от себя Чарака, Инос передала его незнакомцу. Его ухмылка сменилась гримасой ярости – в Зарке женщины были обязаны сами справляться с детьми. Пожалев, что она не в состоянии открыто выражать свое мнение, Инос каким-то образом ухитрилась взгромоздиться в седло вместе с ребенком и мешком. Мужчина ударил осла палкой и направился по дороге, то и дело дергая узду.
Через несколько минут Инос сумела приспособиться к езде на костлявой и узкой спине, покрытой ерзающей попоной. Немного успокоившись, она выглянула из-под капюшона, стараясь не смотреть на ближайшие лица, чтобы никто не заметил ее непривычных для Зарка зеленых глаз.
Корабли почти не отличались от тех, что она видела в Краснегаре, а их команды – совсем напротив. Большинство матросов составляли краснокожие джинны, но Инос заметила и загорелых импов, и каких-то низкорослых человечков с серой кожей – она решила, что это, должно быть, карлики, так как гномы выглядели более массивными. Там и сям попадались джотунны – высокие, гибкие и неизбежные в любом крупном порту Пандемии. Инос слышала крики – и оскорбительные, и насмешливые, ощущала запахи, которые могли бы занять ее на несколько часов: запахи рыбы и пряностей, скота и людей, горячего кофе и морской соли, и еще множество других, менее знакомых. Если бы не ребенок и не боязнь свалиться со спины осла, вероятно, она была бы очарована портовой суетой.
Ее проводник начал выбираться из толпы и наконец достиг строений, растянувшихся вдоль пристани. Он остановился рядом с грязным и шатким прилавком кофейни, где торговала женщина в такой же просторной одежде, как у Инос.
– Бог Странников, – произнесла она и потянулась за Чараком. По-видимому, Чарак ее не знал или наконец полюбил Инос, ибо последнее, что она услышала от него, был долгий, отчаянный рев. Что же, маленькое чудовище сослужило ей неплохую службу!
Теперь проводник Инос сменил направление, двинувшись туда, откуда они пришли, продолжая дергать веревку и периодически награждать пинками хладнокровного осла. У таинственной двери, откуда сильно пахло пряностями, он передал узду крупному бородатому мужчине и скрылся. Новый проводник даже не взглянул на Инос и медленным шагом повел осла в том же направлении.
Десять минут спустя его место занял третий мужчина. Безразлично покачиваясь на спине осла, Инос не стала рассматривать еще одного незнакомца, только мельком подумала, что сказал бы по этому поводу ее отец.
Внезапно внутренний голос подсказал ей, что она никогда толком не знала отца. Во время их последней встречи Холиндарн умирал; когда они прощались весной, Инос была еще ребенком. Им так и не удалось поговорить, как двум взрослым людям, а дети редко понимают своих родителей. Потому у Инос не было способа узнать, что подумал бы король. Она могла попытаться вести себя так, как устраивало бы отца, но не была уверена в его одобрении. Неожиданное открытие вызвало прилив скорби, и Инос задумалась, почему не понимала всего этого прежде.
Через пять минут третий мужчина остановил осла у подножия лестницы, взбирающейся по узкому каньону между строениями. Склонившись к Инос, он обдал ее запахом рыбы и произнес:
– Полезай наверх. Поверни налево, когда заметишь менестреля.
С великим облегчением Инос соскользнула с седла и поморщилась, когда веревка врезалась ей в плечи. Туго набитый мешок перекосился влево. Судя по его виду, Инос носила сразу тройню. Не поднимая головы, она взобралась по ступенькам, отшатнувшись к стене, когда стайка мальчишек пронеслась мимо, размахивая руками и пронзительно визжа.
Улица делала поворот, лестница становилась все круче, а затем вновь стала довольно пологой. Очевидно, все эти переходы были продуманы заранее. Должно быть, Азак не только рассчитал свое бегство – он был уверен, что Инос согласится сопровождать его. Инос принялась гадать, что ей делать – считать себя польщенной такой уверенностью в ее отваге или оскорбляться, ибо все эти меры предосторожности подчеркивали, как долго готовилось бегство.
Спрятаться от простого смертного не составляло труда. Каждый знал, как это сделать – надо избегать появляться там, где его могут узнать, и молчать, зная, что могут подслушать. Вычислить, где за тобой подсматривают и подслушивают, было несложно, но никто не знал, как убежать от колдуньи, каковы пределы ее способностей. Ее силы могли запросто сделать все уловки совершенно бесполезными. Возможно, ей требуется всего лишь произнести «Иносолан» перед зеркалом, чтобы увидеть беглянку. Все эти смены проводников и внешности – с ребенком и без него, на осле и пешком – могли осложнить задачу Раши только в том случае, если она должна вести поиск добычи или идти по ее следу. Очевидно, никто из сообщников не был посвящен во весь план, ни один из них не знал остальных, каждый был нанят, только чтобы выполнить несложную часть задачи. Такая продуманность впечатляла, но могла оказаться совершенно никчемной. Должно быть, Раша заливается хохотом, наблюдая всю эту комедию.
Поначалу в стенах вдоль улицы часто попадались ниши, где ремесленники и купцы разложили свои товары. Ткачи склонялись над станками, портные шили, горшечники лепили посуду, и все они одновременно болтали и спорили с уличными зеваками. Пряча лицо и злясь на свою беспомощность, Инос проталкивалась сквозь кучки хохочущих зевак. По пути ей попался лоток у пекарни, и желудок известил Инос, что готов вновь приняться за дело; она глубоко вздохнула, чувствуя, как ее рот наполняется слюной.
Ступени вновь стали круче, а улица – уже. Лавки исчезли, и только массивные, непрошибаемые на вид двери время от времени попадались в выбеленной стене. Все окна были надежно забраны решетками. Носильщики и женщины с закрытыми лицами, дети в лохмотьях и навьюченные ослы спускались навстречу; Инос то и дело толкали, временами ей приходилось останавливаться, пропуская прохожих. В Краснегаре попадались улочки и покруче, но там Инос никогда не приходилось тащить мешок с мукой вверх по склону, так, чтобы веревки врезались ей в кожу.
Даже вездесущий араккаранский бриз не проникал в этот каньон – воздух был неподвижен, а стены излучали вчерашний жар. Подобных улочек, больше похожих на коридоры, в Краснегаре было немало, но большинство из них имели крыши, и нигде не виднелось такой грязи и обилия насекомых. Каждая трещина в стенах и между камнями улицы казалась обиталищем многочисленных муравьев и жуков.
Время от времени улица разветвлялась или пересекалась с другими, но совет «лезть вверх» всегда позволял Инос выбрать нужное направление. Из переулков долетали странные звуки и запахи: стук молотков чеканщиков, запах вареной козлятины и лука, крики домашней птицы, аромат неизбежного кофе. Темные, зловещие арки ворот вели в таинственные дворики, куда Инос не испытывала желания попадать. Ей все чаще встречались небольшие ниши со скамьями, где удобно расположившись, сплетничали мужчины – но ни разу среди них не оказалось женщин. Иногда беседующие обменивались громкими замечаниями по поводу фигуры Инос.
Теперь она шла, едва переставляя ноги, обливаясь потом, отдуваясь и проклиная несносные веревки. Она не ожидала, что ей придется подниматься так высоко. Ей казалось, что она возвращается прямиком к дворцу, но высокие здания скрывали его из виду. Гавань тоже была не видна – должно быть, она осталась далеко позади. Нелепый страх заблудиться то и дело сжимал ее сердце. Ей было ведено повернуть налево, завидев менестреля, но вдруг она проглядела его в толпе? Может, он получил плату и ушел или же ему просто надоело ждать?
Или самое худшее – Раша узнала о заговоре и теперь играет с ней как кошка с мышью? Все эти таинственные, молчаливые проводники могли оказаться сообщниками колдуньи или же ею самой, сменившей обличье. Возможно, она издевается над Инос, намереваясь мучить ее часами, гоняя туда-сюда, вверх-вниз, пока та не упадет в изнеможении или веревки не перетрутся и мешок не рухнет на землю у ее ног.
Там, где древнее строение сливалось с еще более древним, у входа оказалась небольшая свободная ниша, и Инос отступила туда, чтобы передохнуть, пропуская вереницу мулов, груженных корзинами. Когда стук их копыт затих, Инос услышала слабое бряцание цитры где-то впереди. Надеясь, что это и есть потерянный менестрель, она решительно поправила перекосившийся мешок и шагнула из ниши, вознамерившись продолжить подъем и чувствуя, как ноет каждая мышца ее ног.
Она уже была готова войти под еще одну мрачную арку. когда знакомый голос произнес:
– Бог Странников
Двое мужчин стояли в густой тени, закутанные в свободные одежды, из один из них выделялся огромным ростом. Инос выбралась из толпы и улыбнулась, забыв, что ее лицо скрывает капюшон.
– И пусть Бог Рождений дарует вам легкие роды, – добавил высокий мужчина.
– И вам также, Детоубийца. А где менестрель?
– Это еще один мираж, чтобы сбить столку погоню. – Азак сверкнул улыбкой, в которой на этот раз почти не чувствовалось издевательства. – Входите и отдохните. Здесь вы в безопасности – даже от чар колдуньи.
Ты силками и ямами путь преградил,
По которому я беззаботно бродил
Ты отрекся от зла, наводнившего мир,
И оплошность коварно во грех мне вменил
Фицджеральд. Рубай Омара Хайяма (80, 1879)
Часть седьмая
Рассвет пустоты
Наконец наступило утро, а Рэп был еще жив – по край ней мере, так ему казалось. Несколько раз за ночь он при ходил в себя, но не часто – впрочем, это было даже к лучшему. Его голова словно раскалывалась пополам, в волосах запеклась кровь. Левая щиколотка распухла так, что размером превосходила голову.
Он упал с крутого склона к подножию холма. Там, позади дома, оказалась очень узкая щель, откуда камни были вынуты, чтобы расчистить место. Щель заросла корнями, ветками и была забита мусором. Над головой виднелся клочок неба – в дыру, которую проделал Рэп, провалившись в нечто вроде выгребной ямы или колодца, выложенного раскрошившимися кирпичами. Что бы ни содержала яма прежде, теперь ее заполняли грязь, прелые листья и Рэп.
На дне оказалось и немного застоялой воды, а к рассвету Рэп пришел в такое отчаяние, что сумел глотнуть ее. Ходьба представляла собой основное затруднение. Он никогда не думал о том, сколько костей находится в щиколотке человека а теперь в его левой ноге оказалось на две кости больше, чем в правой.
Выбравшись из-под щебня, который упал следом за ним, едва не похоронив, Рэп поднялся на ноги. Он громко застонал от боли, прислонился к стене, дожидаясь, пока приступ утихнет, а затем стал рыться в мусоре, отыскивая пропавшую сандалию. Движения причиняли ему больше мук, чем он рассчитывал; Рэп проклинал собственную слабость. С доводящей до безумия медлительностью он прополз по узкому каньону, отделявшему заднюю стену строения с одной стороны от естественной каменной стены – с другой. Обе они казались чуть наклоненными влево, но больше дальновидению ничего не удавалось уловить.
Он достиг угла и прохода между двумя строениями – такого узкого, что протискиваться в него пришлось боком. Доски в стенах были грубо отесаны, и Рэп сумел вытянуть руки и найти для них опору, таким образом избавив ногу от лишнего веса. Затем он достиг улицы, и акробатические трюки оказались бесполезными.
Ему следовало прихватить с собой толстую ветку, чтобы опираться на нее, как на трость, а он не подумал об этом.
Рэп стоял на одной ноге, счищая с одежды грязь и обследуя гавань Мильфлера. В ней уже бурлили толпы, но менее многочисленные, чем вчера на базаре. Солнце встало, хотя еще скрывалось за высоким мысом, там, где возвышался под волшебным щитом дворец проконсула. Рэп пожалел, что не может обуздать свое ясновидение, ибо оно пыталось осмотреть рыбачьи лодки у причалов, таверны и лавки вдоль ближайших улиц. Почему-то все вокруг казалось Рэпу смешенным влево.
Вскоре он понял: с его глазами что-то случилось. Все вокруг плыло как в тумане. Отчасти глаза были наполнены слезами от боли, но это было еще не все. Повсюду, куда бы он ни посмотрел, он видел солнечный блеск, словно весь мир был сделан из воды и отражал лучи. Он ощупал пальцами шишку на голове. Пальцы перепачкала кровь, по-прежнему сочащаяся из раны. Плохо! Ничто не вызывает таких подозрений, как вид крови.
Дорога, ведущая всего в две стороны, была не самым подходящим местом для беглеца, но выбирать не приходилось. Справа от Рэпа располагался дворец и башня волшебника – бегство в ту сторону было равносильно самоубийству, и потому он повернул налево. Если сравнить мыс с рукой, а весь остров – с телом, то он находился в подмышке напротив невысоких лодочных причалов. В левой стороне было легче спрятаться, но большие корабли находились справа, неподалеку от великанского «локтя» и прямо под башней волшебника, которую Тинал назвал Бельведером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58