— Или я чего-то не понимаю, или как?
— В каком смысле? — удивилась и я.
— Ты почему не кричишь, не плачешь, не сопротивляешься? Тебе нравится, что тебя похитили? Или ты ещё ничего не поняла?
Ну не могла же я ему сказать, что кричать и беситься скорее нужно ему, а не мне. Потому как мне-то ничего не угрожало, а вот у них имелись все шансы потерять здесь здоровье, нарвавшись на мои когти. Правда, пока они об этом не знали.
— Не очень, честно говоря, — я усмехнулась. — Но .я ко всему отношусь философски: чему быть, того не миновать. Поэтому зачем зря нервы тратить…
— Да? — Он внимательно исследовал мои глаза. — Это интересно.
Посмотрим, как ты потом запоёшь. Идём.
Со двора прибежал ещё более повеселевший Бен, и мы втроём вошли в дом.
Посередине большой комнаты с низким потолком стоял круглый стол. Над ним в патроне висела лампочка, свисая на проводе почти до горлышек водочных бутылок, которыми был щедро уставлен стол. Кроме того, там виднелись открытые банки с консервами, солёные грибы, огурцы и помидоры, варёная картошка, крупно порезанное сало и дымящиеся, только с пылу с жару, котлеты, горой наваленные на огромное блюдо. В дальнем углу у печи суетилась какая-то пожилая женщина в синем фартуке, но её было плохо видно из-за витавших в комнате копоти и сигаретного дыма. Зато рожа жирного битюга, сидевшего за столом ко мне лицом, видна была великолепно. Во-первых, из-за своих размеров, а во-вторых, из-за мясистой колоритности крупных черт. Громадный расплющенный нос, стиснутый с двух сторон маленькими буравчиками глаз, нависающий на них узкий лоб с витками слипшихся волос и расплывшиеся в поганой ухмылке сальные губы. Вдобавок ко всему он ещё что-то жевал, издавая при этом мерзкие хрипы и чавканье. На его большом жирном теле была байковая клетчатая рубашка, расстёгнутая на покрытой татуировками груди почти до пупа. Ни дать ни взять отпетый рецидивист. Рядом с ним сидели ещё двое мужчин, помладше, не столь выразительные, но тоже исколотые, пьяные и с бандитскими рожами. По всему видать, эти трое были деревенскими бандитами, а те, что привезли меня, — городскими.
Когда мы вошли, они уставились в нашу сторону, и жирный, ухмыльнувшись, сказал:
— Ба-а, какая краса до нашего стола! Неужто та самая, Крест?
Крест, которого я только сейчас смогла рассмотреть как следует и который выделялся из всех довольно приличным видом и неглупым выражением глаз, подтолкнул меня к столу и ответил:
— Она и есть, Бугор. Хороша, а?
— Ой, хороша стерва! — похвалил один из сидящих, а другой, с повадками педераста, похотливо прогнусавил:
— Да ты одёжку-то скинь с неё, кхе-кхе. Че там она под плащиком прячет?
— Во-во, пущай раздевается, — промычал Бугор и повернулся к женщине у плиты. — Нюра, банька ещё не дошла? А то нам скоро в сауну с телками, ха-ха-ха!
— зычно захохотал он, тряся всеми складками на мясистой харе.
Меня передёрнуло от отвращения, я сделала шаг назад, но упёрлась в Бена, который снимал с себя плащ, и остановилась.
— Ты что, не слыхала, сучка? — процедил он. — Снимай плащ, тебе говорят.
Крест уже разделся, подошёл к столу, наткнул на вилку грибочек, сунул его в рот и выжидающе поглядывал на меня. Первый раз в жизни я пожалела о том, что ничего не ношу под блузкой. Если эти свиньи увидят мою почти не прикрытую грудь, они забудут и о бане, и о деньгах в сумке, которую Крест бережно поставил в угол под вешалкой, и вообще обо всем. Они накинутся на меня всей толпой, эти гадливые уркаганы, и разорвут на мелкие части. А мне, пока я не удостоверилась, что Ольга находится здесь, нельзя было показывать свою прыть.
Поэтому, сделав испуганное лицо, я пролепетала:
— Что вам нужно? Отпустите меня… Я ведь привезла деньги!
Вылупив свои поросячьи глазки, Бугор изумлённо проговорил:
— Я не понял, тебе кто слово давал? Тебе сказали раздеваться, а не блеять. Правильно я грю, Кошар? Похотливый мужичонка заискивающе закивал:
— Как есть, Бугор, слово в слово. Та поприветливее была вроде…
— Была да сплыла, — хихикнул другой, запихивая в рот кусок сала. — Плохо, что не такая красивая была. Бен, ты чего там стоишь, думаешь, она убежит? Не бойсь, никуда уже не денется. Садись, кореш, похавай, чем бог послал.
Бен посмотрел на Креста, тот что-то сказал ему взглядом, и он остался стоять рядом со мной. Крест поднял стопку водки, опрокинул в себя, крякнул и повернулся к жирному.
— Короче, Бугор, мы своё дело сделали. Девок привезли, бабки в сумке лежат, туда никто не заглядывал, как и договаривались. Давай нашу долю, и мы отвалим.
В комнате повисла недобрая тишина. Двое «шестёрок» за столом уставились на Бугра, а тот, не мигая, смотрел на Креста, которому сразу стало здесь как-то неуютно. Он даже глаза опустил, зашарил нервными пальцами по краю стола, и было видно, что он страшно боится жирного. Так продолжалось несколько мгновений.
Затем Бугор поморгал сразу протрезвевшими глазками, нахмурился и покачал головой:
— Нехорошо ты говоришь со мной, Крест. Ты не прав. А я гнилых базаров не люблю, понял?
— Да ладно, Бугор, кончай, — попытался свести все к шутке Бен. — Мы же договаривались, в натуре…
— Заткнись, шавка, — рявкнул жирный, багровея. — Кого ты мне привёл, урла поганая?! Он же фраер! Ты что, не видишь?!
Бен поднял глаза на бледного Креста, словно впервые увидел, и прищурился, рассматривая. Потом неопределённо пожал плечами и пояснил:
— Никакой он не фраер, просто хорошо одеваться любит…
— Да?! — Бугор ударил кулаком по столу, пара бутылок с грохотом упала.
— А базары гнилые тоже любит? Пришью убогого и в огороде закопаю!
«Шестёрки» одобрительно закивали. Бен тоже побледнел, и теперь они стояли с Крестом, как испуганные дети, и что-то бормотали, шевеля губами. Про меня, как видно, напрочь забыли, и я отодвинулась ближе к двери.
— Сосунки, зелень недоношенная, козлы! — продолжал бушевать меж тем разъярённый Бугор. — Долю им подавай! Вот вам доля, видали?! — и он свернул такую смачную фигу, что у Алексея наверняка потекли бы слюнки от зависти, окажись он сейчас здесь. — Не заработали ещё, пижоны! Ишь, че удумали: пару раз в город смотались — и уже долю требуют! Фраера городские, понимаешь! Киношек насмотрелись, книжек начитались и думаете, ворами стали?! Сопли вы ещё, а не воры, мать вашу так! На зоне парашу хлебали, петухами служили, а здесь в авторитеты лезете? Гниды вонючие…
Он вдруг угомонился, так же резко, как начал, разжал кулаки, краснота стала сходить с лица, а глаза подобрели. Один из холуёв тут же плеснул ему водки, пододвинул огурчики, и тот залпом выпил. Всем стало ясно, что гроза миновала.
— О чем, мля, мы тут говорили? — проворчал он почти добродушно и потрепал «шестёрку» за холку. — У, ласковая моя…
— Да вот, малыши долю требуют, — проворковал «ласковая», приторно ухмыляясь.
Жирный тяжело засопел и полез толстыми короткими пальцами в тарелку с селёдкой. Сунув кусок в рот и облизнув пальцы, спросил:
— А в сумке чего принесли?
Крест, ещё не до конца оклемавшийся от прошедшего над ним урагана, все ещё бледный, хрипло выдавил:
— Бабки, наверное… Ты ж сам сказал: «молнию» не распарывать и не заглядывать. Вот мы и не смотрели.
— Точно? — усмехнулся тот и погрозил ему пальцем. — Ой, гляди у меня, Крест. Не дай бог что не так — хана тебе.
— Зуб даю, Бугор! — Бен торопливо щёлкнул ногтем по зубам. — Даже не дотрагивались до сумочки! Вон у бабы спроси, если хочешь…
Жирный перевёл взгляд на меня. Глазки у него хоть и были поросячьи, но очень хитрые и проницательные. Ощупав каждый миллиметр моего лица, он остановился на губах и строго спросил:
— Лазили они в сумку? Правду говори, сука, а то не доживёшь до утра.
— Нет, не лазили, — робко ответила я, чтобы не злить их раньше времени.
— Я сама все время сумку держала. И потом, там «молния» зашита.
— Ишь ты, разговаривает, — хмыкнул он, и «шестёрки» захихикали. — Ну-ка, дай сюда сумочку.
Бугор протянул через стол испещрённую наколками толстую волосатую руку, размером с совковую лопату, и повернул её вверх ладонью, словно сумка должна была свалиться сверху. Я продолжала стоять, не зная, к кому он обратился.
Остальные тоже напряжённо застыли, глядя почему-то на меня.
— Ты че, не понял? — жирный вдавил тяжёлый взгляд в Креста. — Буреешь, сопляк?
Тот сразу кинулся к порогу, схватил с пола сумку, подбежал к столу и аккуратно опустил её на подставленную ладонь. Подбросив сумку пару раз, урка довольно глянул на меня и ухмыльнулся:
— Мелкими, что ли?
— Всякими, — кивнула я, чувствуя, как внутри зашевелился страх. — Десятки, двадцатки, полтинники и сотенные — какие нашли.
— Это хорошо.
Притянув к себе сумку, он положил её на стол рядом с собой, придавил ладонью с растопыренными пальцами и рявкнул:
— Тридцать пять на два — сколько будет?
— Семьдесят тысяч! — мгновенно подсчитал суетливый Кошар.
— Разделить, дура!
— А-а… — тот задумался.
— Семнадцать с половиной будет, — хмуро подсказал Крест, который, судя по взгляду исподлобья, уже ненавидел Бугра.
Тот расплылся в счастливой улыбке, придвинул к себе сумку, смахнув на пол тарелку, взял нож и начал распарывать нитки на «молнии». Я похолодела и вжалась в одежду на вешалке. Но меня все равно было видно.
Тут на крыльце раздался быстрый топот каблуков, все вскинули головы и уставились на дверь. Она со скрипом распахнулась, и в комнату стремительно вошла незнакомая, очень хорошо, со вкусом одетая девушка. Судя по луноподобному лицу с раскосыми глазами, она была казашкой. Или якуткой, что для меня в тот момент не имело никакой принципиальной разницы. Главное, что она появилась здесь и, похоже, никого из присутствующих не боялась. На ней был обтягивающий тонкую фигуру белый плащ, вокруг шеи наброшен чёрный шёлковый шарф, на плече болталась маленькая чёрная сумочка с золотыми пряжками. Не замечая меня, она сразу прошла к столу, подвинула табуретку, села, налила себе водки и выпила под одобрительное молчание пахана. Потом жадно схватила солёный помидорчик и целиком засунула его в рот.
— Ну что, дядя Коля, — жуя, — я не опоздала? спросила она, деловито — Да нет, Зулия. — Бугор почему-то смутился и начал тихонько отодвигать сумку с деньгами в сторонку. — Ты как раз вовремя. Товар только что доставили.
А я думал, ты завтра приедешь.
— А то я тебя не знаю, — хищно усмехнулась она. Небось уже бабки мои пересчитывать собрался?
— Что ты, что ты! — замахал он руками. — И в мыслях не было. Вот твой товар, чистенький лежит, — он похлопал по сумке. — Даже не заглядывали — все по уговору. Мы люди слова, ты знаешь.
— Что, и это все?! — она изумлённо уставилась на сумку.
— Вторая половина за твоей спиной, — с готовностью пояснил Бугор и кивнул в мою сторону.
Казашка резко обернулась. Её чёрные глазищи прожгли меня до самой селезёнки — так она на меня посмотрела. Все было в её глазах: и презрение, и ненависть, и боль, и отчаяние, и откровенная враждебность — все смешалось в одном луче, направленном на меня, одинокую, брошенную всеми беззащитную девушку, не имеющую понятия, чем она заслужила такую немилость. Первым моим желанием было спросить, какого, собственно, лешего эта грубая и вульгарная Зулия здесь делает и какого дьявола так на меня пялится. Но потом я решила не торопить события и отвела взгляд. Тем более что она была не очень красивой, эта якутка. Если не сказать, что просто некрасивой. А уж если совсем честно, то она была самой настоящей каргой.
— Так это она? — процедила Зулия с презрительной усмешкой.
— Она, она, — подобострастно закивали «шестёрки», — кому ж ещё здесь быть. Все как было условленно: баба и бабки, хи-хи!
— И её мы тоже пальцем не тронули. Даже плащик с неё не сняли, как видишь.
Зулия отвернулась от меня и своим резким голосом скомандовала:
— Давай сюда сумку.
Кошар живенько вскочил, подхватил злосчастную сумку, обежал стол и поставил её перед странной девушкой, предварительно очистив место на скатерти.
И тут же вернулся на место. Зулия осмотрела «молнию», потрогала немного надорванные в одном месте нитки, покачала головой, потом зачем-то глянула на меня, сузив свои и без того узковатые глаза, взяла со стола нож и принялась распарывать. «Шестёрка» вытянул шею через её плечо и застыл в нетерпении с горящими от жадности глазами.
— Пшел отсюда! — шикнула она.
Он тут же отбежал и сел на место. Зулия повернулась на табуретке, сев лицом ко мне, положила сумку на колени, чтобы никто не видел, что там, открыла «молнию» и заглянула внутрь. Все напряжённо смотрели на неё и ждали результатов. Я же молила бога, чтобы эта стерва не набросилась на меня сразу же, как только поймёт, что её надули, и не начала портить мне внешность своими длинными, ярко накрашенными ногтями.
Девушка запустила в сумку руку и начала перебирать там бумажные пачки, разглядывая положенные сверху настоящие купюры. Потом взяла одну пачку, пролистнула её, и я увидела, как быстрая тень пробежала по её лицу, как потемнели глаза, напряглись тонкие губы и едва заметно дрогнули руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60