Окончательно запутавшийся Джафар пожал плечами и констатировал:
— Я же говорю, чудной ты… Рабыня провинилась, а ты ее не наказываешь…
— Моя рабыня, — пояснил Дмитрий. — Хочу — наказываю, хочу — нет. Хватит говорить, играть будешь?
— Играть? — оживился Джафар. — Конечно буду.
— Неси доску.
— Здесь? — удивился Джафар. — Зачем? Пошли в кибитку. Айрана попьем, а захочешь — вина налью. — Торговец облизнулся. — И сам выпью.
— Не хочу в кибитку. Не хочу вина, — отказался Дмитрий. — Здесь играть будем.
— Здесь так здесь, — пожал плечами торговец. — Сейчас принесу доску. И кошму — не сидеть же на земле.
— Холодной воды принеси и тряпку какую-нибудь, — сказал Дмитрий.
— Зачем? — удивился Джафар.
— Ей на синяк приложить, — Дмитрий кивнул на девочку.
— И так заживет…
— Принеси.
Джафар издал невразумительное негодующее восклицание и, переваливаясь, удалился.
Дмитрий вновь опустился на землю возле девочки. Она так и продолжала сидеть на корточках, вжав лицо в колени.
Конечно, Джафар согласился приглядывать за девчонкой не за ее красивые глаза: Дмитрий заплатил, причем дорого: в волчьей шкуре, служившей Мансуру постелью, он обнаружил потайной карман, а в нем заначку — с десяток золотых перстней, украшенных довольно крупными самоцветами.
Джафар очень удивился, когда Дмитрий появился у него с девчонкой и со своим предложением. Но сразу согласился, едва увидев аванс — два перстня из “наследства”. Дмитрий пообещал торговцу, что тот получит в двадцать раз больше, если возьмет девчонку и сохранит ее для него. И поставил условия: девчонку не шпынять, в работу не впрягать, хорошо кормить. Ну и следить, чтобы не удрала.
Джафар, громко сетуя о гибели ун-баши, — ах, какой хороший человек был, пусть неверный, но хороший! — быстренько припрятал перстни. И выжидательно взглянул на Дмитрия: еще что-нибудь? А тот увидел в кибитке шахматную доску с резными деревянными фигурками. И показал на нее.
— Эту не продам, — сказал торговец. — Моя. Возьми другую.
— Сыграем? — предложил Дмитрий.
— Ты играешь в шатрандж, Гуль? — удивился Джафар.
— Да.
Шахматную доску в лагере ему приходилось видеть частенько. Шахматы здесь были вторым из любимых способов проведения досуга после игры в кости. Наблюдая за игрой, Дмитрий быстро уяснил разницу в правилах: ферзь ходит только на соседнее по диагонали поле, слон прыгает на третье поле и может перескакивать через фигуру, стоящую на пути. Остальные фигуры — как обычно. Мат, пат — проигрыш. И если отдать все фигуры, даже если твоя позиция сильнее, то тебе все равно амба. Кроме того, игра начиналась не с исходного порядка фигур, а с готовой дебютной позиции. Позиций — табий — он насчитал десятка полтора, но их могло быть и намного больше. Он запомнил с пяток начальных позиций и разыгрывал их сам с собой в уме: и отвлекает от лишних мыслей, и полезно.
В первый раз он, к немалому удовольствию торговца, проиграл две партии, но третью, последнюю, выиграл. Кривой играл неплохо — крепкий средний уровень; однако уровень Дмитрия был существенно выше — все-таки его учителем был гроссмейстер. Джафар так и остался в неведении, что Дмитрий просто-напросто сдал ему две игры. Да и выиграть постарался, растянув игру подольше, создав впечатление упорной борьбы и трудно доставшейся победы.
Джафар был несказанно удивлен — он рассчитывал на легкий выигрыш, а напоролся на “упорное сопротивление”. И сам предложил Дмитрию продолжать совместную игру. Что и требовалось: шахматисты, в каком бы времени ни жили, всегда представляют эдакое сообщество со своей сумасшедшинкой, а постоянный партнер — уже наполовину родственник; хороший приятель — уж точно.
Дмитрий не знал, какие цели преследует кривой маркитант, но своей он добился: немного чисто человеческих гарантий для девчонки. Плюс обещанная плата. Теперь можно быть за нее спокойным. Он не думал, что Джафар станет за его спиной вытворять что-нибудь с девчонкой, однако на всякий случай решил вывести отношения с ним за грань простого договора. Оставляя у него девочку, Дмитрий сказал, что его десяток по-прежнему будет покупать снедь только у Джафара, чем окончательно завоевал расположение кривого маркитанта.
Джафар наконец-то появился из-за кибитки, неся на вытянутых руках шахматную доску. Следом семенила женщина с лицом, закрытым платком — лишь глаза поблескивали над краем. Дмитрий видел ее и раньше, но в подробности, кто она такая — жена маркитанта, а может, просто рабыня-наложница, — не вдавался. Он даже возраста ее не знал, поскольку ни разу не видел лица — только узкую щель между покрывалом на голове и платком, закрывающим лицо женщины.
Она несла два небольших кувшина и толстый, свернутый в рулон, войлок под мышкой. Когда Джафар остановился, женщина присела, поставила на землю кувшины и быстро раскатала войлочную подстилку. В подстилке оказались две деревянные чашки и подушка в виде валика. Женщина поставила их возле медного длинногорлого кумгана; второй был поменьше, глиняный, заткнутый куском белой тряпицы.
Джафар неторопливо опустился на кошму. Женщина подсунула ему под локоть подушку, налила из кумгана в чашки белого айрана и быстро ушла.
— Вот, — Джафар ткнул пальцем в кувшин с тряпочкой в горлышке. — Холодная вода и тряпка, как просил. А я пока фигуры расставлю.
Дмитрий выдернул тряпицу и смочил холодной водой.
— Эй, покупка, — позвал он девочку по-русски.
— Па-куп-ка… — повторил за его спиной торговец. — Ты решил ей дать такое имя? Что это значит на твоем языке?
— Что я ее купил, — ответил Дмитрий.
— Хорошо, — невесть с чем согласился Джафар.
Дмитрий отжал тряпицу и повернулся к девчонке. Та все еще не сменила позы. Тогда он положил ей большой палец на лоб и осторожно приподнял голову. Она смотрела на него сухими глазами обреченного на неволю животного. Он приложил тряпку к синяку, поднял ее руку и положил сверху на примочку.
— Держи так.
Поняла она его или нет, но тряпку на глазу придержала, по-прежнему глядя на него по-птичьи блестящим черным глазом.
— Молодец, — похвалил он.
— И чего ты с ней возишься? — пробурчал недовольный его медлительностью Джафар. — Была б красавица… Красивее девки купить не мог, а? Ты ж за нее и медного гроша не выручишь! Норов, как у ослицы, и зубы волчонка. Хочешь, покажу, какую отметину она мне оставила.
— Не надо, — отказался Дмитрий. — Я не продам ее, — добавил он, усаживаясь за доску напротив торговца. — Мне она нужна.
— Нужна? — изумился Джафар.
— Слушай, Джафар, — сказал Дмитрий, не обращая внимания на изумление торговца. — Сегодня пир вечером…
— Ага, — согласился торговец, потирая руки. — Начнется.
— Девчонку в кибитке спрячь.
— А что, дождь собирается? — Джафар прищурился на небо. — Да нет вроде…
— Спрячь.
— А… — на толстом лице Джафара появилось понимание. — Ты хотел ее в палатку взять, а я ей глаз подбил. Ну так для этого дела глаза не очень-то нужны, — торговец захихикал.
— Если ее кто тронет, — продолжал Дмитрий, пропустив мимо ушей смешки маркитанта, — я того убью.
Он произнес это спокойно, даже безразлично. Джафар подавился смехом.
— Убьешь за такую рабыню? — спросил он, словно не веря своим ушам. — За эту…
— Убью, — спокойно подтвердил Дмитрий. Джафар поднял с доски деревянного слона и растерянно покрутил его.
— Чудно… — произнес торговец с непонятной интонацией в голосе. — Клянусь Аллахом… — Он бросил на Дмитрия быстрый взгляд. — Я ей сегодня оплеуху закатил, синяк поставил…
— Она виновата… — отозвался Дмитрий. Джафар усмехнулся и подергал себя за бороду.
— Ну, чудно… — повторил он и спросил: — Она тебе дочь родная, что ли? Третий день лишь минул, как ты ее купил. Говорить не может, только глазищами зыркает своими дикими. Была б красавицей… — Торговец развел руками: ничего, мол, не понимаю.
Дмитрий промолчал. Джафар всплеснул рукавами халата, не унимаясь.
— Может, она дочь правителя, а? Или… — единственный зрячий глаз торговца заговорщически блеснул.
— Нет, — спокойно ответил Дмитрий. — Простая девка. Я знаю.
Джафар поковырял мизинцем в ухе и снова усмехнулся.
— Чудно…
Они стали играть. На этот раз Дмитрию было легко проигрывать: все мысли занимала девочка. Он чувствовал на себе ее взгляд. Она вновь смочила тряпку водой и приложила к глазу.
Он думал, что для начала она должна смириться с неволей, а затем понять, что это совсем не неволя. Что он не собирается делать из нее рабыню.
“А что же я тогда из нее сделаю? — усмехнулся он, зевая слона. — Пожалуй, я все-таки сглупил. И крупно. На самом-то деле она, в моих обстоятельствах, — пятое колесо в телеге. Но раз уж сделал это, то менять ничего не буду”.
* * *
Пир начался задолго до наступления темноты и грозил затянуться на всю ночь.
Спиртного Дмитрий никогда не любил. Точнее, терпеть не мог потреблять его в неумеренных количествах. Дома у него был бар, но бутылка текилы, купленная по случаю для пробы незнакомого экзотического пойла, пылилась на полке бара третий год. Уровень жидкости в ней постепенно уменьшался, но за год бутылка так и не опустела. Впрочем, то было раньше…
Он мог выпить много и не охмелеть — габариты позволяли; он и пил много, даже слишком, когда выпадал такой случай, — пил затем, чтобы провалиться в черное беспамятство. Редкие ночи, когда не приходил повторяющийся сон.
Но сегодня ни вино, ни арак на него не действовали. Он мыслил с холодной четкостью автомата, не обращая внимания на шум и гам, творящийся вокруг, и только удивлялся ясности, с которой работал мозг. Есть время разбрасывать камни, а есть — собирать. Вот и настало время собрать себя в одну кучу и суммировать наконец-то, что и как получается.
Интуиция не подвела. Встреча с Тамерланом, которой он так ждал, состоялась. А ее результаты — сплошной туман, кроме одного-единственного момента. Тимур пожелал узнать у него самолично, кто он и откуда, — и это по-настоящему важно.
Что это? Простое любопытство — или же Тамерлан не выпускает его из поля зрения? Та же интуиция намекает, что любопытством дело не ограничивается. Но вдруг он выдает желаемое за действительное?
* * *
— Не бойся, — сказал Тимур, глядя в согнутую жирную спину, обтянутую засаленным халатом. — Ответь, откуда знаешь о десятнике и о том, к кому он был приставлен?
Кривой Джафар уже слегка оправился от ужаса, когда он заметил, что в зеленых глазах эмира зажегся холодный огонь ярости. Он чуть не обмочился со страху, заранее оплакивая свою участь А ведь задумывая предложить свои услуги эмиру, не гнева ждал, но награды.
Толстый торговец пришел к шатру эмира и заявил, будто принес важные сведения. Тимур постоянно высылал вперед разведчиков, чтобы добывали сведения о противнике. Те уходили и под видом бродяг, и под видом торговцев, бегущих от следующего по пятам Тамерланова войска. Джафара приняли за шпиона, который вернулся с важным донесением.
Слушая коленопреклоненного, пыхтящего от страха толстяка, Тимур сначала вообще не понял, о чем сбивчиво толкует кривой маркитант. А тот предлагал свои услуги в качестве осведомителя — вместо некоего погибшего десятника, приставленного к иноземцу, который сам стал ун-баши; он-де, Кривой Джафар, сумел завязать с чужестранцем дружбу, да такую, что иноземец отдал ему на попечение свою рабыню-девку, из-за которой зарезал двоих — одного в крепости, другого на глазах у самого эмира два дня назад…
Тимур действительно ждал разведчика со сведениями о противнике, и потому пыхтение толстяка поначалу вызвало у него только гнев. Он уже собирался вызвать стражу, чтобы Кривого вытолкали взашей и высекли палками по пяткам, дабы впредь не смел попусту отнимать у эмира времени. Но пыхтевший скороговоркой толстяк успел, на свое счастье, выпалить о недавнем поединке, и Тимуров гнев оказался в плену любопытства: еще свеж был в памяти бой перед его шатром.
— Ун-баши Мансур сам сказал, — шумно отдуваясь, ответил Джафар и добавил: — Пьян был, зашел поболтать — вот и выболтал… Я ведь и камень разговорить могу, клянусь милосердием Всемогущего… — Он прижал толстые руки к груди и выпучился: мол, честнее меня никого не найдешь.
Джафар кривил душой, говоря, что покойник ун-баши сам ему все выболтал. Мансур хоть и любил винцо, но был крепок на голову и пьянел мало. Маркитант проведал обо всем лишь благодаря случаю. Зуб у Мансура разболелся, он и лечил его перебродившим соком виноградной лозы. Пил и пил, чтобы боль унять, — говорил, помогает. Пришел он к Джафару уже под изрядным хмельком и опять вина потребовал — больной зуб никак не желал успокаиваться. Выпил чашу, вторую, третью — и вдруг повалился на бок и заснул. И стал говорить во сне, будто рассуждал сам с собой: вот, я слежу за Гулем, как сотник велел, как эмир велел, а чужак мне по нутру. Хороший воин, таких поискать надо. Зачем следить, не понимаю… Ну, странный он человек — так что с того?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48