Считай сам — волнение в три балла, что было в тот день, это волна в полтора-два метра. Причем волна довольно пологая, так как дно ровное, но длинная. Крейсер, соответственно, качало минимум метра на два вверх-вниз относительно носа и кормы. Плюс небольшая боковая качка. И вот, в какую-то секунду один из боковых килей задевает нос всплывающей лодки. Подлодка, конечно, тоже имеет большие массу и инерцию, но полностью погружена в воду и на нее во всей мере действует сила старика Архимеда. Так как оба объекта имеют какую-то скорость и идут не перпендикулярными курсами, касание занимает секунду-две и особого влияния на растянутую продольную качку крейсера не оказывает. Ну, максимум, изменит амплитуду на несколько сантиметров. Что никто не заметит... Касание — это и есть то самое первое акустическое явление, которое выдают за взрыв двигателя торпеды в аппарате. Лодка, разумеется, отбивается от крейсера вниз, как мячик, и впиливается в дно. Вот тебе второе акустическое явление, гораздо более сильное, чем первое, и более продолжительное... Когда тринадцать тысяч тонн железа на скорости пять-семь километров в час влетает в твердое препятствие, коим является скальный грунт, звук будет очень сильным, эквивалентным мощному взрыву. Ведь что меряют сейсмологи? — Александр Николаевич сделал глоток и посмаковал винцо. — Они меряют силу сотрясения и считают ее по шкале Рихтера. А сила — штука довольно абстрактная. Многое зависит от объектов приложения и вызывающих взаимодействие причин. Можно столкнуть два объекта, взорвать некий заряд, произвести комплексное воздействие, шарахнуть низкочастотным импульсом. Да много еще чего... На большом расстоянии причины силовых взаимодействий не всегда точно определяются. Это как землетрясение и подземный атомный взрыв. Картины весьма похожи. В свое время нам янкесы несколько раз делали предупреждения о недопустимости нарушения моратория на подземные ядерные испытания, путая их с реально происходившими в Средней Азии землетрясениями. Как, кстати, и наши неоднократно ошибались... Так что ссылки на сейсмологов, которые типа точно зафиксировали некие подводные взрывы, должны оцениваться критически. Они зафиксировали события, могущие быть взрывами. Но не обязательно были таковыми.
— А гидроакустики на самом крейсере? Они-то должны были слышать удар и скрежет...
— Это в том случае, если аппаратура была включена, исправно работала и кто-то был на посту, а не болтался в это время в кубрике у приятелей... Основной корабль ордера прикрывают со всех сторон другие корабли и лодки, так что на самом флагмане частенько на всё забивают и царит примитивный бардак. Если же в этот день на «Молотобойцеве» было командование флота, о чем проскакивала информация, то большинство экипажа было занято не исполнением прямых обязанностей, а хозяйственными работами. Подметали коридоры, следили за заправкой коечек, драили гальюны... У нас же адмиралы и прочая штабная сволочь в основном придирается не к боевой службе, а к понятным им мелочам. Служба для них заключается во внешнем виде матроса, чистоте палубы и соответствии количества продуктов в котле утвержденным нормам. Это, конечно, немаловажно, но к выполнению боевой задачи отношение имеет опосредованное, — Рыбаков-старший сделал еще глоток.
— Ты так сопьешься, если каждую бутылку дегустировать будешь, — вскользь отметил не всегда почтительный сын.
— Не боись, — доктор химических наук отставил стакан. — Я не веселья ради, а эксперимента для... Итак, продолжим. Днища больших кораблей, что участвовали в маневрах, никто не проверял...
— Но говорили же...
— Мало ли, что говорили! — Александр Николаевич прервал отпрыска. — Водолазные команды были стянуты к месту аварии, «Молотобойцевым» никто не занимался. Он вообще ушел неизвестно куда. Рядом со спасателями «Петр Великий» торчал... Про «Молотобойцева» вообще начали вспоминать только недели через две. Как, кстати, и про большой противолодочник «Адмирал Пастухович». В принципе, тоже возможный виновник столкновения. Масса позволяет... Но во всей этой истории технические нюансы — не главное. Основное — моральные. Когда комфлота, допустившего подобную катастрофу, вместо камеры отправляют сенатором в Совет Федерации, начштаба того же флота не засовывают в лагерь, а назначают помощником представителя Президента, это говорит о том, что в стране полный развал. Глава государства настолько слаб, что не может наказать явных виновников трагедии и не способен добиться честного расследования.
— Думаешь, он знает правду?
— Чёрт его разберет, — Рыбаков-старший погрустнел. — Может — знает, может — нет... ГРУ и ФСБ должны были, конечно, ему доложить. Но дошли ли доклады непосредственно до Президента, не стопорнули ли их на уровне референтов, выгодно ли начальникам этих ведомств ссориться с генпрокурором — мы не знаем. На том уровне политики, где вращаются министры и президенты, значение имеет выгода взаимоотношений, а не честность. И уж тем более — не жизни единиц электората. В статистическом плане сто восемнадцать погибших моряков или несколько тысяч убитых в Чечне и членов их семей никакого влияния ни на что не оказывают и на результатах выборов не сказываются.
— Печально.
— Конечно, печально, — согласился доктор наук. — Однако сие есть объективная реальность...
— А ты с флотскими много общался? — поинтересовался Денис.
— Достаточно.
— Химоружие им делал?
— Не совсем, — Александр Николаевич улыбнулся. — С топливом для одной хитрой ракеты возились. Сейчас уже можно рассказать... В общем, где-то в семидесятых годах какой-то «светлой голове» то ли в Политбюро, то ли в Генштабе пришла идейка о заброске наших диверсантов на территорию Штатов путем помещения их внутрь ракетной боеголовки.
— Это как?! — удивился Рыбаков-младший.
— О-о, эта история достойна целого романа! — бывший химик окончательно развеселился. — Если коротко, то диверсанта вознамерились затолкать в ракету и пальнуть ею с подлодки. Такой мини-Гагарин... В конце траектории, уже над территорией противника, боеголовка должна была раскрыться и наш храбрец из нее выпадал.
— На парашюте, что ли?
— Бери выше! Не на парашюте, а на складном дельтаплане! И скрытно подлетал бы к объекту диверсии... Здравое зерно в этом безумии было, однако небольшое. Проще было бы просто ракетой шарахнуть, раз уж выпускалась. Но задачу поставили однозначную — запустить человека... При этом никто не думал о том, что неподалеку от места высадки диверсанта хлопнутся обломки ракеты с клеймом «Сделано в СССР», что запуск засекут, что после такого полета пилот вряд ли будет способен на самостоятельные действия и прочее. Приказ отдали — и вперед. Вот мы и ухлопали год на разработку топлива, которое вело бы ракету мягко, не превышая безопасного для человека ускорения.
— И как, были настоящие полеты?
— Были. Правда, до пальбы из подводного положения не дошло, стреляли на полигоне... В целом, эксперименты закончились успешно. Куклы выпадали из боеголовок точно в назначенное время, да и нагрузки были приемлимыми. Но подвели смежники. Складной дельтаплан так и не сделали. А когда мы решили перейти ко второй фазе и попробовать пульнуть живым человечком с парашютом, программу прикрыли. По слухам, тот орел, что ее придумал, оказался психом. Его вроде с коллегии минобороны сразу в дурдом отправили, когда он выступил с очередным гениальным планом сделать бомбу, которая взрывается три раза подряд...
* * *
— Аркаша! — Вазелиныч пихнул Глюка локтем в бок. — Вон он, этот Подмышкин! С каким-то штрихом базарит!
Клюгенштейн отвлекся от управления своей золотистой «Acura MDX», которую он пытался впихнуть между троллейбусом и груженым песком огромным самосвалом, невесть как оказавшимся в центре города, и повернул голову направо.
— Где?
— Да вон же, вон! — молодой браток начал тыкать пальцем в двух субъектов, о чем-то беседующих в тени Ростральной колонны.
Аркадий оглядел парочку.
Коротышка в обтягивающем его тельце, как презерватив, белом кожаном плаще что-то втолковывал унылому молодому мужчине, лицо которого выражало явную скуку. Недомерок подпрыгивал на месте, размахивал руками и указывал своему визави на бастионы Петропавловской крепости.
Рядом с парочкой застыли два «мерседеса»: ярко-красный Е-класса, с украшенной надписью «320 4-matic» крышкой багажника, и черный S-класс, за рулем которого сидел мрачный водитель.
— Хм-м, — Клюгенштейн прищурился. — Подмышкин, насколько я понимаю, в белом. И не жарко же ему...
— Ага! А как ты догадался?
— Просто второй штрих — Андрюша Лиходей, генеральный директор «Питер-Энерго», — Глюк вернулся к прерванному занятию и смог-таки протиснуться в образовавшийся просвет между машинами. — Были у нас связанные с ним дела, так что в харьку я его знаю... Интере-есно, блин.
— Что интересно? — не понял Молодцов.
— То, что Подмышкину нужно от Лиходея. Хотя, если по твоим словам судить, Никодимушка — дерьмецо изрядное. Так что они друг друга стоят...
* * *
Андрей Никифорович Лиходей до момента своего прихода в «Питер-Энерго» успел много чем поуправлять, много что развалить и нарубить изрядно капусты, когда в течение полутора лет возглавлял Комитет по управлению городским имуществом.
Закончив матмех тогда еще Лениградского Университета, Лиходей чуть больше года поработал по специальности в научно-производственном объединении «Электричество и автоматика», дабы обозначить требуемую в те времена для нормального карьерного роста «веху трудовой деятельности». Там он, в основном, драл глотку на партийных и профсоюзных собраниях, но и о себе любимом не забыл — зарегистрировал при родном предприятии «молодежный кооперативный центр», перетащил туда половину основных фондов НПО и тихо слинял из КПСС, когда членство в ней вышло из моды.
Первая фирма Лиходея просуществовала недолго.
И всё оттого, что организационные способности математика Андрюши оказались даже ниже уровня барыги из Закавказья, управляющего тремя овощными ларьками где-нибудь на Сытном рынке. Лиходей набрал совершенно непрофессиональный штат сотрудников, самолично расписал дебильнейший план работы, основанный на принципах математической, а не житейской логики, вложил оборотные средства в акции финансовых пирамид и благополучно похоронил кооперативный центр под обломками госпрограммы по либерализации цен.
Потом были вторая, третья и четвертая фирмы, сгинувшие так же бесславно, как и первая.
Через год после отправки в самостоятельное плавание по бурным волнам российской коммерции голодный и скрывающийся от обозленных кредиторов Лиходей был найден своим бывшим куратором из идеологического управления КГБ, которому студент Андрюша постукивал еще в Университете, и приглашен на встречу, в корне изменившую жизнь экс-математика.
На переговорах в маленьком кафе на окраине города Андрею Никифоровичу было сделано предложение, от которого он не смог отказаться. В обмен на его согласие баллотироваться в совет народных депутатов одного из районов Санкт-Петербурга и в дальнейшем исполнять все поручения своих благодетелей, Лиходею прощались долги, а его кредиторам возмещались убытки.
Затравленный бизнесмен-неудачник с восторгом затряс головой, не глядя подписал какие-то бумаги и уже через две недели, отъевшийся, гладко выбритый и в хорошем темно-синем костюме, выступал на предвыборном митинге во Дворце культуры имени Ленсовета.
Как благодетели и обещали, в депутаты он прошел.
И даже возглавил постоянную комиссию по вопросам предпринимательской деятельности, служившей стоявшим за его спиной коммерсантам ширмой для разборок с конкурентами и неплохим рычагом давления на муниципальные власти в вопросах распределения собственности. На госслужбе неумение Лиходея организовать даже субботник по уборке подведомственной территории в глаза не бросалось. В бюрократическом аппарате половина таких же бездарей и восхождение Андрея Никифоровича по карьерной лестнице ничуть не притормаживалось.
Отбарабанив депутатом, он затем три года поработал в должности начальника районного КУГИ, приложил лапку к разработке довольно бессмысленного документа со звучным названием «Концепция управления недвижимостью», пару лет повозглавлял администрацию Петродворцово-Павловского района, после чего тот стал самым бедным из всех питерских районов и городскому правительству пришлось принимать экстренные меры к исправлению ситуации, и, наконец, пошел на повышение — заместителем самого известного после «Рыжего Прихватизатора» питерского ворюги Михаила Муркевича.
Звездный час для Лиходея наступил в тот момент, когда его шефа случайно пристрелили на углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта. Муркевича хотели просто попугать, но водитель неудачно дернул машину и прошившие крышу служебной «вольво-940» пули поставили жирную точку в короткой и далеко не праведной жизни председателя городского КУГИ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— А гидроакустики на самом крейсере? Они-то должны были слышать удар и скрежет...
— Это в том случае, если аппаратура была включена, исправно работала и кто-то был на посту, а не болтался в это время в кубрике у приятелей... Основной корабль ордера прикрывают со всех сторон другие корабли и лодки, так что на самом флагмане частенько на всё забивают и царит примитивный бардак. Если же в этот день на «Молотобойцеве» было командование флота, о чем проскакивала информация, то большинство экипажа было занято не исполнением прямых обязанностей, а хозяйственными работами. Подметали коридоры, следили за заправкой коечек, драили гальюны... У нас же адмиралы и прочая штабная сволочь в основном придирается не к боевой службе, а к понятным им мелочам. Служба для них заключается во внешнем виде матроса, чистоте палубы и соответствии количества продуктов в котле утвержденным нормам. Это, конечно, немаловажно, но к выполнению боевой задачи отношение имеет опосредованное, — Рыбаков-старший сделал еще глоток.
— Ты так сопьешься, если каждую бутылку дегустировать будешь, — вскользь отметил не всегда почтительный сын.
— Не боись, — доктор химических наук отставил стакан. — Я не веселья ради, а эксперимента для... Итак, продолжим. Днища больших кораблей, что участвовали в маневрах, никто не проверял...
— Но говорили же...
— Мало ли, что говорили! — Александр Николаевич прервал отпрыска. — Водолазные команды были стянуты к месту аварии, «Молотобойцевым» никто не занимался. Он вообще ушел неизвестно куда. Рядом со спасателями «Петр Великий» торчал... Про «Молотобойцева» вообще начали вспоминать только недели через две. Как, кстати, и про большой противолодочник «Адмирал Пастухович». В принципе, тоже возможный виновник столкновения. Масса позволяет... Но во всей этой истории технические нюансы — не главное. Основное — моральные. Когда комфлота, допустившего подобную катастрофу, вместо камеры отправляют сенатором в Совет Федерации, начштаба того же флота не засовывают в лагерь, а назначают помощником представителя Президента, это говорит о том, что в стране полный развал. Глава государства настолько слаб, что не может наказать явных виновников трагедии и не способен добиться честного расследования.
— Думаешь, он знает правду?
— Чёрт его разберет, — Рыбаков-старший погрустнел. — Может — знает, может — нет... ГРУ и ФСБ должны были, конечно, ему доложить. Но дошли ли доклады непосредственно до Президента, не стопорнули ли их на уровне референтов, выгодно ли начальникам этих ведомств ссориться с генпрокурором — мы не знаем. На том уровне политики, где вращаются министры и президенты, значение имеет выгода взаимоотношений, а не честность. И уж тем более — не жизни единиц электората. В статистическом плане сто восемнадцать погибших моряков или несколько тысяч убитых в Чечне и членов их семей никакого влияния ни на что не оказывают и на результатах выборов не сказываются.
— Печально.
— Конечно, печально, — согласился доктор наук. — Однако сие есть объективная реальность...
— А ты с флотскими много общался? — поинтересовался Денис.
— Достаточно.
— Химоружие им делал?
— Не совсем, — Александр Николаевич улыбнулся. — С топливом для одной хитрой ракеты возились. Сейчас уже можно рассказать... В общем, где-то в семидесятых годах какой-то «светлой голове» то ли в Политбюро, то ли в Генштабе пришла идейка о заброске наших диверсантов на территорию Штатов путем помещения их внутрь ракетной боеголовки.
— Это как?! — удивился Рыбаков-младший.
— О-о, эта история достойна целого романа! — бывший химик окончательно развеселился. — Если коротко, то диверсанта вознамерились затолкать в ракету и пальнуть ею с подлодки. Такой мини-Гагарин... В конце траектории, уже над территорией противника, боеголовка должна была раскрыться и наш храбрец из нее выпадал.
— На парашюте, что ли?
— Бери выше! Не на парашюте, а на складном дельтаплане! И скрытно подлетал бы к объекту диверсии... Здравое зерно в этом безумии было, однако небольшое. Проще было бы просто ракетой шарахнуть, раз уж выпускалась. Но задачу поставили однозначную — запустить человека... При этом никто не думал о том, что неподалеку от места высадки диверсанта хлопнутся обломки ракеты с клеймом «Сделано в СССР», что запуск засекут, что после такого полета пилот вряд ли будет способен на самостоятельные действия и прочее. Приказ отдали — и вперед. Вот мы и ухлопали год на разработку топлива, которое вело бы ракету мягко, не превышая безопасного для человека ускорения.
— И как, были настоящие полеты?
— Были. Правда, до пальбы из подводного положения не дошло, стреляли на полигоне... В целом, эксперименты закончились успешно. Куклы выпадали из боеголовок точно в назначенное время, да и нагрузки были приемлимыми. Но подвели смежники. Складной дельтаплан так и не сделали. А когда мы решили перейти ко второй фазе и попробовать пульнуть живым человечком с парашютом, программу прикрыли. По слухам, тот орел, что ее придумал, оказался психом. Его вроде с коллегии минобороны сразу в дурдом отправили, когда он выступил с очередным гениальным планом сделать бомбу, которая взрывается три раза подряд...
* * *
— Аркаша! — Вазелиныч пихнул Глюка локтем в бок. — Вон он, этот Подмышкин! С каким-то штрихом базарит!
Клюгенштейн отвлекся от управления своей золотистой «Acura MDX», которую он пытался впихнуть между троллейбусом и груженым песком огромным самосвалом, невесть как оказавшимся в центре города, и повернул голову направо.
— Где?
— Да вон же, вон! — молодой браток начал тыкать пальцем в двух субъектов, о чем-то беседующих в тени Ростральной колонны.
Аркадий оглядел парочку.
Коротышка в обтягивающем его тельце, как презерватив, белом кожаном плаще что-то втолковывал унылому молодому мужчине, лицо которого выражало явную скуку. Недомерок подпрыгивал на месте, размахивал руками и указывал своему визави на бастионы Петропавловской крепости.
Рядом с парочкой застыли два «мерседеса»: ярко-красный Е-класса, с украшенной надписью «320 4-matic» крышкой багажника, и черный S-класс, за рулем которого сидел мрачный водитель.
— Хм-м, — Клюгенштейн прищурился. — Подмышкин, насколько я понимаю, в белом. И не жарко же ему...
— Ага! А как ты догадался?
— Просто второй штрих — Андрюша Лиходей, генеральный директор «Питер-Энерго», — Глюк вернулся к прерванному занятию и смог-таки протиснуться в образовавшийся просвет между машинами. — Были у нас связанные с ним дела, так что в харьку я его знаю... Интере-есно, блин.
— Что интересно? — не понял Молодцов.
— То, что Подмышкину нужно от Лиходея. Хотя, если по твоим словам судить, Никодимушка — дерьмецо изрядное. Так что они друг друга стоят...
* * *
Андрей Никифорович Лиходей до момента своего прихода в «Питер-Энерго» успел много чем поуправлять, много что развалить и нарубить изрядно капусты, когда в течение полутора лет возглавлял Комитет по управлению городским имуществом.
Закончив матмех тогда еще Лениградского Университета, Лиходей чуть больше года поработал по специальности в научно-производственном объединении «Электричество и автоматика», дабы обозначить требуемую в те времена для нормального карьерного роста «веху трудовой деятельности». Там он, в основном, драл глотку на партийных и профсоюзных собраниях, но и о себе любимом не забыл — зарегистрировал при родном предприятии «молодежный кооперативный центр», перетащил туда половину основных фондов НПО и тихо слинял из КПСС, когда членство в ней вышло из моды.
Первая фирма Лиходея просуществовала недолго.
И всё оттого, что организационные способности математика Андрюши оказались даже ниже уровня барыги из Закавказья, управляющего тремя овощными ларьками где-нибудь на Сытном рынке. Лиходей набрал совершенно непрофессиональный штат сотрудников, самолично расписал дебильнейший план работы, основанный на принципах математической, а не житейской логики, вложил оборотные средства в акции финансовых пирамид и благополучно похоронил кооперативный центр под обломками госпрограммы по либерализации цен.
Потом были вторая, третья и четвертая фирмы, сгинувшие так же бесславно, как и первая.
Через год после отправки в самостоятельное плавание по бурным волнам российской коммерции голодный и скрывающийся от обозленных кредиторов Лиходей был найден своим бывшим куратором из идеологического управления КГБ, которому студент Андрюша постукивал еще в Университете, и приглашен на встречу, в корне изменившую жизнь экс-математика.
На переговорах в маленьком кафе на окраине города Андрею Никифоровичу было сделано предложение, от которого он не смог отказаться. В обмен на его согласие баллотироваться в совет народных депутатов одного из районов Санкт-Петербурга и в дальнейшем исполнять все поручения своих благодетелей, Лиходею прощались долги, а его кредиторам возмещались убытки.
Затравленный бизнесмен-неудачник с восторгом затряс головой, не глядя подписал какие-то бумаги и уже через две недели, отъевшийся, гладко выбритый и в хорошем темно-синем костюме, выступал на предвыборном митинге во Дворце культуры имени Ленсовета.
Как благодетели и обещали, в депутаты он прошел.
И даже возглавил постоянную комиссию по вопросам предпринимательской деятельности, служившей стоявшим за его спиной коммерсантам ширмой для разборок с конкурентами и неплохим рычагом давления на муниципальные власти в вопросах распределения собственности. На госслужбе неумение Лиходея организовать даже субботник по уборке подведомственной территории в глаза не бросалось. В бюрократическом аппарате половина таких же бездарей и восхождение Андрея Никифоровича по карьерной лестнице ничуть не притормаживалось.
Отбарабанив депутатом, он затем три года поработал в должности начальника районного КУГИ, приложил лапку к разработке довольно бессмысленного документа со звучным названием «Концепция управления недвижимостью», пару лет повозглавлял администрацию Петродворцово-Павловского района, после чего тот стал самым бедным из всех питерских районов и городскому правительству пришлось принимать экстренные меры к исправлению ситуации, и, наконец, пошел на повышение — заместителем самого известного после «Рыжего Прихватизатора» питерского ворюги Михаила Муркевича.
Звездный час для Лиходея наступил в тот момент, когда его шефа случайно пристрелили на углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта. Муркевича хотели просто попугать, но водитель неудачно дернул машину и прошившие крышу служебной «вольво-940» пули поставили жирную точку в короткой и далеко не праведной жизни председателя городского КУГИ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27