Правда, вместо диска, который надо долго крутить, — кнопки. В углу у окна с длинными тяжёлыми портьерами — круглый стол с письменными принадлежностями. Только компьютера не хватало… Но, наверняка, года через три приедешь в Париж, будут и компьютеры в номерах.
Она открыла верхний ящик комода, убедилась, что там, рядом с непременным томиком библии, лежит фен, и направилась в ванную комнату, на ходу скидывая одежду. Пора бы привести себя в порядок.
Алла долго принимала ванну. С особенным удовольствием, понимая, что простая горячая вода в Париже стоит столько же, сколько в Москве — боржом или нарзан… — набросала в воду кучу разных пенных шариков, а потом долго лежала в благоухающей пене мыльных пузырей, наслаждаясь и нежась. Взяла с собой в ванну пару бутылочек из бара — все равно за все Геракл платит… Любимый «Хеннеси» и «Джонни Уокер» с чёрной этикеткой. Кто сказал, что смешивать их нельзя? Поплескалась… Выкурила сигаретку… Помечтала о тех временах, когда, накопив денег, уедет, наконец, из России и поселится где-нибудь… Может, даже и в Париже, чем черт не шутит?
Закончив туалет, Алла подсела к старинному телефону и набрала парижский номер давней подруги — Светы, танцевавшей с ней ещё в «Паре гнедых».
Оказалось, Светка уже год сидит без работы. Вылетела из «Крэйзи Хоре» за наркотики. Сказала, что это их импрессарио, грек Сахиниди, из ревности ей подбросил. Врёт, наверное!
Но, тем не менее, снимала Светка хату на Сен-Жермен-де-пре. Маленькую, но свою. И даже с кухонькой и ванной.
Мужик ей, наверное, хатку оплачивает!
Встретились. Слово за слово…
И напились они со Светиком по-чёрному, как в старые добрые времена в «Паре гнедых». Утром Алке так плохо стало, что жить не хотелось! Пришлось снова звонить подруге Светке. Опохмелившись, они навели кое-какой марафет, взяли такси и поехали к Маринке.
Та оказалась замужем. И ребёнок у неё был от мужа-алжирца. Все как надо.
Маринка за столом хвастать начала, что у неё мужик, хоть собой и чёрный, зато мужик!
— Помните, девчонки, мы такую песню ещё в «Паре гнедых» непристойную пели? Помните? «Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я, принца, герцога, барона или короля…» А там ещё куплет такой был: «Пусть муж мой чёрный как ворона, и рожа измазана углём, но коль носил бы он корону, то в Африке считался б королём!»
Подруги весело засмеялись, совсем как тогда, когда были ещё молоденькими танцовщицами из кордебалета городского ресторана.
Одно смутило Аллу Замоскворецкую, так это то, что ни Светка, ни Маринка, три года живя в Париже, друг с дружкой не виделись… И даже не перезванивались… И, кабы Алла не приехала, вряд ли они вообще бы встретились, хоть и жили в одном городе.
Подруги, называется.
В общем, с Маринкой они уже не так сильно, но тоже выпили. И мужик её — араб, когда с работы явился, тоже с ними за стол уселся, хоть Аллах и не велит, но на халяву, должно быть, разрешает! Тем более что Замоскворецкая угощала. Притаранила из ближайшего к метро магазина два пакета выпивки — и «Хеннеси» неизменный, и водочку любименькую «Столичную», и шампусика ихнего… Не «Дон Периньон», а ординарное какое-то по сто франков за бутыль…
А потом Алла потащила всех в ресторан.
Аида, девки, гуляем! Дескать, вы-то думали: уедете — богато жить будете, а я вот в России осталась, да покруче вас всех на земле стою и теперь вас в ресторацию за свой счёт веду!
Поехали, естественно, в «Максим», куда же ещё?
Есть ли в Париже русские места покруче «Максима»? Нету! То-то же, тогда только в «Максим», и никуда не сворачиваем.
Метрдотель, едва трех красоток увидал, — сразу же повёл их к столику прямо у самой сцены. Ну, понятное дело, весь ресторан только на них и пялился. А Светка с Маринкой, будто вспомнив молодость в «Паре гнедых», вышагивали гордо, важно — спина как струна прямая, походка — от бедра. Глаза блестят!
Уселись, взяли услужливо поданные меню, переплетённые в натуральную кожу, и давай пальчиками водить: и то хочу, и это.
Водка, икра, осетрина… Кулебяки и гурьевская каша, блины и солянка московская… Водка «Smirnoff», брют «Клико»… И девочки в кокошниках на сцене под балалаечный оркестр.
А пока официанты подавали аперитив, вспоминали старое.
— Я когда в первый раз в Париж приехала, ещё совсем соплячкой была, — начала Светка. — Меня тогда зампред райкома партии товарищ Гриша Симоняк с собой взял. Ни он, ни я по-французски ни бум-бум. Со всеми знаками общаемся. Целый день по городу шатались, есть захотели. Гришка и говорит:
— Пойдём в ресторан.
— Как же мы, — говорю, — еду заказывать будем?
— Что-нибудь сообразим.
Зашли мы в первый попавшийся ресторан. Сели за столик свободный. Официант подошёл, а Гриня ему так по-простому, по-французски, и говорит:
— Принеси-ка, милейший, ля мясо, свининку, ля кортошечку-фри, ну, там ля салатики, ля хлеб, и ля вино, можно водку, но тогда с ля солёненькими огурчиками…
— Официант, наверное, со смеху коньки отбросил? — рассмеялась Маринка.
— Ни фига, не отбросил. Слушайте дальше. Прошло минут двадцать, несёт наш официант все точно, как заказывали: салатики, огурчики, водочка, свининка в кляре…
— Вот, Светочка, как важно иностранные языки знать, — сказал Гришка, после того как официант от столика отошёл.
Поели мы от души, а когда уходить стали, официант этот нам и говорит по-русски:
— Спасибо. Приходите ещё. Ресторан «Максим» всегда к вашим услугам…
— То-то я подумала, сразу, уж не русский ли француз вам тогда попался, — сказала Марина.
— Эх, девчонки, а помните, как мы номер «Русский сувенир» проверяющим из отдела культуры райкома партии показывали? Помните? Ты, Светка, тогда с голой задницей, да в кокошнике… А тот партийный аж слюной подавился! И кричит: «Это же стриптиз, это же порнография, запретить!» — Алла зашлась задорным смехом.
— А председатель исполкома ему на это сказал: «Ну что вы, что вы! Это же для интуристов — экспортно-импортный вариант! Нам же надо в город интуристов привлекать! Да потом все это в духе времени…» И прочая лабуда! — вспомнила Света, отмахиваясь от сигаретного дыма.
— Помню, помню! — вставила Марина. — Кончилось тем, что номер утвердили только для спецобслуживания интуристов, а в обычные дни, когда наш «совок» в кабаке сидит, — то же самое, но в сарафане.
Официант с шумом откупорил бутылку «Клико» и разлил пенистый напиток в широкие бокалы на манер вазочек, в каких русские бабушки малиновое варенье к чаю подают.
— Ну, девочки, за нас, за «Пару гнедых», за нашу молодость! — сказала Алла.
Выпили, причмокнули смачно — эх, хороша шипучка…
— А как теперь твой мент этот… Сушёный? — спросила Светка, подхватывая сразу два ломтя осетрины. Давно, видать, осетринки не пробовала. — Наверное, полковник уже, Жорка твой?
— Не знаю, давно его не видала, — ответила Алла и переменила тему. — Давайте лучше водочки тяпнем, а то у меня что-то от шампусика в последнее время на мужиков аллергия.
И пошло-поехало.
Балалаечники грянули «Калинку». И подруг понесло совсем не по-взрослому. Алла, Светка и Маринка, вдрызг пьяные, выскочили на сцену и с криком: «Вот так надо!» давай закидывать ноги аж выше головы. Так, чтобы всё было видно. И все в ряд, все в такт! Школа Вагановская — она и в Париже школа!
— Давай, давай, девки, помните, как мы в «Паре гнедых» «Калинку» на манер канкана из Оффенбаха делали?
Давай, давай, жги!
Посетители ресторана, все как один, повернулись к сцене и ну, подругам аплодировать — подбадривать. А те и рады стараться. И балалаечники наяривают так, что душа поёт.
Какие-то американцы даже попытались стохи баксов Маринке со Светкой в вырез платьев засунуть…
В общем, оттянулись подруги в тот вечер в «Максиме» на славу.
А утром следующего, уже третьего в Париже, дня Замоскворецкая с большим мешком, наполненным льдом и приложенным к больной голове, что так и норовила расколоться пополам, смотрела в номере телевизор. Вдруг симпатичный диктор-брюнет повторил неколько раз: «РУССКАЯ МАФИЯ, РУССКАЯ МАФИЯ, РУССКАЯ МАФИЯ». Алла, до того лежавшая в полусонном состоянии, встрепенулась, и, с напряжением вслушиваясь в едва понятные французские слова, стала внимательно глядеть на экран…
Русская мафия, русская мафия. Что за русская мафия?
По телевизору показывали сюжет из какой-то церкви, где, привезённый из России, покойник-француз внезапно ожил и убежал в неизвестном направлении, до смерти перепугав родных и близких…
«Ничего себе у них тут, во Франции, дела творятся», — только и успела подумать Алла, перекладывая пакет со льдом с одной стороны головы на другую. И тут в номере зазвонил телефон.
— Это ты, дура? — послышался в трубке грозный голос Жоры Сушёного. — Ты где, дрянь, должна быть? Пока ты в Париже веселишься с подружками на мои деньги, Недрищев нас опередил, и своих пацанов во Францию отправил! Телевизор-то хоть смотришь?
Гера Сушёный всегда умел кратко, ёмко и доходчиво выражать свои мысли и уж тем более объяснять их слушателю.
— Сам остынь, — ответила Алла, сдерживая нахлынувший привычный страх перед всемогущим Сушёным, а сама подумала: «И откуда он только всё узнал?»
— Немедленно поезжай туда, куда тебя послали, поняла? — прорычал в телефонной трубке грозный голос Жорика.
— Поняла, — коротко ответила Алла и, положив трубку, сразу принялась собираться, морщась от невыносимой боли.
«Что же так головушка моя болит? — мысленно причитала она, кидая, как попало, в дорогой дорожный кофр свои наряды. — А этот покойник-то, про которого в телеке говорили, что он вдруг ожил, — видать, и есть этот самый парень, которого Недрищев подослал. Ловко этот Недрищев с покойником придумал! — Алла быстро окинула цепким взглядом номер, не забыла ли чего. — Серьёзный соперник мне попался. Пролежать в гробу столько времени!»
От таких мыслей её даже передёрнуло.
2
Демьян вылез из гроба не сразу. Подождал, пока откроют, как было решено на «военном совете» перед отлётом.
Вот и крышку открыли.
Пора вставать.
Демьян поднял голову и осторожно огляделся.
Гроб, в котором он приехал во Францию, стоял прямо посреди небольшого собора.
На него уставились пара каких-то мужиков.
Пятак поморгал немного, привыкая к дневному свету.
В церкви народу было немного. В основном, наверное, родственники.
«Медленно и скорбно», — вспомнил Демьян слова из адидасовского анекдота про вдову, что не смогла отказать соблазнявшему её священнику, но просила в память об усопшем ублажать её не торопясь и с подобающим скорбным выражением…
Итак, Демьян приподнялся в гробу…
Народ в ужасе застыл.
В церкви воцарилась полная тишина. Даже органист перестал наяривать своего Баха или кого там ещё…
— Извините, товарищи, я воскрес, потому что, как говорил Ильич: «электрон неисчерпаем», — блеснул школьными знаниями Демьян, вылезая из гроба.
И тут французы взвыли от ужаса.
Демьян спокойно, как учил его бывший грушник, направился к выходу. Родственники, словно от зачумлённого, шарахнулись от него по углам собора.
Пятак так же спокойно спустился по ступенькам с паперти и уже на улице, когда глаза почти привыкли к солнечному свету, рванул.
Рванул, что было сил.
Далее, как научил его недрищевский начальник службы безопасности, бывший, видать, Штирлиц, прошедший огонь, воду и медные трубы, Демьян зашёл в первое же кафе и, пройдя мимо стойки, направился прямо в туалет (грушник подробно рас сказал, где у них туалеты в кафешках и в пивных).
А там уже Демьян смыл грим с лица, вынул из штанов полные памперсы, брезгливо выбросил их и выбрался через маленькое слуховое окошко на задний двор. Благо, у окошка стояли ящики с мусором. Видать, какой-то любитель подглядывать за посетителями туалета их сюда притаранил, решил Демьян, быстро удаляясь от кафе.
В карманах у Дёмы лежали две пачки зелени и ствол тульского оружейного завода… И масса приключений впереди.
Демьян Круглов, он же Пятак, к свершению подвигов будь готов! Всегда готов!
Здравствуй, Франция! Вот и я, Демьян!
3
Пятак поехал в Трувилль автостопом. Сперва, на такси до дороги А-13, той, что ведёт из Парижа в Нормандию. Удивлённый таксист высадил его в так называемой зоне «эр-де репо», куда уставшие с дороги водители заезжали, чтоб, не выходя из кабины, выпить кофейку, дабы не заснуть за рулём.
Демьян дал таксисту долларами — тот долго вертел сотенную возле своего носа, но потом взял-таки. «Какие они во Франции разборчивые! Ещё и кочевряжится! Их бы в Россию, враз приучили бы доллару кланяться», — подумал Демьян.
Подождав, пока таксист укатит, Демьян, как учил его грушник, встал возле сплошного ограждения и стал ловить машину в направлении Ла-Манша.
И ведь поймал. Да какую! Во сне не приснится!
Сперва думал, как в России, дальнобоя грузового поймать. Или фуру какую, или холодильник на колёсах. А тут, только заприметил одного, — поднял было большой палец при виде надвигающегося трейлера с фурой-рефрижератором, — как из крайнего левого ряда, подрезая всем носы, прямо к его ногам, открытая всем ветрам, подкатила двухместная гоночная тачка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Она открыла верхний ящик комода, убедилась, что там, рядом с непременным томиком библии, лежит фен, и направилась в ванную комнату, на ходу скидывая одежду. Пора бы привести себя в порядок.
Алла долго принимала ванну. С особенным удовольствием, понимая, что простая горячая вода в Париже стоит столько же, сколько в Москве — боржом или нарзан… — набросала в воду кучу разных пенных шариков, а потом долго лежала в благоухающей пене мыльных пузырей, наслаждаясь и нежась. Взяла с собой в ванну пару бутылочек из бара — все равно за все Геракл платит… Любимый «Хеннеси» и «Джонни Уокер» с чёрной этикеткой. Кто сказал, что смешивать их нельзя? Поплескалась… Выкурила сигаретку… Помечтала о тех временах, когда, накопив денег, уедет, наконец, из России и поселится где-нибудь… Может, даже и в Париже, чем черт не шутит?
Закончив туалет, Алла подсела к старинному телефону и набрала парижский номер давней подруги — Светы, танцевавшей с ней ещё в «Паре гнедых».
Оказалось, Светка уже год сидит без работы. Вылетела из «Крэйзи Хоре» за наркотики. Сказала, что это их импрессарио, грек Сахиниди, из ревности ей подбросил. Врёт, наверное!
Но, тем не менее, снимала Светка хату на Сен-Жермен-де-пре. Маленькую, но свою. И даже с кухонькой и ванной.
Мужик ей, наверное, хатку оплачивает!
Встретились. Слово за слово…
И напились они со Светиком по-чёрному, как в старые добрые времена в «Паре гнедых». Утром Алке так плохо стало, что жить не хотелось! Пришлось снова звонить подруге Светке. Опохмелившись, они навели кое-какой марафет, взяли такси и поехали к Маринке.
Та оказалась замужем. И ребёнок у неё был от мужа-алжирца. Все как надо.
Маринка за столом хвастать начала, что у неё мужик, хоть собой и чёрный, зато мужик!
— Помните, девчонки, мы такую песню ещё в «Паре гнедых» непристойную пели? Помните? «Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я, принца, герцога, барона или короля…» А там ещё куплет такой был: «Пусть муж мой чёрный как ворона, и рожа измазана углём, но коль носил бы он корону, то в Африке считался б королём!»
Подруги весело засмеялись, совсем как тогда, когда были ещё молоденькими танцовщицами из кордебалета городского ресторана.
Одно смутило Аллу Замоскворецкую, так это то, что ни Светка, ни Маринка, три года живя в Париже, друг с дружкой не виделись… И даже не перезванивались… И, кабы Алла не приехала, вряд ли они вообще бы встретились, хоть и жили в одном городе.
Подруги, называется.
В общем, с Маринкой они уже не так сильно, но тоже выпили. И мужик её — араб, когда с работы явился, тоже с ними за стол уселся, хоть Аллах и не велит, но на халяву, должно быть, разрешает! Тем более что Замоскворецкая угощала. Притаранила из ближайшего к метро магазина два пакета выпивки — и «Хеннеси» неизменный, и водочку любименькую «Столичную», и шампусика ихнего… Не «Дон Периньон», а ординарное какое-то по сто франков за бутыль…
А потом Алла потащила всех в ресторан.
Аида, девки, гуляем! Дескать, вы-то думали: уедете — богато жить будете, а я вот в России осталась, да покруче вас всех на земле стою и теперь вас в ресторацию за свой счёт веду!
Поехали, естественно, в «Максим», куда же ещё?
Есть ли в Париже русские места покруче «Максима»? Нету! То-то же, тогда только в «Максим», и никуда не сворачиваем.
Метрдотель, едва трех красоток увидал, — сразу же повёл их к столику прямо у самой сцены. Ну, понятное дело, весь ресторан только на них и пялился. А Светка с Маринкой, будто вспомнив молодость в «Паре гнедых», вышагивали гордо, важно — спина как струна прямая, походка — от бедра. Глаза блестят!
Уселись, взяли услужливо поданные меню, переплетённые в натуральную кожу, и давай пальчиками водить: и то хочу, и это.
Водка, икра, осетрина… Кулебяки и гурьевская каша, блины и солянка московская… Водка «Smirnoff», брют «Клико»… И девочки в кокошниках на сцене под балалаечный оркестр.
А пока официанты подавали аперитив, вспоминали старое.
— Я когда в первый раз в Париж приехала, ещё совсем соплячкой была, — начала Светка. — Меня тогда зампред райкома партии товарищ Гриша Симоняк с собой взял. Ни он, ни я по-французски ни бум-бум. Со всеми знаками общаемся. Целый день по городу шатались, есть захотели. Гришка и говорит:
— Пойдём в ресторан.
— Как же мы, — говорю, — еду заказывать будем?
— Что-нибудь сообразим.
Зашли мы в первый попавшийся ресторан. Сели за столик свободный. Официант подошёл, а Гриня ему так по-простому, по-французски, и говорит:
— Принеси-ка, милейший, ля мясо, свининку, ля кортошечку-фри, ну, там ля салатики, ля хлеб, и ля вино, можно водку, но тогда с ля солёненькими огурчиками…
— Официант, наверное, со смеху коньки отбросил? — рассмеялась Маринка.
— Ни фига, не отбросил. Слушайте дальше. Прошло минут двадцать, несёт наш официант все точно, как заказывали: салатики, огурчики, водочка, свининка в кляре…
— Вот, Светочка, как важно иностранные языки знать, — сказал Гришка, после того как официант от столика отошёл.
Поели мы от души, а когда уходить стали, официант этот нам и говорит по-русски:
— Спасибо. Приходите ещё. Ресторан «Максим» всегда к вашим услугам…
— То-то я подумала, сразу, уж не русский ли француз вам тогда попался, — сказала Марина.
— Эх, девчонки, а помните, как мы номер «Русский сувенир» проверяющим из отдела культуры райкома партии показывали? Помните? Ты, Светка, тогда с голой задницей, да в кокошнике… А тот партийный аж слюной подавился! И кричит: «Это же стриптиз, это же порнография, запретить!» — Алла зашлась задорным смехом.
— А председатель исполкома ему на это сказал: «Ну что вы, что вы! Это же для интуристов — экспортно-импортный вариант! Нам же надо в город интуристов привлекать! Да потом все это в духе времени…» И прочая лабуда! — вспомнила Света, отмахиваясь от сигаретного дыма.
— Помню, помню! — вставила Марина. — Кончилось тем, что номер утвердили только для спецобслуживания интуристов, а в обычные дни, когда наш «совок» в кабаке сидит, — то же самое, но в сарафане.
Официант с шумом откупорил бутылку «Клико» и разлил пенистый напиток в широкие бокалы на манер вазочек, в каких русские бабушки малиновое варенье к чаю подают.
— Ну, девочки, за нас, за «Пару гнедых», за нашу молодость! — сказала Алла.
Выпили, причмокнули смачно — эх, хороша шипучка…
— А как теперь твой мент этот… Сушёный? — спросила Светка, подхватывая сразу два ломтя осетрины. Давно, видать, осетринки не пробовала. — Наверное, полковник уже, Жорка твой?
— Не знаю, давно его не видала, — ответила Алла и переменила тему. — Давайте лучше водочки тяпнем, а то у меня что-то от шампусика в последнее время на мужиков аллергия.
И пошло-поехало.
Балалаечники грянули «Калинку». И подруг понесло совсем не по-взрослому. Алла, Светка и Маринка, вдрызг пьяные, выскочили на сцену и с криком: «Вот так надо!» давай закидывать ноги аж выше головы. Так, чтобы всё было видно. И все в ряд, все в такт! Школа Вагановская — она и в Париже школа!
— Давай, давай, девки, помните, как мы в «Паре гнедых» «Калинку» на манер канкана из Оффенбаха делали?
Давай, давай, жги!
Посетители ресторана, все как один, повернулись к сцене и ну, подругам аплодировать — подбадривать. А те и рады стараться. И балалаечники наяривают так, что душа поёт.
Какие-то американцы даже попытались стохи баксов Маринке со Светкой в вырез платьев засунуть…
В общем, оттянулись подруги в тот вечер в «Максиме» на славу.
А утром следующего, уже третьего в Париже, дня Замоскворецкая с большим мешком, наполненным льдом и приложенным к больной голове, что так и норовила расколоться пополам, смотрела в номере телевизор. Вдруг симпатичный диктор-брюнет повторил неколько раз: «РУССКАЯ МАФИЯ, РУССКАЯ МАФИЯ, РУССКАЯ МАФИЯ». Алла, до того лежавшая в полусонном состоянии, встрепенулась, и, с напряжением вслушиваясь в едва понятные французские слова, стала внимательно глядеть на экран…
Русская мафия, русская мафия. Что за русская мафия?
По телевизору показывали сюжет из какой-то церкви, где, привезённый из России, покойник-француз внезапно ожил и убежал в неизвестном направлении, до смерти перепугав родных и близких…
«Ничего себе у них тут, во Франции, дела творятся», — только и успела подумать Алла, перекладывая пакет со льдом с одной стороны головы на другую. И тут в номере зазвонил телефон.
— Это ты, дура? — послышался в трубке грозный голос Жоры Сушёного. — Ты где, дрянь, должна быть? Пока ты в Париже веселишься с подружками на мои деньги, Недрищев нас опередил, и своих пацанов во Францию отправил! Телевизор-то хоть смотришь?
Гера Сушёный всегда умел кратко, ёмко и доходчиво выражать свои мысли и уж тем более объяснять их слушателю.
— Сам остынь, — ответила Алла, сдерживая нахлынувший привычный страх перед всемогущим Сушёным, а сама подумала: «И откуда он только всё узнал?»
— Немедленно поезжай туда, куда тебя послали, поняла? — прорычал в телефонной трубке грозный голос Жорика.
— Поняла, — коротко ответила Алла и, положив трубку, сразу принялась собираться, морщась от невыносимой боли.
«Что же так головушка моя болит? — мысленно причитала она, кидая, как попало, в дорогой дорожный кофр свои наряды. — А этот покойник-то, про которого в телеке говорили, что он вдруг ожил, — видать, и есть этот самый парень, которого Недрищев подослал. Ловко этот Недрищев с покойником придумал! — Алла быстро окинула цепким взглядом номер, не забыла ли чего. — Серьёзный соперник мне попался. Пролежать в гробу столько времени!»
От таких мыслей её даже передёрнуло.
2
Демьян вылез из гроба не сразу. Подождал, пока откроют, как было решено на «военном совете» перед отлётом.
Вот и крышку открыли.
Пора вставать.
Демьян поднял голову и осторожно огляделся.
Гроб, в котором он приехал во Францию, стоял прямо посреди небольшого собора.
На него уставились пара каких-то мужиков.
Пятак поморгал немного, привыкая к дневному свету.
В церкви народу было немного. В основном, наверное, родственники.
«Медленно и скорбно», — вспомнил Демьян слова из адидасовского анекдота про вдову, что не смогла отказать соблазнявшему её священнику, но просила в память об усопшем ублажать её не торопясь и с подобающим скорбным выражением…
Итак, Демьян приподнялся в гробу…
Народ в ужасе застыл.
В церкви воцарилась полная тишина. Даже органист перестал наяривать своего Баха или кого там ещё…
— Извините, товарищи, я воскрес, потому что, как говорил Ильич: «электрон неисчерпаем», — блеснул школьными знаниями Демьян, вылезая из гроба.
И тут французы взвыли от ужаса.
Демьян спокойно, как учил его бывший грушник, направился к выходу. Родственники, словно от зачумлённого, шарахнулись от него по углам собора.
Пятак так же спокойно спустился по ступенькам с паперти и уже на улице, когда глаза почти привыкли к солнечному свету, рванул.
Рванул, что было сил.
Далее, как научил его недрищевский начальник службы безопасности, бывший, видать, Штирлиц, прошедший огонь, воду и медные трубы, Демьян зашёл в первое же кафе и, пройдя мимо стойки, направился прямо в туалет (грушник подробно рас сказал, где у них туалеты в кафешках и в пивных).
А там уже Демьян смыл грим с лица, вынул из штанов полные памперсы, брезгливо выбросил их и выбрался через маленькое слуховое окошко на задний двор. Благо, у окошка стояли ящики с мусором. Видать, какой-то любитель подглядывать за посетителями туалета их сюда притаранил, решил Демьян, быстро удаляясь от кафе.
В карманах у Дёмы лежали две пачки зелени и ствол тульского оружейного завода… И масса приключений впереди.
Демьян Круглов, он же Пятак, к свершению подвигов будь готов! Всегда готов!
Здравствуй, Франция! Вот и я, Демьян!
3
Пятак поехал в Трувилль автостопом. Сперва, на такси до дороги А-13, той, что ведёт из Парижа в Нормандию. Удивлённый таксист высадил его в так называемой зоне «эр-де репо», куда уставшие с дороги водители заезжали, чтоб, не выходя из кабины, выпить кофейку, дабы не заснуть за рулём.
Демьян дал таксисту долларами — тот долго вертел сотенную возле своего носа, но потом взял-таки. «Какие они во Франции разборчивые! Ещё и кочевряжится! Их бы в Россию, враз приучили бы доллару кланяться», — подумал Демьян.
Подождав, пока таксист укатит, Демьян, как учил его грушник, встал возле сплошного ограждения и стал ловить машину в направлении Ла-Манша.
И ведь поймал. Да какую! Во сне не приснится!
Сперва думал, как в России, дальнобоя грузового поймать. Или фуру какую, или холодильник на колёсах. А тут, только заприметил одного, — поднял было большой палец при виде надвигающегося трейлера с фурой-рефрижератором, — как из крайнего левого ряда, подрезая всем носы, прямо к его ногам, открытая всем ветрам, подкатила двухместная гоночная тачка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24