».
Однако он знает, что это не единственная версия реинкарнационного мифа в греческой философии, и после перечисления основных разноречий античных авторов по вопросу о причинах и образе душепереселения, Немезий говорит: «Ямвлих написал особую книгу о том, что души не переселяются из людей в бессловесных животных, или из животных в людей, но только из животных в животных и из людей – в людей. Мне кажется, что этим Ямвлих более всех предвосхитил не только мнение Платона, но даже самую истину». Вполне в духе более ранних апологий Немезий считает, что идея о том, что душа человеческая не останется жить сама по себе в бестелесных сферах, но вернется в тело, есть общий знаменатель между доктриной реинкарнации и христианской проповедью воскресения. Поэтому учение о том, что человеческая душа соединится только с человеческим же телом, которое Немезий приписывает Платону, он характеризует как более близкую к истине. Но при этом никак нельзя считать, будто Немезий был сторонником такого рода реинкарнационной схемы: «Что касается степеней душ, восхождений и нисхождений, которые вводит Ориген, то в виду того, что они не соответствуют Св. Писанию и несогласны с христианскими догматами, о них следует умолчать». «По словам Христа, однажды только произойдет такое воскресение, а не периодически».
В начале V века с критикой Оригена, а также идеи предсуществования и переселения душ выступает блаженный Иероним Стридонский († 420 г.): «Ориген учит, что разумные твари нисходят мало помалу до низшей ступени, то есть до плоти и крови, и что не может быть, чтобы кто-нибудь от ста вдруг ниспал к единице, как только если чрез все числа, как чрез ступени лестницы, он пройдет даже до последнего, и столько переменит тел, сколько переменит жилищ от неба до земли… Христианским ушам проповедуется догмат, составленный из мифов язычников. То, чему ты удивляешься, мы давно отвергли у Платона… Если душе свойственно быть без тела, то следует, что быть в теле противно ее природе. Если быть в теле противоестественно, то следовательно, воскресение тела будет противоестественно… Мы уповаем воскреснуть в тех самых телах, которыми мы теперь облечены и в которых теперь погребаемся, в том же разуме и в той же видимой форме». Кроме того, как мы помним, блаженный Иероним полагает, что учение о переселении душ может лишь «ранить читателя».
Св. Кирилл Александрийский († 444) обращается к критике концепции реинкарнации в первой книге своих Толкований на Евангелие от Иоанна (PG, LXXXIII, 133-145). Св. Кирилл приводит 24 аргумента, некоторые из которых весьма остроумны.
Он напоминает, что евангелист Иоанн говорит о свете, просвещающем душу каждого человека, приходящего в мир, – а с точки зрения оригенистов человек именно затемняется при входе в мир. Если этот свет просвещает именно приходящих, то о каком сознательном предсуществовании можно говорить?
Патриарх Египта подчеркивает, что сейчас время нашего испытания, а отнюдь не наказания после проваленного экзамена. Мы готовимся к экзамену, сдаем его, а отнюдь не терпим последствия провала.
Кроме того, ведя полемику со сторонниками языческого мифа, св. Кирилл подчеркивает, что Христос побеждает смерть. Но с точки зрения приверженцев метемпсихоза смерть скорее оказывается нашим союзником, ибо разрушает нашу тюрьму. В Писании мы видим, что, благословляя Авраама, Бог обещает ему многочисленное потомство. Если же цель духовного подвига – бегство из материального мира, то Авраам становится источником огромного числа воплощенных грешников. И Авраам должен быть наказан за то, что породил столько существ к телесному существованию. Значит, Бог проклинает Авраама потомством вместо того, чтобы благословить его. И как могла радоваться Премудрость при создании мира (Притч. 8,30-31), если этот мир создавался как тюрьма для прежде согрешивших душ? Земля создана материальной и создана для жизни а не для пустоты. Неужели Бог создал ее лишь в предвидении грядущих человеческих грехов?
Св. Кирилл приводит и аргумент Исидора: новое тело скорее способствует умножению грехов, нежели врачует от них. Но при этом он углубляет его специфически христианским размышлением: «Если душа согрешила в предыдущем существовании и если по этой причине она, направляясь в заключение, была связана с плотью и кровью, как может быть, что те, кто веруют во Христа и получили отпущение грехов, не покидают сразу же своих тел, оставляя одежду, которая была дана им в наказание? Но мы видим верующих во Христа не только не желающими отбросить свои тела, но и добавляющими в символ христовой веры чаяние воскресения плоти». Воскресение есть радостный дар в восприятии христианина. Как же можно возврат к жизни в теле воспринимать как наказание?
Блаженный Августин († 430 г.) знаком с учением о переселении душ, но настаивает на том, что оно совершенно противоположно апостольскому: «Известно, что по мнению Платона души людей по смерти возвращаются даже в тела животных. Этого мнения держался и учитель Порфирия Плотин, но Порфирию оно совершенно справедливо не понравилось. Он, со своей стороны, полагал, что души людей входят в тела людей же, но не в свои, которые они оставили, а в другие, новые. Ему постыдным казалось верить, что мать, превращенная в мула, может, пожалуй, возить на себе сына; но не казалось постыдным думать, что мать, превращенная в девицу, может быть, пожалуй, женою сына. Не гораздо ли благочестивее верить тому, чему учили апостолы? Не гораздо ли благочестивее верить, что души людей возвращаются в свои собственные тела, чем тому, что они возвращаются в тела совершенно иные?» (О Граде Божием. X, 30).
С явственным оттенком иронии упоминает идею реинкарнации блаж. Феодорит Киррский († 457 г.) в «Уврачевании эллинских недугов»: «Пифагор и Платон выводят на сцену племя бестелесных душ и говорят, что те, кто впали в какую-либо ошибку, отправляются в тела для наказания. Поэтому Платон в „Кратиле“ называет тело могилой, потому, что согласно ему, душа там некоторым образом находится погребенным» (5,13-15).
В конце V века Эней Газский пишет «Феофраст или диалог о бессмертии души и о воскресении мертвых» (PG LXXXV). Сам Эней до своего обращения в христианство был неоплатоником. И вот в его диалоге язычник и христианин беседуют на берегу Нила. Феофраст – последователь Платона и знаток языческой философии – отстаивает «тайные учения древних» о переселении. Христианин Аксифей ему возражает, показывая на противоречия в учениях о душе у греческих философов и между собой и даже у самого Платона в разных его диалогах.
Эней развивает аргументы св. Мефодия Олимпийского: Если цель переселения исправление души, то как же она осуществляется, если душа похотливого человека вселяется в осла или кобеля, а душа обжоры в свинью, то есть получает условия еще более удобные для потакания их основной страсти? Аксифей сравнивает Божество, которое так устроило мир, с судьей, который захваченного на месте преступления вора вместо наказания повелевает вести в храм и позволяет ему брать все, что угодно, и таким образом дает возможность преступнику еще более укрепиться в своем хищничестве. Кроме того, если из-за того, что человек не помнит своих прежних грехов, ему открывается дорога к отчаянию и хуле на Бога – ведь он, не помня за собой ничего дурного, терпит страдание неизвестно за что. Наконец, он говорит, что для определения вечной участи человека достаточно одной земной жизни – ибо для Бога, который знает наши сердца, и одной жизни достаточно, чтобы заметить, к чему мы себя склонили и какой импульс стал бы нарастать в последующем, если бы дать возможность для новых жизней, продолжающих прежние влечения. И классический аргумент: если перевоплощение – наказание, то почему Бог не напоминает человеку, за что именно он несет наказание?
В начале VI века Проспер, манихей, обратившийся в христианство, произносит формулу отречения от своей прежней веры. 12-м пунктом в его отречении стоит: «Верующий, что человеческие души перемещаются заново в другие тела или в животных – да будет анафема» (PL, XLII, 1153 sq. и PL LXV, 23 sq.).
Итак, еще до V Собора отрицательное отношение к философии душепереселения было нормой христианской веры. Ни у кого из раннехристианских церковных авторов, кроме раннего Оригена, не было симпатий к идее реинкарнации. Н. О. Лосский, русский философ, старавшийся примирить теорию реинкарнации с христианством, не смог в своей книге привести никаких свидетельств о вере первохристиан в переселение душ.
У теософов остается аргумент отчаяния: должны были быть другие христианские мыслители, которые учили о переселении душ, вот только их труды не сохранились, потому что были уничтожены «средневековыми фанатиками». Однако труды Оригена сохранились достаточно в большом объеме, чего нельзя сказать о трудах его оппонента св. Мефодия Олимпийского (на греческом сохранилось всего лишь 2 произведения св. Мефодия; остальные же дошли до нас в старославянском переводе из-за того, что были приняты за творения Мефодия – просветителя славян). И едва ли не лучше всего сохранилось именно то творение Оригена, которое вызвало более всего нареканий у церковных богословов – книга «О началах», склоняющаяся к реинкарнационному ученнию. Значит, малая сохранность произведений Оригена связана не с тем, что они сознательно уничтожались – сочинения оппонента Оригена дошли до нас тоже далеко не полностью.
Конечно, целые книги и библиотеки исчезали в веках. И все же вполне уверенно можно сказать, что даже в несохранившихся книгах христианских авторов первых веков нашей эры не было проповеди реинкарнации. Дело в том, что церковь помнит своих еретиков. Так устроено церковное сознание (и поныне, а еще в большей степени так было в византийскую эпоху), что имя праведника может быть забыто, но имя еретика – никогда. Еретическая рукопись может перестать переписываться – но будут вновь и вновь пересказывать и переписывать предупреждения ересиологов о том, что вот, с таким-то автором и с таким-то текстом будьте осторожнее. Могут быть забыты аргументы человека, заподозренного в ереси; могут быть утрачены собственные его выражения. Но останется память о том, что он заблуждался именно в этом и вот в этом вопросе. До сих пор курсы истории богословия состоят в большей степени из перечисления и объяснения ересей, чем из раскрытия собственной православной системы мысли.
Кроме того, церковное сознание, как известно, традиционно. Традиционное же мировоззрение мыслит прецендентами, прототипами: в современной ситуации оно стремится узнать нечто, уже бывшее в Священной и церковной древности для того, чтобы поместить сиюминутную новость в систему уже выявленных, освященных и сложившихся координат. Поэтому во вновь появляющихся ересях прежде всего стараются найти отголосок ересей древних. «Звезда» любого богослова может закатиться, если будет обнаружено, что его позиция идентична позиции Ария или Маркиона. Любой богословский спор может быть победно закончен, если обличителю еретика удастся доказать, что позиция его оппонента чем-то напоминает одну из прежних ересей, о которых уже известно, что они были опровергнуты древними Отцами.
Ересь метемпсихоза, как мы видели, осуждается дружным хором (consensus patrum) Древней Церкви. Это было учение очевидно языческое и по происхождению и по сути. А потому, обвинив оппонента в том, что он придерживается этой доктрины, было очень легко показать, что его мышление нецерковно, что он не столько христианин, сколько язычник. Так вот – если бы были такие церковные писатели или проповедники, которые возвещали бы идею метемпсихоза – церковные полемисты той эпохи несомненно выступили бы с обличениями этих людей и их доктрин. Но даже упоминаний о таких церковных богословах и иерархах, которые учили бы о переселении душ, не сохранилось ни в книгах, ни в письмах, ни в документах первого тысячелетия. Только Ориген упоминается в этой связи – и то его обвиняют чаще в проповеди предсуществования душ, нежели в проповеди переселения душ.
Если бы действительно раннее христианство хранило идею переселения душ, а в шестом веке ее отвергло – то следы такого перелома во множестве сохранились бы в истории. Была бы полемика, и ее следы дошли бы до нас. Хотя бы в виде многочисленных предупреждений о том, что такие-то книги таких-то прежде авторитетных авторов, подобных Оригену, читать уже не стоит, поскольку они содержат в себе басню языческих философов о душепереселении.
Но нет следов такого перелома – значит, не было и самого перелома. Тексты, приведенные выше, полагаю, это показывают достаточно убедительно (особенно на фоне того, что мои оппоненты не могут привести ни одного раннехристианского текста в подтверждение своей позиции – за исключением одной книги Оригена). И даже отношение церковных людей к наследию Оригена стало критичиским задолго до VI века и V Собора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Однако он знает, что это не единственная версия реинкарнационного мифа в греческой философии, и после перечисления основных разноречий античных авторов по вопросу о причинах и образе душепереселения, Немезий говорит: «Ямвлих написал особую книгу о том, что души не переселяются из людей в бессловесных животных, или из животных в людей, но только из животных в животных и из людей – в людей. Мне кажется, что этим Ямвлих более всех предвосхитил не только мнение Платона, но даже самую истину». Вполне в духе более ранних апологий Немезий считает, что идея о том, что душа человеческая не останется жить сама по себе в бестелесных сферах, но вернется в тело, есть общий знаменатель между доктриной реинкарнации и христианской проповедью воскресения. Поэтому учение о том, что человеческая душа соединится только с человеческим же телом, которое Немезий приписывает Платону, он характеризует как более близкую к истине. Но при этом никак нельзя считать, будто Немезий был сторонником такого рода реинкарнационной схемы: «Что касается степеней душ, восхождений и нисхождений, которые вводит Ориген, то в виду того, что они не соответствуют Св. Писанию и несогласны с христианскими догматами, о них следует умолчать». «По словам Христа, однажды только произойдет такое воскресение, а не периодически».
В начале V века с критикой Оригена, а также идеи предсуществования и переселения душ выступает блаженный Иероним Стридонский († 420 г.): «Ориген учит, что разумные твари нисходят мало помалу до низшей ступени, то есть до плоти и крови, и что не может быть, чтобы кто-нибудь от ста вдруг ниспал к единице, как только если чрез все числа, как чрез ступени лестницы, он пройдет даже до последнего, и столько переменит тел, сколько переменит жилищ от неба до земли… Христианским ушам проповедуется догмат, составленный из мифов язычников. То, чему ты удивляешься, мы давно отвергли у Платона… Если душе свойственно быть без тела, то следует, что быть в теле противно ее природе. Если быть в теле противоестественно, то следовательно, воскресение тела будет противоестественно… Мы уповаем воскреснуть в тех самых телах, которыми мы теперь облечены и в которых теперь погребаемся, в том же разуме и в той же видимой форме». Кроме того, как мы помним, блаженный Иероним полагает, что учение о переселении душ может лишь «ранить читателя».
Св. Кирилл Александрийский († 444) обращается к критике концепции реинкарнации в первой книге своих Толкований на Евангелие от Иоанна (PG, LXXXIII, 133-145). Св. Кирилл приводит 24 аргумента, некоторые из которых весьма остроумны.
Он напоминает, что евангелист Иоанн говорит о свете, просвещающем душу каждого человека, приходящего в мир, – а с точки зрения оригенистов человек именно затемняется при входе в мир. Если этот свет просвещает именно приходящих, то о каком сознательном предсуществовании можно говорить?
Патриарх Египта подчеркивает, что сейчас время нашего испытания, а отнюдь не наказания после проваленного экзамена. Мы готовимся к экзамену, сдаем его, а отнюдь не терпим последствия провала.
Кроме того, ведя полемику со сторонниками языческого мифа, св. Кирилл подчеркивает, что Христос побеждает смерть. Но с точки зрения приверженцев метемпсихоза смерть скорее оказывается нашим союзником, ибо разрушает нашу тюрьму. В Писании мы видим, что, благословляя Авраама, Бог обещает ему многочисленное потомство. Если же цель духовного подвига – бегство из материального мира, то Авраам становится источником огромного числа воплощенных грешников. И Авраам должен быть наказан за то, что породил столько существ к телесному существованию. Значит, Бог проклинает Авраама потомством вместо того, чтобы благословить его. И как могла радоваться Премудрость при создании мира (Притч. 8,30-31), если этот мир создавался как тюрьма для прежде согрешивших душ? Земля создана материальной и создана для жизни а не для пустоты. Неужели Бог создал ее лишь в предвидении грядущих человеческих грехов?
Св. Кирилл приводит и аргумент Исидора: новое тело скорее способствует умножению грехов, нежели врачует от них. Но при этом он углубляет его специфически христианским размышлением: «Если душа согрешила в предыдущем существовании и если по этой причине она, направляясь в заключение, была связана с плотью и кровью, как может быть, что те, кто веруют во Христа и получили отпущение грехов, не покидают сразу же своих тел, оставляя одежду, которая была дана им в наказание? Но мы видим верующих во Христа не только не желающими отбросить свои тела, но и добавляющими в символ христовой веры чаяние воскресения плоти». Воскресение есть радостный дар в восприятии христианина. Как же можно возврат к жизни в теле воспринимать как наказание?
Блаженный Августин († 430 г.) знаком с учением о переселении душ, но настаивает на том, что оно совершенно противоположно апостольскому: «Известно, что по мнению Платона души людей по смерти возвращаются даже в тела животных. Этого мнения держался и учитель Порфирия Плотин, но Порфирию оно совершенно справедливо не понравилось. Он, со своей стороны, полагал, что души людей входят в тела людей же, но не в свои, которые они оставили, а в другие, новые. Ему постыдным казалось верить, что мать, превращенная в мула, может, пожалуй, возить на себе сына; но не казалось постыдным думать, что мать, превращенная в девицу, может быть, пожалуй, женою сына. Не гораздо ли благочестивее верить тому, чему учили апостолы? Не гораздо ли благочестивее верить, что души людей возвращаются в свои собственные тела, чем тому, что они возвращаются в тела совершенно иные?» (О Граде Божием. X, 30).
С явственным оттенком иронии упоминает идею реинкарнации блаж. Феодорит Киррский († 457 г.) в «Уврачевании эллинских недугов»: «Пифагор и Платон выводят на сцену племя бестелесных душ и говорят, что те, кто впали в какую-либо ошибку, отправляются в тела для наказания. Поэтому Платон в „Кратиле“ называет тело могилой, потому, что согласно ему, душа там некоторым образом находится погребенным» (5,13-15).
В конце V века Эней Газский пишет «Феофраст или диалог о бессмертии души и о воскресении мертвых» (PG LXXXV). Сам Эней до своего обращения в христианство был неоплатоником. И вот в его диалоге язычник и христианин беседуют на берегу Нила. Феофраст – последователь Платона и знаток языческой философии – отстаивает «тайные учения древних» о переселении. Христианин Аксифей ему возражает, показывая на противоречия в учениях о душе у греческих философов и между собой и даже у самого Платона в разных его диалогах.
Эней развивает аргументы св. Мефодия Олимпийского: Если цель переселения исправление души, то как же она осуществляется, если душа похотливого человека вселяется в осла или кобеля, а душа обжоры в свинью, то есть получает условия еще более удобные для потакания их основной страсти? Аксифей сравнивает Божество, которое так устроило мир, с судьей, который захваченного на месте преступления вора вместо наказания повелевает вести в храм и позволяет ему брать все, что угодно, и таким образом дает возможность преступнику еще более укрепиться в своем хищничестве. Кроме того, если из-за того, что человек не помнит своих прежних грехов, ему открывается дорога к отчаянию и хуле на Бога – ведь он, не помня за собой ничего дурного, терпит страдание неизвестно за что. Наконец, он говорит, что для определения вечной участи человека достаточно одной земной жизни – ибо для Бога, который знает наши сердца, и одной жизни достаточно, чтобы заметить, к чему мы себя склонили и какой импульс стал бы нарастать в последующем, если бы дать возможность для новых жизней, продолжающих прежние влечения. И классический аргумент: если перевоплощение – наказание, то почему Бог не напоминает человеку, за что именно он несет наказание?
В начале VI века Проспер, манихей, обратившийся в христианство, произносит формулу отречения от своей прежней веры. 12-м пунктом в его отречении стоит: «Верующий, что человеческие души перемещаются заново в другие тела или в животных – да будет анафема» (PL, XLII, 1153 sq. и PL LXV, 23 sq.).
Итак, еще до V Собора отрицательное отношение к философии душепереселения было нормой христианской веры. Ни у кого из раннехристианских церковных авторов, кроме раннего Оригена, не было симпатий к идее реинкарнации. Н. О. Лосский, русский философ, старавшийся примирить теорию реинкарнации с христианством, не смог в своей книге привести никаких свидетельств о вере первохристиан в переселение душ.
У теософов остается аргумент отчаяния: должны были быть другие христианские мыслители, которые учили о переселении душ, вот только их труды не сохранились, потому что были уничтожены «средневековыми фанатиками». Однако труды Оригена сохранились достаточно в большом объеме, чего нельзя сказать о трудах его оппонента св. Мефодия Олимпийского (на греческом сохранилось всего лишь 2 произведения св. Мефодия; остальные же дошли до нас в старославянском переводе из-за того, что были приняты за творения Мефодия – просветителя славян). И едва ли не лучше всего сохранилось именно то творение Оригена, которое вызвало более всего нареканий у церковных богословов – книга «О началах», склоняющаяся к реинкарнационному ученнию. Значит, малая сохранность произведений Оригена связана не с тем, что они сознательно уничтожались – сочинения оппонента Оригена дошли до нас тоже далеко не полностью.
Конечно, целые книги и библиотеки исчезали в веках. И все же вполне уверенно можно сказать, что даже в несохранившихся книгах христианских авторов первых веков нашей эры не было проповеди реинкарнации. Дело в том, что церковь помнит своих еретиков. Так устроено церковное сознание (и поныне, а еще в большей степени так было в византийскую эпоху), что имя праведника может быть забыто, но имя еретика – никогда. Еретическая рукопись может перестать переписываться – но будут вновь и вновь пересказывать и переписывать предупреждения ересиологов о том, что вот, с таким-то автором и с таким-то текстом будьте осторожнее. Могут быть забыты аргументы человека, заподозренного в ереси; могут быть утрачены собственные его выражения. Но останется память о том, что он заблуждался именно в этом и вот в этом вопросе. До сих пор курсы истории богословия состоят в большей степени из перечисления и объяснения ересей, чем из раскрытия собственной православной системы мысли.
Кроме того, церковное сознание, как известно, традиционно. Традиционное же мировоззрение мыслит прецендентами, прототипами: в современной ситуации оно стремится узнать нечто, уже бывшее в Священной и церковной древности для того, чтобы поместить сиюминутную новость в систему уже выявленных, освященных и сложившихся координат. Поэтому во вновь появляющихся ересях прежде всего стараются найти отголосок ересей древних. «Звезда» любого богослова может закатиться, если будет обнаружено, что его позиция идентична позиции Ария или Маркиона. Любой богословский спор может быть победно закончен, если обличителю еретика удастся доказать, что позиция его оппонента чем-то напоминает одну из прежних ересей, о которых уже известно, что они были опровергнуты древними Отцами.
Ересь метемпсихоза, как мы видели, осуждается дружным хором (consensus patrum) Древней Церкви. Это было учение очевидно языческое и по происхождению и по сути. А потому, обвинив оппонента в том, что он придерживается этой доктрины, было очень легко показать, что его мышление нецерковно, что он не столько христианин, сколько язычник. Так вот – если бы были такие церковные писатели или проповедники, которые возвещали бы идею метемпсихоза – церковные полемисты той эпохи несомненно выступили бы с обличениями этих людей и их доктрин. Но даже упоминаний о таких церковных богословах и иерархах, которые учили бы о переселении душ, не сохранилось ни в книгах, ни в письмах, ни в документах первого тысячелетия. Только Ориген упоминается в этой связи – и то его обвиняют чаще в проповеди предсуществования душ, нежели в проповеди переселения душ.
Если бы действительно раннее христианство хранило идею переселения душ, а в шестом веке ее отвергло – то следы такого перелома во множестве сохранились бы в истории. Была бы полемика, и ее следы дошли бы до нас. Хотя бы в виде многочисленных предупреждений о том, что такие-то книги таких-то прежде авторитетных авторов, подобных Оригену, читать уже не стоит, поскольку они содержат в себе басню языческих философов о душепереселении.
Но нет следов такого перелома – значит, не было и самого перелома. Тексты, приведенные выше, полагаю, это показывают достаточно убедительно (особенно на фоне того, что мои оппоненты не могут привести ни одного раннехристианского текста в подтверждение своей позиции – за исключением одной книги Оригена). И даже отношение церковных людей к наследию Оригена стало критичиским задолго до VI века и V Собора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139