Если от души человека отбежали воды – грехи и страсти, – он стал сушей, и эта суша стала землей, и на ней взошел плод чистоты. Теперь уже твердь достойна быть украшенной светилами – и в нашей душе воссияет Солнце-Христос и луна-Церковь. Солнце – это Христос, потому что Им сказано: «Я свет миру». Луна же получает свет от Солнца – так и церковь от Христа. Светила установлены «для знамений». Знамения Церкви – это заповеди Христовы, являемые миру. «Чтобы всякий, получив знамение, знал, как убежать от будущего гнева, чтобы день тот не застиг его как тать». «Христос – свет апостолов, а Апостолы – свет миру». Звезды – это святые (прежде всего Моисей и пророки).
На следующий день одновременно изводятся пресмыкающиеся и птицы – потому что и доброе и злое должны мы представить пред Светом Христовым на Его суд. «Мы, по слову и завету Божию, и то, и это вынесем пред лице Божие и на суд Его, чтобы, будучи просвещаемы Им, мы смогли отделить из доброго все злое, то есть удалить от себя то, что пресмыкается по земле и доставляет приземленные заботы». Птицы наших помыслов должны полететь над твердью, чтобы познать самих себя и узнать, что в нас есть от пресмыкающихся. «Если мы посмотрим на женщину с вожделением – это в нас ядовитое пресмыкающееся; но если есть в нас чувство трезвости, то пусть даже загорится страстью к нам госпожа-египтянка, мы обратимся птицами, и, оставивши в руках ее египетское платье, улетим от грязного коварства. Если какая-то мысль искушает нас к воровству – вот, наихудшее пресмыкающееся; если же в нас такое намерение, что, имея у себя только две лепты, мы их милосердно отдадим в дар Богу, это намерение – птица, не помышляющая ни о чем земном, но крыльями стремящаяся к небесной тверди. Если к нам подступает мысль, хотящая нас убедить, что не нам претерпевать мученические страдания, – это ядовитое пресмыкающееся; но если придет к нам мысль и намерение сражаться за истину даже до смерти, – это будет птица, от земных к высотам устремляющая» (Беседы на книгу Бытия. I, 3-8).
Конечно, толкования Оригена и условны, и произвольны. Но для нас важно отметить, в каком направлении идет его аллегоризирующее воображение, а в каком – нет. Чтобы так истолковать книгу Бытия, особенно же эпизод с созданием небесных светил, надо не просто быть христианином – надо искренне любить Писание и Церковь. Будь Ориген теософом – именно в этом месте как удобно было бы ему, очертя голову, броситься в звездные мифы, и «планетарные цепи».
Любой читатель «Тайной Доктрины» помнит, как любезна Блаватской идея гермафродитов, как настойчиво она старается библейскую фразу «мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1,27) прочитать как «мужчиной и женщиной сотворил его», превращая тем самым Адама в андрогина. Ориген, дав вполне красивое буквальное толкование этого библейского места , приступает к аллегорическому. «Внутренний наш человек состоит из души и духа. Мужчиною можно назвать дух, женщиной провозгласить душу. Если между ними есть согласие и единодушие, то в самом естестве своем они плодятся и размножаются, рождая детей – добрые чувства и мысли, или полезные соображения, которыми они наполняют землю и обладают ею. То есть, подчинив себе плотское чувство, они обращают его к лучшим намерениям и правят им» (Беседы на Быт. 1,15). Ничего похожего на теософию здесь также не просматривается…
Но тогда вновь возникает все тот же вопрос: Елена Рерих плохо знает Оригена или «Тайную Доктрину»? Или она просто не прочь приврать?
Если бы Ориген действительно был оккультистом, как утверждает Е. Рерих, неужели он смог бы написать два (!) толкования на Песнь Песней, в которых он изъясняет любовь Невесты к Жениху как стремление человеческой души к соединению с Христом?! «Творец Вселенной, создавая нас, посеял в ваших сердцах семена любви… „Поддержите меня Его яблоками, ибо я ранена любовью“ (Песн. 2,5). Сколь это прекрасно, сколь великолепно – получить рану от любви! Иной поражен стрелой плотской любви, иной ранен земной страстью; ты же обнажи члены свои и прими «стрелу избранную», стрелу прекрасную, ибо стрелок – Сам Бог. Сколь блажен раненый этой стрелой! Этой стрелой были ранены те двое, что беседовали друг с другом, говоря: «Не горело ли в нас сердце наше на пути, когда Он изъяснял нам Писания?»… Отвечает Брат мой и говорит: Встань, иди, возлюбленная Моя. Я проложил тебе путь, разорвал сети, – иди ко Мне, возлюбленная Моя. «Встань, иди, возлюбленная Моя, прекрасная Моя, голубка Моя». Почему Он говорит: «Встань», почему говорит: «Спеши»? Ради тебя Я вынес бешенство бурь, вытерпел волны, осаждающие тебя, «печальная стала душа Моя о тебе даже до смерти», Я воскрес из мертвых, сломал жало смерти, расторг узы ада. Поэтому говорю тебе: «Встань, иди, возлюбленная Моя, прекрасная Моя, голубка Моя, ибо зима уже прошла, дождь миновал, цветы показались на земле». Воскреснув из мертвых, Я восстановил тишину».
Эти комментарии Оригена отозвались потом в гимне любви Августина – «Поздно полюбил я тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя! Вот Ты был во мне, а я – был во внешнем, и там искал Тебя, в этот благообразный мир, Тобою созданный, вламывался я, безобразный! Со мной был Ты, с Тобой я не был. Вдали от Тебя держал меня мир, которого не было бы, не будь он в Тебе. Ты позвал, крикнул, и прорвал глухоту мою; Ты сверкнул, засиял, и прогнал слепоту мою; Ты разлил благоухание свое, я вдохнул и задыхаюсь без Тебя. Я отведал Тебя, и Тебя алчу и жажду; Ты коснулся меня, и я загорелся о мире Твоем. Когда я прильну к Тебе всем существом моим, исчезнет моя боль и печаль, и живой будет жизнь моя, целиком полная Тобой. Легко человеку, если он полон Тобой; я не полон Тобой и потому в тягость себе. Радости мои, над которыми надо бы плакать, спорят с печалями, которым надо бы радоваться, и я не знаю, на чьей стороне станет победа. Спорят мои недобрые печали с добрыми радостями, и я не знаю, на чьей стороне станет победа. Увы мне! Господи, сжалься надо мной! Увы мне! Вот раны мои – я не скрываю их. Ты врач, я больной…» (Исповедь. 10,27-28).
Есть ли такие строки в Агни Йоге или «Тайной Доктрине»? Никогда не сможет пантеизм породить таких строк, что написали Ориген или Августин о своей личной любви к Личному Богу.
Тем не менее Е. Рерих ставит христианам задачу: «надо, чтобы лучшие духовные наставники немедленно провозгласили очищение заветов Христа в свете учения последнего апологета христианства, великого мученика Оригена». А не лучше ли наоборот – пересмотреть теософию с тем, чтобы привести ее к большему соответствию учению действительно великого Оригена?
Раннехристианская традиция о переселении душ
Как мы видели, теософские взгляды и взгляды Оригена совпадают лишь в двух-трех пунктах. Но то, в чем Ориген близок к теософам, еще задолго до V Вселенского Собора стало восприниматься как нечто, отдаляющее Оригена от Церкви.
Тем не менее вновь и вновь оккультная пропаганда повторяет: «Ведь только подумать, сколько ясных указаний о законе перевоплощения и законе кармы имеется в Евангелии! Но духовные отцы тщательно умалчивают об этом. Ведь не могут же они не знать, что закон перевоплощения был отменен лишь в шестом веке на Константинопольском соборе! » (курсив Е. Рерих).
Сколь «ясны» и корректны поиски «закона кармы» в Евангелии, мы уже видели. Теперь посмотрим на труды древних отцов Церкви и на их отношение к реинкарнации.
Многочисленные положительные изложения христианской эсхатологии, встречающиеся у всех христианских авторов древности, я опускаю. Приведу только два размышления.
Первое – ради того, что по слишком необычному поводу церковный писатель напоминает о христианской вере в воскресение плоти. Дурно поняв слова Христа «приимите, сие есть тело Мое», язычники обвиняли христиан в каннибализме… В 177 г. афинянин Афинагор подает императору Марку Аврелию апологию христианства. Среди аргументов Афинагора есть такой: «Какой же человек, верующий в воскресение, согласится сделаться гробом тех, которые воскреснут? Невозможно, чтобы одни и те же люди веровали в воскресение тел наших и вместе употребляли их в пищу, как не имеющие воскреснуть; были убеждены, что земля возвратит некогда своих мертвецов, и вместе думали, что тела, которые схоронены кем-либо в его внутренности, от него не потребуются. И если кому кажется вздором то, что истлевшее, разрушившееся и совершенно уничтожившееся тело снова придет в прежний состав, то неверующие могут обвинить нас разве что в простоте ума, а не в худой нравственности, ибо заблуждением своим мы никому не вредим» (Прошение о христианах. 36).
Второе же исповедание телесного воскресения, которое я хотел бы привести, интересно тем, что оно дается в прямой полемике с реинкарнационной философией. Св. Иустин Философ († 166) спорит с гностиками, отрицавшими возможность телесного воскресения: «Итак, рассматривая основания, заключающиеся в мире, мы не находим невозможным восстановление плоти; с другой стороны, Спаситель во всем Евангелии показывает сохранение новой плоти; после сего зачем нам принимать противное вере и гибельное учение и безрассудно обращаться вспять, когда услышим, что душа бессмертна, а тело тленно и неспособно к тому, чтобы снова ожить? Это и прежде познания истины слышали мы от Пифагора и Платона. Если бы то же говорил Спаситель и возвещал спасение одной только души: то что нового Он принес бы нам сверх Пифагора и Платона, со всем хором их? А теперь Он пришел благовествовать новую и неслыханную надежду. Подлинное новое и неслыханное дело то, что Бог обещает не соблюсти нетленному нетление, но даровать нетление тленному» (св. Иустин Философ. О воскресении плоти. 10).
Итак, если бы Евангелие возвещало переселение душ (то есть гибель множества тел и бессмертие одной лишь души, воплощающейся в этих тленных телах), то оно не было бы чем-то новым по сравнению с Пифагором и Платоном. Новизна же евангельского учения такова, что возвращение к пифагореизму становится в глазах св. Иустина делом «гибельным» и «безрассудным».
И вновь предложу тем, у кого симпатия к оккультизму еще не до конца сожгла научную совесть: попробуйте в это рассуждение св. Иустина или в проповедь любого другого древнехристианского автора вставить «закон кармы и переселения». Такая вставка очевиднейшим образом разломала бы весь текст и вступила в явное противоречие с проповедью воскресения плоти. Вера в воскресение и вера в переселение взаимно несовместимы (даже Ориген лишь чисто механически их сочетает, но не увязывает логически). Если у моей души было много тел – в каком из них она воскреснет? И зачем вообще ей тело, если оно рассматривается лишь как одежда, но не как необходимая часть человеческого естества?
Св. Иустин пишет: «Вот чему мы научились от Христа… души будут соединены с теми же телами» (I Апология. 8). Если бы он был «научен от Христа» кармической премудрости, он сказал бы – с «новыми телами» или даже напротив – «сбросив всякие тела».
Воскресение плоти проповедуют все раннехристианские авторы – от апостолов и до Оригена. Эта идея сильно не нравится оккультистам – как древним, так и новым: «И сейчас имеются люди, образованные и считающие себя даже учеными в некоторых областях, которые верят, что в День Страшного суда они воскреснут в своем физическом теле! Чем объяснить такое самоодурение?». Оценку этой вере христиан можно выставлять по своему вкусу. Но фактом, независимым от симпатий и антипатий, является то, что все древние церковные авторы проповедовали воскресение тел. Не начиная с Пятого Собора, а начиная с апостолов.
Что же касается идеи перевоплощения, то о ней раннехристианские авторы отнюдь не умалчивают. Они ее знают и вспоминают, причем иногда во вполне положительном контексте. Когда христианским апологетам надо пояснить своим языческим читателям, что церковная вера в бессмертие души и восстановление плоти не так абсурдна, как кажется эпикурейцам, они взывают к авторитету языческих же философов. «Можно было бы показать, что не мы одни признаем воскресение тел… Безтелесное существует прежде тел… тела составились из бестелесных начал и чувственное произошло из умопостигаемого; ибо по учению Пифагора и Платона ничто не препятствует, чтобы тела после своего разрушения опять составились из тех же самых стихий, из которых они произошли первоначально. Но мы отложим рассуждение о воскресении» (Афинагор. Прошение о христианах. 36). В «отложенном» же сочинении «О воскресении мертвых» Афинагор вполне ясно излагает христианскую надежду: «Чтобы то же самое тело приняло ту же самую душу, это не иначе возможно как только чрез воскресение» (Афинагор. О воскресении мертвых, 25).
Но при этом христиане никогда не солидаризируются с идеей реинкарнации, и даже более того – в самой ранней христианской литературе можно встретить уже вполне решительные отрицания реинкарнации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139