Его густые брови надвинулись на глаза.
— А о королеве ты забыл? Когда они узнают, что ты сбежал, за нами бросятся корабли.
А я-то думал, все будет позади, как только я поднимусь на борт… Теперь моя самоуверенность исчезла. Но наш корабль полностью укомплектован людьми, здесь мои старые друзья Саким, Джублейн и Джереми Ринг. И целая команда добрых ремесленников, которые смогут обустроить и сделать нашим домом новый свет — Америку.
И корабль доверху забит боеприпасами и снаряжением.
Абигейл была тихая и явно встревоженная.
— Барнабас, если они все же заберут тебя в тюрьму, я просто не знаю уж, что мне делать!
— Продолжай свой путь, а мое дело оставь Джереми и Тому Уоткинсу.
— А что они смогут сделать?
— Людям удавалось сбежать из Ньюгейта, а я думаю, побег будет моим единственным шансом. Понимаешь, никто не поверит в то, как было с этими монетами на самом деле. Подозрительно выглядит — слишком много везения одному человеку. Скажи, мой сундук на борту? Тот, с картами?
— Да. Там еще есть несколько других карт и бумаги, которые принес Питер Таллис. Знаешь, Барнабас, говорят, он нечестный, но мне он нравится.
— Мне тоже. Абигейл, если что-нибудь случится, плыви с отцом в Землю Рэли — и жди меня. Я приеду.
— Ничего не случится!
Она это сказала — но сама не верила до конца. И я тоже. Не будет мне покоя, пока нога моя не ступит на землю Америки.
— Мое место — рядом с тобой, Барнабас. Ты что думаешь, только мужчины хотят увидеть новую землю? Я тоже хочу увидеть эти берега снова. И я тоже хочу увидеть, что лежит дальше, за ними.
Я молчал, ибо знал: то, что она говорит, — правда, и не хотел переубеждать ее. Тут я был эгоистичен. Мне хотелось, чтобы она была со мной всегда.
— Это — земля не для нежных, прекрасных женщин, — вяло возразил я.
Она глянула на меня — и расхохоталась.
— Барнабас, мне еще и четырнадцати годков не было, когда у берегов Индии пытались взять на абордаж отцовский корабль, а я отстреливалась из пистолета.
Позднее я снова заговорил о своих тревогах с капитаном Темпани.
— Мы можем сделать лишь то, что в наших силах, — начал я, — а после этого — положиться на Бога. Я не хочу, чтобы вы рисковали, подвергая этот корабль артиллерийскому обстрелу, когда откажетесь выполнить приказ лечь в дрейф. Если они меня схватят, плывите по своим делам. А я уж найду способ добраться до Америки.
Он покачал головой.
— Мальчик, мальчик! Ты сам не знаешь, чем рискуешь! Я навещал как-то друга, попавшего в Ньюгейт за долги. Нечистое, омерзительное место, и за каждое послабление тебе там придется платить.
Потом мы долго говорили о торговле, об индейцах и товарах, о покупках и продажах, ибо у нас были большие планы.
— Эти новые земли — для тебя, мальчик мой, — сказал капитан Темпани, — и для моей дочери тоже, надеюсь.
И тут до нас донесся тупой гром. Сердце у меня словно остановилось на мгновение.
— Да, надо идти на палубу, — сказал Темпани. — Боюсь я за тебя, мальчик мой.
И только мы открыли дверь и вышли на палубу, как сразу увидели его, не далее двух миль впереди по курсу, отчетливо и ясно различимый — крупный королевский корабль двигался нам наперерез.
К нам кинулся Джереми Ринг.
— Капитан, он дал предупредительный выстрел, что, будем ложиться в дрейф?
— Боюсь, придется.
Ко мне быстро подошла Абигейл и взяла меня за руку. Лицо ее побледнело — как и мое, должно быть. Мы стояли с ней плечом к плечу и смотрели, как корабль надвигается на нас.
— Сорок две пушки, — угрюмо проворчал Ринг. — Не можем мы с ним биться, капитан.
— Я не стану сражаться с королевским кораблем, — отозвался Темпани.
На волнах уже подпрыгивала шлюпка, и Саким стоял на шканцах со шторм-трапом наготове. Казалось, прошло всего мгновение — и вот на борту у нас оказался эмиссар. Никем иным он и не мог быть, это я понимал.
— Я имею приказ обыскать ваше судно, — сказал он. Это был приятной наружности молодой человек, и Абигейл явно произвела на него впечатление. — Надеюсь, я не причиню больших неудобств, но я должен схватить человека по имени Барнабас Сэкетт, если он на борту.
— Я на борту, лейтенант, — спокойно проговорил я, — так что в обыске нет нужды.
— Я должен произвести обыск, — сказал он. — Сообщено, что на борту находится сокровище.
Он оказался добросовестным, надо отдать ему должное, и устроил нам такой обыск, какому подвергались немногие корабли, но королевского сокровища не нашел.
В конце концов я оказался у трапа.
— Эбби, — сказал я, — Эбби, я…
— Иди, — отвечала она, — но приезжай в Америку, когда сможешь. Я буду ждать.
Они стояли вокруг — Брайан Темпани, Джереми, Том Уоткинс, Пим, Джублейн, Саким и остальные.
Я обвел глазами их лица, поблагодарил всех, а потом перелез через фальшборт и спустился в шлюпку.
С палубы королевского корабля я смотрел, как они уплывают; паруса на моем судне забирали ветер хорошо.
— Славное суденышко, — сказал лейтенант, стоявший рядом.
— Самое лучшее, — отозвался я; печаль сжимала мне горло. — И народ отличный, верные люди и сильные.
— Пошли! — он взял меня за руку. — Вы должны спуститься вниз. Я сожалею об этой необходимости, но вас приказано держать в кандалах и так передать чиновникам королевы.
— Подождите, — взмолился я, — дайте хоть посмотреть, пока они не скроются из виду!
Он отпустил мою руку и отошел. И я стоял там один, на палубе корабля, увозящего меня в тюрьму, и смотрел, как все, что мне дорого, уплывает в туманную даль продутого ветром моря.
Вскоре нельзя было разглядеть даже топа мачты, только серая линия лежала там, где встречались море и небо, и сердце мое заполнила великая пустота.
Тогда меня отвели вниз и заклепали кандалы у меня на запястьях и лодыжках. Цепь прикрепили к шпангоуту — и оставили меня там.
Меня кормили понемногу. Давали воды. И никто ко мне не приходил.
Глава седьмая
Много разговоров слышал я о Ньюгейтской тюрьме, но они ничуть не подготовили меня к тому, чем она была на самом деле. Для свободного человека, проведшего свою жизнь в болотном краю, привыкшего дышать свежим воздухом и идти, куда хочет и когда захочет, страшно и жутко быть заключенным, и еще хуже — быть заключенным среди грязи и грязных людей.
Но в камеру я попал лишь после того, как меня вновь заковали в железо, с толчками, пинками и руганью. Потом меня окружили заключенные, требуя угощения, и я им что-то дал из денег, которые у меня были припрятаны.
Один задержался дольше других. Это был мерзавец с наглой рожей, вор, как он сам объявил, и временами — разбойник с большой дороги.
— Ты можешь избавиться от кандалов, — сказал он, — если подкинешь что-нибудь тюремщику, а если еще подкинешь, сможешь жить неплохо, только не дай им подумать, что у тебя кончаются денежки, потому что тогда тебя закинут в самую поганую дыру, какая тут есть, и оставят там гнить заживо. В этих тварях нет ни капли человеческих чувств. Много людей тут умерло.
Его звали Хайатт. Я обнаружил, что он мне нравится. Мне страшно нужен был человек, знающий, что к чему в Ньюгейте.
— Кроппи — вот кого тебе надо повидать, — посоветовал он и подмигнул многозначительно. — Генри Кроппи — вот кто тебе нужен, приятель: кровавая скотина, зверюга, готовый тебя убить голыми руками.
— У меня тоже есть пара рук, — заметил я.
— Ну да, только в его лапах есть какая-то дьявольская сила, и он наслаждается, когда может наложить их на какого-нибудь бедолагу. Ежели он убьет тебя, так ничего не потеряет, а если ты его убьешь — ждет тебя Тайберн или Пристань Казней.
Какой-то нечистый огонек осветил его лицо.
— Говорят, ты знаешь, где находится сокровище… золото, быть может, и драгоценные камни. Это что, правда?
По нынешним временам человек, ничего не имеющий, никому и не нужен, но если есть шанс поживиться, даже лучшие из людей могут иногда заколебаться, так что я лишь пожал плечами.
— Да пускай думают, что хотят, — сказал я. — А сам я ничего не признаю и ничего не отрицаю.
Когда монетка-другая попала в нужную руку, с меня сняли оковы, перевели в обиталище получше и, как выяснилось, я получил возможность выбирать пищу. Однако у меня и мысли не было задерживаться здесь надолго.
Вот-вот начнутся допросы.
— Оно вот так примерно будет, — говорил Хайатт. — Сперва они станут говорить ласково, попытаются добыть, что им нужно, без особых усилий, но если не добудут, пустят в ход силу.
Неделю я ходил по тюрьме — нос сводило от мерзкой вони, но я старался разглядеть все, что тут делается, и всех, кто тут есть, ибо помощь может прийти с самой неожиданной стороны, а я был не в том положении, чтобы отталкивать руку помощи, как ни груба она.
Мужчины и женщины были здесь перемешаны вместе, кругом бегали какие-то дети, все в самом грязном тряпье, с выпачканными руками и лицами, и самые отвратительные преступники содержались здесь вместе с несостоятельными должниками и теми, кого бросили в кутузку за ересь, что было несложным делом, если кто слишком вольно высказывался о Королеве или Церкви.
Однажды меня привели в отдельную комнату, где сидели два человека. Один — тонкий, с туго стянутыми жестокими губами и в мелко завитом парике. Он разглядывал меня с отчужденным, далеким видом.
Второй был весь квадратный, солидный, вроде бы армейский чин, если я правильно угадал, а может — капитан военного корабля.
— Вы — Барнабас Сэкетт? — спросил этот.
— Я Сэкетт, и верный йомен Англии, — добавил я. — И еще восхищенный поклонник Ее Величества.
— Таких много, — кратко ответил он. — Но перейдем к делу. Вы продали некие золотые монеты Коувени Хазлингу и другим лицам?
— Продал.
— Где вы взяли эти монеты?
Пересказ событий того дня, когда я нашел эти монеты, был делом несложным, а далее я рассказал, как, поняв, что древности могут оказаться ценными, отправился в другие места и сумел найти еще кое-что.
— Вот так быстро? И так легко?
— Повезло — счастливый случай. Один шанс из тысячи, я полагаю, хотя в Англии много мест, где находят старые монеты.
— Ваш дом стоит на болотах?
— Да.
— Вы живете невдалеке от залива Уош?
— Ну, на некотором расстоянии, я бы сказал.
— Но вы его знаете? Приходилось вам по нему плавать?
— Много раз.
— Вы знаете историю о гибели королевской сокровищницы?
Долгие часы они допрашивали меня. У человека в парике были холодные свирепые глаза, и в них не отражалось ни капли милосердия ко мне или же веры в мои рассказы.
В конце концов он вмешался в разговор.
— К чертовой матери этого лжеца, Суолли! Говорил я вам, толку из этого не будет. Говорю вам, дыба… или тиски для пальцев. Он быстренько скажет правду. У этой породы нет стойкости, чтобы выносить боль.
— А как насчет вашей породы? — грубо сказал я. — Я так думаю, у вас на боль тоже брюхо слабовато… Ладно, хватит с этим. Я вам правду сказал. Коли не желаете верить, делайте, что хотите, потому что больше мне вам сказать нечего.
Он уставился на меня, потом ударил по лицу тыльной стороной ладони. Удар был так себе, и я усмехнулся.
— Стояли бы мы тут оба со шпагами, я бы вам за это отворил кровь, — сказал я.
— Что?! Ты мне угрожаешь? Да ты!..
— Я — англичанин. Свободнорожденный. А человек, который бьет вот так заключенного, — трус, и вы, сэр, дважды трус.
— Эй! Хватит уже этого! — внезапно вскочил на ноги Суолли. — Извините, сэр Генри.
Он уставил в меня указательный палец.
— Вы! Вы скажете нам, где лежит королевское сокровище, или клянусь Господом, вас подвергнут допросу под пыткой!
— Я уже сказал вам все, что знаю. Вы даром тратите время. Да стал бы я собираться в Америку, будь у меня такое сокровище?
Суолли пристально посмотрел на меня, потом улыбнулся — губы у него были толстые, отталкивающие.
— А откуда нам знать, что вы собираетесь в Америку, а не в Испанию? Или в Италию? Мы знаем, что сокровище у вас, ибо нам донесли, что оно у вас, что вы вытащили его из Уоша в прошлом году. Это сообщение дано под присягой.
Теперь уже я уставился на него — в ужасе. Потом покачал головой.
— Это очевидная ложь. Никакого сокровища нет.
— Подумайте, — сказал Суолли спокойно. — Мы еще вернемся к этому разговору.
И с тем я был отправлен обратно в свою камеру. Я обвел взглядом эту голую комнатушку с ее койкой, побеленными стенами, с ее голой уродливостью — и в первый раз ощутил ненависть.
Какое право они имеют хватать меня и запирать? Забирать меня от всех, кого я люблю, от моих надежд на чего-то стоящее будущее — и ввергать в этот ужас?.. Но стонать и рыдать — не в моем обычае. Я никогда не жаловался — ибо кому нужны жалобщики? Если что-то нехорошо, человек должен справиться сам.
Хайатт… Надо повидать Хайатта. Я вышел из своей камеры, прекрасно понимая, что раз начались допросы, прежней свободы уже не будет, хотя многие злодеи пользуются ею как ни в чем не бывало. Меня схватят, запрут, будут держать и пытать.
Внезапно я остановился. Передо мной был Питер Таллис, он беседовал с худым, жилистым невысоким человеком, которого я уже видел прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44