После этого взглянул на Кима:
– Ты что, знал, что здесь может оказаться эта штука?
Ким покачал головой.
– Я рассказал тебе все, что нам было известно. Немного, правда, но теперь ты видишь, что мы были на верном пути, – нужды говорить тихо не было, но оба почему-то инстинктивно понизили голос.
Они задумчиво смотрели друг на друга, потом Ким сказал:
– Ты сам знаешь, кто должен провести анализ.
Трейси знал.
– Но он болен...
– Да что ты? И серьезно?
– Серьезнее не бывает.
Ким встал:
– Директор расстроится.
Трейси кивнул. Он думал только о том маленьком диске, который сейчас лежал у него в кармане. По виду он был похож на пуговицу от военного мундира. Только это была не пуговица. Это было электронное подслушивающее устройство.
* * *
Киеу точно знал, когда Трейси обнаружил «клопа»: он собирался выходить из дома, как вдруг раздался сигнал тревоги – это случилось в тот миг, когда Трейси впервые коснулся кончиком ножа упрятанного в грушу диска.
Он повернулся и взбежал по широкой лестнице на второй этаж дома на Греймерси-парк. Ворвался в свою спальню. На полке, рядом с позолоченной фигурой Будды и аккуратной стопкой астрологических таблиц стояла коричневая коробка, которую он сделал сам. В переднюю ее часть был вделан небольшой экран, на котором светилось время – 21.06. Но это были не электронные часы – за экраном был скрыт кассетный магнитофон.
Киеу нажал неприметную клавишу на боку коробки, и в руку ему скользнула кассета. Молча он вышел из спальни, молча прошел по коридору в кабинет, где его ждал другой человек, прямой и высокий.
– Я думал, ты уже ушел, – человек взглянул на золотые наручные часы.
– Найдено подслушивающее устройство, – без всяких предисловий произнес Киеу. Он подошел к плейеру, стоявшему на книжной полке, вставил кассету. Повернулся к человеку, тот кивнул, и Киеу нажал на «воспроизведение».
«...Я ненавижу тебя», – раздалось из динамиков.
– "Ты не меня ненавидишь, Ким. Ты ненавидишь себя. Но за что, я не знаю", – ответил второй голос.
Высокий человек махнул рукой, и Киеу выключил магнитофон. Высокий повернулся к окну, привычным жестом погладил шелковистую плотную ткань кремовых штор.
– Значит, Ким? Это говорит о том, что к делу подключился Фонд, – высокий отвернулся от окна и холодными серыми глазами уставился на Киеу. – Но мы-то знаем, что это невозможно.
– Тогда почему там Ким?
Высокий покачал головой:
– Наша проблема не в этом. Проблема в том, что спящий проснулся. С ним был Трейси Ричтер. Я знаю, что они некоторое время работали вместе в Бан Me Туоте и в Камбодже, перед тем, как Ричтер так таинственно исчез из поля зрения.
– Вы хотите, чтобы я остался? – спросил Киеу.
– Нет, конечно же нет. То, что ты должен совершить сегодня ночью, откладывать нельзя. Ты понимаешь это лучше всех. Планеты диктуют тебе, как поступать. Делай то, что надлежит. Теперь, когда у нас есть эта запись, мы снова имеем преимущество, – он улыбнулся юноше. – Пока ты будешь отсутствовать, я придумаю план действий в отношении этих двоих... Мы знаем, что Трейси станет делать с устройством, – Мицо когда-то рассказывал Киеу о том человеке из Нью-Йорка, даже показывал образцы его творчества. – О да, – кивнул высокий. – Сомнений нет. Единственный вопрос: дозволят ли Ричтеру зайти так далеко?
Сентябрь 1966 г. – апрель 1967 г.
Пномпень, Камбоджа
В душах сознательной части населения Пномпеня широко разрекламированный визит генерала де Голля оставил такую муть и грязь, какую оставляет после себя груженная мусором лодка. Царившая в дни его исторического пребывания эйфория исчезла словно тать в ночи.
Долгожданная материальная помощь вылилась в организацию второго лицея, создание фабрики по производству фосфатов и шитье новой формы для ужасно обтрепанной кхмерской армии. И не более.
Встреча французского министра иностранных дел с избранными представителями Ханоя прошла без ощутимых результатов. Да и сам визит де Голля ничего не дал в плане сложных отношений с северовьетнамцами и американцами.
Короче, стало ясно, что дни принца Сианука сочтены. Эта его последняя попытка найти поддержку выглядела очень жалко, продемонстрировать ему больше было нечего – разве что новую школу, из которой выйдет еще больше образованных, но безработных молодых людей. А они неминуемо в результате обратятся против власти, которая не дает им никаких возможностей.
Настроение в городе изменилось, изменилось оно и за стенами виллы Киеу. Для того чтобы узнать, кто победит в междоусобной войне – сторонники Чау Санга или Коу Роуна, – прибегать к услугам предсказателей не требовалось. И так было ясно.
В эти жаркие дни, полные беспокойства и разногласий, Сока часто вспоминал тот июньский вечер, когда у них ужинал Рене Ивен. Он помнил, чем он закончился, помнил, каким оберегающим, защищающим жестом обняла мать плечи отца, как он, улыбнувшись младшему сыну, произнес «оун».
События развивались стремительно, и их поток подхватил Соку. Казалось, все впали в истерику. Люди понимали, что что-то происходит, но что именно – этого не знал никто. Сам говорил, что это революция, но Сока не был в том уверен. Он часто в конце урока спрашивал, что думает обо всем происходящем Преа Моа Пандитто. Старик глядел на мальчика и спокойно отвечал: «Я об этом не думаю, нас политика не касается». – Спустя годы Сока, утирая горькие слезы воспоминаний о своем Лок Кру, снова и снова слышал эти слова.
Ужас – вот что поселилось в душах людей. Что с нами случится? – думал Сока. Он без конца задавал себе этот вопрос, вопрос будил его по ночам, не давал уснуть.
В то время его единственным спасением была Малис. Точнее, его односторонние сексуальные отношения с нею. Почти каждую ночь, и особенно тогда, когда беспокойство становилось непереносимым, он тихонько прокрадывался по темному коридору, открывал дверь в ее комнату и впитывал ее запах, ее образ. И тогда для него наступало сексуальное освобождение: это было похоже на то сладостное чувство, когда, вырывая бечевку из твоих рук, в небо устремляется великолепный воздушный змей.
А затем как-то вечером Сам привел домой высокую стройную девушку. Это была Раттана, смущенно улыбающаяся и счастливая. За ужином Сам был необычно молчалив, и беседу с девушкой пришлось поддерживать Кемаре и Хеме.
Но Сока видел в глазах брата решимость. Наконец Сам заговорил. Он сказал семье, как они с Раттаной относятся друг к другу, и попросил у родителей разрешения жениться на ней.
Проводив девушку домой, Сам пришел к Соке.
– Мне это не нравится, оун, – тихо сказал он. – Почему они сразу же не дали своего согласия?
– Ой, ну ты же знаешь, какие они. Особенно папа. Ты сам говорил, что он – приверженец старых традиций. Но Сама это не успокоило.
– Они собираются к предсказателю... У меня нехорошие предчувствия.
– Не волнуйся, – Сока улыбнулся. – У тебя просто нервы на взводе. Вот увидишь, все будет хорошо.
Но предчувствия Сама не обманули. Предсказатель, к которому обратились Кемара и Хема, брак не одобрил, и когда родители сообщили об этом Саму, он рассвирепел.
– Вы хотите сказать, что если я был рожден в год крысы, а она – в год змеи, мы не можем пожениться?
– К сожалению, астролог был тверд на этот счет, – ответил Кемара. – Вы не подходите друг другу. И я не могу дать согласия на ваш брак.
– Но мы любим друг друга!
– Пожалуйста, пойми, Сам, это для твоей же пользы.
– Папа, ты что, не понял, что я сказал?
Кемара обнял сына и попытался улыбнуться:
– Понял, сынок, но астролог уверен, что брак этот не долговечен. Змея задушит крысу – таков порядок вещей. И ты должен его принимать.
– Нет! – Сам вырвался из отцовских объятий.
– Самнанг!
Вот и все – Кемаре достаточно было повысить голос, чтобы Сам замолчал и склонил голову.
– Вот увидишь, Сам, – сказал Кемара, – это пройдет. И ты найдешь другую девушку, которая тебе больше подходит.
В эту ночь из окна коридора Сока увидел, как Сам выскользнул из дома и тенью прокрался по направлению к вилле Нгуен Ван Дьеп. Сока даже отошел от двери в комнату Малис, чтобы проследить за братом – он отправился на виллу вьетнамца, или, может быть, к Раттане или Рене? Но брат уже скрылся в густых зарослях.
Сока лежал в постели в обычной после сексуального облегчения полудреме, когда вернулся Сам.
Сам склонился над сонным братишкой и поцеловал его в обе щеки.
– Где ты был?
– Скажешь, ты меня не видел?
Сока покачал головой и жалобным голосом, каким он редко говорил с Самом, протянул:
– Бавунг... Мне страшно. Я не понимаю, что происходит. Сам присел на краешек постели.
– Эй, оун, разве ты не говорил, что папа о нас заботится? Они долго глядели друг на друга и молчали, и, пожалуй, впервые Сам понял, что Сока знает о том, что должно вскоре случиться. Он наклонился к Соке и прошептал:
– Теперь не время пугаться, оун. Тебе придется взять на себя заботу о семье.
Глаза Соки распахнулись от удивления:
– О чем ты говоришь?
– Я ухожу. Я не могу здесь больше оставаться. Скоро выборы. Национальная ассамблея изберет премьер-министром Лон Нола. Сианук, конечно же, как и в прошлые шесть лет, останется главой государства. В руках генерала Лон Нола сосредоточится еще больше власти, и это станет для всех нас концом.
Генерал уже уничтожил сотни и сотни людей в провинции. Когда он придет к власти, станет еще хуже.
– Куда же ты пойдешь?
– Я отправляюсь к маки. Рене уже поговорил обо мне с одним отрядом на северо-западе, в Баттамбанге. Туда я и пойду.
– Но почему?
– Потому что, Сока, это единственный способ дать Кампучии свободу. Режим Сианука сгнил и воняет. Лон Нол – злобный ублюдок, он бы хотел всех нас уничтожить. Но мы не можем позволить ему этого. Вот почему я должен идти.
Сока дрожал.
– Ты не просто одной со мной крови. Сам, – тихо произнес он. – Ты – мой лучший друг. Что я стану без тебя делать?
Сам встал и сжал руку младшего брата.
– Жить, Сок. Жить.
Он направился к выходу. Сока глядел на его темный силуэт на фоне открытой в коридор двери.
– Бавунг... – позвал он.
– Да, малыш?
– Мне так жаль... Я о Раттане. О том, что ты не можешь на ней жениться.
Сам молчал, потом поднял руку и вытер глаза.
– Может, так и лучше, – голос его звучал глухо. – Меня зовет революция.
И он ушел, а Сока еще долго-долго не мог уснуть.
Сам ничего не сказал ни Кемаре, ни Хеме, ни другим членам семьи, и когда он исчез, Кемара, естественно, первым делом отправился на виллу к родителям Раттаны.
Там ему сообщили, что Сама не видели и ничего о нем не слыхали с того вечера, когда Раттана ужинала в его доме. Кемара поверил. Но обращаться в полицию не хотел: кто знает, к каким выводам могут прийти полицейские в такое время?
Сока хранил секрет, хоть и терзался, видя, как страдают родители. Но ничего не смел им рассказывать: если бы Сам хотел, чтобы они узнали о его намерениях, он бы как-то известил их, оставил бы записку в конце концов. И Сока справедливо рассудил, что лучше им ничего не знать.
На следующую ночь он долго не мог уснуть, и, как всегда, прокрался к двери в комнату Малис.
Он уже достал свой распухающий от предвкушения член и пошире распахнул дверь.
Ночь была жаркой, влажной. Окна распахнуты настежь, шторы отдернуты, чтобы ничто не препятствовало притоку воздуха.
Малис сбросила покрывало, тело ее белело в темноте.
Сока начал медленно поглаживать себя – наступал его час, час, когда он успокаивался, обретал внутренний мир.
И вдруг он краем глаза заметил какую-то тень. Он повернул голову вправо, к окну.
Так и есть! За поднятыми жалюзи он различил какое-то движение, тень, темнее ночи. За окном кто-то был.
Он уже собирался спугнуть чужака, как вдруг увидел, что сестра подняла голову от подушки и посмотрела на окно. Она встала, поманила кого-то пальцем. Сока остолбенел. В окне возникла мужская тень. Человек обнял Малис и осторожно положил ее на постель. Затем лег сам, наклонился над ней и начал гладить ее тело. Длинные тонкие руки Малис обвили мужчину, и он взобрался на нее.
Эрекция у Соки пропала. О Амида, подумал он! Его затошнило. Чары спали, и он увидел себя как бы со стороны. Он увидел, что он делал ночь за ночью. Как он мог творить такое? Как мог?!
И он ринулся прочь из своего святилища, превратившегося в место гадких, грязных воспоминаний. Прибежав в свою комнату, он бросился на постель и засунул правую руку в щель между стеной и кроватью. Он изогнулся всем телом, чтобы придвинуть кровать плотнее, и пальцы его оказались в капкане. Он жал все сильнее, скрипя зубами от боли. Боль росла, разрывала все его внутренности, но он давил и давил, пока из искалеченной руки не заструилась кровь и не исчезли все гнусные видения. Он потерял сознание.
Очнулся он от громких криков. Медленно повернул голову и увидел, что комната полна красными отсветами.
Он застонал и, поддерживая искалеченную руку, выглянул в окно. Небо было объято пламенем. Слышался вой пожарных сирен, было так жарко, что по спине Соки побежали струйки пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115