Тусклый и коричневатый свет, словно поблекший от древности. Каменные стены, мраморные колонны, неразличимый во мраке потолок.
В отдалении горели свечи – бессчетное множество желтых свечей. Маленькие огоньки подрагивали, напоминая танцоров, готовящихся к представлению. Благовония и дым от свечей как будто придали воздуху третье измерение. Ронин двигался медленно, словно преодолевая сопротивление воды и чувствуя себя рыбкой в пруду. Века нависли над ним слитками серебра, плотные и прекрасные.
Потом ему показалось, что он слышит кашель, приглушенный и вопрошающий, больше похожий на рык животного. Голос, настолько далекий, что Ронин услышал лишь эхо, произнес: «Разыщи его». Тихий шаг на мягких лапах. Легкое, словно шорох осенней листвы, поскребывание. «Ты должен его разыскать». Отголосок от эха. Затих. Пропал.
Он полусонно осмотрелся вокруг. Снова в пространстве разлилось пение, прозрачное, безмятежное, насыщающее воздух призрачным ароматом звука. Косые струи коричневатого света падали сквозь высокие узкие окна, окрашивая каменный пол и тростниковые циновки. Он был один.
Он почему-то подумал о бронзовой урне и старце, что так тихо сидел рядом с ней.
Он так и сидел там, когда Ронин вернулся в изысканный сад. Глаза закрыты. Неподвижное изваяние. Рыбы лениво плавают в пруду. Гортанно журчит вода. Колокола молчат.
Приблизившись к каменной стене, Ронин вышел через деревянную дверь. Как только он закрыл ее за собой, на него тут же обрушился нестройный городской шум – налетел неистово и отчаянно, словно облако саранчи в летнюю жару.
Он пошел наугад, все еще ошарашенный, все еще под впечатлением от этого странного места. Он долго бродил по улицам, пока не понял – по угасающему свету, – что день уже почти на исходе. Ронин спросил у какого-то тучного, щербатого и потного торговца, скучавшего в дверях своей лавки в ожидании посетителей, как добраться до резиденции риккагина. Торговец внимательно посмотрел на него, на его одежду, на меч на бедре, на кошелек на поясе.
– Не желаете ли поужинать, господин?
Дыхание его было зловонным.
– Да, но...
– Может быть, гуся. Или отличного, только что зарезанного поросенка. – Голос торговца сделался заискивающим. – Чудесный такой поросеночек, очень мясистый и по самой сходной цене. Всего двадцать медных монет.
– Прошу сказать мне, где...
Торговец нахмурился.
– Если же вы думаете пойти к Фарре, так вот что я вам скажу: его мясо моему и в подметки не годится. – Он заломил пухлые руки страдальческим жестом. – А уж какие он цены заламывает! Надо бы доложить зеленым.
– Улица Контрабаса недалеко отсюда?
– Надо бы, да... но я человек не мстительный, кого угодно спросите на улице Бурого Медведя. Я простой честный коммерсант. Я в чужие дела не лезу. Не спрашивайте меня, что делается за углом или... – он многозначительно закатил глаза, – наверху. Если я вам скажу...
– Прошу вас, – перебил его Ронин, – мне нужна улица Контрабаса. Как мне туда добраться?
– Если им нравится делать все эти подлости, то кто я такой, чтобы говорить...
Ронин оставил его и пошел прочь, не разбирая дороги.
– Вот и ступайте к Фарре, как вы, верно, и собирались с самого начала, – крикнул ему вслед толстяк визгливым голосом. – Вы друг друга стоите!
Он миновал магазин ковров на улице Трех Вершин. Здесь было полно покупателей и приказчиков, похожих друг на друга как две капли воды. Дальше располагалась аптека, над дверью которой на древних скрипучих цепях висел огромный каменный кувшин; пыльная витрина была забита маленькими разноцветными пакетиками, склянками с какими-то порошками, подозрительно похожими на песок, кувшинчиками с жидкими снадобьями. В центре этого изобилия стояла высокая ваза с крышкой, наполненная желтоватой жидкостью, в которой плавал корень, очертаниями напоминающий человеческую фигуру. Цвет он имел темно-коричневый, с оранжевым оттенком, и от него отходило множество нитеобразных отростков. Эта вещь почему-то заинтересовала Ронина, и он вошел в лавку.
Помещение было длинным и узким, ужасно пыльным и каким-то обшарпанным. По правой стене шли шкафы из дерева и стекла, в которых стояли пузырьки с жидкостями и коробочки с порошками – сотни лекарств на все случаи жизни: от головных болей и болей в животе, от судорог и отеков. За прилавком у противоположной стены стоял сам владелец аптеки, маленький, старый и весь согнувшийся, словно под бременем прожитых лет. Вид у него был печальный. Миндалевидные глаза. Желтая кожа, тонкая, как рисовая бумага, и почти прозрачная. С подбородка у него свисали длинные пряди усов; больше волос не наблюдалось. Он отмерял порции какого-то сапфирового порошка на чистые белые квадратики рисовой бумаги.
При появлении Ронина старик поднял голову.
– Чем могу служить?
– Далеко ли до улицы Контрабаса?
– Это как смотреть.
Узловатые желтые руки продолжали работу.
– На что? – не понял Ронин.
– Какой дорогой вы пойдете, естественно.
Закрыв коробочку с порошком, старик аккуратно поставил ее на одну из полок, тянувшихся до потолка у него за спиной. Потом опять повернулся к Ронину.
– Если вы пойдете напрямик по тому переулку, что ведет на дорогу Голубой Горы, то тогда вам идти всего пять минут.
Он принялся ссыпать кучки порошка в голубые стеклянные пузырьки.
– Но если вы пройдете чуть дальше по улице Трех Вершин, до пересечения с Нанкином, дорога будет гораздо безопасней.
Он наполнил уже два пузырька.
– Длиннее, но безопасней.
Он кивнул.
– Однако, как я понимаю, – он поднял глаза на Ронина, – вы зашли сюда не только для того, чтобы спросить у меня, как пройти до улицы Контрабаса.
Он ткнул в сторону витрины скрюченным пальцем.
– Это вам всякий скажет. Вы зашли, чтобы спросить насчет того корня.
Ронин не смог скрыть удивления.
– Как вы узнали?
И снова старик принялся наполнять пузырьки, закрывая их пробками.
– Как бы там ни было, вы не первый. Он там выставлен не для украшения, хотя большинство прохожих именно так и думают.
Ронину это уже надоело.
– Так вы мне скажете?
– Корень, – заговорил старик, выстраивая пузырьки на полке, – он очень древний. И, как и все древности, он имеет свою историю. О да! Но, боюсь, не особенно радостную.
Он пару раз шмыгнул носом.
– Подойдите поближе. – Старик кивнул. – Да. Значит, именно вы и были в храме.
Он на мгновение прикрыл глаза.
– Запах благовоний остался.
– Но что...
– Я ведь слышал звук рога.
– Рога?
– Он возвещает о пришельце. Пришельце.
– Глупость какая. Это всего лишь один из храмов Шаангсея.
Старик как-то странно улыбнулся, и Ронин увидел, что зубы у него покрыты черным лаком. Он вспомнил обезьяноликую женщину в таверне: какие тайны она продавала и по какой цене?
– О нет, – старик покачал головой. – Храм стоял здесь задолго до появления самого Шаангсея. Город вырос вокруг него. Это – храм другой расы. Его построили существа, ушедшие с этого континента еще до появления человека.
Он благоговейно пожал плечами.
– Во всяком случае, так говорят.
– Но в саду храма был человек.
Снова улыбка, уклончивая и многозначительная.
– Тогда, вероятно, это неправда – то, что говорят. Вы понимаете, люди часто обманывают и говорят только то, что, по их мнению, вам надо знать. А то, чего вам знать не надо... об этом просто умалчивают.
Старик приложил руку к голове, словно она у него болела.
– Например, о том доме на улице Контрабаса.
Ронин уставился на него.
– Что?
– В сторону Нанкина.
– Но вы же сказали, что этот путь длиннее.
– Неважно. Вам все равно незачем туда идти.
Внутри у Ронина все похолодело.
– Почему?
– Потому что, – ровным голосом ответил старик, – в том доме никого нет.
* * *
Ронин стремительно вышел, даже не закрыв за собой дверь. Он пробирался сквозь толпу, высматривая переулок, выходящий на дорогу Голубой Горы. Он чуть не проскочил его, настолько узким и темным он был. Только что зажглись светильники и фонари Шаангсея, освещая темно-багровую дымку, каждый вечер накрывавшую город.
Но на улице Трех Вершин свет еще не зажегся, и Ронину не пришлось останавливаться во мраке переулка, чтобы глаза привыкли к темноте.
Сумрак сгустился, и Ронин сразу почувствовал что-то неладное. Должен же быть хотя бы отсвет фонарей дороги Голубой Горы... даже из-за этого поворота... Он обнажил меч. Безмолвный и беспощадный, он двинулся вдоль сырой стены, огибавшей поворот.
Запах сырой рыбы, гнили и человеческих нечистот. Громкие скребущие звуки. Тяжелое дыхание. Хрип. Ронин застыл и напряженно прислушался. Не один человек. И не два. Больше. Точнее определить он не мог. А впрочем, какая разница! Кровь закипела в жилах. Слишком долго его меч оставался без дела. Сейчас Ронин жаждал битвы. Его не волновало, сколько людей поджидают его в темноте. Он двинулся вперед.
Вот они. Стоят, смотрят. Ронин быстренько подсчитал – времени мало, и надо еще подготовить тело к схватке. Боевое возбуждение не мешало ему, потому что за счет тренировок его организм сам по себе приходил в нужное состояние. Шестеро.
На земле лежал человек, а шестеро стояли над ним. Сверкнул массивный кривой клинок, а потом растворился в темноте. Но картина, отпечатавшаяся в мозгу, исчезла не сразу, и Ронин прокрутил ее еще раз. Это могло оказаться важным. Блеск клинка был не серебристым, а черным, с влажным оттенком. В сумерках красное выглядит черным. Кровь.
Он услышал слабый шум и пошел на него, потому что теперь он понял, что это было и что они этого не ожидают.
Скорость.
Он сделал молниеносный бросок. Раздался душераздирающий вопль. На камни мостовой со звоном выпал топор. Ронин специально метил пониже, чтобы вспороть противнику живот. Он поднял меч, отступив. Брызнул фонтан черной крови, вывалились влажные внутренности. Человек рухнул на мостовую.
Он уже бросился вперед, держа меч обеими руками, когда на него прыгнул второй противник; клинок просвистел в воздухе, и Ронин разрубил незадачливого вояку от плеча до пояса. Человек покачнулся и испустил дух еще прежде, чем грохнулся оземь. Тело дернулось и затихло.
Возбуждение все нарастало. Впечатление было такое, что по мере того, как его движения ускоряются, все вокруг замедляется. Боковым зрением Ронин заметил взлетевший топор и понял, что не успеет поднять меч. Поэтому он опустил клинок и дождался приближения полукруглого сверкающего лезвия, подлетающего к нему со свистом. В последнее мгновение он выбросил вверх руку в перчатке и схватился за лезвие. Шкура Маккона поглотила силу удара. Послышался изумленный возглас, и Ронин увидел округлившиеся от страха и удивления глаза противника.
Тогда он расхохотался, и его смех прогремел по замкнутому пространству переулка, отдаваясь грозным эхом от стен домов, сырых и покрытых какой-то слизью.
Топот бегущих ног, колыхание неподвижного воздуха, ругательства. В конце переулка показался наконец отсвет от фонарей дороги Голубой Горы. Ронин потер чешуйки на перчатке и вложил меч в ножны.
Он подошел к человеку, скорчившемуся на земле, опустился на колено и попытался нащупать пульс на шее.
Тот закашлялся. Он был темноволосым, с миндалевидными глазами. Странное выражение его лица даже при таком тусклом, неверном свете показалось Ронину знакомым. На нем была обтягивающая одежда из черной ткани.
Он издал серию каких-то булькающих звуков. Изо рта у него потекла кровь, казавшаяся в темноте черной. Скрюченная судорогой рука была прижата к горлу. Он снова закашлялся, опять потекла кровь. Он кашлянул еще раз, а потом умер.
Ронин встал, но тут же, повинуясь безотчетному порыву, наклонился и разжал у покойника пальцы, в которых тот сжимал тонкую серебряную цепочку с какой-то подвеской. Ронин зачем-то взял ее и опустил к себе в сапог. Потом он прошел дальше по переулку и выбрался на дорогу Голубой Горы.
Тишина.
Все спокойно.
Старик оказался прав. В резиденции риккагина Тиена не было никого: ни самого Тиена, ни Туолина, ни солдат, ни носильщиков.
Ронин оглянулся на ходу и осмотрел улицу. Он был совершенно один. Все ушли. Наверное, отбыли на Камадо. Раньше намеченного срока. Нехороший признак.
Возможно, обстановка на севере осложнилась. Если ему сказали правду. В чем он теперь сомневался.
Он вдруг вспомнил про странный корень. Торопясь сюда, он не стал задерживаться в аптеке, чтобы услышать его историю. Ронин пожал плечами. Все равно уже поздно, лавка наверняка закрылась. Можно зайти туда завтра, перед тем как идти на гору, в город за стенами, чтобы встретиться с городским Советом. Как бы там ни было, Ронин проголодался. Ведь он только завтракал, да и то лишь рисом и чаем. Он спустился с крыльца дома риккагина Тиена и пошел вдоль по улице в поисках таверны.
* * *
– За тобой придут.
– Но...
– Никаких указаний.
– Хорошо. А плата?
– Сейчас. Серебром.
– Минуту...
– Ты хочешь туда? Хочешь все это увидеть?
– Да, но...
– Тогда делай, как я говорю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
В отдалении горели свечи – бессчетное множество желтых свечей. Маленькие огоньки подрагивали, напоминая танцоров, готовящихся к представлению. Благовония и дым от свечей как будто придали воздуху третье измерение. Ронин двигался медленно, словно преодолевая сопротивление воды и чувствуя себя рыбкой в пруду. Века нависли над ним слитками серебра, плотные и прекрасные.
Потом ему показалось, что он слышит кашель, приглушенный и вопрошающий, больше похожий на рык животного. Голос, настолько далекий, что Ронин услышал лишь эхо, произнес: «Разыщи его». Тихий шаг на мягких лапах. Легкое, словно шорох осенней листвы, поскребывание. «Ты должен его разыскать». Отголосок от эха. Затих. Пропал.
Он полусонно осмотрелся вокруг. Снова в пространстве разлилось пение, прозрачное, безмятежное, насыщающее воздух призрачным ароматом звука. Косые струи коричневатого света падали сквозь высокие узкие окна, окрашивая каменный пол и тростниковые циновки. Он был один.
Он почему-то подумал о бронзовой урне и старце, что так тихо сидел рядом с ней.
Он так и сидел там, когда Ронин вернулся в изысканный сад. Глаза закрыты. Неподвижное изваяние. Рыбы лениво плавают в пруду. Гортанно журчит вода. Колокола молчат.
Приблизившись к каменной стене, Ронин вышел через деревянную дверь. Как только он закрыл ее за собой, на него тут же обрушился нестройный городской шум – налетел неистово и отчаянно, словно облако саранчи в летнюю жару.
Он пошел наугад, все еще ошарашенный, все еще под впечатлением от этого странного места. Он долго бродил по улицам, пока не понял – по угасающему свету, – что день уже почти на исходе. Ронин спросил у какого-то тучного, щербатого и потного торговца, скучавшего в дверях своей лавки в ожидании посетителей, как добраться до резиденции риккагина. Торговец внимательно посмотрел на него, на его одежду, на меч на бедре, на кошелек на поясе.
– Не желаете ли поужинать, господин?
Дыхание его было зловонным.
– Да, но...
– Может быть, гуся. Или отличного, только что зарезанного поросенка. – Голос торговца сделался заискивающим. – Чудесный такой поросеночек, очень мясистый и по самой сходной цене. Всего двадцать медных монет.
– Прошу сказать мне, где...
Торговец нахмурился.
– Если же вы думаете пойти к Фарре, так вот что я вам скажу: его мясо моему и в подметки не годится. – Он заломил пухлые руки страдальческим жестом. – А уж какие он цены заламывает! Надо бы доложить зеленым.
– Улица Контрабаса недалеко отсюда?
– Надо бы, да... но я человек не мстительный, кого угодно спросите на улице Бурого Медведя. Я простой честный коммерсант. Я в чужие дела не лезу. Не спрашивайте меня, что делается за углом или... – он многозначительно закатил глаза, – наверху. Если я вам скажу...
– Прошу вас, – перебил его Ронин, – мне нужна улица Контрабаса. Как мне туда добраться?
– Если им нравится делать все эти подлости, то кто я такой, чтобы говорить...
Ронин оставил его и пошел прочь, не разбирая дороги.
– Вот и ступайте к Фарре, как вы, верно, и собирались с самого начала, – крикнул ему вслед толстяк визгливым голосом. – Вы друг друга стоите!
Он миновал магазин ковров на улице Трех Вершин. Здесь было полно покупателей и приказчиков, похожих друг на друга как две капли воды. Дальше располагалась аптека, над дверью которой на древних скрипучих цепях висел огромный каменный кувшин; пыльная витрина была забита маленькими разноцветными пакетиками, склянками с какими-то порошками, подозрительно похожими на песок, кувшинчиками с жидкими снадобьями. В центре этого изобилия стояла высокая ваза с крышкой, наполненная желтоватой жидкостью, в которой плавал корень, очертаниями напоминающий человеческую фигуру. Цвет он имел темно-коричневый, с оранжевым оттенком, и от него отходило множество нитеобразных отростков. Эта вещь почему-то заинтересовала Ронина, и он вошел в лавку.
Помещение было длинным и узким, ужасно пыльным и каким-то обшарпанным. По правой стене шли шкафы из дерева и стекла, в которых стояли пузырьки с жидкостями и коробочки с порошками – сотни лекарств на все случаи жизни: от головных болей и болей в животе, от судорог и отеков. За прилавком у противоположной стены стоял сам владелец аптеки, маленький, старый и весь согнувшийся, словно под бременем прожитых лет. Вид у него был печальный. Миндалевидные глаза. Желтая кожа, тонкая, как рисовая бумага, и почти прозрачная. С подбородка у него свисали длинные пряди усов; больше волос не наблюдалось. Он отмерял порции какого-то сапфирового порошка на чистые белые квадратики рисовой бумаги.
При появлении Ронина старик поднял голову.
– Чем могу служить?
– Далеко ли до улицы Контрабаса?
– Это как смотреть.
Узловатые желтые руки продолжали работу.
– На что? – не понял Ронин.
– Какой дорогой вы пойдете, естественно.
Закрыв коробочку с порошком, старик аккуратно поставил ее на одну из полок, тянувшихся до потолка у него за спиной. Потом опять повернулся к Ронину.
– Если вы пойдете напрямик по тому переулку, что ведет на дорогу Голубой Горы, то тогда вам идти всего пять минут.
Он принялся ссыпать кучки порошка в голубые стеклянные пузырьки.
– Но если вы пройдете чуть дальше по улице Трех Вершин, до пересечения с Нанкином, дорога будет гораздо безопасней.
Он наполнил уже два пузырька.
– Длиннее, но безопасней.
Он кивнул.
– Однако, как я понимаю, – он поднял глаза на Ронина, – вы зашли сюда не только для того, чтобы спросить у меня, как пройти до улицы Контрабаса.
Он ткнул в сторону витрины скрюченным пальцем.
– Это вам всякий скажет. Вы зашли, чтобы спросить насчет того корня.
Ронин не смог скрыть удивления.
– Как вы узнали?
И снова старик принялся наполнять пузырьки, закрывая их пробками.
– Как бы там ни было, вы не первый. Он там выставлен не для украшения, хотя большинство прохожих именно так и думают.
Ронину это уже надоело.
– Так вы мне скажете?
– Корень, – заговорил старик, выстраивая пузырьки на полке, – он очень древний. И, как и все древности, он имеет свою историю. О да! Но, боюсь, не особенно радостную.
Он пару раз шмыгнул носом.
– Подойдите поближе. – Старик кивнул. – Да. Значит, именно вы и были в храме.
Он на мгновение прикрыл глаза.
– Запах благовоний остался.
– Но что...
– Я ведь слышал звук рога.
– Рога?
– Он возвещает о пришельце. Пришельце.
– Глупость какая. Это всего лишь один из храмов Шаангсея.
Старик как-то странно улыбнулся, и Ронин увидел, что зубы у него покрыты черным лаком. Он вспомнил обезьяноликую женщину в таверне: какие тайны она продавала и по какой цене?
– О нет, – старик покачал головой. – Храм стоял здесь задолго до появления самого Шаангсея. Город вырос вокруг него. Это – храм другой расы. Его построили существа, ушедшие с этого континента еще до появления человека.
Он благоговейно пожал плечами.
– Во всяком случае, так говорят.
– Но в саду храма был человек.
Снова улыбка, уклончивая и многозначительная.
– Тогда, вероятно, это неправда – то, что говорят. Вы понимаете, люди часто обманывают и говорят только то, что, по их мнению, вам надо знать. А то, чего вам знать не надо... об этом просто умалчивают.
Старик приложил руку к голове, словно она у него болела.
– Например, о том доме на улице Контрабаса.
Ронин уставился на него.
– Что?
– В сторону Нанкина.
– Но вы же сказали, что этот путь длиннее.
– Неважно. Вам все равно незачем туда идти.
Внутри у Ронина все похолодело.
– Почему?
– Потому что, – ровным голосом ответил старик, – в том доме никого нет.
* * *
Ронин стремительно вышел, даже не закрыв за собой дверь. Он пробирался сквозь толпу, высматривая переулок, выходящий на дорогу Голубой Горы. Он чуть не проскочил его, настолько узким и темным он был. Только что зажглись светильники и фонари Шаангсея, освещая темно-багровую дымку, каждый вечер накрывавшую город.
Но на улице Трех Вершин свет еще не зажегся, и Ронину не пришлось останавливаться во мраке переулка, чтобы глаза привыкли к темноте.
Сумрак сгустился, и Ронин сразу почувствовал что-то неладное. Должен же быть хотя бы отсвет фонарей дороги Голубой Горы... даже из-за этого поворота... Он обнажил меч. Безмолвный и беспощадный, он двинулся вдоль сырой стены, огибавшей поворот.
Запах сырой рыбы, гнили и человеческих нечистот. Громкие скребущие звуки. Тяжелое дыхание. Хрип. Ронин застыл и напряженно прислушался. Не один человек. И не два. Больше. Точнее определить он не мог. А впрочем, какая разница! Кровь закипела в жилах. Слишком долго его меч оставался без дела. Сейчас Ронин жаждал битвы. Его не волновало, сколько людей поджидают его в темноте. Он двинулся вперед.
Вот они. Стоят, смотрят. Ронин быстренько подсчитал – времени мало, и надо еще подготовить тело к схватке. Боевое возбуждение не мешало ему, потому что за счет тренировок его организм сам по себе приходил в нужное состояние. Шестеро.
На земле лежал человек, а шестеро стояли над ним. Сверкнул массивный кривой клинок, а потом растворился в темноте. Но картина, отпечатавшаяся в мозгу, исчезла не сразу, и Ронин прокрутил ее еще раз. Это могло оказаться важным. Блеск клинка был не серебристым, а черным, с влажным оттенком. В сумерках красное выглядит черным. Кровь.
Он услышал слабый шум и пошел на него, потому что теперь он понял, что это было и что они этого не ожидают.
Скорость.
Он сделал молниеносный бросок. Раздался душераздирающий вопль. На камни мостовой со звоном выпал топор. Ронин специально метил пониже, чтобы вспороть противнику живот. Он поднял меч, отступив. Брызнул фонтан черной крови, вывалились влажные внутренности. Человек рухнул на мостовую.
Он уже бросился вперед, держа меч обеими руками, когда на него прыгнул второй противник; клинок просвистел в воздухе, и Ронин разрубил незадачливого вояку от плеча до пояса. Человек покачнулся и испустил дух еще прежде, чем грохнулся оземь. Тело дернулось и затихло.
Возбуждение все нарастало. Впечатление было такое, что по мере того, как его движения ускоряются, все вокруг замедляется. Боковым зрением Ронин заметил взлетевший топор и понял, что не успеет поднять меч. Поэтому он опустил клинок и дождался приближения полукруглого сверкающего лезвия, подлетающего к нему со свистом. В последнее мгновение он выбросил вверх руку в перчатке и схватился за лезвие. Шкура Маккона поглотила силу удара. Послышался изумленный возглас, и Ронин увидел округлившиеся от страха и удивления глаза противника.
Тогда он расхохотался, и его смех прогремел по замкнутому пространству переулка, отдаваясь грозным эхом от стен домов, сырых и покрытых какой-то слизью.
Топот бегущих ног, колыхание неподвижного воздуха, ругательства. В конце переулка показался наконец отсвет от фонарей дороги Голубой Горы. Ронин потер чешуйки на перчатке и вложил меч в ножны.
Он подошел к человеку, скорчившемуся на земле, опустился на колено и попытался нащупать пульс на шее.
Тот закашлялся. Он был темноволосым, с миндалевидными глазами. Странное выражение его лица даже при таком тусклом, неверном свете показалось Ронину знакомым. На нем была обтягивающая одежда из черной ткани.
Он издал серию каких-то булькающих звуков. Изо рта у него потекла кровь, казавшаяся в темноте черной. Скрюченная судорогой рука была прижата к горлу. Он снова закашлялся, опять потекла кровь. Он кашлянул еще раз, а потом умер.
Ронин встал, но тут же, повинуясь безотчетному порыву, наклонился и разжал у покойника пальцы, в которых тот сжимал тонкую серебряную цепочку с какой-то подвеской. Ронин зачем-то взял ее и опустил к себе в сапог. Потом он прошел дальше по переулку и выбрался на дорогу Голубой Горы.
Тишина.
Все спокойно.
Старик оказался прав. В резиденции риккагина Тиена не было никого: ни самого Тиена, ни Туолина, ни солдат, ни носильщиков.
Ронин оглянулся на ходу и осмотрел улицу. Он был совершенно один. Все ушли. Наверное, отбыли на Камадо. Раньше намеченного срока. Нехороший признак.
Возможно, обстановка на севере осложнилась. Если ему сказали правду. В чем он теперь сомневался.
Он вдруг вспомнил про странный корень. Торопясь сюда, он не стал задерживаться в аптеке, чтобы услышать его историю. Ронин пожал плечами. Все равно уже поздно, лавка наверняка закрылась. Можно зайти туда завтра, перед тем как идти на гору, в город за стенами, чтобы встретиться с городским Советом. Как бы там ни было, Ронин проголодался. Ведь он только завтракал, да и то лишь рисом и чаем. Он спустился с крыльца дома риккагина Тиена и пошел вдоль по улице в поисках таверны.
* * *
– За тобой придут.
– Но...
– Никаких указаний.
– Хорошо. А плата?
– Сейчас. Серебром.
– Минуту...
– Ты хочешь туда? Хочешь все это увидеть?
– Да, но...
– Тогда делай, как я говорю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37