Обезьяноликая сидела, завернувшись в зеленый плащ. Сегодня с ней рядом сидел какой-то плешивый мужичонка с узким черепом, плоским лицом и сверкающим кольцом в носу. Он курил трубку с длинным, слегка изогнутым чубуком и маленькой чашечкой. Женщина разговаривала с человеком, у которого были рыжеватые волосы, светлые глаза и молочно-белая кожа. Он сидел как-то странно, словно у него не сгибалась нога.
– Ты слишком многого просишь, – сказал человек с рыжеватыми волосами.
Плешивый продолжал безучастно потягивать свою трубочку.
Женщина подалась вперед. Сверкнули мелкие зубы, покрытые черным лаком.
– Подумай, что можно купить на все это серебро. Сиркус бывает не каждый день. – Она деланно рассмеялась. – И я думаю, нет нужды напоминать тебе об ограничениях. Считай, что тебе повезло.
Ее голова покачивалась вверх-вниз.
– Очень повезло.
Они сидели за угловым столом так близко от Ронина, что он без труда различал их разговор в вязком шуме таверны.
Это было большое, дымное заведение рядом с Нанкином, одной из главных улиц Шаангсея. Низкие деревянные балки пересекали потолок; в воздухе плавали запахи воска и жира. Короче говоря, таверна как таверна. Таких в городе сотни.
Ронин отодвинул чашку с рисом, поднял палочки, отправил в рот последний кусочек мяса и потянулся за рисовым вином.
– Может быть, в другом месте мне предложат чего получше, – сказал рыжеватый, но без особой уверенности.
Обезьяноликая издала серебристый смешок, неожиданно мелодичный.
– О да, конечно. А зеленым тогда...
– Нет-нет, – быстро сказал человек. – Ты меня не так поняла.
Он вынул из-под плаща кожаный кошель и отсчитал сорок серебряных монет.
Женщина серьезно смотрела на него, не обращая внимания на серебро. Плешивый смахнул монеты со стола. Его желтая рука лишь на мгновение мелькнула на свету.
– Еще десять, – ровным голосом сказала женщина.
Рыжеволосый дернулся.
– Десять... но ведь ты назвала цену...
– Эти десять – за то, что я ничего не скажу зеленым.
Она рассмеялась, когда тот снова открыл кошелек.
– Сиркус, – прошептала она.
Плешивый сгреб монеты и снова принялся за трубку.
Над ним повисло облако дыма. Потом они с женщиной поднялись и ушли.
Рыжеволосый провел трясущейся рукой по лицу, взял небольшой кувшин с вином и налил себе полную чашку. Вино пролилось на стол.
Вошли двое мужчин и сели за столик Ронина. Тут же примчался хозяин. Они заказали вареную рыбу и вино. Ронин попросил еще один кувшин вина.
– Ну что, повидал поля? – спросил один. – И как тебе там показалось?
– Мак не очень хорош, – отозвался второй, у которого был большой нос с красными прожилками и широкими ноздрями.
– А, снова красные. На это раз нам придется привлечь зеленых...
– Это не красные.
Носатый все еще вычищал дорожную грязь из своего серого плаща.
Первый подозрительно покосился на собеседника.
– Да? А это, часом, не очередной твой прикол? Ты знаешь, я, в общем, не против того, что зеленые заламывают втридорога, но мы потеряем намного больше, если пропадет урожай. Хотелось бы думать, что ты это понимаешь.
– Я говорю правду.
– Ладно, и что теперь?
Хозяин принес поднос, уставленный яствами и вином. Собеседники приумолкли, дожидаясь, пока он не уйдет.
Когда хозяин удалился, носатый вздохнул и налил себе вина.
– Хотел бы я знать. Честно.
Он подцепил палочками одну рыбешку.
– По-моему, у красных раскол. На севере.
Его собеседник беспокойно хохотнул, наливая себе вино.
– Вряд ли это возможно.
– Тем не менее прошел такой слух.
Поднеся чашку к губам, он начал заталкивать рис в рот.
– С каждым днем исчезает все больше кубару, и урожай не такой, каким должен быть.
– Ну, если как следует не ухаживать за растениями...
– Боюсь, это еще не все. – Носатый тоже глотнул вина, наверное для успокоения нервов. – Похоже, что изменилась сама земля, стала уже не такой плодородной...
Он сильно закашлялся.
– Ты что, заболел?
– Нет, слегка простыл. Сейчас холоднее, чем должно быть в это время года.
Поначалу Ронин слушал их разговор лишь краем уха. Ему хотелось понять этот город, а для этого надо понять его обитателей. Для начала можно послушать, о чем они говорят. Такой способ знакомства не хуже любого другого. Собственно, еще и поэтому он пошел в таверну, а не остановился у одного из уличных лотков, где торговали самой разнообразной едой. Но по мере продолжения разговора он вслушивался все напряженнее. Возможно, это – уже начало; возможно, времени у него меньше, чем он рассчитывал. А если так, ему просто необходимо как можно скорее добиться приема в Совете Шаангсея и разыскать кого-нибудь, кто сумеет расшифровать свиток дор-Сефрита.
Купцы заговорили о других делах, о ценах и изменениях на рынке. Ронин расплатился и вышел. На Нанкине он спросил у какого-то мальчишки, как добраться до дороги Окан. За полученные сведения пришлось заплатить.
Ее там не было, и он решил подождать.
Было уже поздно. Ронин попросил рисового вина, которое ему принесла миниатюрная девочка в розовом стеганом жакете. Он ее вспомнил.
– Сколько тебе лет? – спросил он, смакуя пряный напиток.
Девочка опустила накрашенные ресницы.
– Одиннадцать, господин, – ответила она так тихо, что ему пришлось напрячься, чтобы услышать.
Ронин открыл было рот, намереваясь продолжить расспросы, но она убежала.
Он попытался расслабиться, открыть свой слух шуршанию атласа на тугих бедрах, звуку наливаемой жидкости, тихому разговору, напоминающему шорох морских волн. Все заливал золотисто-коричневатый свет. Ронин прищурил глаза. В голове у него трубил далекий и одинокий рог. Послышался тихий смех. Приглушенное хихиканье. Ароматы духов плывут в неподвижном воздухе. Откуда-то пахнуло сладковатым дымком, и он подумал о маковых полях. «На севере много чего боятся», – сказал носатый купец. Почему?
– Ронин.
Он открыл глаза.
Это была Мацу. Ослепительно белая кожа. Глаза-маслины. Миниатюрное гибкое тело.
– Она придет позже. – Прядь черных волос наползает на глаз. – Позвольте мне проводить вас наверх.
Она подала ему руку. Рука была твердой и теплой. Он поднялся, погладил пальцами ее ладонь. Они поднялись на второй этаж по широкой лестнице из полированного дерева. Мацу едва доходила Ронину до плеча, но он чувствовал ее поддержку, сильную и успокаивающую. Одной рукой он приобнял ее за узкие плечи. Пока они поднимались, он гладил ей щеку. Желтый свет становился все ярче. Маленькие огоньки дрожали, переливались на гранях хрустального шара-светильника, отбрасывая на их лица крошечные точки света. Ронин посмотрел вниз, на большую опустевшую комнату с золотыми кушетками и низкими лакированными столиками. Даже служанки уже пошли спать. Помещение было безукоризненно убрано: не осталось ни одной немытой чашки, ни одного пятна от вина, ни одной трубки с пеплом.
Золотистый свет струился вниз. Но вот они вошли в комнату, и Мацу закрыла дверь. Она не стала зажигать маленькую лампу на черном лакированном столике рядом с широкой кроватью. Ронин огляделся. Высокий куполообразный потолок. Стены, расписанные цветами под летним дождем. Шторы были распахнуты, и Ронин увидел в окно, что луна уже высоко, что она призрачна и бледна, но при этом она совершенно отчетливо выделяется на фоне ночного неба.
Он присел на кровать и посмотрел за окно на мерцающий звездный ковер из крошечных бело-голубых точек, напоминавших редкие самоцветы, что казались такими близкими. Мацу опустилась на колени и сняла с него сапоги. Одна часть неба была светлее, словно на черноту ночи набросили полупрозрачное покрывало, – там проходил мост из света, сотканный из мерцания звезд. Мацу раздела Ронина и подала ему халат с драконами, который он и набросил.
Уложив Ронина на постель, она тоже забралась в кровать. Ее обнаженное тело дрожало от ночной прохлады, струившейся в открытое окно. Нежная кожа покрылась мурашками. Он положил ее голову себе на плечо и, поглаживая ей волосы, унесся мыслями куда-то далеко.
Мацу закурила; сладковатый дым окутывал их каждый раз, когда она глубоко затягивалась. Из города, который не спал никогда, в комнату приплывали звуки: отдаленный лай собаки, ритмичное пение на причале, звон металла на булыжной мостовой, дробный топот, хриплый вопль, громыхание повозки и чье-то немелодичное насвистывание. Глаза Мацу остекленели, и остывшая трубка выпала из ее пальцев, раскрытых, словно лепестки белого цветка на фоне темных покрывал.
Она так и заснула, прижавшись к нему теплым телом. Ронин наконец расслабился. Он осторожно отложил трубку в сторону. Луна казалась огромной на фоне черного мерцающего квадрата окна – она была плоской и тонкой, точно рисовая бумага. Потом на нее набежала туча, и глаза у Ронина закатались. Ему снились маковые поля, колышущиеся на холодном ветру.
Когда она разбудила его, было еще темно.
– Сегодня она не придет.
Луна уже зашла, но небо еще не начало светлеть.
– Ничего страшного.
– Ты хочешь, чтобы я осталась? – спросила Мацу тонким, едва ли не детским голосом.
Она стояла рядом с кроватью в легком шелковом халате, облегавшем ее крепкое стройное тело.
– Да, – сказал Ронин. – Останься со мной.
Халат с шорохом соскользнул на пол, и она нырнула в кровать. Черное и белое.
Они долго молчали. Ронин слушал шум листвы деревьев на дороге Окан. С улицы донеслись шаги и приглушенные голоса. Потом опять стало тихо. Мацу поплотнее закуталась в покрывало.
– Холодно.
Ронин ощутил прикосновение ее гибкого тела и прижал ее к себе.
Они помолчали еще, а потом она заговорила:
– Ты хорошо знаешь Туолина?
Ронин повернулся к ней.
– Нет, не очень.
Она пожала плечами.
– Это неважно. Он погибнет в Камадо.
Поднявшись на локте, он посмотрел на нее.
– Что ты сказала?
– Он о многом рассказывал Са на отмелях ночи. Я тоже кое-что слышала. О силах зла.
– Что ты слышала?
– Войска риккагина вышли на север не для того, чтобы сражаться с красными. Я слышала, что теперь они сражаются вместе: беззаконные и закон.
– Против кого? – спросил Ронин, хотя уже знал ответ.
– Против тех, других, – сказала она, придав этому слову странный оттенок, словно она не хотела его произносить. – Против тварей. Людей, которые не люди.
– Кто тебе об этом сказал?
– А это важно?
– Возможно, что да.
– Муж одной моей подруги – воин у риккагина Шен-До. Как и их сын. Они долго пробыли там, на севере, возле Камадо. Они вернулись три дня назад.
Она прильнула к нему. Он почувствовал, как дрожит ее тело, и подумал о листьях на деревьях за окнами.
– Муж моей подруги теперь ослеп. А их сына вообще принесли в Шаангсей. У него сломана спина.
Ее голос срывался на каждом слове.
– Они сражались не с красными и не с бандитами. Они сражались... с кем-то другим.
По ее телу снова прошла волна дрожи.
– Даже зеленые озабочены ситуацией на севере. На небе показалась едва различимая полоска серого свечения, заметная только тогда, когда смотришь в сторону, – по ночам, в темноте, боковое зрение работает лучше. Ронин держал в объятиях дрожащее тело, краем глаза наблюдая за тем, как мучительно медленно расширяется серая полоса, предвещающая наступление нового дня.
Мацу тихо всхлипнула, и тогда он спросил:
– А кто такие зеленые?
Он спросил для того, чтобы отвлечь ее; он спросил, потому что хотел это знать.
– Зеленые. – Она шмыгнула носом. – Ты уже наверняка их видел.
Двое в черном с топорами на поясе в дверях таверны – те самые, кому хозяин отдал деньги.
– Я не уверен.
– Зеленые – это закон.
Ронин удивился.
– Я думал, закон олицетворяют риккагины.
Она тряхнула головой; ее черные волосы скользнули по щеке, и последние слезинки упали на руку Ронина, лежавшую на покрывале.
– Нет, – тихо проговорила она, уже успокоившись. – Риккагины – пришлые люди, не коренные жители Шаангсея. Они вообще не из этих мест. То есть, конечно, именно из-за них город разросся и стал... таким, какой есть. Но почти все риккагины пришли издалека. Они привели свои легионы, чтобы сражаться за богатство страны, за маковые поля, шелковые плантации, серебро и многое другое. Они перевернули страну и народ, преследуя свои цели. И теперь все служат им.
Мацу вздохнула, словно не привыкла говорить так много. Она положила голову ему на грудь. Ронин вдохнул ее аромат, чистый и приятный. Они сплели ноги и еще теснее прижались друг к другу, чтобы согреться.
– Это – древняя земля, – продолжала она. – Очень древняя. И многие здесь еще не забыли обычаи праотцев, бережно передаваемые из поколения в поколение. Наследие предков для нас важнее, чем земля или серебро, даже теперь – после прихода риккагинов и появления факторий.
Ее рука нащупала его ладонь. Прикосновение было легким, как перышко, но именно это скользящее прикосновение передало ему ощущение предельной близости.
– Зеленые и красные постоянно воюют между собой. Во всяком случае, так говорят... они враждуют с самого рождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37