Он привлекает ее внимание к розовой козочке, символу невинности и поддержки со стороны ангелов и богов. Исполнив черное дело, злыдень Мон на цыпочках удаляется вместе с друзьями. На сцене опять появляется группа магов. Феюшка Искорка просыпается и приказывает принести ей сердце козочки. Юноши извлекают из шаровар длинные ножи и бросаются на несчастное животное, которое едва успевает издать испуганное блеяние. Острое лезвие буквально перерезает ей глотку, голова козочки отделяется от тела и катится к краю эстрады. Кровь хлещет фонтаном, заливая тела танцоров. Один из них надрезает бок животного и извлекает трепещущее сердце. Все это время злыдни танцуют от радости, что ангелы и боги ушли, и празднуют падение волшебного королевства. Маги бросают кровоточащее сердце к ногам феюшки Искорки, но та в испуге отступает назад…
Тут же прекращает бить фонтан, хрусталь тускнеет, становится молочно-белым, гроздья фруктов срываются и катятся по полу сцены (эти необъяснимые физические явления, по словам Квена, повторяются ежегодно во время каждого священного представления).
Злыдни испускают радостные крики и захватывают волшебное королевство. Они кричат и кружатся вокруг двух феюшек и магов, залитых кровью невинного животного…
Внезапно Тиксу стал свидетелем необыкновенного зрелища: все женщины, молодые и старые, залились горячими слезами. Из их глаз лились настоящие потоки, от которых дождевые ручьи на земле стали еще многоводнее. Над опущенными головами вознеслись причитания. Умоляющие руки мужчин взлетели к небу – они просили богов даровать им прощение, они умоляли о пощаде. Женщины плакали в полной тишине, опустив головы, с лицами, закрытыми волосами, их грудь сотрясалась от беззвучных рыданий.
Через двадцать минут после начала плача и стонов, вовсе не походивших на какой-то бессмысленный ритуал, а являвших собой подлинное, глубокое выражение души селпидян, фонтан вдруг снова заработал. Хрустальные скалы на глазах стали прозрачными. Плач женщин превратился в радостные вопли. Страдания толпы перешли в ликование. Испуганные злыдни бросились в постыдное бегство, феюшки вскочили на ноги, радостно улыбаясь, а маги начали танец возвращенного счастья.
– И на этот раз слезы фей спасли нас, – шепнул Квен на ухо Тиксу. – Жизнь продолжается, ибо наши грехи смыты. Живая вода не иссякла, а хрусталь будет приносить плоды…
Крики толпы перекрыли свист ветра в кронах деревьев, грохот дождевых капель по листве. Лица выражали невероятное облегчение. Глубоко сидящий в их подсознании суеверный страх, что ангелы и боги окончательно отказались от них, исчез.
– Праздновать будем всю ночь! – крикнул рыбак. – Только выслушаем традиционную речь совета ректоров!
И все с растущим нетерпением принялись ждать, когда появятся ректоры и дадут сигнал к продолжению празднества. Горящие глаза женщин и мужчин встречались, давая друг другу немые обещания. Квен, закоренелый холостяк, был не последним из тех, кто пожирал глазами губы, шеи, груди и ноги женщин, мечтая об их ароматных колодцах, в которые обещал себе погружаться до полного изнеможения, пока не свалится, смертельно усталый и насытившийся, и не заснет беспробудным сном прямо на тротуаре или на скамье.
Десять ректоров совета, магическое число, появились на эстраде. Над толпой пронесся ропот удивления: они были не одни. Их сопровождали люди в белых масках и серых формах с жесткими нагрудниками, где сверкали перекрещивающиеся серебристые треугольники. Позади них шествовали три силуэта, чьи лица были скрыты просторными капюшонами, ниспадавшими на плечи. Эта троица была в синем, пурпурном и черном бурнусах. Сердце Тиксу забилось чаще, но в груди похолодело.
– Вы знаете этих людей? – спросил Квен, от которого не укрылось волнение оранжанина.
Наемники-притивы бесцеремонно вытолкали актеров за кулисы. Глашатай совета, старец с такой длинной белой прядью волос, что ее пришлось неоднократно скручивать на затылке, вышел на край сцены и твердым, хотя и печальным голосом объявил:
– Друзья, в этот день празднования плача фей Альбара мне поручено сообщить вам следующее: войска новой империи, первые представители которых, – он, не глядя, указал на людей в сером и на три силуэта в синем, пурпурном и черном бурнусах, – материализовались этой ночью у стен нашего города Гугатта, чтобы завтра утром дать бой абсуратскому рыцарству. Поэтому мы объявляем комендантский час. Все празднества аннулируются. Вы должны отправиться по домам и сидеть дома до часа вечерней зари. Любой, кого застигнут на улице с наступлением ночи, подвергнется немедленной казни. Мы, ректора селпидского совета, будем ждать исхода битвы, чтобы известить вас и сообщить о будущей политике. А теперь прошу вас без всяких протестов разойтись и нигде не задерживаться. Друзья, да будут феи благосклонны к вам!
Над протрезвевшей аудиторией пронесся ропот разочарования, послышались крики протеста. Антра вновь оккупировала дух Тик-су. Она создала барьер безмолвия, чтобы избежать ментального обследования скаитов, уже приступивших к своей работе.
– Ректора просят вас покинуть лес, не создавая трудностей! – прокричал глашатай совета, сверкая глазами. – Время переговоров еще настанет!
И вдруг толпа окаменела. Мертвящая тишина опустилась на поляну. Вода фонтана перестала течь, а хрусталь потерял прозрачность, как это было во время представления.
– На этот раз боги и ангелы бросили нас окончательно, – прошептал побледневший Квен Даэл.
Часом позже, сидя в аквасфере, уносившей их в дом Квена, Тиксу всмотрелся в успокоившийся океан.
– Завтра ранним утром мне понадобится ваша океанская лодка. Сможете мне ее одолжить?
Квен удивленно поглядел на своего пассажира:
– Ранним утром? Вы же были на поляне! Вы слышали приказ ректора!
– Я не прошу вас рисковать своей жизнью, а только хочу одолжить у вас аквасферу, – возразил оранжанин. – Большего я вам сказать не могу, ибо эти три существа, которых вы видели, являются скаитами Гипонероса и обладают опасной способностью читать мысли…
Квен Даэл помолчал, вглядываясь в океан, потом прошептал:
– Вы действительно необычный человек! Я буду вас сопровождать. Океан Альбарских Фей может сыграть предательскую шутку с тем, кто его не знает. Не важно, что вы собираетесь сделать! Для меня важно то, что злымон спас вам жизнь.
Это были единственные слова, произнесенные рыбаком за весь вечер и ночь.
Глава 19
И вот вы стоите лицом к врагу. Он разворачивает боевые порядки, угрожает, бросает вызов. И не настало ли время, перед тем как вступить в бой, спросить себя: а каким образом вы попали в такое положение?..
Это столкновение кажется вам неизбежным, необходимым, но не думаете ли вы, что оно есть следствие вашей собственной слабости, вашего собственного отказа от борьбы?..
Вы перекладываете ответственность за войну на другого, на врага, вы обвиняете его во всех несчастьях, вы отдаете ему инициативу…
Вглядитесь во врага: он точное, до отвращения точное отражение вашей гибнущей души, вашего гибнущего безмолвия, забвения вашего источника…
Глядите на врага как на знак. Знак, что надо как можно быстрее отыскать тропу, ведущую к внутреннему храму, к озеру Кси. Знак, что пришло время распахнуть свое сердце перед любовью…
Отрывок из античного видеоголофильма, который чудесным образом уцелел после пожара, уничтожившего основание монастыря Ордена абсуратов после великой Гугаттской битвы. Несмотря на низкое качество звука и изображения, эксперты категорически идентифицировали лицо и голос говорящего это был махди Франко Брентон, один из ближайших учеников махди Бертелина Нафлина
Плотная тишина, царившая в абсолютно темной келье Филпа Асмусса, была нарушена негромким позвякиванием ключей. Огромные каменные блоки стен делали здания совершенно непроницаемыми для звука. Дверь со скрипом распахнулась, и внутрь кельи ворвался резкий свет, ослепивший воина.
В проеме возникла фигура рыцаря Шуда Аль Баха, эконома и духовника Филпа. Черты его осунувшегося, напряженного лица говорили об усталости, накопившейся за две бессонные ночи, которые он провел в бдении по соседству со своим крестником, помогая ему перенести предрыцарскую медитацию. Его обычно живые, зеленые глаза были затянуты сероватой пеленой. На нем была серая сутана вместо традиционной зеленой, которую обычно носили сотрудники интендантства.
С момента, как была заперта его келья и наглухо ставнями закрыта отдушина, Филп потерял всякое понятие о времени. Чтобы никакие посторонние раздражители не могли вернуть будущего рыцаря к земным, чувственным реалиям, его отделяли от среды, погружая в полную тишину и мрак. Эти трое суток он должен был оставаться наедине с самим собой, чтобы погрузиться в озеро Кси. Остаться лицом к лицу со своей совестью. Он не имел права поглощать какую-либо пищу, ни твердую, ни жидкую, должен был оставаться все время в позе медитации и не давать себе возможности заснуть. Это продолжительное, утомительное бодрствование было испытанием, предназначенным для того, чтобы кандидат смог оценить свое искреннее и глубокое желание вступить в ряды рыцарей. Очень старые рыцари, в чьих рассказах было невозможно отличить правду от вымысла, утверждали, что раньше, в героические времена, эта медитация продолжалась не трое суток, а все тридцать, и если помыслы воина-кандидата не были чистыми, а его решимость – не абсолютной, он мог встретить свою смерть.
Когда его ментор Шуд Аль Бах в сопровождении стража, посланного директорией, приступил к официальному закрытию дверей кельи, произнеся обычное напутствие, Филп нетороплива занял позу медитации и спокойно принялся освобождать мозг от посторонних мыслей, ставших острыми и почти ощутимыми в полной визуальной и слуховой изоляции…
Здесь он следовал советам своего духовника:
– Не удерживайте свои мысли. У реки ваших мыслей есть исток – озеро Кси. Ваша собственная энергия, ваша собственная Истина. Она проявится сама, за ней не надо гоняться. А главное – безжалостно гоните сон. Если заснете, можете пройти мимо озарения. Ничего не бойтесь и забудьте о тоске. Ваш дух сам сообщит, достойны ли вы рыцарства, в чем я абсолютно уверен…
Вначале течение увлекло его к Афикит. Он понял, что ее отсутствие будет самым трудным испытанием за эти трое суток. Он стремится увидеть ее. Когда она оправится от болезни, он укроет ее своей серой сутаной рыцаря, которую считает достойной девушки. Лицо молодой женщины практически не покидает его, всплывает в момент, когда он ощущает хоть малейшее разочарование, начинает уставать или поддается сомнениям. Это сомнение постепенно, после первого успокоения духа, начинает колоть его своими отравленными остриями, подрывает расшатанные опоры веры, которую он поспешно воссоздал во время беседы с мудрецами директории и Плейсом Хартигом. Это сомнение приобретает черты и голос рыцаря Лоншу Па, изгоя, отщепенца, чьи сладкие, ранящие слова всплывают на поверхность памяти – их не стереть, они жгут, ибо пропитаны ядовитым духом истины, истины, отличающейся от той, которую громогласно провозглашают руководители монастыря.
И чем дольше и медленнее течет время, тем труднее Филпу отогнать образ Лоншу Па. Даже мертвый рыцарь изгнанник остается упорным хищником, пожирающим его сердце и внутренности. Он чувствует, что его душу поглощает душа компаньона по миссии на Красной Точке. Как крохотный грызун, попавший в когти хищника, он пытается вырваться, борется до самого конца, но вынужден согласиться с очевидным: усилия воина не могут подавить влечения к изгою с его суровым обаянием И в этот особый момент, когда решается его будущее, он не может укрыться за привычной оболочкой веры, защититься от всепроникающего сомнения. Это обнажение самых интимных мыслей вызывает в нем невероятное чувство страха. Он отдаляет срок принятия решения, вспоминает Афикит, свое детство, свою семью, долгий путь, который привел его из сбарайских джунглей сюда, в эту темную келью, пропахшую солью и йодом.
Но постоянное бегство от очевидности только усиливает, укрепляет сомнения. Слова Лоншу Па находятся ближе всего к исходной чистоте учения, которое излагалось махди начальных времен. Орден постепенно извратил его, и угроза конфликта, нависшая над ним, есть только следствие этой утери знания.
Все его тело страдает от осознания очевидности. Он ощущает безмолвный вопль души, как отказ от клятвы, данной четырем мудрецам директории, как оскорбление, брошенное в лицо своему невидимому предводителю, махди Секораму, о чьей просвещенной улыбке он молит, ибо она может стать лучом света, поддержкой в том мрачном туннеле, по которому он движется. Он пытается слиться с древней традицией махди, чьи лица видел на потолке зала аудиенций директории. Но мольба его остается тщетной, ни один дружеский голос не помогает ему сломить одиночество и страдания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Тут же прекращает бить фонтан, хрусталь тускнеет, становится молочно-белым, гроздья фруктов срываются и катятся по полу сцены (эти необъяснимые физические явления, по словам Квена, повторяются ежегодно во время каждого священного представления).
Злыдни испускают радостные крики и захватывают волшебное королевство. Они кричат и кружатся вокруг двух феюшек и магов, залитых кровью невинного животного…
Внезапно Тиксу стал свидетелем необыкновенного зрелища: все женщины, молодые и старые, залились горячими слезами. Из их глаз лились настоящие потоки, от которых дождевые ручьи на земле стали еще многоводнее. Над опущенными головами вознеслись причитания. Умоляющие руки мужчин взлетели к небу – они просили богов даровать им прощение, они умоляли о пощаде. Женщины плакали в полной тишине, опустив головы, с лицами, закрытыми волосами, их грудь сотрясалась от беззвучных рыданий.
Через двадцать минут после начала плача и стонов, вовсе не походивших на какой-то бессмысленный ритуал, а являвших собой подлинное, глубокое выражение души селпидян, фонтан вдруг снова заработал. Хрустальные скалы на глазах стали прозрачными. Плач женщин превратился в радостные вопли. Страдания толпы перешли в ликование. Испуганные злыдни бросились в постыдное бегство, феюшки вскочили на ноги, радостно улыбаясь, а маги начали танец возвращенного счастья.
– И на этот раз слезы фей спасли нас, – шепнул Квен на ухо Тиксу. – Жизнь продолжается, ибо наши грехи смыты. Живая вода не иссякла, а хрусталь будет приносить плоды…
Крики толпы перекрыли свист ветра в кронах деревьев, грохот дождевых капель по листве. Лица выражали невероятное облегчение. Глубоко сидящий в их подсознании суеверный страх, что ангелы и боги окончательно отказались от них, исчез.
– Праздновать будем всю ночь! – крикнул рыбак. – Только выслушаем традиционную речь совета ректоров!
И все с растущим нетерпением принялись ждать, когда появятся ректоры и дадут сигнал к продолжению празднества. Горящие глаза женщин и мужчин встречались, давая друг другу немые обещания. Квен, закоренелый холостяк, был не последним из тех, кто пожирал глазами губы, шеи, груди и ноги женщин, мечтая об их ароматных колодцах, в которые обещал себе погружаться до полного изнеможения, пока не свалится, смертельно усталый и насытившийся, и не заснет беспробудным сном прямо на тротуаре или на скамье.
Десять ректоров совета, магическое число, появились на эстраде. Над толпой пронесся ропот удивления: они были не одни. Их сопровождали люди в белых масках и серых формах с жесткими нагрудниками, где сверкали перекрещивающиеся серебристые треугольники. Позади них шествовали три силуэта, чьи лица были скрыты просторными капюшонами, ниспадавшими на плечи. Эта троица была в синем, пурпурном и черном бурнусах. Сердце Тиксу забилось чаще, но в груди похолодело.
– Вы знаете этих людей? – спросил Квен, от которого не укрылось волнение оранжанина.
Наемники-притивы бесцеремонно вытолкали актеров за кулисы. Глашатай совета, старец с такой длинной белой прядью волос, что ее пришлось неоднократно скручивать на затылке, вышел на край сцены и твердым, хотя и печальным голосом объявил:
– Друзья, в этот день празднования плача фей Альбара мне поручено сообщить вам следующее: войска новой империи, первые представители которых, – он, не глядя, указал на людей в сером и на три силуэта в синем, пурпурном и черном бурнусах, – материализовались этой ночью у стен нашего города Гугатта, чтобы завтра утром дать бой абсуратскому рыцарству. Поэтому мы объявляем комендантский час. Все празднества аннулируются. Вы должны отправиться по домам и сидеть дома до часа вечерней зари. Любой, кого застигнут на улице с наступлением ночи, подвергнется немедленной казни. Мы, ректора селпидского совета, будем ждать исхода битвы, чтобы известить вас и сообщить о будущей политике. А теперь прошу вас без всяких протестов разойтись и нигде не задерживаться. Друзья, да будут феи благосклонны к вам!
Над протрезвевшей аудиторией пронесся ропот разочарования, послышались крики протеста. Антра вновь оккупировала дух Тик-су. Она создала барьер безмолвия, чтобы избежать ментального обследования скаитов, уже приступивших к своей работе.
– Ректора просят вас покинуть лес, не создавая трудностей! – прокричал глашатай совета, сверкая глазами. – Время переговоров еще настанет!
И вдруг толпа окаменела. Мертвящая тишина опустилась на поляну. Вода фонтана перестала течь, а хрусталь потерял прозрачность, как это было во время представления.
– На этот раз боги и ангелы бросили нас окончательно, – прошептал побледневший Квен Даэл.
Часом позже, сидя в аквасфере, уносившей их в дом Квена, Тиксу всмотрелся в успокоившийся океан.
– Завтра ранним утром мне понадобится ваша океанская лодка. Сможете мне ее одолжить?
Квен удивленно поглядел на своего пассажира:
– Ранним утром? Вы же были на поляне! Вы слышали приказ ректора!
– Я не прошу вас рисковать своей жизнью, а только хочу одолжить у вас аквасферу, – возразил оранжанин. – Большего я вам сказать не могу, ибо эти три существа, которых вы видели, являются скаитами Гипонероса и обладают опасной способностью читать мысли…
Квен Даэл помолчал, вглядываясь в океан, потом прошептал:
– Вы действительно необычный человек! Я буду вас сопровождать. Океан Альбарских Фей может сыграть предательскую шутку с тем, кто его не знает. Не важно, что вы собираетесь сделать! Для меня важно то, что злымон спас вам жизнь.
Это были единственные слова, произнесенные рыбаком за весь вечер и ночь.
Глава 19
И вот вы стоите лицом к врагу. Он разворачивает боевые порядки, угрожает, бросает вызов. И не настало ли время, перед тем как вступить в бой, спросить себя: а каким образом вы попали в такое положение?..
Это столкновение кажется вам неизбежным, необходимым, но не думаете ли вы, что оно есть следствие вашей собственной слабости, вашего собственного отказа от борьбы?..
Вы перекладываете ответственность за войну на другого, на врага, вы обвиняете его во всех несчастьях, вы отдаете ему инициативу…
Вглядитесь во врага: он точное, до отвращения точное отражение вашей гибнущей души, вашего гибнущего безмолвия, забвения вашего источника…
Глядите на врага как на знак. Знак, что надо как можно быстрее отыскать тропу, ведущую к внутреннему храму, к озеру Кси. Знак, что пришло время распахнуть свое сердце перед любовью…
Отрывок из античного видеоголофильма, который чудесным образом уцелел после пожара, уничтожившего основание монастыря Ордена абсуратов после великой Гугаттской битвы. Несмотря на низкое качество звука и изображения, эксперты категорически идентифицировали лицо и голос говорящего это был махди Франко Брентон, один из ближайших учеников махди Бертелина Нафлина
Плотная тишина, царившая в абсолютно темной келье Филпа Асмусса, была нарушена негромким позвякиванием ключей. Огромные каменные блоки стен делали здания совершенно непроницаемыми для звука. Дверь со скрипом распахнулась, и внутрь кельи ворвался резкий свет, ослепивший воина.
В проеме возникла фигура рыцаря Шуда Аль Баха, эконома и духовника Филпа. Черты его осунувшегося, напряженного лица говорили об усталости, накопившейся за две бессонные ночи, которые он провел в бдении по соседству со своим крестником, помогая ему перенести предрыцарскую медитацию. Его обычно живые, зеленые глаза были затянуты сероватой пеленой. На нем была серая сутана вместо традиционной зеленой, которую обычно носили сотрудники интендантства.
С момента, как была заперта его келья и наглухо ставнями закрыта отдушина, Филп потерял всякое понятие о времени. Чтобы никакие посторонние раздражители не могли вернуть будущего рыцаря к земным, чувственным реалиям, его отделяли от среды, погружая в полную тишину и мрак. Эти трое суток он должен был оставаться наедине с самим собой, чтобы погрузиться в озеро Кси. Остаться лицом к лицу со своей совестью. Он не имел права поглощать какую-либо пищу, ни твердую, ни жидкую, должен был оставаться все время в позе медитации и не давать себе возможности заснуть. Это продолжительное, утомительное бодрствование было испытанием, предназначенным для того, чтобы кандидат смог оценить свое искреннее и глубокое желание вступить в ряды рыцарей. Очень старые рыцари, в чьих рассказах было невозможно отличить правду от вымысла, утверждали, что раньше, в героические времена, эта медитация продолжалась не трое суток, а все тридцать, и если помыслы воина-кандидата не были чистыми, а его решимость – не абсолютной, он мог встретить свою смерть.
Когда его ментор Шуд Аль Бах в сопровождении стража, посланного директорией, приступил к официальному закрытию дверей кельи, произнеся обычное напутствие, Филп нетороплива занял позу медитации и спокойно принялся освобождать мозг от посторонних мыслей, ставших острыми и почти ощутимыми в полной визуальной и слуховой изоляции…
Здесь он следовал советам своего духовника:
– Не удерживайте свои мысли. У реки ваших мыслей есть исток – озеро Кси. Ваша собственная энергия, ваша собственная Истина. Она проявится сама, за ней не надо гоняться. А главное – безжалостно гоните сон. Если заснете, можете пройти мимо озарения. Ничего не бойтесь и забудьте о тоске. Ваш дух сам сообщит, достойны ли вы рыцарства, в чем я абсолютно уверен…
Вначале течение увлекло его к Афикит. Он понял, что ее отсутствие будет самым трудным испытанием за эти трое суток. Он стремится увидеть ее. Когда она оправится от болезни, он укроет ее своей серой сутаной рыцаря, которую считает достойной девушки. Лицо молодой женщины практически не покидает его, всплывает в момент, когда он ощущает хоть малейшее разочарование, начинает уставать или поддается сомнениям. Это сомнение постепенно, после первого успокоения духа, начинает колоть его своими отравленными остриями, подрывает расшатанные опоры веры, которую он поспешно воссоздал во время беседы с мудрецами директории и Плейсом Хартигом. Это сомнение приобретает черты и голос рыцаря Лоншу Па, изгоя, отщепенца, чьи сладкие, ранящие слова всплывают на поверхность памяти – их не стереть, они жгут, ибо пропитаны ядовитым духом истины, истины, отличающейся от той, которую громогласно провозглашают руководители монастыря.
И чем дольше и медленнее течет время, тем труднее Филпу отогнать образ Лоншу Па. Даже мертвый рыцарь изгнанник остается упорным хищником, пожирающим его сердце и внутренности. Он чувствует, что его душу поглощает душа компаньона по миссии на Красной Точке. Как крохотный грызун, попавший в когти хищника, он пытается вырваться, борется до самого конца, но вынужден согласиться с очевидным: усилия воина не могут подавить влечения к изгою с его суровым обаянием И в этот особый момент, когда решается его будущее, он не может укрыться за привычной оболочкой веры, защититься от всепроникающего сомнения. Это обнажение самых интимных мыслей вызывает в нем невероятное чувство страха. Он отдаляет срок принятия решения, вспоминает Афикит, свое детство, свою семью, долгий путь, который привел его из сбарайских джунглей сюда, в эту темную келью, пропахшую солью и йодом.
Но постоянное бегство от очевидности только усиливает, укрепляет сомнения. Слова Лоншу Па находятся ближе всего к исходной чистоте учения, которое излагалось махди начальных времен. Орден постепенно извратил его, и угроза конфликта, нависшая над ним, есть только следствие этой утери знания.
Все его тело страдает от осознания очевидности. Он ощущает безмолвный вопль души, как отказ от клятвы, данной четырем мудрецам директории, как оскорбление, брошенное в лицо своему невидимому предводителю, махди Секораму, о чьей просвещенной улыбке он молит, ибо она может стать лучом света, поддержкой в том мрачном туннеле, по которому он движется. Он пытается слиться с древней традицией махди, чьи лица видел на потолке зала аудиенций директории. Но мольба его остается тщетной, ни один дружеский голос не помогает ему сломить одиночество и страдания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80