— Полковник, это ты? — спросил голос.
— Я, — ответил полковник.
— Мне бы хотелось с вами переговорить. С глазу на глаз.
— Надеюсь, вы не предлагаете, чтобы я пустил вас к себе?
— Нет, что вы! Я буду ждать вас вечером в двадцать два ноль-ноль в дальней бухте возле выброшенного сейнера.
В двадцать два ноль-ноль полковник сидел возле сейнера, лениво покидывая в море мелкие камешки. Рядом никого не было, отчего создавалось впечатление, что его просто разыграли. Или не просто разыграли. А чтобы выманить подальше от части...
Трофимов на всякий случай положил ладонь на кобуру пистолета.
— Полковник, это вы? — спросил голос.
— Что?
— Я спрашиваю, это вы или не вы?
— Я. А откуда вы говорите?
— Из сейнера. Я внутри.
— Ну так выходите.
— Нет. Я лучше здесь останусь. Мне здесь удобней.
— Ну удобней так удобней.
Под металлической обшивкой что-то заскрежетало, пало, кто-то вскрикнул и сдавленно выругался.
— Е-моё! Китель порвал. Ё... — — Кто вы?
— Я? Старший лейтенант Тищенко. Ну ё-твое, ну вдрызг же распорол ё...
— Зачем вы меня сюда вызвали, лейтенант?
— Поговорить.
— О чем?
— О разном. О том, что у нас тут происходит. И предупредить, чтобы вы были поосторожней.
— Вы насчет расследования?
— И расследования тоже.
— Вы знаете, кто убил рядового Синицына?
— Знать не знаю, но догадываюсь. Все догадываются.
— И кто же?
— Вам все равно это не пригодится.
— Почему вы так считаете?
— Потому что делу ход не дадут. Даже если вы схватите убийцу за руку. И даже если он признается в том, что стрелял. Тут ведь не в том дело, кто убил.
— А в чем?
— В том, за что убили.
— И за что?
— За то... Вы хоть знаете, полковник, что мы здесь охраняем?
— Подходы к потенциально опасным зонам Новоземельского полигона стратегического назначения. На котором до недавнего времени испытывались образцы термоядерного оружия.
— Вот-вот. Именно что потенциально опасные...
— Я сказал что-то не то?
— Вы сказали то, что говорят все. Потому что знают все. Только знают они далеко не всё.
— Разве главная задача части не охрана полигона?
— Полигона — тоже. Только ответьте мне на вопрос, отчего тогда существует еще одно с аналогичными задачами подразделение, куда таскают каких ни попадя наблюдателей? И проверяющих. И зеленых. И журналистов. И кого только не таскают? Зачем для решения одной и той же боевой задачи две части?
— Не могу знать.
— Для того, чтобы, демонстрируя одну, отвести любопытные взоры от другой. От нашей.
— Чем же она отличается от первой?
— Тем, что первая — имеет дело с использованными, забетонированными и засыпанными шахтами, где проводился подрыв опытных образцов термоядерного оружия. А мы имеем дело с самим оружием.
— То есть?!
— Свалка мы! Дешевая и потому потенциально опасная свалка. Куда свозят радиоактивное дерьмо всей нашей Российской Армии и всего нашего Военно-морского Флота. Демонтировать и перерабатывать устаревшие типы вооружений и отработавшие свой срок атомные реакторы стоит денег. Таких денег, которых нет. А выбросить — ни черта не стоит.
— И где их выбрасывают?
— Здесь и выбрасывают. Реакторы и другие большеобъемные предметы притаскивают на несамоходных баржах или перегружают на баржи здесь. Потом баржи заливают бетоном, дырявят и рубят концы. После чего они камнем в воду. А случается, целые подлодки атомные топят. Зацементируют внутренности — и айда на дно.
Вон там топят. В той, что справа, бухте. Там глубины как в открытом море. Ни один водолаз не достанет.
Ну а то, что поменьше или поновее, зарывают в могильники на суше. Или в погреба.
— В какие погреба?
— В обыкновенные. В вечной мерзлоте погреби. Выкопают шурф поглубже, от него пробьют две или три боковых штольни. Подгонят кран. Опустят груз на дно. Замуруют. Разровняют. И даже метки на поверхности не поставят. Тишь да гладь!
— Зачем в мерзлоту? Это же не мясо, которое портится.
— Затем же, зачем и мясо. Там температура постоянная. Столетиями постоянная. Без всяких скачков в ту или иную сторону. Максимально допустимый разброс плюс-минус несколько градусов. И то лишь тогда, когда штольню открывают. А ее не открывают. В принципе.
Главное, очень удобно. Если вдруг какое радиоактивное ЧП, все списывается на полигон.
— А почему не все в могильники?
— В могильник только то, что уже не пригодится. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Могильник — это последняя инстанция. Как захоронение на кладбище.
Погреба — другое дело. Погреба при необходимости можно и разрыть. И то, что в них было спрятано, — вытащить на белый свет. В погреба опускают только востребуемые предметы. Морально устаревшее, но еще вполне боеспособное оружие. Бомбы, торпеды, боеголовки, которые, если снова скомплектовать, подвесить в бомболюки или зарядить в торпедные аппараты, могут выполнить поставленную боевую задачу.
— Как же они его находят? Если никаких меток?
— По топографическим привязкам, которые у командира в сейфе хранятся. И где-то еще. Я даже не знаю где.
— Странно. Зачем и кому нужно морально устаревшее вооружение? Для которого скоро ни подходящих бомбовых подвесок, ни равных им диаметром торпедных аппаратов не останется. Зачем сохранять то, что уже не пригодится?
— Может, конечно, и незачем, но только, если утилизировать с соблюдением всех норм экологической безопасности, они дороже выйдут, чем при изготовлении. Это же атом, его в канализацию не спустишь. Не переплавишь. И не взорвешь. Его, чтобы уничтожить, целые заводы надо строить. И особые хранилища.
А здесь ничего не надо строить. Только дырку мерзлоте поглубже проковырять. И будьте любезны можно отчитываться о сокращении ядерных вооружений.
— А если они здесь рванут?
— Нет, здесь не рванут. Это исключено. Из них запускающая начинка удалена. Без нее это только железки с радиоактивным содержимым. Как те консервные банки с килькой.
— А если взрыватели ввернуть?
— Там не одни только взрыватели. А много чего прочего.
— А если и все прочее?
— Тогда рванет. За милую душу рванет.
— А то, что в море?
— Что в море?
— То, что на баржах, затоплено. Оттуда, со дна, радиоактивное загрязнение на поверхность моря выйти не может?
— Может. И наверняка выйдет. И, почитай, все море вместе с прилегающими побережьями миллионами рентген нашпигует. Но не скоро. Лет через сто-сто пятьдесят. Когда тех, кто приказ о захоронении давал, уже не будет. Им ведь было важно сейчас эту проблему решить. Малозатратными способами. Они и решили.
— И что, здесь все обо всем этом знают?
— Не все. То есть то, что что-то топят и зарывают, — знают все. А вот что конкретно топят и зарывают — единицы.
— В том числе и вы?
— В том числе и я. И то по случайности.
— А рядового Синицына, выходит, убили за то, что он узнал эту тайну? Я так понимаю, что вы на это намекаете?
— Нет, не на это. За такое не убивают. Тем более что если он что-нибудь и знал, то совсем чуть-чуть. И наверняка не то. По данному поводу среди рядового личного состава соответствующая работа проводится. Каждодневно. У них лапши в животах и мисках меньше, чем на ушах.
— За что же тогда этих рядовых убивают?
— За то, что увидели то, что видеть не следовало.
— Что же они могли увидеть такого, что их жизни стоило?
— Ну, например, то, как раскапывают штольни.
— Какие штольни?
— Те самые штольни.
— Зачем же их разрывать? Если, вы говорите, их на бесконечное хранение закладывают. И с землей сравнивают.
— В том-то и дело — что незачем. А тем не менее разрывают.
— Кто? Служащие части?
— Если бы... Совсем посторонние военнослужащие.
— Откуда они здесь взялись? Посторонние. — Вначале на самолете. Транспортнике. Вроде того, на котором вы прилетели. Мужик там один был. Гражданский. Я его сам лично видел, потому что как раз дежурным по части заступил. Никакой такой мужичок. Вначале подумал, кто-нибудь из родителей военнослужащих пробился, пользуясь нынешним в армии бардаком. Ну или очередной специалист по медицинской части, которые нас иногда проверяют. Я, конечно, попросил разрешительные документы предъявить. У нас ведь часть относится к категории особо секретных...
— Ну и что, был?
— Ни хрена не было. Ни пропуска, ни предписания. Но была собственноручная записочка от нашего генерала командиру — принять и оказать всяческое содействие. Короче — документы в полном порядке.
Я спрашиваю — зачем вы к нам? А он мне так по секрету сообщает, что является представителем акционерного общества по поиску и добыче полезных ископаемых. И что у них есть подозрение, что в наших местах могут быть залежи алмазов. И что это предположение желательно проверить с помощью специальных геологических изысканий.
Отвел я его к начальнику штаба и к командиру. О чем они там беседовали — не знаю. Но беседовали недолго. Мужик тот тем же самолетом обратно улетел. А через четыре недели снова объявился. Уже на судне.
— На судне?
— Ну да, вроде того, подле которого вы теперь сидите. Только поновее и побольше. Подошли на внешний рейд. Бросили якорь. Спустили катер. На катере — тот самый мужик. И еще какие-то гражданские. Командир их на машине прямо возле пристани встретил. Видно, они с ним по радиостанции связались. Ну а вечером всех офицеров в штаб пригласили. И авансом выплатили вознаграждение в размере полугодового оклада за содействие в поиске и разработке полезных ископаемых. И пообещали выплатить еще столько же после завершения работ.
— И что попросили за это сделать?
— Ничего не попросили! Просто деньги выплатили. И велели довести до сведения рядового состава необходимость проведения вблизи части грунтовых работ. И тоже получить в кассе причитающееся им вознаграждение.
— За содействие в поиске?
— Точно так. Потом, правда, один из тех гражданских показал нескольким офицерам и солдатам какие-то камни и спросил, не видели ли они где-нибудь на острове подобных. Но никто ничего такого не видел. На чем их помощь и исчерпалась.
На другой день с судна сгрузили три гусеничных вездехода, бульдозер, колесный экскаватор и бур и отправили их в тундру. На розыски полезных ископаемых. А в части командир провел давно планируемое крупномасштабное учение с выездом почти всего, кроме нескольких офицеров и часовых, личного состава на дальний полигон. Когда мы вернулись, судна уже не было. Но были деньги. Обещанная вторая половина вознаграждения, которое офицеры получили у командира под роспись в специальной ведомости.
— А рядовой Синицын?
— Рядовой Синицын застрелился через полторы недели. Сразу после отправки почты.
— При чем здесь почта?
— При том, что почтальон мой хороший приятель. И он сказал мне, что в этот раз командир распорядился до погрузки на самолет всю почту принести ему. На предмет выборочной проверки соблюдения личным составом режима секретности. И выходит, что если вдруг кто-нибудь что-нибудь такое написал своим родителям или друзьям, то командир это что-нибудь мог прочитать.
— Теперь понятно. Теперь скажите, рядовой Синицын участвовал в учениях?
— Нет. Он был оставлен в части для несения караульной службы.
— Насколько близко был расположен его пост к оружейным погребам? К тем, что вырыты в вечной мерзлоте?
— Ближе всех остальных. Метров на девятьсот ближе. Кроме того, этот пост, в отличие от остальных, расположен на возвышенности.
— То есть в случае ведения каких-либо работ в означенном месте рядовой Синицын мог их видеть? Или хотя бы слышать работу моторов?
— Мог. И слышать. И видеть.
— Вы об этом хотели мне рассказать?
— Да. Об этом.
— Зачем?
— Я подумал... Я подумал, а вдруг все эти геологические изыскания не случайность. Вдруг они заинтересовались не алмазами, а тем, что хранится в погребах. Что, если они вскрыли какой-нибудь из них и вытащили хранящееся там вооружение? Что, если они вытащили атомную бомбу?
— Но ведь вы утверждали, что это лишь радиоактивная железка, которая не опасней консервной банки?
— Может быть... Но это самая главная в бомбе «железка». Которая и является собственно бомбой. Все остальное — лишь дополнительные к ней составляющие. И я подумал, а вдруг они смогут достать все прочие компоненты. И надумают подорвать ее где-нибудь в густонаселенном районе?
— Зачем?
— Не знаю зачем. Но вдруг?!
— Неужели вы допускаете такую возможность?
— Я вынужден допускать все, что угодно. Иначе зачем им было похищать атомную бомбу? Не автомат, не миномет, а именно бомбу?
Бомбы имеет смысл похищать только затем, чтобы их взрывать. Потому что никак иначе использовать их невозможно. У бомб может быть только одно назначение...
«Он прав, — подумал полковник. — У бомб действительно есть только одно назначение — взрываться. И убивать людей. У атомных бомб эта функция доведена до абсолюта. Бомба с атомной начинкой убивает уже не людей. Атомная бомба убивает города. Атомная бомба убивает население...»
Полковник снова потянул за случайную ниточку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55