Гостя звали Сцевола, и хотя он родился больным, его родители-бедняки не задушили его, как чаще всего делалось в таких случаях. Лайаму подумалось: а такое ли уж это благое деяние? Жизнь бедноты в Кэрнавоне была нелегкой даже для здоровых людей. Возвышение культа Беллоны оказалось для Сцеволы божьим даром – в прямом смысле этого слова. В школы при храмах по настоянию Ботмера Лоустофта (которому, собственно, и явилась впервые богиня) принимали всех. Сцевола выучился там фехтовать, и хотя теперь он был всего лишь служителем низкого ранга, с ним обращались хорошо.
Покончив с трапезой, юноша встал и поклонился, изящно и плавно – хотя во время еды движения его были несколько угловаты.
– Благодарю за угощение, господин Лайам. А теперь я должен идти.
Лайам неуклюже поинтересовался:
– Усиленный караул, а?
– Да – в связи с нападением на иерарха Клотена.
Лайам проводил гостя до двери, и когда Сцевола протянул ему покрытую чешуйками руку, он, нимало не колеблясь, ее пожал. Лайам чувствовал исходящий от молодого служителя болезненный жар, но все же не разрывал пожатия, дожидаясь, пока Сцевола не сделает это сам.
– Спасибо вам, – отнимая руку, сказал Сцевола.
– Знаете, – произнес вдруг Лайам и кашлянул, – в библиотеке Тарквина множество книг. Я попробую поискать – вдруг в них найдется что-нибудь вам полезное.
На лице Сцеволы проступила гримаса боли.
– Возможно, найдется. А возможно, и нет. Но лично я сомневаюсь.
– Я тоже, – покраснев, сознался Лайам. – Но ведь хуже все равно уж не будет, верно?
Сцевола на миг задумался, его чешуйчатый лоб рассекла морщина.
– Бывают вещи и хуже, – произнес он, и, прежде чем Лайам успел что-либо сказать, юноша скользнул за порог.
Он тенью пронесся по песчаному берегу и одним махом взлетел по тропе на вершину утеса.
Сцевола ушел, а Лайам весь остаток дня уныло слонялся по дому. Он внимательно просмотрел книги Тарквина – большая часть их уже была ему знакома, – но ничего обнадеживающего не обнаружил. Визит несчастного юноши произвел на Лайама угнетающее впечатление, и Фануил благоразумно решил не попадаться хозяину на глаза. Он объявился, когда солнце уже зашло.
“Мастер! – мысленно обратился к Лайаму дракончик. – Ты уже говорил с эдилом?”
– Ты же знаешь, что да, Фануил, – мрачно отозвался Лайам, – и знаешь, что из этого получилось. Я сейчас не имею ни малейшего желания притворяться, будто ты не способен в любой момент обшарить мой мозг.
“Я стараюсь не делать этого. Но мне было бы легче, если бы ты сам отключал меня”.
– Твоя правда! – сказал Лайам, привставая с диванчика, на котором лежал, – Конечно же нам обоим сразу стало бы легче. Давай тренироваться.
Занятие оказалось поразительно плодотворным. Лайам почти уловил туманные очертания серебряной нити, которая связывала его с Фануилом, и он потом битые полчаса пытался освоиться с новым для себя ощущением.
Затем дракончик удалился на кухню доедать оставшийся от хозяина ужин. Он прямо с лапами влез в глубокую чашу с рисом и красной фасолью – эта фасоль произрастала за двумя океанами-и, жадно чавкая, послал Лайаму вопрос:
“Ты придумал, как будешь искать вора?”
– Да, – буркнул недовольно Лайам. Он был занят: массировал виски. От непривычно долгих занятий у него теперь просто разламывалась голова. – Придумал.
“А ты уверен, что это – наилучший способ его отыскать?”
– Да, я уверен. Если только в Саузварке существует преступная гильдия.
Но, растянувшись вновь на диване, Лайам вдруг обнаружил, что идея, возникшая у него утром, перестала казаться ему перспективной. К тому же последняя фраза Сцеволы торчала в его мозгу, словно заноза. Лайам избавился от нее лишь после того, как уснул.
4
На утро вчерашний план снова показался ему неплохим. Небо в окнах было по-прежнему серым, а волны все так же скучно бились о волнолом, но мрачное настроение, вызванное визитом Сцеволы, развеялось, и Лайам сел завтракать в почти превосходном расположении духа.
На кухню, постукивая когтями по полу, вбежал Фануил и запрыгнул на стол.
– Доброе утро, – сказал Лайам, прожевав кусок хлеба.
“Доброе утро, мастер”.
– Хочешь перекусить?
“Да. Ты сегодня отправишься к ростовщикам?”
– Ну, в общем, я собираюсь. – Лайам подошел к печи и вообразилкусок ляжки только что освежеванного барана.
“И это поможет тебе?”
– Я надеюсь. Но мне понадобитсятвоя помощь.
“Какая?”
Лайам объяснил. Он обнаружил, что собеседование с дракончиком помогает ему упорядочить мысли. Возможно, уродец действительно перестал хозяйничать в его голове.
“Я стараюсь. Но этот способ кажется очень окольным”.
– Он и вправду окольный, – признал Лайам, возвращаясь к печке и доставая из ее зева тяжелое деревянное блюдо с бараниной. – А что ты можешь еще предложить? Не могу же я бегать по городу, скликая воров! – Он нахмурился и упрямо сказал: – План должен сработать.
“Должен, – подумал дракон, отрывая от баранины мелкие куски мяса и глотая их целиком. – Ну, а вдруг это был не обычный вор? Вдруг это был маг?”
– Если это маг, – грустно сказал Лайам, – то мы сядем в лужу. Но и ты, и матушка Джеф в один голос твердите, что сейчас в Саузварке нет ни одного чародея. А если он все-таки существует и прячется, как мне об этом узнать? Я готов поверить, что ты способен углядеть любой выплеск магической силы. Но если наш чародей не стал взламывать заклятие мастера Танаквиля, чтобы проникнуть в дом, зачем ему теперь проделывать что-то подобное? Только для того, чтобы ты мог на него указать? А значит, нам остается лишь надеяться, что к нам забрался обычный воришка.
“А что ты будешь делать, когда разыщешь его?”
– Пока что не знаю. На самом деле большие преступные гильдии запрещают своим членам красть у других воров и весьма сурово наказывают нарушителей, но маленькие – кто их знает? Если я сумею убедить их, что я – вор, то, возможно, смогу выкупить вещи.
“А как ты объяснишь это Кессиасу?” Пока Лайам собирался с мыслями, дракончик почти успел разделаться с мясом.
– Не знаю. Не думаю, что ему понравится эта идея.
“Тогда не рассказывай ему ничего”. Лайам хмыкнул.
– Могу, конечно, и не рассказывать. А теперь ответь: ты уверен, что сможешь сделать то, о чем я тебя прошу?
Фануил отвалился от опустевшего блюда и облизал язычком подбородок, поросший щетинистыми волосками.
“Конечно смогу”.
Лайаму почудилось, что эта реплика была брошена с гордостью. Именно почудилось, поскольку он знал, что дракончик не способен ни на какие проявления чувств, кроме разве что любопытства, но Лайам не был уверен, можно ли любопытство к таковым относить.
– Я и не сомневался, – пробормотал он вполголоса, зная, что дракончик его прекрасно расслышит. – Думаю, нам пора собираться в дорогу.
“Верховая езда идет тебе на пользу, – вошла в его голову мысль. – Ты выглядишь не таким гладким”.
Лайам уже добрался до городской черты – до двух каменных, замшелых колонн, которые именовались городскими воротами. Он придержал Даймонда и мрачно взглянул на небо. Наверно, вон та едва заметная точка и есть его фамильяр.
“Что ты несешь? – возмущенно отозвался Лайам. – Это ты у нас гладкий”. “Как будет угодно мастеру”. Лайам фыркнул и пришпорил коня.
– Гладкий! Ну надо же! – проворчал он себе под нос. Лайам никогда не был гладким. И совсем не поправился за два месяца растительной жизни. Даже несмотря на обильную пищу, которой снабжала его волшебная печь. Ну да, он не мог не признать, что мышцы на его руках уже не такие упругие, как в прежние времена, – но зачем, собственно, ему мускулистые руки?
– Да вроде бы и ни к чему! – выдохнул он, но тут же прикоснулся к рукояти меча и вознес быструю молитву тому божеству, что опекало его, глядя с небес. Это было единственное божество, к которому он в трудных случаях обращался. И надо сказать, оно никогда не обманывало его ожиданий.
Кессиас снабдил Лайама адресами двоих ростовщиков, и теперь он, передав Даймонда на попечение конюха, лениво зашагал к лавке первого из них. Солнце немного подсушило улицы, но водосточные канавы по-прежнему были заснежены, – и в затененных углах мостовой также виднелся снег. Лайам радовался своим сапогам из толстой кожи, и теплому плащу, и тому, что свисающий с пояса меч нисколько ему не мешает. Он напустил на себя важный вид и принялся даже насвистывать что-то. Первая ссудная лавка располагалась в извилистом переулке Аурик-парка, неподалеку от кузни, где он приобрел оружие. Она вклинилась между распивочным заведением и ларьком, в котором продавались горячие колбаски и нечто вроде заплесневелого хлеба. Над дверью лавки висела характерная вывеска: две дощечки, неровно обрезанные края которых в точности совпадали друг с другом.
Лайам стряхнул с сапог снег и решительно распахнул дверь. Когда глаза его привыкли к царившему за ней полумраку, он принялся с любопытством разглядывать помещение.
Оно было целиком завалено, заставлено и забито разного рода вещами. Моряцкие сундучки, поношенная одежда, старая мебель, в большей части поломанная, бочонки с торчащими из них ржавыми мечами и копьями, какие-то ящички, мешочки, тючки. К потолочным балкам также было подвешено что-то громоздкое, похожее одновременно на корабельные поручни и на ткацкий станок. И повсюду топорщились наваленные друг на друга ковры непонятного происхождения. Впрочем, среди них угадывался и златотканый гобелен, небрежно прикрытый половиком. Несмотря на такой беспорядок и толстый слой пыли, покрывавшей все, что только возможно, к каждой вещи была привязана пронумерованная деревянная бирка. Владелец лавки сидел за прилавком, устроенным из ящиков, поставленных друг на друга, Лайаму пришлось к нему пробираться по узенькому проходу, и он проделал это весьма осторожно, чтобы на что-нибудь не наступить. Старенький ростовщик, казалось, и сам был припорошен пылью. На лице его читалось явное замешательство, которое лишь усилилось, когда он разглядел богатый наряд посетителя.
– Приветствую вас, милорд! – пробормотал ростовщик. – Добро пожаловать в мою скромную лавку.
– Здравствуйте, друг мой. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? – Ростовщик беспомощно приподнял брови.
– Ну тогда вы помогите мне, – улыбнулся Лайам. – Я ищу кое-что.
Старик принялся озираться по сторонам, словно это кое-что завалялось где-то поблизости.
– Надеюсь, я помогу вам, милорд. – Старик на миг смолк. Он был явно напуган. – Чего вы желаете?
– Один человек утратил некие вещи, – осторожно произнес Лайам, – и желает получить их обратно. Они зеленые, и этот человек полагает, что их могли обратить в рабство.
В ответ ростовщик лишь вытаращил глаза.
– Милорд? – пробормотал он, покусывая верхнюю губу и с рассеянным видом оглядывая ближайшую груду одежды. – Боюсь… Боюсь, у меня нет ничего зеленого. Но тут, похоже, имеются неплохие вещички других цветов. И он принялся копаться в старье. Лайам коснулся руки ростовщика и мягко улыбнулся:
– Все в порядке, друг мой. Я поищу их в другом месте.
– Здесь есть замечательные расцветки, – владелец лавки, похоже, уже не слышал, что ему говорят. – Я совершенно уверен, что милорд будет доволен…
Когда Лайам уходил, старик все еще продолжал рыться в груде старья. Очутившись на улице, Лайам с силой выдохнул воздух, чтобы избавить легкие от набившейся в них пыли.
“Мастер, он чем-нибудь нам помог?”
Лайам подскочил от неожиданности. Он совсем было забыл о Фануиле. Тот сидел совсем рядом, на крыше ларька, но Лайам заметил его лишь после того, как дракончик взмахнул крыльями. Быстро оглядевшись по сторонам, Лайам убедился, что вокруг никого нет, не считая продавца горячих колбасок, – но тот стоял к Лайаму спиной.
“Нет, – послал он ответ своему фамильяру. – Он чересчур стар. Но все равно держись где-нибудь поблизости. Если старик вздумает куда-то пойти, следуй за ним. И смотри, чтобы тебя никто не увидел!”
Ему удалось передать восклицательный знак в конце сообщения, чем Лайам был чрезвычайно горд.
“Хорошо, – отозвался Фануил. – Теперь ты пойдешь ко второму ростовщику?”
Лайам кивнул. Он передал слишком длинную мысль и теперь ощущал болезненное покалывание в висках. Потому он лишь помахал Фануилу рукой и двинулся в сторону Муравейника, района, где проживала саузваркская беднота.
Впервые увидев Саузварк с палубы небольшого суденышка, Лайам решил, что этот город похож на амфитеатр. Его строения веером поднимались вверх по склонам гигантской естественной чаши, дном которой служила уютная гавань, хорошо защищенная грядой скал от штормов. Люди состоятельные и знатные селились в теснившихся на сравнительно небольшой площади кварталах для богачей, расположенных выше других городских районов. Чуть ниже этих кварталов помещались Норсфилд, Храмовый двор и Аурик-парк, они тоже поглядывали на остальной Саузварк свысока. Дома среднего сословия, обступая центральную площадь города, лепились к средней, самой крутой части чаши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Покончив с трапезой, юноша встал и поклонился, изящно и плавно – хотя во время еды движения его были несколько угловаты.
– Благодарю за угощение, господин Лайам. А теперь я должен идти.
Лайам неуклюже поинтересовался:
– Усиленный караул, а?
– Да – в связи с нападением на иерарха Клотена.
Лайам проводил гостя до двери, и когда Сцевола протянул ему покрытую чешуйками руку, он, нимало не колеблясь, ее пожал. Лайам чувствовал исходящий от молодого служителя болезненный жар, но все же не разрывал пожатия, дожидаясь, пока Сцевола не сделает это сам.
– Спасибо вам, – отнимая руку, сказал Сцевола.
– Знаете, – произнес вдруг Лайам и кашлянул, – в библиотеке Тарквина множество книг. Я попробую поискать – вдруг в них найдется что-нибудь вам полезное.
На лице Сцеволы проступила гримаса боли.
– Возможно, найдется. А возможно, и нет. Но лично я сомневаюсь.
– Я тоже, – покраснев, сознался Лайам. – Но ведь хуже все равно уж не будет, верно?
Сцевола на миг задумался, его чешуйчатый лоб рассекла морщина.
– Бывают вещи и хуже, – произнес он, и, прежде чем Лайам успел что-либо сказать, юноша скользнул за порог.
Он тенью пронесся по песчаному берегу и одним махом взлетел по тропе на вершину утеса.
Сцевола ушел, а Лайам весь остаток дня уныло слонялся по дому. Он внимательно просмотрел книги Тарквина – большая часть их уже была ему знакома, – но ничего обнадеживающего не обнаружил. Визит несчастного юноши произвел на Лайама угнетающее впечатление, и Фануил благоразумно решил не попадаться хозяину на глаза. Он объявился, когда солнце уже зашло.
“Мастер! – мысленно обратился к Лайаму дракончик. – Ты уже говорил с эдилом?”
– Ты же знаешь, что да, Фануил, – мрачно отозвался Лайам, – и знаешь, что из этого получилось. Я сейчас не имею ни малейшего желания притворяться, будто ты не способен в любой момент обшарить мой мозг.
“Я стараюсь не делать этого. Но мне было бы легче, если бы ты сам отключал меня”.
– Твоя правда! – сказал Лайам, привставая с диванчика, на котором лежал, – Конечно же нам обоим сразу стало бы легче. Давай тренироваться.
Занятие оказалось поразительно плодотворным. Лайам почти уловил туманные очертания серебряной нити, которая связывала его с Фануилом, и он потом битые полчаса пытался освоиться с новым для себя ощущением.
Затем дракончик удалился на кухню доедать оставшийся от хозяина ужин. Он прямо с лапами влез в глубокую чашу с рисом и красной фасолью – эта фасоль произрастала за двумя океанами-и, жадно чавкая, послал Лайаму вопрос:
“Ты придумал, как будешь искать вора?”
– Да, – буркнул недовольно Лайам. Он был занят: массировал виски. От непривычно долгих занятий у него теперь просто разламывалась голова. – Придумал.
“А ты уверен, что это – наилучший способ его отыскать?”
– Да, я уверен. Если только в Саузварке существует преступная гильдия.
Но, растянувшись вновь на диване, Лайам вдруг обнаружил, что идея, возникшая у него утром, перестала казаться ему перспективной. К тому же последняя фраза Сцеволы торчала в его мозгу, словно заноза. Лайам избавился от нее лишь после того, как уснул.
4
На утро вчерашний план снова показался ему неплохим. Небо в окнах было по-прежнему серым, а волны все так же скучно бились о волнолом, но мрачное настроение, вызванное визитом Сцеволы, развеялось, и Лайам сел завтракать в почти превосходном расположении духа.
На кухню, постукивая когтями по полу, вбежал Фануил и запрыгнул на стол.
– Доброе утро, – сказал Лайам, прожевав кусок хлеба.
“Доброе утро, мастер”.
– Хочешь перекусить?
“Да. Ты сегодня отправишься к ростовщикам?”
– Ну, в общем, я собираюсь. – Лайам подошел к печи и вообразилкусок ляжки только что освежеванного барана.
“И это поможет тебе?”
– Я надеюсь. Но мне понадобитсятвоя помощь.
“Какая?”
Лайам объяснил. Он обнаружил, что собеседование с дракончиком помогает ему упорядочить мысли. Возможно, уродец действительно перестал хозяйничать в его голове.
“Я стараюсь. Но этот способ кажется очень окольным”.
– Он и вправду окольный, – признал Лайам, возвращаясь к печке и доставая из ее зева тяжелое деревянное блюдо с бараниной. – А что ты можешь еще предложить? Не могу же я бегать по городу, скликая воров! – Он нахмурился и упрямо сказал: – План должен сработать.
“Должен, – подумал дракон, отрывая от баранины мелкие куски мяса и глотая их целиком. – Ну, а вдруг это был не обычный вор? Вдруг это был маг?”
– Если это маг, – грустно сказал Лайам, – то мы сядем в лужу. Но и ты, и матушка Джеф в один голос твердите, что сейчас в Саузварке нет ни одного чародея. А если он все-таки существует и прячется, как мне об этом узнать? Я готов поверить, что ты способен углядеть любой выплеск магической силы. Но если наш чародей не стал взламывать заклятие мастера Танаквиля, чтобы проникнуть в дом, зачем ему теперь проделывать что-то подобное? Только для того, чтобы ты мог на него указать? А значит, нам остается лишь надеяться, что к нам забрался обычный воришка.
“А что ты будешь делать, когда разыщешь его?”
– Пока что не знаю. На самом деле большие преступные гильдии запрещают своим членам красть у других воров и весьма сурово наказывают нарушителей, но маленькие – кто их знает? Если я сумею убедить их, что я – вор, то, возможно, смогу выкупить вещи.
“А как ты объяснишь это Кессиасу?” Пока Лайам собирался с мыслями, дракончик почти успел разделаться с мясом.
– Не знаю. Не думаю, что ему понравится эта идея.
“Тогда не рассказывай ему ничего”. Лайам хмыкнул.
– Могу, конечно, и не рассказывать. А теперь ответь: ты уверен, что сможешь сделать то, о чем я тебя прошу?
Фануил отвалился от опустевшего блюда и облизал язычком подбородок, поросший щетинистыми волосками.
“Конечно смогу”.
Лайаму почудилось, что эта реплика была брошена с гордостью. Именно почудилось, поскольку он знал, что дракончик не способен ни на какие проявления чувств, кроме разве что любопытства, но Лайам не был уверен, можно ли любопытство к таковым относить.
– Я и не сомневался, – пробормотал он вполголоса, зная, что дракончик его прекрасно расслышит. – Думаю, нам пора собираться в дорогу.
“Верховая езда идет тебе на пользу, – вошла в его голову мысль. – Ты выглядишь не таким гладким”.
Лайам уже добрался до городской черты – до двух каменных, замшелых колонн, которые именовались городскими воротами. Он придержал Даймонда и мрачно взглянул на небо. Наверно, вон та едва заметная точка и есть его фамильяр.
“Что ты несешь? – возмущенно отозвался Лайам. – Это ты у нас гладкий”. “Как будет угодно мастеру”. Лайам фыркнул и пришпорил коня.
– Гладкий! Ну надо же! – проворчал он себе под нос. Лайам никогда не был гладким. И совсем не поправился за два месяца растительной жизни. Даже несмотря на обильную пищу, которой снабжала его волшебная печь. Ну да, он не мог не признать, что мышцы на его руках уже не такие упругие, как в прежние времена, – но зачем, собственно, ему мускулистые руки?
– Да вроде бы и ни к чему! – выдохнул он, но тут же прикоснулся к рукояти меча и вознес быструю молитву тому божеству, что опекало его, глядя с небес. Это было единственное божество, к которому он в трудных случаях обращался. И надо сказать, оно никогда не обманывало его ожиданий.
Кессиас снабдил Лайама адресами двоих ростовщиков, и теперь он, передав Даймонда на попечение конюха, лениво зашагал к лавке первого из них. Солнце немного подсушило улицы, но водосточные канавы по-прежнему были заснежены, – и в затененных углах мостовой также виднелся снег. Лайам радовался своим сапогам из толстой кожи, и теплому плащу, и тому, что свисающий с пояса меч нисколько ему не мешает. Он напустил на себя важный вид и принялся даже насвистывать что-то. Первая ссудная лавка располагалась в извилистом переулке Аурик-парка, неподалеку от кузни, где он приобрел оружие. Она вклинилась между распивочным заведением и ларьком, в котором продавались горячие колбаски и нечто вроде заплесневелого хлеба. Над дверью лавки висела характерная вывеска: две дощечки, неровно обрезанные края которых в точности совпадали друг с другом.
Лайам стряхнул с сапог снег и решительно распахнул дверь. Когда глаза его привыкли к царившему за ней полумраку, он принялся с любопытством разглядывать помещение.
Оно было целиком завалено, заставлено и забито разного рода вещами. Моряцкие сундучки, поношенная одежда, старая мебель, в большей части поломанная, бочонки с торчащими из них ржавыми мечами и копьями, какие-то ящички, мешочки, тючки. К потолочным балкам также было подвешено что-то громоздкое, похожее одновременно на корабельные поручни и на ткацкий станок. И повсюду топорщились наваленные друг на друга ковры непонятного происхождения. Впрочем, среди них угадывался и златотканый гобелен, небрежно прикрытый половиком. Несмотря на такой беспорядок и толстый слой пыли, покрывавшей все, что только возможно, к каждой вещи была привязана пронумерованная деревянная бирка. Владелец лавки сидел за прилавком, устроенным из ящиков, поставленных друг на друга, Лайаму пришлось к нему пробираться по узенькому проходу, и он проделал это весьма осторожно, чтобы на что-нибудь не наступить. Старенький ростовщик, казалось, и сам был припорошен пылью. На лице его читалось явное замешательство, которое лишь усилилось, когда он разглядел богатый наряд посетителя.
– Приветствую вас, милорд! – пробормотал ростовщик. – Добро пожаловать в мою скромную лавку.
– Здравствуйте, друг мой. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? – Ростовщик беспомощно приподнял брови.
– Ну тогда вы помогите мне, – улыбнулся Лайам. – Я ищу кое-что.
Старик принялся озираться по сторонам, словно это кое-что завалялось где-то поблизости.
– Надеюсь, я помогу вам, милорд. – Старик на миг смолк. Он был явно напуган. – Чего вы желаете?
– Один человек утратил некие вещи, – осторожно произнес Лайам, – и желает получить их обратно. Они зеленые, и этот человек полагает, что их могли обратить в рабство.
В ответ ростовщик лишь вытаращил глаза.
– Милорд? – пробормотал он, покусывая верхнюю губу и с рассеянным видом оглядывая ближайшую груду одежды. – Боюсь… Боюсь, у меня нет ничего зеленого. Но тут, похоже, имеются неплохие вещички других цветов. И он принялся копаться в старье. Лайам коснулся руки ростовщика и мягко улыбнулся:
– Все в порядке, друг мой. Я поищу их в другом месте.
– Здесь есть замечательные расцветки, – владелец лавки, похоже, уже не слышал, что ему говорят. – Я совершенно уверен, что милорд будет доволен…
Когда Лайам уходил, старик все еще продолжал рыться в груде старья. Очутившись на улице, Лайам с силой выдохнул воздух, чтобы избавить легкие от набившейся в них пыли.
“Мастер, он чем-нибудь нам помог?”
Лайам подскочил от неожиданности. Он совсем было забыл о Фануиле. Тот сидел совсем рядом, на крыше ларька, но Лайам заметил его лишь после того, как дракончик взмахнул крыльями. Быстро оглядевшись по сторонам, Лайам убедился, что вокруг никого нет, не считая продавца горячих колбасок, – но тот стоял к Лайаму спиной.
“Нет, – послал он ответ своему фамильяру. – Он чересчур стар. Но все равно держись где-нибудь поблизости. Если старик вздумает куда-то пойти, следуй за ним. И смотри, чтобы тебя никто не увидел!”
Ему удалось передать восклицательный знак в конце сообщения, чем Лайам был чрезвычайно горд.
“Хорошо, – отозвался Фануил. – Теперь ты пойдешь ко второму ростовщику?”
Лайам кивнул. Он передал слишком длинную мысль и теперь ощущал болезненное покалывание в висках. Потому он лишь помахал Фануилу рукой и двинулся в сторону Муравейника, района, где проживала саузваркская беднота.
Впервые увидев Саузварк с палубы небольшого суденышка, Лайам решил, что этот город похож на амфитеатр. Его строения веером поднимались вверх по склонам гигантской естественной чаши, дном которой служила уютная гавань, хорошо защищенная грядой скал от штормов. Люди состоятельные и знатные селились в теснившихся на сравнительно небольшой площади кварталах для богачей, расположенных выше других городских районов. Чуть ниже этих кварталов помещались Норсфилд, Храмовый двор и Аурик-парк, они тоже поглядывали на остальной Саузварк свысока. Дома среднего сословия, обступая центральную площадь города, лепились к средней, самой крутой части чаши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42