Он глубоко вздохнул и, схватив с вешалки куртку, потащил приятеля к двери.
– Что ж, давайте-ка и вправду пойдем перекусим. А то меня уже тошнит от всего, что тут есть.
Кессиас решительно зашагал через площадь к большой таверне, Лайам старался не отставать. Хозяин таверны встретил эдила раболепным поклоном; Кессиас ответил ему небрежным кивком. Они поднялись по узкой винтовой лестнице на второй этаж заведения и уселись возле окна, открывавшего вид на здание городского суда. Хозяин таверны суетился вокруг; он протер столик, убрал лишние стулья и принялся расхваливать блюда, которые мог “незамедлительно подать сиятельным господам”.
– Это большая честь для меня, милорды, это очень большая честь…
– Уймись, Хелекин! – прорычал Кессиас. – Все, что нам нужно, – это два пирога, две пинты пива и немного покоя!
Хелекин ринулся прочь. Когда он исчез, Кессиас тяжко вздохнул и устало потер глаза.
– Что, все так плохо? – Лайаму в последнее время столь часто случалось видеть обычно невозмутимого эдила встревоженным, что ему невольно сделалось его жаль.
– Не то слово.
Кессиас принялся докладывать обстановку. Иерарх Клотен все сильнее давил на него, а напряжение на Храмовой улице все возрастало. Снова заявились три бакалейщика, требуя принять меры против сбежавшего из гавани “Удальца” – “Эти дурни думают, что я тут же пошлю в погоню флотилию, чтобы им оплатили счета!” – а какие-то люди прошлой ночью устроили налет на городские аптеки.
– Имейте в виду – не на одну-две, – пояснил Кессиас. – На все семь аптек, что имеются в городе! Деньги везде остались нетронутыми. Только перевернуто все вверх дном и пропали кое-какие травы. Больше всего это смахивает на пьяную выходку, но странные получаются бузотеры. Носились в разные концы города, денег не брали и даже не выбили нигде ни стекла.
Лайам подумал, что кража в его доме тоже не являлась обычной, и решил чуть позже поразмыслить над этим.
– Но мало того… – Тут вернулся Хелекин с пивом и пирогами, принявшийся многословно желать гостям приятного аппетита. Когда хозяин таверны наконец удалился, эдил отодвинул свою тарелку и перегнулся через стол: – Я говорил вам о гадании, напугавшем жрецов Урис, и о том, как в святилищах Храмового двора одновременно погасли все свечи?
– Ну?
Лайама невольно захватил заговорщический тон Кессиаса. Он тоже понизил голос и подался вперед.
– Ничего к этому, хвала небесам, не добавилось, но Храмовый двор отрядил ко мне группу жрецов с просьбой подать прошение герцогу. Они хотят, чтобы им дозволили провести большой обряд очищения.
Лайам жестом дал понять, что слыхом не слыхивал о подобных обрядах. Но Кессиас знал, с кем имеет дело, и потому терпеливо принялся объяснять:
– Помните канун праздника Урис? Обряд, который проводился на площади, и процессию, которая потом обошла весь город, призывая эту богиню ниспослать Саузварку благословение?
Лайам прекрасно помнил тот день. Он сидел тогда именно в этом заведении, но – на террасе, наблюдая за впечатляющим действом.
– Ну так вот – обряд очищения проводится так же, только с большим размахом. Участие в нем принимают все храмы, все их жрецы и служители. В гавани сжигают специальные лодки, на алтарях колют телят и коз и объявляют на этот день строгий пост. Обычно подобная церемония проводится раз в году – перед началом торгового сезона, но жрецы решили, что Саузварк нуждается в дополнительной подмоге небес. Они хотят, чтобы герцог разрешил горожанам прервать на эти сутки работу.
– Я правильно понял? В церемонии участвуют все храмы? Или можно без какого-то обойтись?
– Вы, как всегда, Ренфорд, попали в больно место. И как всегда, не особенно целясь. Герцог охотно даст разрешение – он глубоко почитает обычаи старины, – но как быть с храмом Беллоны? Клотен успел так насолить всем остальным, что теперь никто не хочет иметь с ним дела. Культ новой богини молод, и Саузварк не успел проникнуться доверием к ней. Да, Ренфорд, возможно, этот обряд и уладит наши дела с богами; но может внести разлад в храмовые дела.
– Храмовая улица и без того уже превратилась не в самое уютное место, – заметил Лайам. – Я проходил утром мимо, и мне стало не по себе.
– Еще бы! С вашей-то проницательностью невозможно этого не заметить. Готов поклясться – там даже воздух холодней, чем везде.
– И все-таки, что же вы решили сделать с прошением?
– А что тут можно поделать? Когда иерархи двенадцати храмов просят подать прошение герцогу, им нельзя отказать. Моему гонцу потребуется день, чтобы добраться до замка его высочества. Тот волокиты никогда не разводит, значит, еще день кладем на обратный путь. Иерархи за это время пообещали решить, следует ли допускать к церемонии служителей нового культа, и согласились оставить за мной право отменить весь обряд, даже если дозволение герцога будет получено.
– Неужели они сами пришли к такому решению? – удивленно спросил Лайам.
– Да нет, пришлось их к тому подтолкнуть, – буднично ответил эдил. В его голосе не слышалось ни малейшего самодовольства. – Жрецы облекли меня правом делать все, что я посчитаю уместным.
Что именно может считаться уместным в сложившейся ситуации, эдил не пояснил. Он просто умолк, не проронив больше ни слова, и мужчины принялись за еду.
Да, забота на плечи эдила сваливалась большая. Теперь Лайам стал понимать, почему у всех стражников, которых он встречал в последнее время, такой пришибленный вид. Лайам вновь пожалел, что не удосужился навести справок у Оборотня, – возможно, сведения, которые он получил бы, могли бы хоть как-то Кессиасу помочь. Но с другой стороны, у Лайама имелась своя забота, которая все сильнее начинала его тяготить. Уже четвертый день ему приходилось вставать ни свет ни заря, тащиться в Саузварк и мотаться туда-сюда в поисках практически безрезультатных. Ох, как мне это все надоело, подумал Лайам. Когда у человека есть занятие, приносящее ему удовольствие, – это одно. Когда же ему день ото дня все чаще приходится сталкиваться с задачами, не имеющими решения, – это совершенно другое. В глубине души Лайам был рад, что Кессиас чересчур занят собой, чтобы интересоваться его делами.
Так они и сидели около четверти часа, вяло, без аппетита ковыряясь в своих тарелках. Затем эдил покончил с едой и рассеянно глянул в окно. Что-то там привлекло его внимание. Эдил передвинулся и ткнулся носом в стекло. Оно тут же запотело. Кессиас нетерпеливо повозил по нему рукой и, вытянув шею, принялся разглядывать площадь.
– Что там выделывает этот болван? – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Лайаму.
– Вы это о ком?
– О Боулте. Он дергается как ненормальный. Никогда за ним такого не замечал.
Эдил встал, дернул щеколду и распахнул окно.
– Боулт! – заорал он. – Эй, Боулт!!!
Рев эдила был таким зычным, что люди на площади начали озираться.
Лайам уже все видел и сам. Стражник, которого Кессиас окликал, помогал ему во время поисков убийцы Тарквина. Лайаму в жизни не приходилось встречать столь невозмутимого человека. Но сейчас Боулт, размахивая руками и растерянно озираясь, топтался у входа в казарму.
– Боулт, задница, что случилось? – проревел эдил.
Тот развернулся так стремительно, что чуть не свалился с крыльца. Затем он бегом пересек площадь, остановился под окном таверны и, задыхаясь, прокричал:
– Драка… драка в Храмовом дворе!
Выругавшись, Кессиас вскочил из-за стола и ринулся к выходу с резвостью, поразительной для столь крупного человека.
Ошеломленный Лайам какое-то время сидел в одиночестве, слушая, как тяжелые шаги Кессиаса грохочут по винтовой лестнице. Затем он тряхнул головой, бросил на стол несколько монет и поспешил за приятелем.
Спускаясь по лестнице, Лайам отправил в пространство мысль:
“Фануил! Ты где?!”
“На крыше таверны, мастер”.
“Отправляйся на Храмовую улицу, – приказал Лайам. – Жди меня там”.
Он выскочил из таверны в то самое мгновение, когда Кессиас вылетел из казармы. В одной руке у эдила был маленький круглый щит, в другой – две деревянные дубинки. Боулт и еще один стражник мчались за ним.
Эдил увидел Лайама и взмахом руки указал в сторону Храмовой улицы. На северном углу площади пути их пересеклись, и Кессиас сунул Лайаму вторую дубинку.
“Мастер!” – окликнул его Фануил.
“Вперед!” – приказал Лайам, приноравливаясь к размашистой рыси эдила. А затем выдохнул уже вслух:
– Вперед!
9
“Что ты делаешь? – подумал Лайам, потом уточнил свою мысль: – Зачем тебе это надо?”
Он мчался рядом с шумно пыхтящим эдилом, краем уха улавливая топот двоих стражников за спиной. Храмовая улица сейчас походила на сливную трубу, вбирающую в себя ручейки горожан и увлекающую их к тупику, образованному тремя святилищами. Эдил и его спутники возглавляли все увеличивающуюся толпу, к которой присоединялись лоточники, прохожие, попрошайки, владельцы лавок. Лайам, оглянувшись, заметил среди бегущих десятка два стражников из уличного дозора и облегченно вздохнул. Он перехватил поудобней дубинку, в торце ее что-то блеснуло. “Похоже, там металлический стержень”, – успел подумать Лайам, но тут эдил внезапно раскинул руки, и вся толпа с шумом остановилась у тупика.
Вокруг фонтана кипела драка, в которой участвовали не менее тридцати человек. Дерущиеся сгрудились столь тесно, что практически не имели возможности размахнуться, а потому в гуще схватки в ход пускались одни рукояти мечей. Однако ближе к периферии уже начинали посверкивать и клинки. На служителях новой богини были кольчуги, на жрецах храма Раздора – лишь коричневые рясы, но это вовсе не означало, что первые одерживают верх над вторыми. Драка шла с переменным успехом, никто не хотел отступать. Лайам заметил на ступенях храма Беллоны двоих мужчин, спокойно наблюдающих за тем, что творилось внизу. Видимо, это были Клотен и Эластр. Еще один видный мужчина – вероятно, Гвидерий, стоял в воротах обнесенного стеной храма Раздора и что-то гневно кричал. В тупике было шумно, как тому и положено быть на поле сражения. Лайам хорошо знал этот шум – невнятные выкрики, стоны, лязг оружия, глухие звуки ударов. Так вот, значит, как происходит первая встреча божественного отца с самозваной дочуркой, мелькнуло у него в голове. Он усмехнулся и услышал властный рык Кессиаса:
– Эй, дуралеи! Половина заходит с Боултом слева, половина со мной – справа! И смотрите, не покалечьте друг друга, а то я вам задам!
Какое-то время стражники, неуклюже стукаясь древками копий, разбирались, кому куда встать, затем деление все же произошло, и они побежали к дерущимся. Лайам примкнул к отряду эдила. Он с такой силой сжал дубинку в кулаке, что у него побелели костяшки пальцев. Пробегая мимо храма Лаомедона, Лайам успел заметить, что на его ступенях стоит, улыбаясь, женщина в черном одеянии и облегающем голову капюшоне, окруженная толпой служителей в черных рясах.
“Мастер, куда ты?”
Лайам отмахнулся, у него не было времени отвечать.
“Это небезопасно, мастер”.
Лайам только крякнул. Он уже успел потерять Кессиаса из виду, – и на него летел чей-то меч. Лайам развернулся, пытаясь дубинкой выбить клинок из рук нападавшего, потерпел неудачу, но зато его увесистое оружие двинуло противника по уху. Враг зашатался и рухнул на соседа, однако ноги его сплелись с ногами Лайама.
Лайам принялся высвобождаться из ножного захвата, но тут над его головой снова сверкнул меч. Лайам ухватил дубинку за оба конца и вскинул навстречу удару, мысленно взывая ко всем богам, чтобы металл ее стержня оказался достаточно прочным. Удар был так силен, что руки Лайама чуть не выскочили из плечевых суставов. Он повалился спиной на человека, которого только что сшиб. Второй нападавший стал яростно дергать рукоятку меча, чье лезвие увязло в дубинке, в это время какой-то стражник треснул его по голове древком копья.
Все было закончено.
Стражники расшвыривали дерущихся, ловко орудуя копьями и дубинками. Каждый удар сопровождался ругательствами, способными вогнать в краску даже бывалого человека. Раненые, пошатываясь, отходили к своим храмам – кого-то поддерживали товарищи, кого-то несли на руках. Лайам с трудом поднялся на ноги и огляделся по сторонам, облегченно переводя дыхание. Краем глаза он заметил, как в воздухе мелькнула дубинка эдила. Послышалась площадная брань, затем – треск костей. Служитель храма Беллоны взвыл и выронил меч.
– А ну, разойдитесь, ублюдки!
Лайам никогда прежде не видел Кессиаса таким разъяренным. Сейчас он никому, и особенно иерарху храма Беллоны, не посоветовал бы к нему подходить. Но Клотен уже шел навстречу эдилу, грубо расталкивая своих подчиненных.
– Ну, мастер эдил, – произнес иерарх с сильным кэрнавонским акцентом. – Надеюсь, теперь вы довольны?
Кессиас двинулся к иерарху – и Лайам отвернулся. Интересно, какую кость в первую очередь сломает Клотену разъяренный эдил?
Лайам зажмурил глаза в ожидании звука удара, а когда открыл их, то с изумлением обнаружил, что смотрит прямо в лицо женщины в черном, стоящей на ступенях храма Лаомедона, и что та тоже глядит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Что ж, давайте-ка и вправду пойдем перекусим. А то меня уже тошнит от всего, что тут есть.
Кессиас решительно зашагал через площадь к большой таверне, Лайам старался не отставать. Хозяин таверны встретил эдила раболепным поклоном; Кессиас ответил ему небрежным кивком. Они поднялись по узкой винтовой лестнице на второй этаж заведения и уселись возле окна, открывавшего вид на здание городского суда. Хозяин таверны суетился вокруг; он протер столик, убрал лишние стулья и принялся расхваливать блюда, которые мог “незамедлительно подать сиятельным господам”.
– Это большая честь для меня, милорды, это очень большая честь…
– Уймись, Хелекин! – прорычал Кессиас. – Все, что нам нужно, – это два пирога, две пинты пива и немного покоя!
Хелекин ринулся прочь. Когда он исчез, Кессиас тяжко вздохнул и устало потер глаза.
– Что, все так плохо? – Лайаму в последнее время столь часто случалось видеть обычно невозмутимого эдила встревоженным, что ему невольно сделалось его жаль.
– Не то слово.
Кессиас принялся докладывать обстановку. Иерарх Клотен все сильнее давил на него, а напряжение на Храмовой улице все возрастало. Снова заявились три бакалейщика, требуя принять меры против сбежавшего из гавани “Удальца” – “Эти дурни думают, что я тут же пошлю в погоню флотилию, чтобы им оплатили счета!” – а какие-то люди прошлой ночью устроили налет на городские аптеки.
– Имейте в виду – не на одну-две, – пояснил Кессиас. – На все семь аптек, что имеются в городе! Деньги везде остались нетронутыми. Только перевернуто все вверх дном и пропали кое-какие травы. Больше всего это смахивает на пьяную выходку, но странные получаются бузотеры. Носились в разные концы города, денег не брали и даже не выбили нигде ни стекла.
Лайам подумал, что кража в его доме тоже не являлась обычной, и решил чуть позже поразмыслить над этим.
– Но мало того… – Тут вернулся Хелекин с пивом и пирогами, принявшийся многословно желать гостям приятного аппетита. Когда хозяин таверны наконец удалился, эдил отодвинул свою тарелку и перегнулся через стол: – Я говорил вам о гадании, напугавшем жрецов Урис, и о том, как в святилищах Храмового двора одновременно погасли все свечи?
– Ну?
Лайама невольно захватил заговорщический тон Кессиаса. Он тоже понизил голос и подался вперед.
– Ничего к этому, хвала небесам, не добавилось, но Храмовый двор отрядил ко мне группу жрецов с просьбой подать прошение герцогу. Они хотят, чтобы им дозволили провести большой обряд очищения.
Лайам жестом дал понять, что слыхом не слыхивал о подобных обрядах. Но Кессиас знал, с кем имеет дело, и потому терпеливо принялся объяснять:
– Помните канун праздника Урис? Обряд, который проводился на площади, и процессию, которая потом обошла весь город, призывая эту богиню ниспослать Саузварку благословение?
Лайам прекрасно помнил тот день. Он сидел тогда именно в этом заведении, но – на террасе, наблюдая за впечатляющим действом.
– Ну так вот – обряд очищения проводится так же, только с большим размахом. Участие в нем принимают все храмы, все их жрецы и служители. В гавани сжигают специальные лодки, на алтарях колют телят и коз и объявляют на этот день строгий пост. Обычно подобная церемония проводится раз в году – перед началом торгового сезона, но жрецы решили, что Саузварк нуждается в дополнительной подмоге небес. Они хотят, чтобы герцог разрешил горожанам прервать на эти сутки работу.
– Я правильно понял? В церемонии участвуют все храмы? Или можно без какого-то обойтись?
– Вы, как всегда, Ренфорд, попали в больно место. И как всегда, не особенно целясь. Герцог охотно даст разрешение – он глубоко почитает обычаи старины, – но как быть с храмом Беллоны? Клотен успел так насолить всем остальным, что теперь никто не хочет иметь с ним дела. Культ новой богини молод, и Саузварк не успел проникнуться доверием к ней. Да, Ренфорд, возможно, этот обряд и уладит наши дела с богами; но может внести разлад в храмовые дела.
– Храмовая улица и без того уже превратилась не в самое уютное место, – заметил Лайам. – Я проходил утром мимо, и мне стало не по себе.
– Еще бы! С вашей-то проницательностью невозможно этого не заметить. Готов поклясться – там даже воздух холодней, чем везде.
– И все-таки, что же вы решили сделать с прошением?
– А что тут можно поделать? Когда иерархи двенадцати храмов просят подать прошение герцогу, им нельзя отказать. Моему гонцу потребуется день, чтобы добраться до замка его высочества. Тот волокиты никогда не разводит, значит, еще день кладем на обратный путь. Иерархи за это время пообещали решить, следует ли допускать к церемонии служителей нового культа, и согласились оставить за мной право отменить весь обряд, даже если дозволение герцога будет получено.
– Неужели они сами пришли к такому решению? – удивленно спросил Лайам.
– Да нет, пришлось их к тому подтолкнуть, – буднично ответил эдил. В его голосе не слышалось ни малейшего самодовольства. – Жрецы облекли меня правом делать все, что я посчитаю уместным.
Что именно может считаться уместным в сложившейся ситуации, эдил не пояснил. Он просто умолк, не проронив больше ни слова, и мужчины принялись за еду.
Да, забота на плечи эдила сваливалась большая. Теперь Лайам стал понимать, почему у всех стражников, которых он встречал в последнее время, такой пришибленный вид. Лайам вновь пожалел, что не удосужился навести справок у Оборотня, – возможно, сведения, которые он получил бы, могли бы хоть как-то Кессиасу помочь. Но с другой стороны, у Лайама имелась своя забота, которая все сильнее начинала его тяготить. Уже четвертый день ему приходилось вставать ни свет ни заря, тащиться в Саузварк и мотаться туда-сюда в поисках практически безрезультатных. Ох, как мне это все надоело, подумал Лайам. Когда у человека есть занятие, приносящее ему удовольствие, – это одно. Когда же ему день ото дня все чаще приходится сталкиваться с задачами, не имеющими решения, – это совершенно другое. В глубине души Лайам был рад, что Кессиас чересчур занят собой, чтобы интересоваться его делами.
Так они и сидели около четверти часа, вяло, без аппетита ковыряясь в своих тарелках. Затем эдил покончил с едой и рассеянно глянул в окно. Что-то там привлекло его внимание. Эдил передвинулся и ткнулся носом в стекло. Оно тут же запотело. Кессиас нетерпеливо повозил по нему рукой и, вытянув шею, принялся разглядывать площадь.
– Что там выделывает этот болван? – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Лайаму.
– Вы это о ком?
– О Боулте. Он дергается как ненормальный. Никогда за ним такого не замечал.
Эдил встал, дернул щеколду и распахнул окно.
– Боулт! – заорал он. – Эй, Боулт!!!
Рев эдила был таким зычным, что люди на площади начали озираться.
Лайам уже все видел и сам. Стражник, которого Кессиас окликал, помогал ему во время поисков убийцы Тарквина. Лайаму в жизни не приходилось встречать столь невозмутимого человека. Но сейчас Боулт, размахивая руками и растерянно озираясь, топтался у входа в казарму.
– Боулт, задница, что случилось? – проревел эдил.
Тот развернулся так стремительно, что чуть не свалился с крыльца. Затем он бегом пересек площадь, остановился под окном таверны и, задыхаясь, прокричал:
– Драка… драка в Храмовом дворе!
Выругавшись, Кессиас вскочил из-за стола и ринулся к выходу с резвостью, поразительной для столь крупного человека.
Ошеломленный Лайам какое-то время сидел в одиночестве, слушая, как тяжелые шаги Кессиаса грохочут по винтовой лестнице. Затем он тряхнул головой, бросил на стол несколько монет и поспешил за приятелем.
Спускаясь по лестнице, Лайам отправил в пространство мысль:
“Фануил! Ты где?!”
“На крыше таверны, мастер”.
“Отправляйся на Храмовую улицу, – приказал Лайам. – Жди меня там”.
Он выскочил из таверны в то самое мгновение, когда Кессиас вылетел из казармы. В одной руке у эдила был маленький круглый щит, в другой – две деревянные дубинки. Боулт и еще один стражник мчались за ним.
Эдил увидел Лайама и взмахом руки указал в сторону Храмовой улицы. На северном углу площади пути их пересеклись, и Кессиас сунул Лайаму вторую дубинку.
“Мастер!” – окликнул его Фануил.
“Вперед!” – приказал Лайам, приноравливаясь к размашистой рыси эдила. А затем выдохнул уже вслух:
– Вперед!
9
“Что ты делаешь? – подумал Лайам, потом уточнил свою мысль: – Зачем тебе это надо?”
Он мчался рядом с шумно пыхтящим эдилом, краем уха улавливая топот двоих стражников за спиной. Храмовая улица сейчас походила на сливную трубу, вбирающую в себя ручейки горожан и увлекающую их к тупику, образованному тремя святилищами. Эдил и его спутники возглавляли все увеличивающуюся толпу, к которой присоединялись лоточники, прохожие, попрошайки, владельцы лавок. Лайам, оглянувшись, заметил среди бегущих десятка два стражников из уличного дозора и облегченно вздохнул. Он перехватил поудобней дубинку, в торце ее что-то блеснуло. “Похоже, там металлический стержень”, – успел подумать Лайам, но тут эдил внезапно раскинул руки, и вся толпа с шумом остановилась у тупика.
Вокруг фонтана кипела драка, в которой участвовали не менее тридцати человек. Дерущиеся сгрудились столь тесно, что практически не имели возможности размахнуться, а потому в гуще схватки в ход пускались одни рукояти мечей. Однако ближе к периферии уже начинали посверкивать и клинки. На служителях новой богини были кольчуги, на жрецах храма Раздора – лишь коричневые рясы, но это вовсе не означало, что первые одерживают верх над вторыми. Драка шла с переменным успехом, никто не хотел отступать. Лайам заметил на ступенях храма Беллоны двоих мужчин, спокойно наблюдающих за тем, что творилось внизу. Видимо, это были Клотен и Эластр. Еще один видный мужчина – вероятно, Гвидерий, стоял в воротах обнесенного стеной храма Раздора и что-то гневно кричал. В тупике было шумно, как тому и положено быть на поле сражения. Лайам хорошо знал этот шум – невнятные выкрики, стоны, лязг оружия, глухие звуки ударов. Так вот, значит, как происходит первая встреча божественного отца с самозваной дочуркой, мелькнуло у него в голове. Он усмехнулся и услышал властный рык Кессиаса:
– Эй, дуралеи! Половина заходит с Боултом слева, половина со мной – справа! И смотрите, не покалечьте друг друга, а то я вам задам!
Какое-то время стражники, неуклюже стукаясь древками копий, разбирались, кому куда встать, затем деление все же произошло, и они побежали к дерущимся. Лайам примкнул к отряду эдила. Он с такой силой сжал дубинку в кулаке, что у него побелели костяшки пальцев. Пробегая мимо храма Лаомедона, Лайам успел заметить, что на его ступенях стоит, улыбаясь, женщина в черном одеянии и облегающем голову капюшоне, окруженная толпой служителей в черных рясах.
“Мастер, куда ты?”
Лайам отмахнулся, у него не было времени отвечать.
“Это небезопасно, мастер”.
Лайам только крякнул. Он уже успел потерять Кессиаса из виду, – и на него летел чей-то меч. Лайам развернулся, пытаясь дубинкой выбить клинок из рук нападавшего, потерпел неудачу, но зато его увесистое оружие двинуло противника по уху. Враг зашатался и рухнул на соседа, однако ноги его сплелись с ногами Лайама.
Лайам принялся высвобождаться из ножного захвата, но тут над его головой снова сверкнул меч. Лайам ухватил дубинку за оба конца и вскинул навстречу удару, мысленно взывая ко всем богам, чтобы металл ее стержня оказался достаточно прочным. Удар был так силен, что руки Лайама чуть не выскочили из плечевых суставов. Он повалился спиной на человека, которого только что сшиб. Второй нападавший стал яростно дергать рукоятку меча, чье лезвие увязло в дубинке, в это время какой-то стражник треснул его по голове древком копья.
Все было закончено.
Стражники расшвыривали дерущихся, ловко орудуя копьями и дубинками. Каждый удар сопровождался ругательствами, способными вогнать в краску даже бывалого человека. Раненые, пошатываясь, отходили к своим храмам – кого-то поддерживали товарищи, кого-то несли на руках. Лайам с трудом поднялся на ноги и огляделся по сторонам, облегченно переводя дыхание. Краем глаза он заметил, как в воздухе мелькнула дубинка эдила. Послышалась площадная брань, затем – треск костей. Служитель храма Беллоны взвыл и выронил меч.
– А ну, разойдитесь, ублюдки!
Лайам никогда прежде не видел Кессиаса таким разъяренным. Сейчас он никому, и особенно иерарху храма Беллоны, не посоветовал бы к нему подходить. Но Клотен уже шел навстречу эдилу, грубо расталкивая своих подчиненных.
– Ну, мастер эдил, – произнес иерарх с сильным кэрнавонским акцентом. – Надеюсь, теперь вы довольны?
Кессиас двинулся к иерарху – и Лайам отвернулся. Интересно, какую кость в первую очередь сломает Клотену разъяренный эдил?
Лайам зажмурил глаза в ожидании звука удара, а когда открыл их, то с изумлением обнаружил, что смотрит прямо в лицо женщины в черном, стоящей на ступенях храма Лаомедона, и что та тоже глядит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42