с Андреем что-то случилось. Я ходила в военкомат, но там сказали, что он не от них поехал. Вы, наверное, знаете, от какой организации его направили туда? Надо позвонить, написать… Надо что-то немедленно делать!
Голос ее прервался, послышались странные звуки, писк, щелчки. Вадим Федорович принялся успокаивать девушку, толковать, что виновата почта, у него нет никакого предчувствия. Наоборот, Андрей писал, что работа ему нравится, как журналист он много интересного там почерпнул. Написал две статьи в «Комсомольскую правду». Одну уже опубликовали…
– Я читала, – плача, ответила Мария.
– Вот что, Маша, – предложил он. – Приходите после шести вечера, мы обо всем поговорим. Запишите мой адрес.
– Я знаю.
Ему показалось, что она улыбнулась сквозь слезы.
– И не взвинчивайте себя понапрасну, – успокоил он. – Андрей – великолепно подготовленный человек и, я уверен, из любой переделки выйдет невредимым.
– Я приду, – сказала она и повесила трубку.
Вадим Федорович, сидя за письменным столом, глубоко задумался. Неужели и впрямь что-нибудь случилось с Андреем? Женщины тоньше и чувствительнее мужчин, особенно влюбленные… Ладно бы сын был военнослужащим, участвовал в боях с душманами, но он – шофер. И работает на мирном строительстве. Правда, там рядом проходит граница с Пакистаном, откуда просачивается в Афганистан вся эта нечисть…
Удивительный парень Андрей! Вадим Федорович сам был большим непоседой, за свою жизнь много поездил по стране, побывал за рубежом, в общем, на одном месте долго никогда не засиживался, а сын и того более. Почти дома и не живет. Что это – тяга к путешествиям или подспудное желание приобрести жизненный опыт? Наверное, жажда опыта, познание человеческих характеров, живое любопытство гонят его из города в дальние края. Вон, даже любимая девушка не удержала.
Вспомнился последний разговор с Ириной… Она ворвалась к нему рано утром – он еще завтракал, – уселась за стол, обрушила на него поток упреков:
– Как ты мог допустить, чтобы твой сын подал документы для поездки в Афганистан? И не туристом едет, а работать. Ты разве не знаешь, что там идет война? Там полно бандитов и головорезов! Они нападают на всех: на солдат, женщин, детей. Взрывают школы и госпитали! Ты что, слепой и газет не читаешь? Не смотришь телевизор?
– Налить тебе кофе? – спокойно спросил он, отхлебывая из своей чашки.
Нежданная встреча с бывшей женой не особенно взволновала его. В гневе Ирина всегда была необычной: полное белое лицо ее становилось одухотворенным, глаза расширялись, в них появлялся сухой блеск.
– Ты всегда был к детям равнодушен, – упрекнула Ирина. – Тебе на них наплевать.
Это неправда, детей Вадим Федорович любил, только не терпел проявлять свои отцовские чувства. И Андрей и Оля это понимают, иначе не остались бы с ним…
– Андрей уже взрослый человек и сам решает, как ему поступать в том или ином случае, – сказал он. – А если бы я и смог его удержать, то никогда бы этого не сделал.
– Как же, вы – Абросимовы! – с издевкой заметила Ирина Тихоновна. – У вас дед – герой! Да и твой отец… Но это когда было? А сейчас другое время. Мы ни с кем не воюем. И Андрея не призвали в армию, он сам туда рвется. И если что с ним случится, то виноват будешь только ты! Запомни мои слова, Вадим!
– Чем же наш сын лучше тех, кто находится там? – задал он ей вопрос, на который не надеялся получить ответ, однако Ирина бросила ему в лицо:
– Он – мой сын! А до других мне нет дела.
Конечно, сын советовался с отцом, точнее, поставил его в известность о своем решении ехать в Афганистан… И что мог сказать ему Вадим Федорович? Не надо, Андрюша, там опасно? Стреляют, похищают наших и все такое? Разве сын не читает газет и не смотрит телевизор! Никто ведь не тащил его, Вадима, и Павла Абросимова в партизанский отряд, наоборот, гнали из отряда в три шеи, но они добились своего и воевали. И хорошо воевали, если Родина оценила заслуги и наградила их, мальчишек, боевыми медалями! Мог ли у него повернуться язык отговаривать сына?..
Позже он от Андрея узнал, что Ирина Тихоновна ходила в военкомат, горком комсомола и умоляла отговорить сына от поездки в Афганистан…
Телефонный разговор с Марией Знаменской выбил его из колеи. В голову и впрямь полезли тревожные мысли: все ли в порядке с Андреем? Случись что – обязательно бы поставили в известность. Может, ранен?..
Когда работа не шла, Вадим Федорович или ложился на застланную клетчатым пледом постель и читал, или выдалбливал из капа вазу на кухне, где приспособил в углу небольшой раскладной верстак, купленный на Литейном в инструментальном магазине. Механическая работа не мешала ему думать. Он зажал в маленькие тиски медную втулку от водопроводного крана и принялся ее шлифовать тонкой наждачной шкуркой. Еще с вечера он отключил на кухне воду и разобрал кран. Ему до смерти надоело это «кап-кап-кап». Из его кабинета слышно было, как полновесные капли одна за другой срываются с носика крана и падают в раковину. Удивительное дело, ухо очень быстро привыкает к тиканью ходиков, но не хочет мириться с капаньем воды из крана!..
Андрей, конечно, жив, но что-то стряслось с ним… Вот Мария почувствовала, а он, отец, ничего не чувствует… Оля еще вчера вспоминала, что от Андрея давно нет писем, но это так, между прочим. Говорят и пишут, что между близкими людьми существует какая-то телепатическая связь. Помнится, перед смертью матери он, Вадим, вдруг ощутил какую-то необъяснимую жгучую тоску. А через день пришла телеграмма от отчима, что мать доживает последние дни… Он сел за руль «Жигулей» и гнал всю ночь в Великополь. Был ноябрь, шоссе местами обледенело, раза два-три его сильно заносило, но все обошлось. Мать он застал еще живой. В доме собрались все близкие. Худой, с выпирающими скулами, отчим Федор Федорович ходил по квартире как длинная бесплотная тень. Мать лежала на кровати, лицо ее пожелтело, и на нем лежал неуловимый налет смерти. И хотя мать произносила обычные слова, в ответ выслушивала тоже обычные в таких случаях слова о том, что она обязательно выздоровеет и все будет по-прежнему, в мыслях она витала уже где-то далеко. Лишь Вадим ее не утешал, он с каким-то странным чувством наблюдал за приближением смерти. Той самой смерти, о которой мы стараемся не думать, но которая всегда незримо присутствует. А сейчас она, смерть, как бы обрела свои очертания, плоть… Она витала в этой тихой комнате, ощутимо взмахивала большими крылами… Почему-то Вадим Федорович не мог ее представить с острой косой в костлявых руках… Жалость, боль за мать перемежались с почти мистическим чувством происходящего, чего-то таинственного и непостижимого. Наверное, это ощущала и мать. Повернув к нему желтое лицо с провалившимися глазами, она произнесла:
– Как хорошо, что вы все приехали…
Она все чаще впадала в забытье, и тогда по ее изможденному лицу пробегали неуловимые тени, дыхание то замедлялось, то становилось частым. Незадолго до конца она вдруг широко раскрыла глаза и громким шепотом произнесла: «Ну сделайте же что-нибудь…»
Каждый из них готов был сделать все возможное, чтобы спасти мать, но чуда не случилось.
Вспоминая ее предсмертные слова, Вадим потом часто задавал себе вопрос: а все ли он действительно сделал, чтобы мать подольше прожила? Может, нужно было каждый год отвозить ее в санаторий, не расстраивать… Два младших сына сильно пили, семьи их развалились, мать очень болезненно воспринимала все это, но у него, Вадима, не повернулся язык попрекнуть братьев, сидевших у постели умирающей матери со скорбными лицами.
И потом, когда она умерла, его поразило, как изменилось все в ней. Нет, не лицо, оно и у живой было почти как у покойника, а сама неподвижность будто вдавленного в гроб тела. Даже ночью, во сне, расслабив все свои мышцы, спящий человек не выглядит так. Мертвый же, он, хотя и лежит, вместе с тем будто постепенно проваливается, становится плоским, невесомым. Пожалуй, это открытие для него в ту минуту было самым сильным ощущением от смерти матери…
Он поставил кран на место, разводным ключом завернул блестящие гайки, несколько раз попробовал пустить воду – противная капель прекратилась. Оттого что обошелся без вызова водопроводчика – туда еще попотеешь дозвониться, – на душе стало полегче. Мастер сделал работу, опробовал, получил удовлетворение и ушел с чувством выполненного долга, а писатель? Годы корпит над романом, а, кроме чувства неуверенности и неудовлетворенности, ничего во время процесса работы не ощущает. Даже и позже, когда выйдет книга, месяцами гложут сомнения: а все ли ты сделал так? Не упустил ли чего-нибудь важного? Как книгу примут читатели?.. А если еще найдется на твою голову какой-нибудь Луков? Одним росчерком пера перечеркнут весь твой многолетний труд!..
Вадим Федорович получил из Волгограда большое письмо от Зинаиды Ивановой, которая была не согласна со статьей Николая Лукова. Она с возмущением писала, что он поступил непорядочно: написал предвзятую бездоказательную статью. Вот, какая-то Зинаида Иванова написала – Казаков так и не вспомнил, что это та самая аспирантка, с которой его в Ялте познакомил сам Луков, – а в литературных журналах не появилось ни одной статьи, опровергающей Лукова!
Вадим Федорович надел плащ, кепку и пошел на станцию метро «Чернышевская». На улице моросил мелкий дождь, что-то в этом году весна напоминает припозднившуюся осень: холодно, дуют с Финского залива ветры, сыплет дождь. В каменных дворах, где мусорные баки, еще громоздятся грязные обледенелые сугробы. Весна в Ленинграде, пожалуй, самая неприятная нора. Конечно, в мае зазеленеют скверы, деревья пустят молодую листву, выберется наконец из-за серых пластов облаков яркое солнце, но до мая еще далеко. Весна как-то обнажает город, выявляя все его недостатки. Весной особенно заметно, что многие здания нуждаются в ремонте, а улицы в уборке, на металлических поверхностях навесов или карнизов проступают ржавые пятна, даже кариатиды, поддерживающие балконы над парадными, выглядят усталыми и насупленными.
Выйдя на Средней Рогатке, Вадим Федорович дождался автобуса и поехал в аэропорт «Пулково». Через полчаса должна прилететь из Самарканда Виолетта Соболева. В кафе на втором этаже он выпил две чашки кофе. Самое неприятное, когда самолет опаздывает: не знаешь, ждать или уходить. Может прилететь и через полчаса, а может и через несколько часов.
Самолет прилетел вовремя. Казаков стоял у металлической ограды и наблюдал за высадкой пассажиров. Они медленно, будто еще не веря, что на твердой земле, спускались по трапу на мокрое заасфальтированное поле. К лайнеру уже подруливали аэродромные машины. В брюхе распахнулся люк, и носильщики принялись выгружать багаж. Пассажиров дожидался длинный, будто игрушечный, микроавтобус, составленный из нескольких разноцветных вагончиков. Из зала слышался монотонный голос диспетчера, объявляющего посадку.
Сегодня Виолетта его не ждала: Вадим Федорович в начале недели уехал в Москву и должен был вернуться в воскресенье, но случилось так, что он все свои дела завершил и выехал в четверг на дневном поезде «Юность». Вечером он позвонил Виолетте, но телефон не ответил. В пятницу утром позвонил в аэропорт, где ему сообщили, что Соболева вернется из рейса в половине шестого. Признаться, за пять дней он уже успел соскучиться по Виолетте. Знакомый московский детский писатель, у которого он обычно останавливался, приглашал его к себе на выходные на дачу в Красную Пахру, но Вадим Федорович отказался. Вообще, в Москве он уже на третий день начинал скучать, тянуло домой. Бессмысленное хождение по магазинам, встречи со знакомыми в ЦДЛ – все это претило ему. Видно, он принадлежал к тем людям, которые, вырвавшись из привычной обстановки, очень быстро начинают уставать от суеты, разговоров, встреч.
Пассажиры уехали на микроавтобусе, вслед за ними автокары повезли сумки и чемоданы с зелеными бирками. К самолету прилепился длинный бензовоз. Наконец по трапу спустилась Виолетта. Обычно она сразу бросала взгляд на металлическую решетку, за которой он ее дожидался, на этот раз даже не взглянула в ту сторону. Высокая, в стального цвета форме и синей шапочке, из-под которой пробивались золотистые волосы, молодая женщина, оказавшись на земле, подставила ладони дождю, потом достала из сумки легкий плащ и натянула на себя.
Вадим Федорович хотел ее окликнуть, даже поднял руку, но тут увидел рослого мужчину в распахнутом кожаном пальто с красным мохеровым шарфом вокруг шеи. Мужчина был без головного убора, мокрые черные волосы блестели, в руке у него был букет розовых гвоздик. Он улыбался и шел навстречу Виолетте. Она приняла цветы и подставила ему щеку для поцелуя, но мужчина обхватил ее за плечи и поцеловал в губы. Весело разговаривая, они прошли в открытую стеклянную дверь и скрылись в пассажирском зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Голос ее прервался, послышались странные звуки, писк, щелчки. Вадим Федорович принялся успокаивать девушку, толковать, что виновата почта, у него нет никакого предчувствия. Наоборот, Андрей писал, что работа ему нравится, как журналист он много интересного там почерпнул. Написал две статьи в «Комсомольскую правду». Одну уже опубликовали…
– Я читала, – плача, ответила Мария.
– Вот что, Маша, – предложил он. – Приходите после шести вечера, мы обо всем поговорим. Запишите мой адрес.
– Я знаю.
Ему показалось, что она улыбнулась сквозь слезы.
– И не взвинчивайте себя понапрасну, – успокоил он. – Андрей – великолепно подготовленный человек и, я уверен, из любой переделки выйдет невредимым.
– Я приду, – сказала она и повесила трубку.
Вадим Федорович, сидя за письменным столом, глубоко задумался. Неужели и впрямь что-нибудь случилось с Андреем? Женщины тоньше и чувствительнее мужчин, особенно влюбленные… Ладно бы сын был военнослужащим, участвовал в боях с душманами, но он – шофер. И работает на мирном строительстве. Правда, там рядом проходит граница с Пакистаном, откуда просачивается в Афганистан вся эта нечисть…
Удивительный парень Андрей! Вадим Федорович сам был большим непоседой, за свою жизнь много поездил по стране, побывал за рубежом, в общем, на одном месте долго никогда не засиживался, а сын и того более. Почти дома и не живет. Что это – тяга к путешествиям или подспудное желание приобрести жизненный опыт? Наверное, жажда опыта, познание человеческих характеров, живое любопытство гонят его из города в дальние края. Вон, даже любимая девушка не удержала.
Вспомнился последний разговор с Ириной… Она ворвалась к нему рано утром – он еще завтракал, – уселась за стол, обрушила на него поток упреков:
– Как ты мог допустить, чтобы твой сын подал документы для поездки в Афганистан? И не туристом едет, а работать. Ты разве не знаешь, что там идет война? Там полно бандитов и головорезов! Они нападают на всех: на солдат, женщин, детей. Взрывают школы и госпитали! Ты что, слепой и газет не читаешь? Не смотришь телевизор?
– Налить тебе кофе? – спокойно спросил он, отхлебывая из своей чашки.
Нежданная встреча с бывшей женой не особенно взволновала его. В гневе Ирина всегда была необычной: полное белое лицо ее становилось одухотворенным, глаза расширялись, в них появлялся сухой блеск.
– Ты всегда был к детям равнодушен, – упрекнула Ирина. – Тебе на них наплевать.
Это неправда, детей Вадим Федорович любил, только не терпел проявлять свои отцовские чувства. И Андрей и Оля это понимают, иначе не остались бы с ним…
– Андрей уже взрослый человек и сам решает, как ему поступать в том или ином случае, – сказал он. – А если бы я и смог его удержать, то никогда бы этого не сделал.
– Как же, вы – Абросимовы! – с издевкой заметила Ирина Тихоновна. – У вас дед – герой! Да и твой отец… Но это когда было? А сейчас другое время. Мы ни с кем не воюем. И Андрея не призвали в армию, он сам туда рвется. И если что с ним случится, то виноват будешь только ты! Запомни мои слова, Вадим!
– Чем же наш сын лучше тех, кто находится там? – задал он ей вопрос, на который не надеялся получить ответ, однако Ирина бросила ему в лицо:
– Он – мой сын! А до других мне нет дела.
Конечно, сын советовался с отцом, точнее, поставил его в известность о своем решении ехать в Афганистан… И что мог сказать ему Вадим Федорович? Не надо, Андрюша, там опасно? Стреляют, похищают наших и все такое? Разве сын не читает газет и не смотрит телевизор! Никто ведь не тащил его, Вадима, и Павла Абросимова в партизанский отряд, наоборот, гнали из отряда в три шеи, но они добились своего и воевали. И хорошо воевали, если Родина оценила заслуги и наградила их, мальчишек, боевыми медалями! Мог ли у него повернуться язык отговаривать сына?..
Позже он от Андрея узнал, что Ирина Тихоновна ходила в военкомат, горком комсомола и умоляла отговорить сына от поездки в Афганистан…
Телефонный разговор с Марией Знаменской выбил его из колеи. В голову и впрямь полезли тревожные мысли: все ли в порядке с Андреем? Случись что – обязательно бы поставили в известность. Может, ранен?..
Когда работа не шла, Вадим Федорович или ложился на застланную клетчатым пледом постель и читал, или выдалбливал из капа вазу на кухне, где приспособил в углу небольшой раскладной верстак, купленный на Литейном в инструментальном магазине. Механическая работа не мешала ему думать. Он зажал в маленькие тиски медную втулку от водопроводного крана и принялся ее шлифовать тонкой наждачной шкуркой. Еще с вечера он отключил на кухне воду и разобрал кран. Ему до смерти надоело это «кап-кап-кап». Из его кабинета слышно было, как полновесные капли одна за другой срываются с носика крана и падают в раковину. Удивительное дело, ухо очень быстро привыкает к тиканью ходиков, но не хочет мириться с капаньем воды из крана!..
Андрей, конечно, жив, но что-то стряслось с ним… Вот Мария почувствовала, а он, отец, ничего не чувствует… Оля еще вчера вспоминала, что от Андрея давно нет писем, но это так, между прочим. Говорят и пишут, что между близкими людьми существует какая-то телепатическая связь. Помнится, перед смертью матери он, Вадим, вдруг ощутил какую-то необъяснимую жгучую тоску. А через день пришла телеграмма от отчима, что мать доживает последние дни… Он сел за руль «Жигулей» и гнал всю ночь в Великополь. Был ноябрь, шоссе местами обледенело, раза два-три его сильно заносило, но все обошлось. Мать он застал еще живой. В доме собрались все близкие. Худой, с выпирающими скулами, отчим Федор Федорович ходил по квартире как длинная бесплотная тень. Мать лежала на кровати, лицо ее пожелтело, и на нем лежал неуловимый налет смерти. И хотя мать произносила обычные слова, в ответ выслушивала тоже обычные в таких случаях слова о том, что она обязательно выздоровеет и все будет по-прежнему, в мыслях она витала уже где-то далеко. Лишь Вадим ее не утешал, он с каким-то странным чувством наблюдал за приближением смерти. Той самой смерти, о которой мы стараемся не думать, но которая всегда незримо присутствует. А сейчас она, смерть, как бы обрела свои очертания, плоть… Она витала в этой тихой комнате, ощутимо взмахивала большими крылами… Почему-то Вадим Федорович не мог ее представить с острой косой в костлявых руках… Жалость, боль за мать перемежались с почти мистическим чувством происходящего, чего-то таинственного и непостижимого. Наверное, это ощущала и мать. Повернув к нему желтое лицо с провалившимися глазами, она произнесла:
– Как хорошо, что вы все приехали…
Она все чаще впадала в забытье, и тогда по ее изможденному лицу пробегали неуловимые тени, дыхание то замедлялось, то становилось частым. Незадолго до конца она вдруг широко раскрыла глаза и громким шепотом произнесла: «Ну сделайте же что-нибудь…»
Каждый из них готов был сделать все возможное, чтобы спасти мать, но чуда не случилось.
Вспоминая ее предсмертные слова, Вадим потом часто задавал себе вопрос: а все ли он действительно сделал, чтобы мать подольше прожила? Может, нужно было каждый год отвозить ее в санаторий, не расстраивать… Два младших сына сильно пили, семьи их развалились, мать очень болезненно воспринимала все это, но у него, Вадима, не повернулся язык попрекнуть братьев, сидевших у постели умирающей матери со скорбными лицами.
И потом, когда она умерла, его поразило, как изменилось все в ней. Нет, не лицо, оно и у живой было почти как у покойника, а сама неподвижность будто вдавленного в гроб тела. Даже ночью, во сне, расслабив все свои мышцы, спящий человек не выглядит так. Мертвый же, он, хотя и лежит, вместе с тем будто постепенно проваливается, становится плоским, невесомым. Пожалуй, это открытие для него в ту минуту было самым сильным ощущением от смерти матери…
Он поставил кран на место, разводным ключом завернул блестящие гайки, несколько раз попробовал пустить воду – противная капель прекратилась. Оттого что обошелся без вызова водопроводчика – туда еще попотеешь дозвониться, – на душе стало полегче. Мастер сделал работу, опробовал, получил удовлетворение и ушел с чувством выполненного долга, а писатель? Годы корпит над романом, а, кроме чувства неуверенности и неудовлетворенности, ничего во время процесса работы не ощущает. Даже и позже, когда выйдет книга, месяцами гложут сомнения: а все ли ты сделал так? Не упустил ли чего-нибудь важного? Как книгу примут читатели?.. А если еще найдется на твою голову какой-нибудь Луков? Одним росчерком пера перечеркнут весь твой многолетний труд!..
Вадим Федорович получил из Волгограда большое письмо от Зинаиды Ивановой, которая была не согласна со статьей Николая Лукова. Она с возмущением писала, что он поступил непорядочно: написал предвзятую бездоказательную статью. Вот, какая-то Зинаида Иванова написала – Казаков так и не вспомнил, что это та самая аспирантка, с которой его в Ялте познакомил сам Луков, – а в литературных журналах не появилось ни одной статьи, опровергающей Лукова!
Вадим Федорович надел плащ, кепку и пошел на станцию метро «Чернышевская». На улице моросил мелкий дождь, что-то в этом году весна напоминает припозднившуюся осень: холодно, дуют с Финского залива ветры, сыплет дождь. В каменных дворах, где мусорные баки, еще громоздятся грязные обледенелые сугробы. Весна в Ленинграде, пожалуй, самая неприятная нора. Конечно, в мае зазеленеют скверы, деревья пустят молодую листву, выберется наконец из-за серых пластов облаков яркое солнце, но до мая еще далеко. Весна как-то обнажает город, выявляя все его недостатки. Весной особенно заметно, что многие здания нуждаются в ремонте, а улицы в уборке, на металлических поверхностях навесов или карнизов проступают ржавые пятна, даже кариатиды, поддерживающие балконы над парадными, выглядят усталыми и насупленными.
Выйдя на Средней Рогатке, Вадим Федорович дождался автобуса и поехал в аэропорт «Пулково». Через полчаса должна прилететь из Самарканда Виолетта Соболева. В кафе на втором этаже он выпил две чашки кофе. Самое неприятное, когда самолет опаздывает: не знаешь, ждать или уходить. Может прилететь и через полчаса, а может и через несколько часов.
Самолет прилетел вовремя. Казаков стоял у металлической ограды и наблюдал за высадкой пассажиров. Они медленно, будто еще не веря, что на твердой земле, спускались по трапу на мокрое заасфальтированное поле. К лайнеру уже подруливали аэродромные машины. В брюхе распахнулся люк, и носильщики принялись выгружать багаж. Пассажиров дожидался длинный, будто игрушечный, микроавтобус, составленный из нескольких разноцветных вагончиков. Из зала слышался монотонный голос диспетчера, объявляющего посадку.
Сегодня Виолетта его не ждала: Вадим Федорович в начале недели уехал в Москву и должен был вернуться в воскресенье, но случилось так, что он все свои дела завершил и выехал в четверг на дневном поезде «Юность». Вечером он позвонил Виолетте, но телефон не ответил. В пятницу утром позвонил в аэропорт, где ему сообщили, что Соболева вернется из рейса в половине шестого. Признаться, за пять дней он уже успел соскучиться по Виолетте. Знакомый московский детский писатель, у которого он обычно останавливался, приглашал его к себе на выходные на дачу в Красную Пахру, но Вадим Федорович отказался. Вообще, в Москве он уже на третий день начинал скучать, тянуло домой. Бессмысленное хождение по магазинам, встречи со знакомыми в ЦДЛ – все это претило ему. Видно, он принадлежал к тем людям, которые, вырвавшись из привычной обстановки, очень быстро начинают уставать от суеты, разговоров, встреч.
Пассажиры уехали на микроавтобусе, вслед за ними автокары повезли сумки и чемоданы с зелеными бирками. К самолету прилепился длинный бензовоз. Наконец по трапу спустилась Виолетта. Обычно она сразу бросала взгляд на металлическую решетку, за которой он ее дожидался, на этот раз даже не взглянула в ту сторону. Высокая, в стального цвета форме и синей шапочке, из-под которой пробивались золотистые волосы, молодая женщина, оказавшись на земле, подставила ладони дождю, потом достала из сумки легкий плащ и натянула на себя.
Вадим Федорович хотел ее окликнуть, даже поднял руку, но тут увидел рослого мужчину в распахнутом кожаном пальто с красным мохеровым шарфом вокруг шеи. Мужчина был без головного убора, мокрые черные волосы блестели, в руке у него был букет розовых гвоздик. Он улыбался и шел навстречу Виолетте. Она приняла цветы и подставила ему щеку для поцелуя, но мужчина обхватил ее за плечи и поцеловал в губы. Весело разговаривая, они прошли в открытую стеклянную дверь и скрылись в пассажирском зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96