Проснулся под вечер, измерил температуру, так и есть – тридцать девять и три. Поднялся с постели, долго перебирал в настенном шкафчике разные порошки и таблетки, наконец нашел анальгин и пирамидон. Проглотил две таблетки, запил кипяченой водой из стакана, который наполнил из чайника и поставил на табуретку возле кровати. На удивление, при такой температуре не болела голова, лишь глухо бухало где-то в затылке. Есть не хотелось. Не чувствовалось и тепла в доме. Превозмогая себя, натянул ватник, надел валенки, шапку и натаскал из сарая дров. Затопил печку и, обессиленный, прилег…
Дальше явь перемешалась со сном: вдруг возникла из ничего Ирина Тихоновна. В руке она держала стакан с водой, он тянулся к нему, умолял дать попить, но бывшая жена погрозила ему пальцем и выплеснула воду в печку. Вся комната наполнилась горьким дымом, он щипал глаза, лез в горло, вызывая кашель. Ирина исчезла, а вместо нее возникла Виолетта Соболева. Он уехал и даже не попрощался с ней: Виолетта должна была прилететь днем, он прождал ее на аэродроме три часа, но самолет так и не прилетел. Он зашел в диспетчерскую и узнал, что лайнер ремонтируется в Симферополе. Прилетит с экипажем в Ленинград только завтра утром. Настроившись на поездку, Вадим Федорович не стал ждать Виолетту, написал записку, что уезжает в Андреевку, и передал знакомой девушке-диспетчеру, которая рассказала ему про причину задержки.
– Почему ты меня не дождался, Вадим? – спрашивала Виолетта, близко нагибаясь к нему. – Я ведь хотела поехать с тобой. Ничего не сказала тебе об этом? Не догадываешься? Я хотела сделать тебе сюрприз… Ты мне так много рассказывал о своей Андреевке, что я ее уже во сне видела…
Он понимал, что все это мираж, никакой Виолетты здесь быть не могло, но все равно было приятно. На голове лежало что-то прохладное, кроме одеяла был укрыт полушубком, точнее – дубленкой… Откуда здесь взялась дубленка? Причем точь-в-точь такая же, как у Виолетты. Он гладил мех, вдыхал знакомый запах духов и счастливо улыбался… Мелькнула мысль, что нужно бы закрыть трубу, а то все тепло из дома уйдет, но вставать не хотелось. Хотя и конец апреля, но по утрам еще бывают заморозки. Как глупо весной простудиться! И почему ему так не везет? Помнится, лет десять назад вот так же приехал на машине сюда, протопил печь, а вот одеяло, матрас и простыни не просушил и тут же схватил острый полиартрит – пришлось в Климовской больнице три недели валяться… А вдруг и сейчас то же самое? Под одеялом ощупал голени, суставы, повертел головой, пошевелил руками – кажется, нигде ничего не болит…
– У тебя грипп, самый настоящий грипп… – настойчиво лез в уши голос Виолетты. – Проглоти таблетку и запей…
Он послушно все сделал, поражаясь про себя, до чего все во сне отчетливо и реально происходит. Попытался открыть глаза, но веки будто свинцом налились, выпростал руку из-под одеяла и осторожно дотронулся до чего-то мягкого, теплого…
– Кошка… – прошептал он, почему-то испытывая огромное блаженство. – Вот кто мне подаст стакан воды…
– Поспи, милый… – мягко уговаривал голос Виолетты. – Тебе нужно обязательно сейчас поспать, а я тем временем вскипячу чай, я тут нашла банку малинового варенья. Это как раз то, что нужно.
– Говорящая кошка, – улыбался он. Это ему только казалось, что он улыбается: на лице его появилась страдальческая гримаса, а глаза блуждали по потолку, ничего не видя.
– Сорок и семь десятых… – услышал он снова голос Виолетты. – Надо врача вызывать, если через час температура не упадет.
– Дай я тебя поглажу, кошка… – бормотал он, шаря рукой по одеялу.
Проснулся он ночью весь в поту; не открывая глаз, выпил теплый малиновый напиток и снова заснул. Провалился в тяжелый сон, на этот раз без сновидений. А утром проснулся от солнечного луча, пригревшего щеку. Открыл глаза и увидел озабоченное лицо Виолетты. Карие глаза ее чуть-чуть покраснели, золотистые волосы были взлохмачены. Воротник синей рубашки расстегнулся, и шея с крошечной коричневой родинкой молочно белела. Он протянул руку, дотронулся до ее волос, щеки, провел пальцами по лбу.
– Я думал, ты мне приснилась, – сказал он.
– То-то ты меня называл кошкой.
– Кошкой? – удивился он. – Ты – газель, серна, дикая коза, оленуха…
– Оленуха?
– Виолетта, как ты оказалась здесь? Именно в такой момент! Неужели бог есть на свете?
– Бог тебя наказал за то, что ты не дождался меня, – ответила она.
– Виолетта, выходи за меня замуж, – помолчав, очень серьезно предложил он.
– Я и так твоя жена, Вадим…
– Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. Понимаешь, всегда!
– Я приготовила тебе куриный бульон, сейчас принесу сюда и буду кормить с ложечки, ладно?
– Еще чего не хватало! – воскликнул он и, сбросив с себя одеяло, спустил ноги с кровати. – Черт возьми, я даже не помню, когда ты меня раздела.
– Ты так потел после чая с малиной… Я нашла в комоде рубашку и такие белые штаны с тесемками…
– Неужели ты никогда кальсон не видела?
– Да вот как-то не доводилось…
– Мой отец их носит… Их еще называют исподниками.
– Надеюсь, когда выздоровеешь, ты не будешь эти самые кальсоны с завязочками носить? Я могу невзначай наступить на них, и ты упадешь… – Глаза ее смеялись, полная нижняя губа оттопырилась.
Откуда ей знать про кальсоны? Теперь молодые люди не носят их, да и продаются ли в магазинах допотопные кальсоны с рубахами, которые носили наши деды и прадеды? Нынешние поколения предпочитают носить модные заграничные гарнитуры…
– Если бы ты знала, как я рад, что ты здесь! – вырвалось у него. – Я все еще не могу поверить в это.
– Ты ночью разговаривал со мной, называл меня то Ириной, то Виолеттой, – сказала она.
– Все правильно. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться.
– Давай пока не будем об этом, а? – попросила она.
– Вот времена пошли! – изумлялся он. – Раньше девушки только и ждали этих слов, а теперь и слушать не желают!
– Не все, – заметила она. – Моя подруга мечтает выйти замуж, но ей никто не делает предложения.
– Наверное, уродина?
– В Аэрофлоте не бывает уродин, товарищ Казаков! Пора бы это усвоить.
– Ладно, подавай курицу, – сказал он, почувствовав, что готов целого вола съесть.
Встал, сделал несколько шагов по комнате и чуть не растянулся: наступил ногой на завязки кальсон. Чертыхнувшись, оборвал их, надел поверх спортивные шаровары, всунул ноги в валенки. Голова немного кружилась, но он был счастлив и бодр. Если бы каждый раз его внезапная болезнь заканчивалась так же, как сегодня, он готов был бы болеть не раз в пять лет, а гораздо чаще…
Сидя за машинкой у окна, Вадим Федорович видел старые сосны, водонапорную башню и кусок грунтовой дороги. Меж сосен виднелось приземистое здание вокзала. Местами ржавчина разукрасила белую крышу грязновато-коричневыми пятнами с разводами. С кухни доносились приглушенные голоса Виолетты и Лиды Добычиной.
– … Иван-то и говорит ей: «Не ночевать же вам на вокзале?» И устроил ее у своих родичей. А познакомились на кладбище – эта Жанна Найденова пошла поклониться на могилу к своей бабке, которую и в глаза-то никогда не видела… Хорошенькая из себя, стройная, от покойницы, что ли, Александры Волоковой глаз у нее уж больно светлый, завораживающий… Уж не околдовала ли она нашего Ваню-летчика? Ведь он из себя видный, красивый… Зря моя Лариса не вышла за него замуж. И он после всего этого так и не женился, а мужику тридцать два года. Уже майор. Утром посадил ее на поезд, а сам еще два дня прожил здесь и тоже укатил… Вот что я думаю, девонька, Ванька за ней в Москву поехал… У него еще отпуск не кончился. Говорю же – околдовала его Жанна Найденова. Бабка-то ее Александра умела ворожить…
– А что, это по наследству передается? – В голосе Виолетты – насмешливые нотки.
– Иван-то был по уши влюблен в мою Лариску – дочь от первого мужа, – еще со школы бегал за ней… – продолжала Лида. – Может, осталась бы здесь – и поженились бы, а она после школы укатила к батьке в Москву. Батька-то у нее большой начальник там.
– Я бы здесь тоже долго не смогла жить… – заметила Виолетта.
– А я вот всю жизнь прожила в Андреевке и умру тут, – сказала Лида. – И не надо мне лучшего.
– Каждому свое…
Казаков вспомнил, что Найденов в Западном Берлине говорил: мол, есть у него в России дочь Жанна… Но помнит ли Жанна своего отца-предателя? Когда он сбежал за рубеж, она еще совсем маленькой была. Удивительно, что она вообще прослышала про свою бабку, – ведь Игорь даже фамилию сменил, чтобы никто не узнал, что он сын Карнакова-Шмелева.
– … Батька-то Ванин на себя руки наложил, – усыпляюще журчал голос Лиды Добычиной. – Приезжие бандюги ограбили магазин и все так устроили, чтобы на него, Борьку-пьяницу, подумали, ну тот как очухался после пьянки да услышал, что на него грешат, взял и сиганул в больнице из окошка прямо на железобетонные плиты… Царствие ему небесное. Человек-то он был безобидный, пьяница, а никогда никого не обзывал и не лез в драку. И вот у такого непутевого батьки уродился хороший сын.
– И что же у них получилось с вашей дочерью? – полюбопытствовала Виолетта.
– Лариска уехала в Москву, там поступила в институт, как это водится, встретила другого и выскочила замуж. Ничего плохого про ее мужа я не скажу, тоже учитель, высокий, представительный такой. Уже работает в Волгограде директором средней школы, а Лариса – завучем. У них двое детишек… Господи, я и не заметила, как стала бабушкой!..
Лида Добычина не очень-то и постарела, как когда-то говорила бабушка Ефимья Андреевна: «Маленькая собачка и век щенок». Все такая же подвижная, улыбчивая, Лида довольна жизнью. Иван Широков слова ей поперек не скажет. Она родила ему еще двух девочек. С утра слышны их тонкие голоса на дворе. Играют с собакой. И ростом обе маленькие – в мать…
Постепенно голоса за стеной отдалились, пальцы сначала робко, а потом все решительнее забегали по клавишам. Остановив каретку, он шариковой ручкой вписывал слова, целые предложения в машинописный лист. Это было неудобно, но иначе он не умел работать. И потом, после перепечатки, будет править рукопись, дописывать целые страницы только ручкой, а первый вариант всегда печатает на машинке.
Каждый вечер после ужина он отправляется вдоль линии к железнодорожному мосту через Лысуху. К висячему мосту его детства. Трава проклюнулась на откосах, зазеленели березы, вот-вот лопнут почки на ольховых и ивовых кустах. Белые облака величественно плывут над бором, отражаясь в Лысухе. В это время никто не попадается Казакову навстречу, лишь сороки с верещанием перелетают через насыпь да шумят вековые сосны. Вдали иногда послышится гудок тепловоза. Тепловозы гудят совсем не так, как трубили паровозы, – их гудок густой, мелодичный. Дни становятся все длиннее, а ночи короче. А до чего же красив закат! Темно-синие облака вытягиваются в веретена, в промежутках между ними багровые полосы, а чуть выше, где облака сходят на нет, бледнеют, веером раскинулись темные лучи. Воздух такой чистый, с запахом горьковатых почек и хвои, что дух захватывает. Однажды во время прогулки он наблюдал такую картину: предвечернюю тишину вдруг нарушили резкие крики, свист крыльев, всплески. На узкую полоску серебристой воды перед железнодорожным мостом одна за другой опустились с десяток уток. Видно, возвращаются из теплых краев на свои озера, а здесь решили переночевать. Чтобы не спугнуть их, он повернул назад. От этой нежданной встречи осталось светлое, радостное ощущение. С ним он и вернулся домой…
Теплые пальцы коснулись его волос, скользнули по щеке и пощекотали шею.
– Обед готов, – услышал он голос Виолетты.
Секунду еще смотрел прямо перед собой на сосны, потом поймал ее руки, привлек к себе и поцеловал. Виолетта не мешала ему работать, конечно, он постоянно ощущал ее присутствие, но это не отвлекало его, наоборот, поднимало настроение. Виолетта взяла отпуск всего на неделю. Через два дня ей уезжать. И все-таки до сих пор Вадим Федорович не мог взять в толк: что побудило ее вот так неожиданно приехать? И именно в такой момент, когда ему было по-настоящему плохо. Телепатия?..
Главное – она приехала, поставила его на ноги и вот уезжает… Почему она не хочет выйти за него замуж? Что ее смущает? На этот вопрос он так и не смог получить от нее ответ. Она либо отшучивалась, либо просто переводила разговор на другое. Может, возраст?
Но разница лет не ощущается ни ею, ни им. Он это знает. Нет у него никакого превосходства над Виолеттой. Женщина она с характером, и вряд ли потерпела бы к себе снисходительное отношение. Не чувствует своего превосходства Казаков и над сыном с дочерью. Пусть они моложе его, пусть у них меньше жизненный опыт, но это уже сложившиеся характеры, а опыт придет. Андрей и Оля знают гораздо больше, чем он знал в их годы. И у них, как говорится, все впереди. Но он, Вадим Федорович, не завидует им. То, что пришлось пережить в жизни ему, – это его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Дальше явь перемешалась со сном: вдруг возникла из ничего Ирина Тихоновна. В руке она держала стакан с водой, он тянулся к нему, умолял дать попить, но бывшая жена погрозила ему пальцем и выплеснула воду в печку. Вся комната наполнилась горьким дымом, он щипал глаза, лез в горло, вызывая кашель. Ирина исчезла, а вместо нее возникла Виолетта Соболева. Он уехал и даже не попрощался с ней: Виолетта должна была прилететь днем, он прождал ее на аэродроме три часа, но самолет так и не прилетел. Он зашел в диспетчерскую и узнал, что лайнер ремонтируется в Симферополе. Прилетит с экипажем в Ленинград только завтра утром. Настроившись на поездку, Вадим Федорович не стал ждать Виолетту, написал записку, что уезжает в Андреевку, и передал знакомой девушке-диспетчеру, которая рассказала ему про причину задержки.
– Почему ты меня не дождался, Вадим? – спрашивала Виолетта, близко нагибаясь к нему. – Я ведь хотела поехать с тобой. Ничего не сказала тебе об этом? Не догадываешься? Я хотела сделать тебе сюрприз… Ты мне так много рассказывал о своей Андреевке, что я ее уже во сне видела…
Он понимал, что все это мираж, никакой Виолетты здесь быть не могло, но все равно было приятно. На голове лежало что-то прохладное, кроме одеяла был укрыт полушубком, точнее – дубленкой… Откуда здесь взялась дубленка? Причем точь-в-точь такая же, как у Виолетты. Он гладил мех, вдыхал знакомый запах духов и счастливо улыбался… Мелькнула мысль, что нужно бы закрыть трубу, а то все тепло из дома уйдет, но вставать не хотелось. Хотя и конец апреля, но по утрам еще бывают заморозки. Как глупо весной простудиться! И почему ему так не везет? Помнится, лет десять назад вот так же приехал на машине сюда, протопил печь, а вот одеяло, матрас и простыни не просушил и тут же схватил острый полиартрит – пришлось в Климовской больнице три недели валяться… А вдруг и сейчас то же самое? Под одеялом ощупал голени, суставы, повертел головой, пошевелил руками – кажется, нигде ничего не болит…
– У тебя грипп, самый настоящий грипп… – настойчиво лез в уши голос Виолетты. – Проглоти таблетку и запей…
Он послушно все сделал, поражаясь про себя, до чего все во сне отчетливо и реально происходит. Попытался открыть глаза, но веки будто свинцом налились, выпростал руку из-под одеяла и осторожно дотронулся до чего-то мягкого, теплого…
– Кошка… – прошептал он, почему-то испытывая огромное блаженство. – Вот кто мне подаст стакан воды…
– Поспи, милый… – мягко уговаривал голос Виолетты. – Тебе нужно обязательно сейчас поспать, а я тем временем вскипячу чай, я тут нашла банку малинового варенья. Это как раз то, что нужно.
– Говорящая кошка, – улыбался он. Это ему только казалось, что он улыбается: на лице его появилась страдальческая гримаса, а глаза блуждали по потолку, ничего не видя.
– Сорок и семь десятых… – услышал он снова голос Виолетты. – Надо врача вызывать, если через час температура не упадет.
– Дай я тебя поглажу, кошка… – бормотал он, шаря рукой по одеялу.
Проснулся он ночью весь в поту; не открывая глаз, выпил теплый малиновый напиток и снова заснул. Провалился в тяжелый сон, на этот раз без сновидений. А утром проснулся от солнечного луча, пригревшего щеку. Открыл глаза и увидел озабоченное лицо Виолетты. Карие глаза ее чуть-чуть покраснели, золотистые волосы были взлохмачены. Воротник синей рубашки расстегнулся, и шея с крошечной коричневой родинкой молочно белела. Он протянул руку, дотронулся до ее волос, щеки, провел пальцами по лбу.
– Я думал, ты мне приснилась, – сказал он.
– То-то ты меня называл кошкой.
– Кошкой? – удивился он. – Ты – газель, серна, дикая коза, оленуха…
– Оленуха?
– Виолетта, как ты оказалась здесь? Именно в такой момент! Неужели бог есть на свете?
– Бог тебя наказал за то, что ты не дождался меня, – ответила она.
– Виолетта, выходи за меня замуж, – помолчав, очень серьезно предложил он.
– Я и так твоя жена, Вадим…
– Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. Понимаешь, всегда!
– Я приготовила тебе куриный бульон, сейчас принесу сюда и буду кормить с ложечки, ладно?
– Еще чего не хватало! – воскликнул он и, сбросив с себя одеяло, спустил ноги с кровати. – Черт возьми, я даже не помню, когда ты меня раздела.
– Ты так потел после чая с малиной… Я нашла в комоде рубашку и такие белые штаны с тесемками…
– Неужели ты никогда кальсон не видела?
– Да вот как-то не доводилось…
– Мой отец их носит… Их еще называют исподниками.
– Надеюсь, когда выздоровеешь, ты не будешь эти самые кальсоны с завязочками носить? Я могу невзначай наступить на них, и ты упадешь… – Глаза ее смеялись, полная нижняя губа оттопырилась.
Откуда ей знать про кальсоны? Теперь молодые люди не носят их, да и продаются ли в магазинах допотопные кальсоны с рубахами, которые носили наши деды и прадеды? Нынешние поколения предпочитают носить модные заграничные гарнитуры…
– Если бы ты знала, как я рад, что ты здесь! – вырвалось у него. – Я все еще не могу поверить в это.
– Ты ночью разговаривал со мной, называл меня то Ириной, то Виолеттой, – сказала она.
– Все правильно. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться.
– Давай пока не будем об этом, а? – попросила она.
– Вот времена пошли! – изумлялся он. – Раньше девушки только и ждали этих слов, а теперь и слушать не желают!
– Не все, – заметила она. – Моя подруга мечтает выйти замуж, но ей никто не делает предложения.
– Наверное, уродина?
– В Аэрофлоте не бывает уродин, товарищ Казаков! Пора бы это усвоить.
– Ладно, подавай курицу, – сказал он, почувствовав, что готов целого вола съесть.
Встал, сделал несколько шагов по комнате и чуть не растянулся: наступил ногой на завязки кальсон. Чертыхнувшись, оборвал их, надел поверх спортивные шаровары, всунул ноги в валенки. Голова немного кружилась, но он был счастлив и бодр. Если бы каждый раз его внезапная болезнь заканчивалась так же, как сегодня, он готов был бы болеть не раз в пять лет, а гораздо чаще…
Сидя за машинкой у окна, Вадим Федорович видел старые сосны, водонапорную башню и кусок грунтовой дороги. Меж сосен виднелось приземистое здание вокзала. Местами ржавчина разукрасила белую крышу грязновато-коричневыми пятнами с разводами. С кухни доносились приглушенные голоса Виолетты и Лиды Добычиной.
– … Иван-то и говорит ей: «Не ночевать же вам на вокзале?» И устроил ее у своих родичей. А познакомились на кладбище – эта Жанна Найденова пошла поклониться на могилу к своей бабке, которую и в глаза-то никогда не видела… Хорошенькая из себя, стройная, от покойницы, что ли, Александры Волоковой глаз у нее уж больно светлый, завораживающий… Уж не околдовала ли она нашего Ваню-летчика? Ведь он из себя видный, красивый… Зря моя Лариса не вышла за него замуж. И он после всего этого так и не женился, а мужику тридцать два года. Уже майор. Утром посадил ее на поезд, а сам еще два дня прожил здесь и тоже укатил… Вот что я думаю, девонька, Ванька за ней в Москву поехал… У него еще отпуск не кончился. Говорю же – околдовала его Жанна Найденова. Бабка-то ее Александра умела ворожить…
– А что, это по наследству передается? – В голосе Виолетты – насмешливые нотки.
– Иван-то был по уши влюблен в мою Лариску – дочь от первого мужа, – еще со школы бегал за ней… – продолжала Лида. – Может, осталась бы здесь – и поженились бы, а она после школы укатила к батьке в Москву. Батька-то у нее большой начальник там.
– Я бы здесь тоже долго не смогла жить… – заметила Виолетта.
– А я вот всю жизнь прожила в Андреевке и умру тут, – сказала Лида. – И не надо мне лучшего.
– Каждому свое…
Казаков вспомнил, что Найденов в Западном Берлине говорил: мол, есть у него в России дочь Жанна… Но помнит ли Жанна своего отца-предателя? Когда он сбежал за рубеж, она еще совсем маленькой была. Удивительно, что она вообще прослышала про свою бабку, – ведь Игорь даже фамилию сменил, чтобы никто не узнал, что он сын Карнакова-Шмелева.
– … Батька-то Ванин на себя руки наложил, – усыпляюще журчал голос Лиды Добычиной. – Приезжие бандюги ограбили магазин и все так устроили, чтобы на него, Борьку-пьяницу, подумали, ну тот как очухался после пьянки да услышал, что на него грешат, взял и сиганул в больнице из окошка прямо на железобетонные плиты… Царствие ему небесное. Человек-то он был безобидный, пьяница, а никогда никого не обзывал и не лез в драку. И вот у такого непутевого батьки уродился хороший сын.
– И что же у них получилось с вашей дочерью? – полюбопытствовала Виолетта.
– Лариска уехала в Москву, там поступила в институт, как это водится, встретила другого и выскочила замуж. Ничего плохого про ее мужа я не скажу, тоже учитель, высокий, представительный такой. Уже работает в Волгограде директором средней школы, а Лариса – завучем. У них двое детишек… Господи, я и не заметила, как стала бабушкой!..
Лида Добычина не очень-то и постарела, как когда-то говорила бабушка Ефимья Андреевна: «Маленькая собачка и век щенок». Все такая же подвижная, улыбчивая, Лида довольна жизнью. Иван Широков слова ей поперек не скажет. Она родила ему еще двух девочек. С утра слышны их тонкие голоса на дворе. Играют с собакой. И ростом обе маленькие – в мать…
Постепенно голоса за стеной отдалились, пальцы сначала робко, а потом все решительнее забегали по клавишам. Остановив каретку, он шариковой ручкой вписывал слова, целые предложения в машинописный лист. Это было неудобно, но иначе он не умел работать. И потом, после перепечатки, будет править рукопись, дописывать целые страницы только ручкой, а первый вариант всегда печатает на машинке.
Каждый вечер после ужина он отправляется вдоль линии к железнодорожному мосту через Лысуху. К висячему мосту его детства. Трава проклюнулась на откосах, зазеленели березы, вот-вот лопнут почки на ольховых и ивовых кустах. Белые облака величественно плывут над бором, отражаясь в Лысухе. В это время никто не попадается Казакову навстречу, лишь сороки с верещанием перелетают через насыпь да шумят вековые сосны. Вдали иногда послышится гудок тепловоза. Тепловозы гудят совсем не так, как трубили паровозы, – их гудок густой, мелодичный. Дни становятся все длиннее, а ночи короче. А до чего же красив закат! Темно-синие облака вытягиваются в веретена, в промежутках между ними багровые полосы, а чуть выше, где облака сходят на нет, бледнеют, веером раскинулись темные лучи. Воздух такой чистый, с запахом горьковатых почек и хвои, что дух захватывает. Однажды во время прогулки он наблюдал такую картину: предвечернюю тишину вдруг нарушили резкие крики, свист крыльев, всплески. На узкую полоску серебристой воды перед железнодорожным мостом одна за другой опустились с десяток уток. Видно, возвращаются из теплых краев на свои озера, а здесь решили переночевать. Чтобы не спугнуть их, он повернул назад. От этой нежданной встречи осталось светлое, радостное ощущение. С ним он и вернулся домой…
Теплые пальцы коснулись его волос, скользнули по щеке и пощекотали шею.
– Обед готов, – услышал он голос Виолетты.
Секунду еще смотрел прямо перед собой на сосны, потом поймал ее руки, привлек к себе и поцеловал. Виолетта не мешала ему работать, конечно, он постоянно ощущал ее присутствие, но это не отвлекало его, наоборот, поднимало настроение. Виолетта взяла отпуск всего на неделю. Через два дня ей уезжать. И все-таки до сих пор Вадим Федорович не мог взять в толк: что побудило ее вот так неожиданно приехать? И именно в такой момент, когда ему было по-настоящему плохо. Телепатия?..
Главное – она приехала, поставила его на ноги и вот уезжает… Почему она не хочет выйти за него замуж? Что ее смущает? На этот вопрос он так и не смог получить от нее ответ. Она либо отшучивалась, либо просто переводила разговор на другое. Может, возраст?
Но разница лет не ощущается ни ею, ни им. Он это знает. Нет у него никакого превосходства над Виолеттой. Женщина она с характером, и вряд ли потерпела бы к себе снисходительное отношение. Не чувствует своего превосходства Казаков и над сыном с дочерью. Пусть они моложе его, пусть у них меньше жизненный опыт, но это уже сложившиеся характеры, а опыт придет. Андрей и Оля знают гораздо больше, чем он знал в их годы. И у них, как говорится, все впереди. Но он, Вадим Федорович, не завидует им. То, что пришлось пережить в жизни ему, – это его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96