Но, когда она снова взглянула на него, он понял: она вовсе не утратила своего блеска и своего умения тревожить его израненное сердце.
— Пожалуй, я — подарок, — капризно проронила она. — Пожалуй, я потребовалась здесь, чтобы освободить тебя от бесконечных страданий. Наверное, так и было предначертано судьбой с момента нашей первой встречи, чтобы мы с тобой полюбили друг друга.
— Ты не можешь любить меня, Мандорла, — холодно произнес он. — Потому что я — не волк. Я не могу любить тебя, ни капельки, — потому что ты…
Она рассмеялась — потом улыбнулась.
— Больше нет, — заявила она, и на лице ее появилось какое-то отчаянно-храброе выражение. — Больше нет.
6.
Верхний зал был зарезервирован для офицеров и гражданских, но шум там стоял не меньший, чем на нижней палубе, где все приглашенные столпились, точно стадо коров. Виски и дешевый джин текли рекой, и все-таки в празднике было что-то фальшивое, натужное. Нелл ощущала горечь под маской веселья, и не только в своей группе, но и везде, в прокуренном воздухе. Пока они с компаньонами смеялись и перешучивались с молодыми людьми в униформе, сердца ныли, полные сомнений и тревог, и Нелл не сомневалась: под маской учтивости у капитанов и младших офицеров прячутся боль и замешательство. Она то и дело теряла нить разговора, серьезные, невеселые мысли беспомощно уносились прочь, в то время как равнодушные глаза переходили с предмета на предмет в поисках разгадки.
Паром направлялся в Саутгемптон, и высшее офицерство, плывшее на нем, давно не ступало на английскую землю. Их радость и облегчение отравляла мысль о том, что возвращение это — отнюдь не триумфальное, и пускай политиканы твердят о почетном мире. Война по-настоящему еще не закончена, и, разумеется, не выиграна. И никакие ухищрения дипломатов не скроют этот факт.
Все эти мужчины — и женщины тоже, поспешила добавить Нелл — должны были вести войну за окончание войны. Их уверили, что такая цель весьма достойна, жизненно необходима — не меньше, чем спасение цивилизации. Миллионы их товарищей положили жизнь за эти лозунги, но в конце концов им удалось достичь лишь слабенького затишья, и никто не верил в его продолжительность. Эти люди не к мирной жизни возвращались, а в Британию, которая вскоре должна будет превратиться в остров-крепость, которой постоянно угрожает вторжение. Все нации, вовлеченные в войну, сейчас заметно обнищали, ибо Европа лишилась экономической сердцевины, и народ страдал от последствий этого; но фабрики военного снаряжения останутся при деле, дабы снабдить всем необходимым очередную вспышку враждебности.
Единственными, кто выиграл в этой войне, стали американцы, которые затянули процесс отправки своих войск до такой степени, что тем не было нужды воевать. Сейчас в зале находилось множество американских офицеров, братавшихся с английскими, но еще больше англичан держались от них подальше. Этот альянс, не сумевший дать отпор Людендорфу, прогнил, и его разъедали недоверие и взаимные обвинения.
Бесцельно блуждающий взгляд Нелл наткнулся на молодого человека в гражданской одежде, с печальными глазами и таким серьезным выражением на лице, что он показался ей единственным честным человеком из всей толпы. Хотя он продвигался в ее направлении и смотрел прямо на нее, до нее не сразу дошло, какую цель юноша преследовал, поэтому она поспешно отвернулась, как только их взгляды пересеклись. Но, когда он подошел и встал с ней рядом, ей ничего не оставалось, кроме как вновь посмотреть ему в глаза. Ему было лет девятнадцать, от силы двадцать, и его меланхоличное лицо можно было вполне счесть красивым. Практичный глаз Нелл заметил шрам от пулевого ранения на его правом виске, частично скрытый тщательно причесанными волосами темно-каштанового цвета. Должно быть, ранение было серьезным, решила она; он чудом остался в живых. Юноша отличался худощавым телосложением, правда, утверждать это наверняка было невозможно — мешало толстое пальто, под которым скрывалось что-то объемное.
— Извините, — сказал он. — Вы — мисс Элинор Лидиард? — он говорил по-английски, но его выдавал французский акцент.
— Да, — ответила она. — Мы с вами встречались? — за эти четыре года ей встретилось множество французов, и ее пациенты часто помнили ее лучше, нежели она их.
— Нет, никогда, — произнес он. — Меня зовут Анатоль Домье; не могли бы мы переговорить наедине?
Наедине! Она оглядела шумную толпу. Зал слишком полон, чтобы можно было отыскать укромный уголок.
— Боюсь, каюты у меня нет, — продолжал француз, ибо ни у кого на борту этого плавучего сумасшедшего дома не было личной каюты, кроме его хозяина, — но, думаю, мы бы смогли найти место для разговора на палубе, если вас не очень пугает холод. Дождь почти перестал.
«Почти!» — подумала Нелл. — Почему вы хотите поговорить со мной? — спросила она. Некоторые из ее компаньонов уже бросали полные любопытства взгляды на вновь подошедшего, удивляясь, откуда среди них взяться французу. Французы, близкие союзники в течение четырех лет, теперь рассматривались с иной точки зрения, ибо подписали перемирие с германцами. Дружелюбие обернулось тяжелым взаимным подозрением и недоверием.
— Трудно объяснить, — выговорил он. — Расскажи я вам об ангелах в связи с вашим отцом, вы бы поняли, что я имею в виду?
Нелл ощутила внезапный мороз по коже. Именно этого она и не ожидала — не здесь, посреди канала, в окружении выброшенных за борт войной, и не сейчас, спустя четверть века. Она отбросила прочь все эти фантазии, наряду с прочими детскими штучками, хотя и знала достаточно твердо, что отец не сумеет ничего забыть. — Что вам нужно от меня, месье Домье? — резко спросила она.
— У меня послание для вашего отца от вашего брата Саймона. Мне нужно, чтобы вы передали его.
Холод обрушился на нее с новой силой, но Нелл взяла себя в руки. — Саймон мертв, — сказала она, стараясь придать голосу ровное звучание. — Убит при Монсе.
— Да, — невозмутимо согласился юноша. — Я это знаю.
Она быстро поднялась с места, взяла плащ и стала протискиваться мимо окружающих. Домье предложил ей руку, но она отказалась. Он проследовал за ней к дверям, через которые они вышли на палубу, где не было слышно шума пьяной компании.
Дождь превратился в мелкую изморось, и они довольно легко нашли убежище под навесом, где хранились шлюпки. По палубе туда-сюда сновали люди, но никто даже не взглянул в их сторону.
— Вам лучше объясниться, — предложила она.
— Вы, наверное, смогли бы лучше объяснить многое из того, что я сейчас скажу, — печально изрек он. Он покопался в складках пальто и продемонстрировал ей уголок объемистого тома, напоминающего гроссбух. — Меня попросили доставить это в Англию, — пояснил он. — Один священник.
— Амикус, — сказала Нелл. Как могла она помнить это имя, когда уже много лет не слышала о нем? Должна была забыть.
— Правильно я понимаю, что ваш отец поддерживает контакт с английской ветвью Ордена?
Она не хотела обсуждать всякие еретические секты. — Вы упомянули Саймона, — холодно произнесла она. — Как вы можете утверждать, будто имеете от него послание?
Француз опустил глаза, смущенный ее враждебностью. — Я встретил его во сне, — вымолвил он. — Могу лишь надеяться, что мои слова не покажутся вам более нелепыми, чем я сам порой думаю.
— Вряд ли вы могли бы встретить его где-нибудь еще, — все так же холодно отрезала она. — Что заставило вас считать, будто этот сон можно принимать всерьез?
— Среди прочих вещей — вот это, — он коснулся книги. — Здесь описаны видения, которые наблюдавшие их сочли значимыми и пророческими. В любом случае, сам мир недавно превратился в некий сон, по крайней мере, для меня это так. Я не очень уверен в том, какие узы объединяют реальный мир и иллюзию. Видите эту рану у меня на голове? — и он откинул назад волосы.
— Вижу.
— Немецкая пуля засела у меня в голове; она и сейчас там. Я должен был умереть, но что-то предотвратило мою смерть. Нечто вмешалось, сохранило мне жизнь… за определенную цену. С тех пор я превратился в марионетку; ни мои действия, ни сны более мне не принадлежат. Страшная это вещь, как нас учат писания, попасть в руки Бога живого. Я никогда не думал, чтобы сумею почувствовать в этом суждении истину, но мог ли я сознавать, что угроза — не пустая, как я думал прежде.
— И что же должны сделать Саймон и мой отец в связи со всем этим? — нетерпеливо спросила Нелл.
— Ваш отец, я думаю, находится или находился в подобной ситуации. Я встретился с другими: один называет себя Асмодеем, а другая — Гекатой. Первый удерживал меня в плену после моей попытки его убить, вторая устроила мне побег, но за немалую цену. Под влиянием снадобья, данного мне Асмодеем, а также, вероятно, не без помощи магии Гекаты, я погрузился в поразительный и странный сон. С одной стороны, я встретил в нем английского офицера, попросившего меня доставить послание его отцу — вашему отцу, мисс Лидиард — и добавить, что оно от Саймона. Я ни на секунду не поверил, будто послание действительно от вашего брата, но настоящий посланец явно имел причину прикинуться им, если только об этом захотят услышать. Ваш отец, без сомнения, лучше сумеет догадаться об истинном источнике сна и послания, ибо я — совсем чужой в мире этих вездесущих ангелов, новичок на этом пути. Вы мне подскажете, где его найти?
Нелл отвернулась от француза и уставилась на мелкий дождь, сеявший с темного неба. Капли сверкали при свете корабельных огней. Воды канала были такими безмятежными, что казалось, будто корабль не движется, лишь какое-то странное беспокойство в районе желудка выдавало, что они не на твердой почве, и между нею и Пустотой — лишь тонкая обшивка раскрашенной стали. Чувство облегчения, испытанное Нелл, когда они пристали в Шербуре, походило на то, которое охватило ее при получении известия о подписании перемирия. И она точно знала: ей не обрести покоя, пока не ступит на землю Англии. А теперь Нелл усомнилась — поможет ли это, ведь она — одна из немногих, кто знает всю подноготную войны. Ей никогда не хотелось становиться частью чужого конфликта, слишком хорошо зная, что это принесло ее отцу — и, следовательно, матери. Она всегда хотела жить настоящей человеческой жизнью, даже если для этого придется годами нести службу в окружении больных и умирающих. Но при этом она боялась, что никому не удастся остаться вне пределов досягаемости странных игр ангелов.
У нее появилось странное ощущение: словно за ней наблюдают. Нелл обернулась на мрачные тени, ползущие по палубе. Там и сям мелькали люди, но не их случайное присутствие служило источником для беспокойства. Скорее, то была растущая убежденность: ангелы действительно существуют, хотя церковь и ошибалась по поводу их форм и функций.
— Если вы расскажете мне, что просил передать брат, — устало предложила она, — я постараюсь донести это до отца.
— Это было бы неправильно, — отозвался француз. — Предполагалось, что я сам передам послание.
— Может, такое и предполагалось, но я не вижу причин, по которым вы должны удовлетворять чье-то намерение, — отрезала она. — Даже рабы сохраняют собственную волю.
— Верно… но в этом случае свобода действий настолько ограничена, что это, скорее, проклятье, нежели привилегия.
— Не вам это говорить, месье Домье, — устало вымолвила Нелл. — Отчаяние есть грех — и, пожалуй, тягчайший из грехов, хотя и не включенный в традиционный список из семи смертных грехов. Ангелы могут делать из нас пешек, лепить нашу плоть по своему разумению, отравлять наши сны, но в конце мы всегда остаемся собой и должны изо всех сил цепляться в это свое, дабы они не могли его отобрать у нас.
— У вас тоже есть собственные сны, мисс Лидиард? — просил он. Его сочувствие казалось искренним. Он начал казаться ей симпатичным — такой одинокий. Такой юный. Ей самой исполнилось тридцать шесть — недостаточно много, чтобы быть ему матерью, но она чувствовала: последние четыре года состарили ее больше, чем на полвека.
— О, да, — проговорила она низким голосом. — Я не верю, что их насылают демоны, но в последнее время часто вижу сны, полные смерти и разрушения. Неужели вы думаете, будто возможно пройти через такой ужас и не быть обуреваемым кошмарами? Мир и сам по себе кошмарное место, как, вам, наверное, известно.
— Но нам все равно нужно в нем жить, — сказал он. — Это слова вашего деда, если я не ошибаюсь.
Ее, видимо, не удивила его осведомленность. — Зачем было искать меня, месье Домье? Неужели вы не могли связаться с отцом без моей помощи?
— Пожалуй, мог узнать его местопребывание, — с готовностью отвечал он. — Но я не уверен, что мог бы добраться до него. Сказать по правде, я пытался найти вашего брата, Эдварда, прежде чем отправиться на поиски вас, но со времени французской капитуляции в Бельгии царит такой хаос, и я не мог напасть на его след. Как только появилась возможность, я нашел вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Пожалуй, я — подарок, — капризно проронила она. — Пожалуй, я потребовалась здесь, чтобы освободить тебя от бесконечных страданий. Наверное, так и было предначертано судьбой с момента нашей первой встречи, чтобы мы с тобой полюбили друг друга.
— Ты не можешь любить меня, Мандорла, — холодно произнес он. — Потому что я — не волк. Я не могу любить тебя, ни капельки, — потому что ты…
Она рассмеялась — потом улыбнулась.
— Больше нет, — заявила она, и на лице ее появилось какое-то отчаянно-храброе выражение. — Больше нет.
6.
Верхний зал был зарезервирован для офицеров и гражданских, но шум там стоял не меньший, чем на нижней палубе, где все приглашенные столпились, точно стадо коров. Виски и дешевый джин текли рекой, и все-таки в празднике было что-то фальшивое, натужное. Нелл ощущала горечь под маской веселья, и не только в своей группе, но и везде, в прокуренном воздухе. Пока они с компаньонами смеялись и перешучивались с молодыми людьми в униформе, сердца ныли, полные сомнений и тревог, и Нелл не сомневалась: под маской учтивости у капитанов и младших офицеров прячутся боль и замешательство. Она то и дело теряла нить разговора, серьезные, невеселые мысли беспомощно уносились прочь, в то время как равнодушные глаза переходили с предмета на предмет в поисках разгадки.
Паром направлялся в Саутгемптон, и высшее офицерство, плывшее на нем, давно не ступало на английскую землю. Их радость и облегчение отравляла мысль о том, что возвращение это — отнюдь не триумфальное, и пускай политиканы твердят о почетном мире. Война по-настоящему еще не закончена, и, разумеется, не выиграна. И никакие ухищрения дипломатов не скроют этот факт.
Все эти мужчины — и женщины тоже, поспешила добавить Нелл — должны были вести войну за окончание войны. Их уверили, что такая цель весьма достойна, жизненно необходима — не меньше, чем спасение цивилизации. Миллионы их товарищей положили жизнь за эти лозунги, но в конце концов им удалось достичь лишь слабенького затишья, и никто не верил в его продолжительность. Эти люди не к мирной жизни возвращались, а в Британию, которая вскоре должна будет превратиться в остров-крепость, которой постоянно угрожает вторжение. Все нации, вовлеченные в войну, сейчас заметно обнищали, ибо Европа лишилась экономической сердцевины, и народ страдал от последствий этого; но фабрики военного снаряжения останутся при деле, дабы снабдить всем необходимым очередную вспышку враждебности.
Единственными, кто выиграл в этой войне, стали американцы, которые затянули процесс отправки своих войск до такой степени, что тем не было нужды воевать. Сейчас в зале находилось множество американских офицеров, братавшихся с английскими, но еще больше англичан держались от них подальше. Этот альянс, не сумевший дать отпор Людендорфу, прогнил, и его разъедали недоверие и взаимные обвинения.
Бесцельно блуждающий взгляд Нелл наткнулся на молодого человека в гражданской одежде, с печальными глазами и таким серьезным выражением на лице, что он показался ей единственным честным человеком из всей толпы. Хотя он продвигался в ее направлении и смотрел прямо на нее, до нее не сразу дошло, какую цель юноша преследовал, поэтому она поспешно отвернулась, как только их взгляды пересеклись. Но, когда он подошел и встал с ней рядом, ей ничего не оставалось, кроме как вновь посмотреть ему в глаза. Ему было лет девятнадцать, от силы двадцать, и его меланхоличное лицо можно было вполне счесть красивым. Практичный глаз Нелл заметил шрам от пулевого ранения на его правом виске, частично скрытый тщательно причесанными волосами темно-каштанового цвета. Должно быть, ранение было серьезным, решила она; он чудом остался в живых. Юноша отличался худощавым телосложением, правда, утверждать это наверняка было невозможно — мешало толстое пальто, под которым скрывалось что-то объемное.
— Извините, — сказал он. — Вы — мисс Элинор Лидиард? — он говорил по-английски, но его выдавал французский акцент.
— Да, — ответила она. — Мы с вами встречались? — за эти четыре года ей встретилось множество французов, и ее пациенты часто помнили ее лучше, нежели она их.
— Нет, никогда, — произнес он. — Меня зовут Анатоль Домье; не могли бы мы переговорить наедине?
Наедине! Она оглядела шумную толпу. Зал слишком полон, чтобы можно было отыскать укромный уголок.
— Боюсь, каюты у меня нет, — продолжал француз, ибо ни у кого на борту этого плавучего сумасшедшего дома не было личной каюты, кроме его хозяина, — но, думаю, мы бы смогли найти место для разговора на палубе, если вас не очень пугает холод. Дождь почти перестал.
«Почти!» — подумала Нелл. — Почему вы хотите поговорить со мной? — спросила она. Некоторые из ее компаньонов уже бросали полные любопытства взгляды на вновь подошедшего, удивляясь, откуда среди них взяться французу. Французы, близкие союзники в течение четырех лет, теперь рассматривались с иной точки зрения, ибо подписали перемирие с германцами. Дружелюбие обернулось тяжелым взаимным подозрением и недоверием.
— Трудно объяснить, — выговорил он. — Расскажи я вам об ангелах в связи с вашим отцом, вы бы поняли, что я имею в виду?
Нелл ощутила внезапный мороз по коже. Именно этого она и не ожидала — не здесь, посреди канала, в окружении выброшенных за борт войной, и не сейчас, спустя четверть века. Она отбросила прочь все эти фантазии, наряду с прочими детскими штучками, хотя и знала достаточно твердо, что отец не сумеет ничего забыть. — Что вам нужно от меня, месье Домье? — резко спросила она.
— У меня послание для вашего отца от вашего брата Саймона. Мне нужно, чтобы вы передали его.
Холод обрушился на нее с новой силой, но Нелл взяла себя в руки. — Саймон мертв, — сказала она, стараясь придать голосу ровное звучание. — Убит при Монсе.
— Да, — невозмутимо согласился юноша. — Я это знаю.
Она быстро поднялась с места, взяла плащ и стала протискиваться мимо окружающих. Домье предложил ей руку, но она отказалась. Он проследовал за ней к дверям, через которые они вышли на палубу, где не было слышно шума пьяной компании.
Дождь превратился в мелкую изморось, и они довольно легко нашли убежище под навесом, где хранились шлюпки. По палубе туда-сюда сновали люди, но никто даже не взглянул в их сторону.
— Вам лучше объясниться, — предложила она.
— Вы, наверное, смогли бы лучше объяснить многое из того, что я сейчас скажу, — печально изрек он. Он покопался в складках пальто и продемонстрировал ей уголок объемистого тома, напоминающего гроссбух. — Меня попросили доставить это в Англию, — пояснил он. — Один священник.
— Амикус, — сказала Нелл. Как могла она помнить это имя, когда уже много лет не слышала о нем? Должна была забыть.
— Правильно я понимаю, что ваш отец поддерживает контакт с английской ветвью Ордена?
Она не хотела обсуждать всякие еретические секты. — Вы упомянули Саймона, — холодно произнесла она. — Как вы можете утверждать, будто имеете от него послание?
Француз опустил глаза, смущенный ее враждебностью. — Я встретил его во сне, — вымолвил он. — Могу лишь надеяться, что мои слова не покажутся вам более нелепыми, чем я сам порой думаю.
— Вряд ли вы могли бы встретить его где-нибудь еще, — все так же холодно отрезала она. — Что заставило вас считать, будто этот сон можно принимать всерьез?
— Среди прочих вещей — вот это, — он коснулся книги. — Здесь описаны видения, которые наблюдавшие их сочли значимыми и пророческими. В любом случае, сам мир недавно превратился в некий сон, по крайней мере, для меня это так. Я не очень уверен в том, какие узы объединяют реальный мир и иллюзию. Видите эту рану у меня на голове? — и он откинул назад волосы.
— Вижу.
— Немецкая пуля засела у меня в голове; она и сейчас там. Я должен был умереть, но что-то предотвратило мою смерть. Нечто вмешалось, сохранило мне жизнь… за определенную цену. С тех пор я превратился в марионетку; ни мои действия, ни сны более мне не принадлежат. Страшная это вещь, как нас учат писания, попасть в руки Бога живого. Я никогда не думал, чтобы сумею почувствовать в этом суждении истину, но мог ли я сознавать, что угроза — не пустая, как я думал прежде.
— И что же должны сделать Саймон и мой отец в связи со всем этим? — нетерпеливо спросила Нелл.
— Ваш отец, я думаю, находится или находился в подобной ситуации. Я встретился с другими: один называет себя Асмодеем, а другая — Гекатой. Первый удерживал меня в плену после моей попытки его убить, вторая устроила мне побег, но за немалую цену. Под влиянием снадобья, данного мне Асмодеем, а также, вероятно, не без помощи магии Гекаты, я погрузился в поразительный и странный сон. С одной стороны, я встретил в нем английского офицера, попросившего меня доставить послание его отцу — вашему отцу, мисс Лидиард — и добавить, что оно от Саймона. Я ни на секунду не поверил, будто послание действительно от вашего брата, но настоящий посланец явно имел причину прикинуться им, если только об этом захотят услышать. Ваш отец, без сомнения, лучше сумеет догадаться об истинном источнике сна и послания, ибо я — совсем чужой в мире этих вездесущих ангелов, новичок на этом пути. Вы мне подскажете, где его найти?
Нелл отвернулась от француза и уставилась на мелкий дождь, сеявший с темного неба. Капли сверкали при свете корабельных огней. Воды канала были такими безмятежными, что казалось, будто корабль не движется, лишь какое-то странное беспокойство в районе желудка выдавало, что они не на твердой почве, и между нею и Пустотой — лишь тонкая обшивка раскрашенной стали. Чувство облегчения, испытанное Нелл, когда они пристали в Шербуре, походило на то, которое охватило ее при получении известия о подписании перемирия. И она точно знала: ей не обрести покоя, пока не ступит на землю Англии. А теперь Нелл усомнилась — поможет ли это, ведь она — одна из немногих, кто знает всю подноготную войны. Ей никогда не хотелось становиться частью чужого конфликта, слишком хорошо зная, что это принесло ее отцу — и, следовательно, матери. Она всегда хотела жить настоящей человеческой жизнью, даже если для этого придется годами нести службу в окружении больных и умирающих. Но при этом она боялась, что никому не удастся остаться вне пределов досягаемости странных игр ангелов.
У нее появилось странное ощущение: словно за ней наблюдают. Нелл обернулась на мрачные тени, ползущие по палубе. Там и сям мелькали люди, но не их случайное присутствие служило источником для беспокойства. Скорее, то была растущая убежденность: ангелы действительно существуют, хотя церковь и ошибалась по поводу их форм и функций.
— Если вы расскажете мне, что просил передать брат, — устало предложила она, — я постараюсь донести это до отца.
— Это было бы неправильно, — отозвался француз. — Предполагалось, что я сам передам послание.
— Может, такое и предполагалось, но я не вижу причин, по которым вы должны удовлетворять чье-то намерение, — отрезала она. — Даже рабы сохраняют собственную волю.
— Верно… но в этом случае свобода действий настолько ограничена, что это, скорее, проклятье, нежели привилегия.
— Не вам это говорить, месье Домье, — устало вымолвила Нелл. — Отчаяние есть грех — и, пожалуй, тягчайший из грехов, хотя и не включенный в традиционный список из семи смертных грехов. Ангелы могут делать из нас пешек, лепить нашу плоть по своему разумению, отравлять наши сны, но в конце мы всегда остаемся собой и должны изо всех сил цепляться в это свое, дабы они не могли его отобрать у нас.
— У вас тоже есть собственные сны, мисс Лидиард? — просил он. Его сочувствие казалось искренним. Он начал казаться ей симпатичным — такой одинокий. Такой юный. Ей самой исполнилось тридцать шесть — недостаточно много, чтобы быть ему матерью, но она чувствовала: последние четыре года состарили ее больше, чем на полвека.
— О, да, — проговорила она низким голосом. — Я не верю, что их насылают демоны, но в последнее время часто вижу сны, полные смерти и разрушения. Неужели вы думаете, будто возможно пройти через такой ужас и не быть обуреваемым кошмарами? Мир и сам по себе кошмарное место, как, вам, наверное, известно.
— Но нам все равно нужно в нем жить, — сказал он. — Это слова вашего деда, если я не ошибаюсь.
Ее, видимо, не удивила его осведомленность. — Зачем было искать меня, месье Домье? Неужели вы не могли связаться с отцом без моей помощи?
— Пожалуй, мог узнать его местопребывание, — с готовностью отвечал он. — Но я не уверен, что мог бы добраться до него. Сказать по правде, я пытался найти вашего брата, Эдварда, прежде чем отправиться на поиски вас, но со времени французской капитуляции в Бельгии царит такой хаос, и я не мог напасть на его след. Как только появилась возможность, я нашел вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60