Похоже, вся стая уснула долгим сном, за исключением нас двоих. Перрис, Ариан и Сири приняли бой у базы Кэпторна в Париже, пытаясь разрушить его сеть в центре, но все безнадежно. Мы не получали никаких вестей от них много месяцев. Надеюсь, Глиняный Монстр в безопасности со Стерлингом. Геката может снизойти до того, чтобы защитить его, как сфинкс защитила нас, когда нас час назад чуть не убили.
Вспышка удивления, мелькнувшая на лице Лидиарда, была моментальной. Он слишком долго пробыл слугой ангела, чтобы чему-либо удивляться. — Значит, сфинкс снова ожила, — пробормотал он. — Но с чего бы ей помогать тебе?
— Думаю, она могла бы удержать агентов Зелофелона, чтобы те не причинили нам вреда, и мы бы ничего не узнали, но нам неожиданно стали угрожать другие. Не вмешайся она… Слушай, Дэвид, будь осторожнее, когда подходишь к дверям. Вокруг бродит отребье всех сортов.
— Кто напал на вас? — спросил Лидиард.
— Дезертиры или просто сбежавшие из армии, решившие однажды, что шататься вне закона лучше, нежели сражаться с армиями Людендорфа, и теперь для них возвращение британской армии — самый неприятный подарок.
— Вы уже определенно отступаем из Фландрии? Я не знаю… досюда даже слухи не доходят, — новости его, похоже, не огорчили. Видно, он был достаточно оптимистичен, считая, что Тедди и Нелл тем скорее вернутся домой, чем скорее начнется отступление.
— Сомневаюсь, что кто-нибудь в чем-нибудь уверен, — произнес Пелорус, опасаясь дать повод для фальшивой надежды. — Но со времени французской капитуляции мораль заметно упала. Если разгромленные остатки британских армий не вернутся домой и не наведут здесь порядка, сама Англия скоро будет охвачена анархией.
Лидиард покачал головой. — Это не может быть правдой.
— Может, если достаточно людей поверит в это, — возразил Пелорус.
Лидиард примостился на подлокотнике дивана, поглядывая на Мандорлу. — Как бы ей пришлось по душе происходящее, — пробормотал он. Его тень, скрючившись на стене, напоминала хищника, пригнувшегося перед прыжком. Воздух в коттедже казался необычно густым, душным, ощутимо враждебным — но только по отношению к Пелорусу.
— Уже нет, — проговорил Пелорус, отчаянно желая не чувствовать себя таким опустошенным, таким человеком . — Она изменилась по сравнению с недавним прошлым, Дэвид — очень быстро, по нашим меркам. Если бы ты наблюдал за ней последние двадцать лет, то ощутил бы разницу. Когда она начала стареть, это происходило все быстрее. После тысячелетий упрямого противостояния она согласилась начать хоть немного любить свою человеческую сущность. А еще она совершенно утратила веру в то, что Золотой Век может вернуться. Если она очнется, ты обнаружишь, как она переживает.
— Если очнется? — эхом повторил за ним Лидиард.
— Я решил, что ее шансы малы, но не безнадежны, — пояснил Пелорус. — Теперь, когда сфинкс коснулась ее, они могли увеличиться. Сфинксу велели вмешаться в это дело ради Мандорлы. Мне было приказано снова уйти, как только я отдохну. У ангелов, наверное, другие планы насчет меня, и вскоре все выяснится.
Пелорус знал, что Лидиарда ангелы оставили без внимания на протяжении почти всей этой жизни, но он все равно ничем не показал своего изумления происходящим. — Какие планы? — спросил он наконец, после долгой паузы.
Пелорус покачал головой. — Не могу себе представить, что потребовалось от меня Махалалелу. Ты ведь скорее можешь догадаться, почему сфинкс или ее творец пожелали доставить Мандорлу в твой дом. Ангелы и прежде приносили и получали жертвы, разве нет? Возможно, битва, наконец, коснулась и ангелов.
Тень Лидиарда замерла, но комната по-прежнему излучала враждебность.
— Куда ты направишься? — спросил Лидиард с озабоченным видом.
— Попытаюсь отыскать Глиняного Монстра, — сказал Пелорус. — Отправлюсь в дом Стерлинга в Ирландии, если сумею. Если сфинкс смогла организовать прием для Мандорлы, возможно, Геката сделает то же самое для меня.
— Не сомневайся, я сделаю для Мандорлы все, что в моих силах, — заверил его Лидиард, присаживаясь рядом с ней на диване и протягивая руку, чтобы коснуться ее лба, проверяя, нет ли температуры. — Пускай прежде она пыталась использовать меня, это ничто по сравнению с тем, как меня использовали другие .
— Мне она навредила больше, чем тебе, — протянул Пелорус. — И делала это довольно долго. Мы с ней одной крови, верно — и это помогает простить и забыть, но в каком-то смысле ты тоже не чужой для вервольфов Лондона. Все мы теперь — варги. И все мы застряли в границах этого мира.
— Я знаю, — невесело улыбнулся Лидиард. — Когда я вижу сны о своей сущности в образе Сатаны, то сейчас больше не обнаруживаю себя в традиционном аду из огня и кипящей серы. Я вижу себя приговоренным к проклятию, подобному твоему: посреди безбрежного моря льда, в вечном одиночестве и лишенным всего.
— Я никогда не считал себя проклятым, — мягко возразил Пелорус. — Даже Мандорла, более остро ощущающая проклятие быть человеком, практически свыклась со второй своей сущностью. Мы приговорены быть людьми вечно, никогда больше не станем волками, даже на короткое время, но все равно, думаю, сможем это пережить. Что касается меня, я даже рад этому.
— А что касается меня, думаю, мне пришлась бы по душе невинность волка на охоте, пусть даже с десятой долей той радости, которая нужна Мандорле. Иногда я чувствую в себе эту волчью сущность, жаждущую свободы, которой она никогда не обладала.
— Только не у тебя, Дэвид, — усомнился Пелорус. — Могу поверить в это относительно кого угодно, но только не насчет тебя. Мандорла считает, все люди — волки в затаенных глубинах своего сердца, но, если делать исключение из общего правила, то это будешь ты.
— Ты меня переоцениваешь, — задумчиво изрек Лидиард. Он пошевелил рукой, и тень на стене стала похожа на птицу с громадным крылом. — Сейчас я слишком стар, чтобы быть человеком в полном расцвете сил. Даже Таллентайр стал меньшим существом за годы перед смертью. Что бы случилось с ним, проживи он дольше, даже подумать страшно.
Пелорус обнаружил, что его веки опускаются — он знал, что не может больше бодрствовать. Он заставлял себя проснуться, напоминал, какую ошибку допустил во время последних миль путешествиям… Но воздух все сгущался вокруг него. Нечто в доме не желало его присутствия здесь, оно не даст ему покоя даже в день милосердия.
— Слышно что-нибудь от Нелл? — спросил он, стараясь поддержать разговор, дабы избавиться от ощущения дискомфорта.
— Неделю назад она написала, что надеется приехать домой, — отвечал Лидиард. — Как и все остальные, ждет развития событий. Если повезет, сейчас она уже должна быть в Булони, в очереди на переправу. Тедди вряд ли отпустят так скоро. Я постоянно мысленно с ними и часто хочу, чтобы мне разрешили навестить их во сне. Ужасно за них боюсь.
Пелорус с неловкостью осознал, что младший сын Лидиарда, Саймон, пропал без вести. Он пал жертвой войны в самом ее начале — один из десяти тысяч, попавших в мясорубку Монса. Пелорус не мог точно представить, как ощущается подобное горе, как не мог представить и страх, который Лидиард испытывал за детей.
— Что бы ни случилось, это еще не конец света, — произнес он вслух, стараясь говорить бодро, хотя от него этого и не требовалось. — Изгонят ли немцы англичан с континента, продлится ли резня еще на десять лет, — все это не более, чем глава в истории человечества. Мало кто из людей не желал бы обладать властью, чтобы уничтожить врагов и их мир.
— Глиняный Монстр не согласился бы с тобой, — сухо процедил Лидиард. — Застывание в мертвой точке, как ни называй ситуацию, переключает воображение людей на подготовку к войне, и все технологии тут же с мирных рельс переходят на военные. Зефиринус, глава Английского Дома Ордена святого Амикуса, давно говорил мне, что это произойдет. Тогда я не мог ему поверить, но, передай я сейчас Нелл и Тедди то, что сообщил мне Зефиринус в 1872 году, их бы это ничуть не удивило. Они видели, как действуют пулеметы и новые виды газов, наблюдали за боем самолетов в небе. Они знают — то, что началось сейчас, будет очень трудно закончить — теперь, когда не удалось найти обоюдного завершения. Празднование Люцианом де Терре коллективной мощи человеческого разума и человеческих рук было преждевременным, и теперь он это знает. Век Разума оказался мертворожденным, на смену ему приходит Век Безумия.
— Мандорла была куда как оптимистичней, надеясь, что магия сумеет в один прекрасный день положить конец миру материи и людей, но теперь для этой цели не требуется никакой магии. Правда, человеческим рукам еще недостает силы, чтобы уничтожить весь материальный космос, но я не могу удержаться от страха: что, если разум людей сумеет посеять семена этой цели в сознание одного из ангелов, для которого нет ничего невозможного. Мы уже начали постигать тайны атома, и я не вижу причины, почему не бы нам не суметь довести процесс до конца.
«Может ли такое быть настоящей целью для того, кто сотворил человечество? — подумал Пелорус. — А вдруг его функция заключается лишь в обнаружении определенных принципов, объясняющих организацию материи, чтобы ангелы смогли открыть тайну своей дезинтеграции?» Его язык словно распух и увеличился в размерах, он не мог продолжать дебаты, не мог ничего противопоставить пессимизму Лидиарда. Сэр Эдвард Таллентайр, разумеется, не потерпел бы подобного. «Каким бы мы ни считали мир, мы должны жить в нем наилучшим образом», — эти слова принадлежали Таллентайру. Но Пелорус — другое дело. Он тщательно следовал этому девизу, десять тысяч лет, это уж точно, но никогда не мог так мастерски вести беседу, как Таллентайр.
Лидиард понял, что кроется в его вынужденном молчании. — Я снова и снова повторяю себе: то, что Таллентайр заставил Зелофелона увидеть полвека назад, справедливо для наших дней и останется справедливым всегда, — произнес он со вздохом, играя дежурную роль адвоката дьявола, несмотря на собственное отчаянное нежелание. — Я говорю себе, что вселенная намного более огромное и прекрасное место, нежели считают ангелы. И повторяю: несмотря на то, что они считали себя богами, когда впервые позаимствовали человеческий облик, — они всего лишь чужаки с ограниченными телами и еще более ограниченными умами. И сэр Эдвард всегда понимал это, неважно, что они ненавидели его за это, но отрицать причины своей ненависти тоже не могли. И еще я говорю себе: пусть ангелы обладают властью мучить и тиранить меньших созданий, они тоже стоят нагими, перепуганными и жалкими перед величием Творения…
Лидиард прервался на минуту, и тень его на стене задрожала от сдерживаемого смеха. Потом он продолжил: — Хотелось бы мне быть уверенным в этом. Я говорю себе, что это правда, но не перестаю сомневаться. Ангелы бы тоже стали умолять усомниться в этом. Порой я думаю, и часто со страхом, что наука еще может обнаружить и явить миру ужасную правду: видение сэром Эдвардом Вселенной — лишь немного примитивней более старых идей, которые он с презрением отвергал. А если это правда, вопрос о том, кто такие ангелы и на что они способны, если узнают об этом сами, нельзя даже задавать, не говоря уж об ответе. Если это так, тогда ответственность за это принадлежит избранным, но, даже поверь я, что мое предназначение — отыскать лучший и более обнадеживающий ответ, нежели тот кошмар, который угрожает мне еженощно, не могу быть благодарен за такую привилегию. Оглядываясь назад на свою жизнь, я не нахожу причин проявлять благодарность.
«И я тоже, — подумал Пелорус, ощущая в собственном сердце отзвук холодного, мрачного кошмара, коснувшегося Лидиарда. — Ни в малейшей степени».
5.
Пелорус помог Дэвиду унести Мандорлу наверх, в одну из спален, прежде чем отправиться дальше. Скромность заставила Дэвида отвернуться, пока вервольф снимал с нее одежду, но затем ему пришлось подчиниться необходимости осмотреть ее раны, и он преодолел неловкость. Он отвернул одеяло и увидел уродливое кинжальное ранение от плеча до самого пупка, но тут же обрадовался тому, что сможет легко вылечить его. Шрам останется, и довольно отвратительного вида, но рана чистая.
Когда он легонько коснулся кожи возле разреза, Мандорла пошевелилась. Ее конечности дернулись, голова мотнулась из стороны в сторону на подушке, потом задвигалась сильнее, пока Дэвид удержал ее. Но и тогда сознание к ней не вернулось. Он снова отпустил Мандорлу, но ее присутствие в доме так его озадачило, что ему никак не удавалось ни почитать, ни собраться с мыслями. Он занялся уборкой в доме и приготовлением пищи, и делал это час с чем-то, а потом отправился наверх проверить, как она.
На сей раз Мандорла застонала, едва он вошел в комнату, как будто увидела во сне того, кто ранил ее. Она извивалась из стороны в сторону, и Дэвиду пришлось присесть на край кровати. Он притянул ее к себе, уложил ее голову к себе на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60