Хочу надеяться, что мы его больше никогда не увидим. Я не хочу видеть его, я совершенно уверена, что и тебе его не следует видеть, тебе лучше сразу же выйти замуж за барона.
– Это слишком жестоко, слишком жестоко. Если бы я не видела этого своими собственными глазами, я бы в это не поверила.
Говоря это, девушка разрыдалась. Слезы ее на мгновение, но только на мгновение, задели сердце матери. Любовь к деньгам снова овладела ею. Счастье ребенка было для нее предметом самым незначительным по сравнению с этой самой страшной из страстей.
– Послушай меня, дурочка, – сказала она. – Когда ты можешь сделать выбор в пользу того, кого любишь и отказаться от того, кого не любишь – это очень хорошо. Но говорю тебе, что в данном случае выбора нет, поскольку мы на краю пропасти и рухнем туда, если этот брак не спасет нас. Ты можешь спасти меня, ты можешь спасти своих сестер, ты можешь спасти своего брата. Конечно же, если ты не захочешь этого, я не смогу тебя заставить. И тогда ты будешь тешить себя мыслью, что в момент, когда могла спасти нас, ты толкнула нас в пучину.
– Но почему я должна жертвовать собой ради спасения своей семьи? Разве не благороднее встретиться с трудностями с чистым духом?
– Как тебе угодно, как тебе угодно. Я ничего больше не могу сказать.
Миссис Вильямс направилась к двери, но Хелен крикнула ей вслед:
– Дай мне время подумать. Я всего лишь прошу тебя дать мне время на раздумье!
Это было уже большое достижение и миссис Вильямс сразу же согласилась. Она чувствовала, что, раз уж уговоры возымели результат, нужно оставить Хелен наедине с собой, чтобы она, как говорится, «дошла».
Она сразу же направилась в соседнюю комнату, в которую удалился барон.
– Имею удовольствие сообщить вам, барон, – сказала она, – что моя дочь, несмотря на то, что сначала слегка удивилась вашему предложению, после некоторых раздумий, решила принять их. Я могу только добавить, со своей стороны, что испытываю большое удовольствие от того, что у меня будет такой красивый и выдающийся зять.
– Мадам, я очень ценю ваш комплимент. Я вынужден просить вас об одном одолжении, назначьте дату свадьбы на ближайший день из всех возможных. А поскольку приготовления к свадьбе могут повлечь за собой расходы, сделайте мне одолжение, приняв от меня 500 фунтов.
Миссис Вильямс протянула руку совершенно инстинктивно, но барон добавил с поклоном, и это добавление слегка ее разочаровало:
– Я дам вам эту сумму, как только будет объявлена дата свадьбы.
Было бы несправедливым по отношению к проницательности миссис Вильямс считать, что она не понимала, что барон просто предлагает ей взятку за ускорение свадьбы. Более того, было совершенно ясно, что эти 500 фунтов – деньги за продажу матерью своего ребенка. Такие вещи встречаются в обществе гораздо чаще, чем люди думают. Половина всех свадеб – это самые простые сделки, когда приз выигрывает самое большое предложение, хотя чаще всего это никакой не приз, а пустое и самодовольное сердце, заполненное эгоизмом и полное чувств, которые никак нельзя назвать великими или уважаемыми. Говорят, действительно, что в таких случаях, как случай с Хелен Вильямс, жертвой чужого эгоизма становятся лучшие и более благородные чувства другого человека. Согласится она при таких обстоятельствах стать женой барона Штольмайера из Зальцбурга или нет, мы вскоре расскажем, но тот был уверен, что согласится. Миссис Вильямс тоже была убеждена в этом. Ничто кроме решительности характера не могло спасти Хелен. Увы, мы не можем сказать, что она этой решительностью обладает. И хотя она рассуждает абсолютно верно, ей недостает твердости для того, чтобы ее благородные мысли возобладали.
Глава CVI
Подготовка к свадьбе барона. – Молодой любовник и выражение протеста
Так уж получилось, что барон оказался прав и несмотря на все свои недостатки, ему удалось заручиться обещанием жениться. Ведь у него было одно преимущество, которое затмевало все его недостатки, а именно: богатство.
Он был не так слеп, или не так глуп, чтобы не понимать в полной степени и знать, что за положительный ответ он обязан не невесте, а родственникам невесты.
Он прекрасно понимал, несмотря на то, что он ослепил их своим богатством и пробудил их алчность, ему не удалось произвести того же эффекта на молодое и прекрасное существо, которое должно было быть принесено в жертву на алтарь Маммоны. Возможно он еще больше хотел овладеть ею из-за невозможности воздействовать на нее силой золота. Хелен чувствовала, если она согласится стать его, то останется погубленной и принесенной в жертву навсегда. Но барон был слишком эгоистичен, чтобы переживать об этом. Его чувства были далеко не человеческими, и он сознавал, что девушка смотрит на их брак с ненавистью и ужасом. Такое ее отношение, как он считал, избавило его от демонстрации ей его богатств и дальнейшего обольщения, поскольку на нее бы такие аргументы не подействовали. Но они подействовали бы на ее знакомых и родственников, которые считали, что вправе решать за нее вопросы ее жизни и смерти. Барон считал, что им нужно показать весь блеск средств, имеющихся в его распоряжении, иначе они будут разочарованы. Ведь они хотели для себя не только части его богатства, но и репутации, которую обретут в лучах его славы.
Поэтому барон решил, что свадьба его должна своим блеском затмить все ей предшествовавшее и напряг свое воображение, чтобы найти способ потратить максимально большую сумму денег для произведения наибольшего эффекта. Ему удалось назначить свадьбу через две недели после описанного в предыдущей главе объяснения, поэтому у него было достаточно времени, чтобы приготовиться к ней.
Так случилось, что на следующий вечер, после того как он получил такое странное согласие от другой стороны на его свадебную махинацию, по заходу солнца можно было определить, что приближается штормовая погода.
Солнечный диск еще не опустился за западный горизонт, когда началась страшная буря. Впервые за время своего проживания в андерберийском доме он почувствовал, что значит иметь поместье так близко от берега моря.
Небо буйно вздымалось, заставляя особняк трястись. Более половины подземного хода, ведущего от двора поместья до берега моря, было залито водой. Буря шла с моря, одно или два дерева в имении Андербери были вырваны с корнем, повредив кусты и цветы вокруг них.
Некоторые окна особняка были разбиты. Ветер с гулом ворвался в дом, свистя на лестницах, открывая и закрывая двери и вырисовывая сцену разорения и беспорядка, которая ужаснула бы многих. Барон же наоборот, несмотря на ущерб, нанесенный его имуществу, воспринял бурю со стоическим спокойствием и хладнокровием. Фактически он даже наслаждался бешенством стихий, вместо того, чтобы ужасаться им. Все это время он был вне дома и, несмотря на то что дождь постоянно лил как из ведра и вымочил его до нитки, он вряд ли замечал это и считал, вероятно, что такой пустяк не достоин замечания.
Слуги глядели на него с удивлением, они не верили, что человек с его складом ума будет таким безразличным к ярости стихии, но они совсем не знали настоящего характера своего хозяина.
Ко времени полного наступления ночи шторм не прекратился, и не было никаких признаков его прекращения. Казалось, что со всей своей дикой и неуправляемой яростью он будет продолжаться еще в течение многих часов.
Барон подошел совсем близко к пляжу; чтобы не покидать имения. С этого места он внимательно прислушался к вою ветра. Вероятно, его даже радовала мысль о том, что ужасная буря нанесла большой ущерб побережью.
Слуга принес ему телескоп, чтобы он мог посмотреть на океан и увидеть кое-какие бьющиеся с бурей корабли, которые старались держаться подальше от берега, но, несмотря на свои усилия, все приближались; это было похоже на растянутую казнь.
Особенное внимание барон уделил кораблю, который приближался к неизбежному разрушению.
Он мог видеть ракеты и голубые огни, которые постоянно мигали посреди бури. Время от времени раздавались выстрелы сигнальной пушки, эти ужасные раскаты вызвали бы сочувствие в груди каждого, кроме барона. Казалось, его не задевали никакие человеческие чувства, поскольку его взгляд был каким-то по-странному холодным и спокойным. Ему были чужды человеческие надежды, человеческие мысли и человеческие чувства. Это не было спокойствием человека, который просто понимал, что не может ничем помочь.
Он видел беспокойную толпу людей на берегу прямо перед его имением. Он видел как они сели в лодку. С улыбкой он смотрел на то, как огромная волна накрыла ее и нескольких отважных людей, которые сделав доблестную попытку спасти своих товарищей, сами, за исключением одного, нашли свою морскую могилу. Глядя на это, барон засмеялся и пробормотал себе под нос:
– Что мне до этого, до человеческих надежд и чувств? Какая мне разница, живут они или умирают? Или тот корабль, который сейчас борется с водной стихией, приближаясь к гибели, – разобьет ли его о берег, или он будет поглощен пенящейся волной? Что мне до всего этого, повторю я, выживут или погибнут эти отважные моряки? Разве они не те люди, которые охотятся за мною от лица общества? Разве мне нужно беспокоить себя мыслью о том, выживут они или умрут? Разве эти люди не будут кричать, что я не достоин жить? Так зачем же мне беспокоить себя о том, умрут они или выживут? О! Они приближаются, я сейчас увижу такое зрелище, какое не часто удается посмотреть.
Уже ближе стали раздаваться странные, дикие и пронзительные крики. Большой корабль налетел на скалу, расположенную примерно в миле от берега и очень близко от андерберийского имения. Движимый каким-то, хотя мы не думаем, что гуманным, импульсом, барон по большой расселине в скале спустился к пляжу. Дождь сделал скалу такой скользкой, что на ней было очень легко поскользнуться.
Когда он спустился на пляж, корабля на поверхности уже не было, но было спущено на воду под крики толпы спасательное судно, которое должно было подобрать выживших после крушения, которые, это можно было видеть, держались за обломки корабля.
Барон взял с собой телескоп, поднес его к глазу и хорошо пригляделся к лодке. С его губ сошло проклятие. Сложив телескоп, он повернулся и быстро зашагал к андерберийскому дому.
* * *
После свадьбы Джек Прингл почувствовал себя так плохо от количества выпитых тостов за здоровье молодых, что сказал адмиралу, что ему нехорошо от долгой разлуки с морем. Эту жалобу адмирал посчитал вполне резонной. Когда Джек сказал: «Знаете, невозможно долго жить без того, чтобы иногда хотя бы мельком поглядеть на море», адмирал сразу же полностью согласился с ним и сказал.
– Да, это очень верно, Джек, скоро я и сам куда-нибудь отправлюсь, иначе я просто покроюсь плесенью. Ты же знаешь, человек не может проводить всю свою жизнь только на суше.
– Правильно, – сказал Джек, – я хотел сказать, что вы должны позаботиться о себе, вы, старый ребенок, сами о себе, пока я съезжу к берегу.
– Будь проклята твоя наглость! Ты даже в моем присутствии не можешь удержаться от лжи Ты же знаешь, что не кто иной, как ты, был для меня всю жизнь такой же обузой, как и груз обезьян во время шторма. Убирайся прочь, будет очень хорошо, если я больше не увижу твоего лица.
Посчитав, что он вполне понятно объявил о своем отъезде, Джек сразу же отправился в путь, то есть к побережью. Приближаясь к берегу, он наслаждался запахом морского воздуха. Когда экипаж, в котором он ехал, был уже в четырех милях от маленькой деревни, населенной рыбаками, Джек сошел с него и решил пройти это расстояние пешком. Несмотря на то, что он был моряком, такое упражнение доставляло ему радость. К его великой радости, он наконец подошел к песчаному пляжу, услышал бормотание океана и увидел волны, катящиеся к его ногам.
Он был очарован и почувствовал (или решил, что почувствовал), что такая перемена обстановки сделала его совсем другим человеком.
В таких обстоятельствах Джеку не понадобилось много времени для нахождения себе компаньона. Его он нашел в одном доме, куда в легкой и непринужденной манере моряка он вошел. Компаньоном стал старик, служивший когда-то на военном корабле, который уволился, чтобы провести остаток своих дней со своими сыном и дочерью.
Мы чувствуем, что нам не удастся должным образом оценить встречу таких Людей. Вскоре они продемонстрировали свои способности.
Немного грога, который Джеку показался самым вкусным за очень долгое время, поскольку он выпил его, глядя на океан, сделало свое дело, и они поведали друг другу о приключениях на море, которые могли ошеломить всех и каждого.
Мы боимся, что они не всегда были полностью реальными, но собеседники разговаривали, руководствуясь принципом «ты веришь мне, я верю тебе».
Когда между неисправимыми рассказчиками историй начинается такое соперничество, никогда нельзя сказать, сколько они буду продолжаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45