Пробудился я довольно поздно от пристального взгляда. Девушка с тревогой смотрела на меня. Я погладил ее по щеке и пожелал доброго утра. Она машинально ответила.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.
– Хорошо, – ответила она, продолжая напряженно смотреть на меня.
– Что-нибудь случилось? – встревожился я.
– Я видела твой сон, и мне стало страшно.
– И что же ты видела?
– Не знаю, я не поняла. Какие-то чудовища… Алеша, ты человек?
– В какой-то мере, – честно признался я, – а что, не похож?
– Ты совсем другой. Я не знаю, как объяснить… Ты добрый… Я всегда немножко понимала, о чем думают люди, а сейчас совсем хорошо понимаю. Но ты думаешь по-другому, не только про меня, про всех. Ты всех жалеешь. Ты вот боишься, что я понимаю людей, а они могут про меня плохо думать, и мне будет больно… – девушка запуталась и замолчала.
Мне стало неловко. Я знал, что совсем не такой хороший, как ей кажется. Я вполне эгоистичен и себе на уме. Может быть, не больше других, но и не меньше. Не знаю, что Аля накопала у меня в голове, но было похоже, что она меня сильно идеализирует. Тем горше будет разочарование, когда она узнает меня получше.
– А что значит «разочарование»? – поинтересовалась все слышащая подруга.
Я помялся. Объяснять общеизвестные понятия труднее всего.
– Разочаровать – это… ну, если ты во что-то веришь, а потом окажется, что верила зря, и тебя обманули, и все оказывается не таким хорошим, как тебе казалось.
– Вот видишь, – улыбнулась Аля, – ты еще меня не разочаровал, а уже боишься. Не за себя, а за меня.
Я слегка обалдел от такой логики и не нашелся, что ответить. Поэтому замял разговор поцелуем.
– Так что тебя в моем сне напугало?
– Там были какие-то страшные большие чудовища, со стеклянными глазами, они неслись…
– Понятно. То, что ты видела – это машины. Там, откуда я пришел, их очень много. Их делают люди для того, чтобы быстро ездить. Они совсем не опасные, если соблюдать правила дорожного движения, – сострил я. – Ты же телег не боишься?
– Не боюсь.
– А мельницу?
– Тоже скажешь!
– А теперь представь, что будет, если их увидит человек в первый раз в жизни. Он испугается?
Аля задумалась, наморщив носик, и засмеялась:
– Наверно.
– Вот и тебе страшно, потому что никогда таких вещей раньше не видела. Ты, поди, дальше своей деревни нигде не была?
– Почему не была, была в самом Санкт-Петербурге.
– Ишь ты, – удивился я, – когда же ты там успела побывать?
– Не знаю, я тогда совсем маленькая была, ничего не помню.
– А откуда знаешь, что была?
– Люди сказывали, что меня барин оттудова привез.
– Так, выходит, ты не здешняя?
– Нет, меня барин с собой привез и Максимову в приемыши отдал. А потом, когда замуж выдавал, в людскую жить отправил.
Мне наш разговор делался все интереснее.
– А родственники у тебя какие-нибудь есть?
– Нет, только Максимовы.
– А этот Максимов тебе кем приходятся?
Аля задумалась, потом ответила:
– Крестным, наверное. Я, как все дети, тятю тятей звала, мамку – мамкой. Потом как большая стала, люди сказали, что я приемная.
– А фамилия у тебя девичья какая?
– Знамо, Максимова. Так токо в деревне-то по фамилии не кличут, а все больше по имени.
Мы вернулись к тому, с чего начали. Похоже, что с происхождением Алевтины оказалось не все просто. Зачем было помещику везти маленькую девочку из Петербурга, а потом отдавать приемышем в крестьянскую семью?
Если она крепостная, то должна быть где-то записана… Как это называлось у Гоголя в «Мертвых душах»? В «ревизские сказки».
Если Аля внебрачная дочь – то причем здесь крестьяне?
Обычно помещики давали своим внебрачным детям какую-нибудь непонятную фамилию, вроде Герцена или Фета и воспитывали их в благородном духе.
– А покойный барин тобой интересовался, отличал как-нибудь?
– Не знаю, он к нам в деревню редко ходил. Я его издали видела, когда он на охоту или в гости через деревню ездил, а вот тятю отличал, кажон год рубль давал.
– А с отцом твоим можно встретиться?
– Так он второй год как помер.
– Ты не знаешь, барин в деревню только с тобой приехал, или с вами был еще кто-нибудь?
– Камельдинер был при нем, Михеич, только он тоже помер, когда я еще малая была, и жена его тетка Пелагия.
– Это которая ключница? Пелагия Ниловна?
– Она самая.
«Ну, эту-то бабенцию я быстро разговорю», – подумал я.
– Тихон! – позвал я. Никто не отозвался.
– Я за ним сбегаю, – подхватилась с места Аля.
– Тебе пока бегать не стоит, поправься сначала.
– Тогда надо из окна во дворе кому наказать, ему и скажут, – нашла выход из положения Аля. Она окликнула игравшего во дворе мальчонку и ему велела разыскать Тихона. Хмурый, похмельный слуга возник минут через десять, когда у меня начало кончаться терпение. Повторялся сценарий вчерашнего дня.
– Быстро умываться и завтракать, – грозным голосом приказал я. – К завтраку принесешь из буфета бутылку мальвазии и покличешь Пелагию.
Упоминание о вине оживило душу моего Планше, а втихую от Али показанные рожки предали ему необходимое ускорение. Тишку как ветром сдуло.
«Умывальные принадлежности» были доставлены без промедления, и я приступил к утреннему туалету. Удалить Алевтину, от греха подальше, я не мог, да и следовало начинать приучать ее к моим «странностям».
Реакция на мои манипуляции у нее была примерно такая же, как и у Антона Ивановича, только с переменой акцентов. Если его больше заинтересовало бритье, то Алю, соответственно, чистка зубов. Пришлось объяснять, для чего это делается.
– А мне можно попробовать?
Запасной зубной щетки у меня не было, пришлось отдать свою. Девушка долго, с душой, драила зубы и с сожалением, по моему настоянию, прополоскала рот.
– Ишь, скус-то какой! – похвалила она пасту «Блендамет». Тяга к экспериментам так затянула Алю, что мне пришлось поделиться с ней не только зубной щеткой, но и мылом, и, уже совершенно не по делу, пеной для бритья. Мои скромные предметы гигиены произвели на Алевтину большое впечатление. Она попеременно все нюхала, пробовала на вкус и делилась со мной радостью первооткрывателя. В конце концов пришлось их отобрать, чтобы приступить к завтраку.
Вместе с блюдами в нашу комнату была доставлена и милейшая Пелагия.
Добрая женщина долго чинилась, отказываясь сесть за стол с «барином».
В конце концов, уступив уговорам, начала ломаться, не соглашаясь принять на свою пышную грудь первый стакан сладостной мальвазии.
Дальше, впрочем, дело пошло быстрее и без задержек. Тем более что верный Тихон, чтобы зря не бегать, принес из буфета не одну, а две бутылки вина и емкость для себя.
Так что день у нас начинался празднично.
Пить с утра сладкое вино было противно. Однако на что не пойдешь ради святого дела? Тихона, после приличной порции, я отправил в коридор. Але, чтобы не спаивать малолетних, давал вина только пригубить и основное внимание сосредоточил на Пелагее Ниловне.
После второго лафитника ключница развеселилась, а после третьего наша дружба переросла во взаимную привязанность.
– Слыхал я, матушка, что ты вдовеешь.
– Вдовею, сударик, который уж год вдовею, – сообщила женщина не без игривости в голосе.
– Тяжко, поди, одной?
– И не то слово, очень тяжко. А какой золотой человек был мой Иван Михеич, таких уж нынче и не сыскать.
Мы пригорюнились и вином помянули покойного.
– А слышал я, что ты, Пелагия Ниловна, с покойным барином сюда приехала?
– С ним, кормильцем нашим. Мы с Михеичем ихние холопы, опосля ихнего батюшки Африкан Савича в наследство им достались. Мы, милый сударик, не деревенские какие, мы не простого звания, мы и в Москве и Санкт-Петербурге живали. С нами не шути! А уж каков человек золотой был барин-то покойный, Леопольд Африканыч!
Мы опять дружно пригорюнились и помянули лафитниками покойного барина.
– А не знаешь ли ты, Пелагия Ниловна, как и когда к твоему барину Алевтинка попала? – как бы невзначай, спросил я. Знатная холопка зыркнула на Алю хитрым, тревожным взглядом и уставилась на меня умильно честными глазами.
– Запамятовала, батюшка, как есть запамятовала. Да сам посуди, сколько годов-то прошло.
– Правильно, что запамятовала, – похвалил я старуху. – Барин наказал запамятовать, ты и запамятовала.
– И то, – подтвердила она, – мы барскую волю завсегда чтим.
– Зачем же сейчас созналась, что врала? – удивленно спросил я.
Пелагия Ниловна, поняв, что проговорилась, конфузливо заулыбалась, прикрывая кончиками платка щербатый рот.
– Ты не трусь, – успокоил я ключницу. – Барин-то помер, теперь значит, и обета нет. А нам с Антоном Ивановичем для государственной надобности в подробности все изложи.
– Так он, покойник-то, Леопольд Африканыч, никому не велел сказывать.
– Да, поди, сама ничего толком не знаешь, – сказал я с театральной пренебрежительностью и разлил вино по лафитникам.
– Знаю, да не всякому скажу, – упрямо проговорила ключница и выпила, не дожидаясь меня.
– А, спорим, не знаешь!
– Спорим!
– Вот я говорить буду, а ты подтверждай, коли знаешь.
– Говори!
– Девчонку твоему барину привез толстый барин в статском платье.
– А вот и врешь, все наоборот.
– Это я тебя проверяю, привез военный, но некрасивый.
– Это он-то некрасивый?! Да таких красавцев свет не видывал.
– А что Алевтинка в господское платье одета была, тоже вру?
– А где то платье? Где? – зачастила ключница, с ужасом глядя на меня.
Где оно теперь, было бы понятно даже дураку.
– У тебя в сундуке.
Пелагия Ниловна мрачно посмотрела на меня, налила себе одной, выпила и утерла рот ладонью.
– Ты, барин, если сам все знаешь, зачем спрашиваешь?
– Честность твою проверяю. Если врать будешь, значит, нет в тебе честности. Как тогда тебе Антон Иванович сможет ключи доверить? Враз сошлет в птичницы, да еще выпороть велит.
Пелагия Ниловна не на шутку испугалась.
– За что ты меня, барин, без вины казнишь. Мы свой долг знаем. Все как на духу расскажу.
– Давай рассказывай.
– Военный ее, Алевтинку эту, привез на красивой карете.
– Это ты уже говорила. Мундир на нем какой был?
– Оченно богатый, весь золотом шитый, а позади на портках ключ золотой висел.
Мне делалось все интереснее. Про золотой ключ «на заднице» я слышал, дед часто рассказывал, что один из моих прадедов был камергером, и родственники постоянно подтрунивали над его формой.
Аля, не вмешиваясь в разговор, напряженно смотрела на ключницу, как будто что-то вспоминая.
– А медальон где? – спросил я строго, вспомнив, что в старинных романах обязательно фигурировал медальон.
– Ничего такого не знаю, ничего такого не ведаю, – запричитала жадная тетка, – Все, что, было, отдам, мне чужого не надо. Я чтоб чужую былинку…
Я не стал слушать и отослал ее за вещами. Ключница поспешно удалилась, и мы с Алей остались вдвоем.
– Ты все поняла?
Аля кивнула.
– Старуха что-нибудь скрыла?
– Того военного звали Комелкер.
– Может быть камергер?
– Точно, камергер.
Тетка Пелагия его разговор с барином подслушала. Камергер этот обещал, если про меня никто не узнает, вотчину барину дать.
– Это и я уже знаю. Имени его она не помнит?
– Так я же сказала, камергер.
– Это не имя, это должность, ну, вроде как пристав. Имя нужно знать.
– Имени не вспоминала.
– А из вещей ничего не утаила?
– Колечко с зумрудом.
– Изумрудом, – поправил я.
– Да, точно, кольцо с зумрудом и крестик. Они на дне сундука запрятаны, в старом сарафане.
Я подумал, что Аля, скорее всего, внебрачный ребенок какой-нибудь аристократки, и отыскивать ее родителей будет и сложно, и незачем.
– Значит, я байструк? – побледнев, спросила она.
– Что значит «байструк»? Может, ты царская дочь.
– Теперь ты меня презирать будешь, – неизвестно к чему сказала девушка, и у нее на глаза навернулись слезы.
– Ты можешь объяснить, в чем дело? – возмутился я.
– Я же говорила, что ты не человек, а ты спорил.
– Причем здесь я?
– Меня все должны презирать, а ты об этом даже не думаешь.
Я хотел было ее поцеловать, но в этот момент вернулась ключница с детскими вещами. Мы развязали узелок и рассмотрели Алино приданное. Все детские вещицы были в очень хорошем состоянии. Больше всего мне понравилось шелковое платьице, отделанное кружевами ручной работы.
Я осмотрел все вещи, рассчитывая найти какие-нибудь метки. Однако ничего похожего мне не попалось. Пелагия Ниловна приняла живейшее участие в моих изысканиях и чувствовала себя героем и жертвой бескорыстия. Я помешал ей парить в империях и велел принести крестик.
– Какой крестик? – удивилась она, с повышенной честностью глядя мне в глаза
– Тот, который лежит в сундуке, завернутый в сарафан.
– А так это ты про барышнин крестик, – обрадовано воскликнула она. – А я-то, дура, и не поняла.
– И кольцо с камушком не забудь, – напомнил я. Бедная женщина дикими глазами посмотрела мимо меня, перекрестилась и бросилась бегом исполнять приказание. Аля рассмеялась.
– Видишь, как рождаются сказки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40