Металлист остановился, и творил одному ему понятные манипуляции с боковой дверью, в результате которых мы через минуту беспрепятственно проникли внутрь. Сразу стало куда светлее, после кромешной тьмы скудный свет хиловатной лампочки под потолком коридора, в котором мы очутились, показался чуть ли не дневным. Я поспешно набросила на нас полог отвлечения внимания. Илья чуть кивнул – видимо, распознал маневр. Мы снова двинулись по коридору друг за дружкой.
Перед пятой от начала коридора дверью металлист остановился. Повернулся ко мне.
– Нам сюда, – сказал он одними губами.
– Так пошли, – кивнула я на дверь. – Чего встали?
– Придется идти невидимыми и сквозь дверь, – еле разобрала я.
– Это как?
– Ты будешь поддерживать невидимость, а я обеспечу проход, – пояснил компаньон. – Поняла?
Немного я не поняла, если честно. Только то, что от меня требуется надо сосредоточиться на фирменном трюке домовых. Как только я донесла свою мысль до металлиста, он шепотом велел мне устанавливать невидимость, а сам, негодник эдакий, ухватил меня своими лапищами. Развернул, словно тряпочную, поставил на свои кроссовки, спиной к себе. Обнял (необыкновенно нежно, черт возьми!). И так мы вместе с ним и пошли вперед – сквозь железную дверь, аки терминаторы какие.
Глава 15.
Нет, мы не распадались на атомы, чего я, дщерь физического факультета, воспитанная в терминах туннельных эффектов, признаться, опасалась. Но и такой близости душ, которую я испытала в процессе прохода сквозь железную дверь, со мной еще никогда доселе не случалось. Я была. Абсолютно самодостаточная. И я чувствовала металлиста рядом с собой, абсолютно свободного. И светились мы рядом на пару аки два солнышка, и было нам бесконечно, невыразимо вместе хорошо. И тянулось это долго – одну, две, три – аж целых четыре долгих секунды. А потом эта идиллия внезапно закончилась, мы вышли из металлической двери, и пред нами предстал стол, стул, и человек.
Потом я увидела большую буханку хлеба, от которой была косо отрезаны, как для рекламы какой, пара крошащихся ломтей. Довершали сей натюрморт прозрачный графин, на две трети наполненный водой, и стоящий тут же граненый стакан. У этого великолепия был и восседающий за столом свидетель, но был он ни разу не изысканно-художественный, не уже изготовившийся писать мировой шедевр маслом на грунтованную холстину. А какой-то необыкновенно, концентрированно злой – такой, что мне захотелось крикнуть «мама!», и рвануть что есть мочи куда-нибудь подальше. Слава моему начальству, рефлексы оно в меня вбило настолько крепко, что я, пожелав свалить отсюда, полог невидимости все же не утратила. Да и металлист, на ногах которого я все еще продолжала стоять, прижал меня к себе, как маленькую испуганную девчонку, успокоил теплом своих рук. И только тогда я вспомнила, что однажды уже видела это лицо, но лишенное каких бы то ни было признаков злобы. В замке покойного некроманта Ромуальда.
Человек за столом вздрогнул, уставился прямо на нас. Я замерла, не дыша. Но он не был магом (слава всем языческим богам!), и не смог увидеть нас, надежно укрытых пологом невидимости. А потому спустя пяток невероятно долгих секунд он, так и не узрев ничего крамольного, отвернулся обратно. Только тогда я выдохнула, и осторожно потянулась к нему. Магически. И, не дотянувшись полметра, отступила – он увешан был амулетами с макушки до пяток.
Вернувшись в реальный мир, я огляделась еще раз. И только теперь заметила в темном конце камеры высокий стул, на котором сидел прикованный цепями седой человек, чем-то отдаленно напоминающий Шона Коннери в старости. Издалека, по крайней мере. Ноги его не доставали до каменного пола каких-нибудь пару-тройку сантиметров, глаза слипались, голова клонилась на грудь. Но, как только человек заснул, немедленно раздался противный, режущий уши, голос Ромуальдовича:
– Вы, кажется, уснуть изволили, батенька!
Металлист до боли сжал мою руку. Я едва удержалась от крика.
Прикованный человек медленно открыл глаза, поводил бессмысленным взором по камере, потом сосредоточился на тюремщике. И улыбнулся – иронично так, понимающе. После чего отвернулся в сторону. Видимо, злому Всеволоду Ромуальдовичу тяжело далась ирония во взгляде пленника, лицо его побагровело, пошло вздутыми жилами, покрылось мелкими бисеринками пота.
– Улыбаетесь? – приторно-слащавым голосом спросил он. Таким, что у меня, невольной слушательницы, аж скулы свело. – А зря, – чуть более нормальным тоном произнес бывший босс металлиста. – Да вы повернитесь, посмотрите на своего благодетеля-то, и скажите правду, наконец.
Человек в цепях повернул голову, пристально взглянул на злого дяденьку.
– Я не знаю, где мой сын, – молвил он с достоинством. – А если бы и знал, то все равно не сказал бы.
При этих словах металлист одеревенел (впрочем, его и до этого было нельзя назвать расслабленным).
– Как знаете, батенька, как знаете, – снова послышался слащавый голос. – У меня времени-то много. А если устану, меня сменят… А вот у вас, поди, ножки-то затекли, и возраст у вас не юношеский. Схлопочите тромбик, от него кусочек оторвется, до сердца дойдет, и все… Каюк.
Металлист окаменел. Мне происходящее тоже не шибко нравилось, хотелось прекратить безобразие немедленно. Но как? Я, извернув шею под немыслимым углом, взглянула на своего компаньона. В его глазах была боль. Ничего, кроме боли.
Чтобы привлечь к себе внимание, я осторожно сошла с ноги товарища. Тот вздрогнул, посмотрел на меня. Я, (проверив «скакун» на руке и мгновенно воспряв духом по поводу его наличия), повела глазами в направлении пленника.
– Пойдем, заберем, – сказала одними губами.
Металлист кивнул. Медленно, миллиметр в секунду, поползли мы в направлении Илюхиного отца. Не успели мы преодолеть и половины пути, поминутно вздрагивая от гнусного голоса Ромуальдовича, предвещавшего беды от голода (так вот к чему на столе этот аппетитный хлебушек!), от жажды, от недосыпа, и еще от чего-то там, как послышался стук отпираемой двери, и в комнату быстрыми шагами вошел человек. Пользуясь тем, что внимание доморощенного гестаповца переключилось на вновьприбывшего, мы в четыре огромных шага преодолели остаток расстояния. Металлист, протянув руку, поколдовал над замком (мне даже показалось, что я слышала еле различимый щелчок). Пленник, занятый рассматриванием нового персонажа, нас не заметил. По крайней мере, он даже не вздрогнул. Я тоже прислушалась.
– В Сибири мятеж подавлен, на Руси тоже. Тимофея схватили, – быстро докладывал человек в черном.
– Это все? – холодно осведомился потомок некроманта Ромуальда. – Да вся ваша служба к чертям собачьим не годится! То с тройкой сопляков справиться не можете, то… – он взглянул на пленника и осекся. – Что-нибудь еще? – уже спокойно спросил он.
– Ваш бывший работник объявился в городе, – быстро сказал агент. – Его около дома видели. И потом, на лестничной площадке. А потом…
Пленный подался вперед. Насколько позволяла цепь.
Злой, но, судя по всему, не лишенный ума Ромуальдович жестом остановил своего подчиненного.
– Вот видите, батенька, – слащаво произнес он, – и без вас разобрались. – Нашли вашего сыночка. И что теперь с вами прикажете делать? Отпустить? Или голодных вами накормить?
«Это он про некромантов, что ли?» – тихо ужаснулась я.
«Шон Коннери» пожал плечами – мол, делайте, что хотите.
Это было последней каплей в мелкую (как оказалось) чашечку терпения злобного существа. Потомок некроманта вытянул из-за ворота какой-то амулет, направил его в нашу сторону. Ничего не вышло – я выскочила вперед, на ходу ставя антинекромантскую защиту, заслоняя собой Илюхиного отца. Полог невидимости растаял.
Металлист позади меня, не скрываясь, вынимал родителя из цепей.
– Это что за явление? – опешил потомок некроманта. – Ты, что ли, та самая деточка, спутавшая мне все карты? Откуда ты, прелестное создание, взялось? – вылез он из-за стола и осторожно двинулся ко мне.
Человек в черном, стоявший до этого столбом, очнулся, пошел в обход.
В моей руке появился огромный ком огня – с испугу я немного переборщила. В следующий момент агент уже пылал.
«Где он там?» – думала я. – «Скорее!»
От меня до жадно протянутой вперед загребущей руки Ромуальдовича оставалось не более метра, когда наконец меня сзади схватил металлист, и я поспешно нажала кнопку на «скакуне».
***
– Да-а-а, – глубокомысленно изрек металлист, проворно прыгая в укрытие. – Любишь ты это засушливое место, – издевательски произнес он. – Интересно, тут когда-нибудь по-другому бывает?
– По крайней мере, здесь по ночам в апреле не случается собачьего холода, – нашлась я. – И потом… Смотри, он уснул!
– Так он, поди, трое суток не спал, – с грустью глядя на родителя, сказал сын. – И неизвестно еще, чем до этого киднепинга занимался.
Металлист снял с себя куртку, приподнял осевшего на бетон предка, постелил, опустил отца обратно. Мы устроились рядышком, на моей куртке. Я безо всякой задней мысли прислонилась к товарищу – так было теплее. Тот замер прямо, не шелохнувшись.
Дождь внезапно прекратился, темнота потеряла свою густоту, и через минут пятнадцать рассвело окончательно. Вскоре показались первые монахи, жители расположенного неподалеку буддийского монастыря Нань Путо. В руках они несли теннисные ракетки.
– Нихао, Лиса.
– Нинхао, – помахала я им в ответ.
Вопреки убеждению европейцев, далеко не все монахи сейчас усердно практиковали ушу.
– Единственное, чего тут нет, – грустно сказала я, глядя на то, как буддисты ловко стучат по мячику, – так это сумерек. Ну, или почти нет, – поправилась я. Эти скудные пятнадцать минут – не в счет.
– Любишь сумерки? – с интересом посмотрел на меня металлист.
– Очень, – ответила я. – Вот как-то… – начала было я рассказывать историю о том, как провела конец июля в Хибинах, и какие там были долгие и красивые закаты длиной в ночь, но потом вспомнила, что закончилась эта история совсем неромантично. – Впрочем, не будем об этом.
– Что так? – внимательно посмотрел на меня спутник. – Дай догадаюсь, история твоя связана с… молодым человеком? И она плохо закончилась?
– Проехали. Поверь мне, это не самые приятные воспоминания из моей жизни. Кстати… Теперь, после того, как мы вытащили твоего отца из застенков… Я куда лучше тебя понимаю…
– Ты о «шпионаже»?
Я кивнула.
Ночная история действительно проливала свет на причины поведения металлиста. Киднеппинг! А старики – те же дети…
– А раньше ты не могла мне поверить? Тоже мне, товарищ!
Тон металлиста был весьма далек от ласкового.
Ну, все!
– Ах ты,…
Я замялась, не в силах подобрать подходящего эпитета.
– Бездна взаимопонимания, – прокомментировали откуда-то сбоку. – По идиотизму разговор тянет на диалог героев латиноамериканской мыльной оперы.
Что же, метко подмечено, ничего не скажешь. И, если честно, я была безмерно благодарна этому своевременному комментарию – уж больно цапаться с металлистом надоело.
– Илья, а ты не представишь мне свою даму? – продолжал тем временем предок, внимательно изучая меня. – Как зовут это очаровательное создание?
– Лиса, – не стала дожидаться польщенная я, пока металлист перестанет сверлить предка недовольным взглядом. – С ударением на первом слоге.
– А меня Олег Евгеньевич, – назвался родитель. – Вот и познакомились. Кстати, спасибо вам, ребята, за своевременное вмешательство. И… Сын мой, ты мне ничего рассказать не хочешь?
– Может, переберемся куда-нибудь в более гостеприимное место? – вспомнив, в каком положении еще совсем недавно находился немолодой уж Илюхин предок, предложила я.
– И куда мы направимся? – осведомился металлист. – Далековато наш транспорт окажется от места десантирования.
– Тогда в Заповедник, – вздохнула я. – Держитесь крепче, ребята. Готовы?
И пусть меня обзовут «детским садом» второй раз за неполные сутки.
В домике у начальства, несмотря на глубокую ночь (все-таки разницу во времени с Китаем еще никто не отменял) горел свет. Я остановилась.
– Спать или кушать? – спросила я у своих спутников.
– Все же кушать, – после секундного замешательства ответил Олег Евгеньевич. – Да и от любопытства я теперь не смогу заснуть.
«Что же, раньше сядешь – раньше выйдешь», – философски подумала я, стучась в окно начальства.
– Входи, несносная девчонка!
Господи боже, спаси и сохрани!
– Извините, что помешала, Борис Иванович, – начала я прямо с порога, – но у меня возникли… Ой, у вас гости, я пойду, пожалуй…
– Знакомься, – с еле заметной ноткой особо утонченной издевки сказал волхв. – Наше московское начальство, Мыкола Ромуальдович. А ночную гостью нашу все Лисой кличут.
Я замерла в дверях, уставясь на очередную ожившую копию портрета старины Ромуальда. На этот раз – на редкость глупый вариант. Поди, в голове этого дяденьки была всего одна извилина. И та поперек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51