Как бы они ни пыжились, им не досадить Гири. Мы слишком сильны.
– Я знаю, – сквозь слезы вздохнула Рэйчел. – Я тоже хочу быть сильной, но...
– Никаких но, детка, – произнес он по-прежнему мягким, хотя и непререкаемым тоном. – Ты должна стать сильной, потому что люди теперь всегда будут на тебя смотреть. Ты ведь принцесса.
– Но сейчас я совсем не чувствую себя принцессой, – призналась она.
Видимо, слова ее всерьез расстроили Митчелла. С озабоченным видом он отодвинул тарелку с недоеденным десертом и потер лоб.
– Значит, я плохо справляюсь со своей задачей, – заявил он.
Сбитая с толку Рэйчел озадаченно посмотрела на него.
– Моя главная задача – сделать тебя принцессой. Моей принцессой. Скажи, что мне для этого сделать?
Он пристально взглянул на нее, и на лице его появилось выражение шутливого отчаяния.
– Так что мне для этого сделать? – повторил он.
– Просто люби меня.
– Я люблю тебя, ты же знаешь.
– Да. Знаю.
– И мне больно, что вся эта пустая шумиха так тебя огорчает. Они могут брызгать слюной и кричать, но тебя это не должно трогать. – Он сжал ее руку. – Трогать тебя – моя привилегия. Никто не должен трогать тебя, кроме меня.
Она ощутила, как сладкая дрожь пробежала по ее телу, словно его рука оказалась у нее между ног. Он знал, как подействовало на нее его прикосновение. Кончиком языка он легко провел по нижней губе.
– Хочешь, открою тебе тайну? – прошептал он, наклоняясь к ней еще ближе.
– Конечно.
– Они нас боятся.
– Кто они?
– Все, – ответил он, неотрывно глядя ей в глаза. – Мы на них не похожи, и они это знают. Мы Гири. А они нет. У нас есть власть. А у них нет. И поэтому они боятся. Нам приходится время от времени давать им возможность выпустить пар. Иначе они сойдут с ума от страха.
Рэйчел кивнула, она понимала, о чем он говорит. Еще пару месяцев назад слова Митчелла привели бы ее в недоумение, но не сейчас.
– Я больше не буду обращать внимание на газетную возню, – твердо произнесла она. – А если им все же удастся задеть меня за живое, я сумею это скрыть.
– Знаешь, ты еще совсем девчонка, – улыбнулся Митчелл. – Именно так сказал Кадм после того, как мы с тобой побывали на его дне рождения.
– Да он едва словом со мной перемолвился.
– Ему не надо слов. Он видит всех насквозь. И он сказал: «Она еще совсем девчонка. Но из нее выйдет настоящая Гири». А старик Кадм никогда не ошибается. И теперь, когда ты член нашей семьи, ничто не может причинить тебе боль. Ничто и никто. Ты стала неприкосновенной. Ты поднялась над людьми. Вот что значит быть Гири. Через девять недель ты войдешь в нашу семью. Навсегда.
Глава V
Только что у меня побывала Мариетта, она прочла все, что я успел написать. Сегодня она не в лучшем настроении, и мне следовало держать ухо востро, но когда она попросила разрешения ознакомиться с плодами моего труда, я не смог ей отказать и дал несколько страниц. Она отправилась на веранду, закурила одну из моих сигар и погрузилась в чтение. Я сделал вид, что полностью поглощен работой и что ее мнение меня совершенно не волнует, но время от времени я невольно поглядывал в ее сторону, пытаясь по выражению липа угадать, какое впечатление производит на нее прочитанное. Похоже, некоторые фрагменты моей книги казались ей занятными, но лишь некоторые. По большей части она равнодушно водила глазами по строчкам (слишком быстро, подумал я, чтобы наслаждаться мастерством автора). Чем дольше это продолжалось, тем больше это меня раздражало. Я уже собирался встать и отправиться на веранду, когда Мариетта, тяжко вздохнув, поднялась с кресла, вошла в кабинет и протянула мне стопку бумажных листков.
– Ты злоупотребляешь длинными предложениями, – сказала она.
– Это все, что ты можешь сказать?
Мариетта неспешно извлекла из кармана спичечный коробок и чиркнула спичкой, пытаясь вновь раскурить сигару.
– А что бы ты хотел от меня услышать? – пожала она плечами. – Думаю, ты сам чувствуешь, что все это слишком затянуто. – Мариетта смотрела не на меня, а на спичечную коробку. – И за событиями трудно уследить. Слишком много имен. Слишком много Гири. Неудивительно, что ты так мало продвинулся. Спрашивается, кому это все надо?
– Это необходимый фон. Предыстория. Без этого нельзя.
– Интересно, чей это телефон я здесь записала, – заметила она, по-прежнему сосредоточенно изучая коробку. – Совершенно не помню.
– Знаешь, если ты способна лишь на мелкие придирки и не желаешь оценить общий замысел...
Мариетта подняла глаза, и во взгляде ее мелькнуло нечто вроде сострадания.
– О, Эдди, – протянула она, и губы ее неожиданно тронула улыбка. – Не смотри так обиженно. По-моему, все, что ты написал, просто замечательно.
– Не пытайся меня обмануть. Ты вовсе так не думаешь.
– Клянусь, я говорю правду. Просто ты слишком много пишешь про свадьбы и все такое, – состроила она пренебрежительную гримаску. – Ты же знаешь, я терпеть этого не могу.
– Ты по собственной воле избрала другой путь, – напомнил я.
– Я так понимаю, ты и об этом намерен написать?
– Намерен.
Она снисходительно потрепала меня по щеке.
– Надеюсь, это немного оживит твою тягомотину. Кстати, как твои ноги?
– Прекрасно.
– Неужели ты совершенно здоров?
– Кажется, да.
– Странно, что она не вылечила тебя раньше.
– Ничего. Я все равно благодарен.
– Забрина видела, как ты разгуливал по саду.
– Я каждые два дня хожу повидаться с Люменом. Он вбил себе в голову, что после того, как я закончу эту книгу, мы с ним вместе должны написать еще одну.
– И о чем же, если не секрет?
– О сумасшедших домах.
– Ах этот душка Люмен, вечно он придумает что-нибудь забавное. – Мариетта подкинула и поймала коробок. – А! Я вспомнила, чей это телефон! Эллис! Она блондинка, живет в Райли.
– В твоих глазах я вижу похоть, – поделился я своими наблюдениями.
– Эллис просто чудо. Роскошная женщина, – сообщила Мариетта, выковыривая застрявший между зубами кусочек табака. – Поехали как-нибудь вместе со мной, развеемся. Напьемся. Я познакомлю тебя с девочками.
– Боюсь, в вашей компании мне будет не по себе.
– Почему? Никто не будет на тебя покушаться.
– Все равно не могу.
– Можешь. – Мариетта ткнула в мою сторону влажным концом сигары. – Я непременно научу тебя получать от жизни удовольствие. Возможно, мне все-таки стоит познакомить тебя с Эллис, – добавила она, засовывая в карман спичечный коробок.
Естественно, после ее ухода меня охватило смятение. Чтобы обрести душевное равновесие, я отправился на кухню, надеясь, как в прежние дни, что называется, заесть печаль. Уже перевалило за полночь. Дуайт давно спал. В «L'Enfant» царила полная тишина. В кухне было душно, и я открыл окно над раковиной. Из окна пахнуло приятной свежестью, и несколько минут я стоял, подставив свое разгоряченное лицо свежему ветерку. После чего открыл холодильник и стал готовить себе здоровенный сэндвич: засунул между двумя большими кусками ржаного хлеба несколько ломтей ветчины, густо смазанных горчицей, тушеные баклажаны и нарезанные дольками помидоры и щедро заправил все это оливковым маслом.
Стоило откусить первый кусок, как на сердце полегчало. В самом деле, почему меня так задели выпады Мариетты? Тоже мне, нашел литературного критика. Это моя книга, мои идеи, моя точка зрения. И если все это не понравилось Мариетте, тем лучше для меня. У нее всегда был примитивный вкус. Эти мысли не просто проносились у меня в голове, я высказывал их вслух, путаясь языком в мешанине слов и ветчины.
– С кем это ты тут болтаешь?
Я осекся, глянул через плечо и увидел Забрину, загородившую тучным телом дверной проем. На ней была просторная ночная рубашка; лицо, обычно покрытое слоем тонального крема и пудры, цвело здоровым румянцем. У Забрины маленькие глаза, широкий тонкогубый рот. Мариетта называла ее бусинкой, а когда злилась – жирной лягушкой, и, как это ни жестоко, но это определение чрезвычайно подходит Забрине. Единственное, что в ней по-настоящему красиво, это восхитительные темно-рыжие, до пояса, волосы. Сейчас они были распущены и рассыпались по ее плечам подобно пелерине.
– Давненько я тебя не видел, Забрина, – заметил я.
– Ты меня видел, – ответила она своим странным, с придыханием, голосом. – Мы просто не разговаривали.
Я уже собирался сказать, мол, мы не разговаривали потому, что она вечно убегает, но вовремя спохватился. Забрина – весьма нервная и непредсказуемая особа. Достаточно одного неверного слова, чтобы ее спугнуть. А она тем временем подошла к холодильнику и принялась изучать его содержимое. По своему обыкновению, Дуайт оставил множество тортов и пирогов, чтобы ночью Забрине было чем себя побаловать.
– От меня помощи не жди, – вдруг сказала она.
– Помощи в чем?
– Сам знаешь, – проронила она, по-прежнему не отводя взгляда от уставленных яствами полок. – Не думаю, что это правильно.
Наконец она сделала выбор, взяла в каждую руку по куску пирога и с грацией, неожиданной при ее тучности, повернулась и задом захлопнула дверцу холодильника.
Конечно, Забрина говорила о книге. В ее неприязненном отношении не было ничего удивительного, особенно если учесть, что в какой-то степени идея написать книгу принадлежала Мариетте. У меня не было ни малейшего желания беседовать на данную тему.
– Не будем об этом, – буркнул я.
Забрина положила на стол оба пирога – вишневый и ореховый, раздраженно вздохнула по поводу собственной забывчивости и направилась обратно к холодильнику, откуда извлекла чашку взбитых сливок, из которой торчала вилка. Затем осторожно опустилась на стул, наколола на вилку кусочек вишневого пирога, кусочек орехового, подцепила щедрую порцию сливок и отправила все это в рот. Судя по тому, как ловко, ни разу не уронив ни крошки, ни капли, она создавала эти сладкие пирамиды, у нее был изрядный опыт подобных манипуляций и этот процесс доставлял ей удовольствие.
– Ты получал какие-нибудь известия от Галили? – осведомилась она.
– Он давно уже не давал о себе знать.
– Угу, – она отправила себе в рот очередную пирамиду, и на ее лице отразилось блаженство.
– А тебе он писал?
Однако Забрина смаковала свое лакомство и ответила не сразу. Наконец она буркнула:
– Время от времени он посылал мне весточки. Но потом прекратил.
– Ты скучаешь по нему?
Забрина нахмурилась.
– Не начинай, – проронила она. – Я тебя предупреждала.
– Господь с тобой, Забрина, я только спросил... – сказал я, закатывая глаза.
– Я не желаю, чтобы ты упоминал обо мне в своей книге.
– Как скажешь.
– Я не хочу, чтобы обо мне писали в книгах. Я не хочу, чтобы обо мне говорили. Я хочу быть невидимой.
Я не сумел удержаться от ухмылки. Мне показалось забавным, что именно огромная Забрина мечтает стать невидимкой. Особенно забавно было слышать это, когда она так самозабвенно набивала живот. Я пытался придать лицу невозмутимое выражение, но когда Забрина подняла на меня глаза, предательская ухмылка, наверное, все еще пряталась в уголках моего рта, подобно сливкам в уголках губ Забрины.
– Что тут такого смешного? – спросила она.
Я покачал головой.
– Ничего.
– Да, я толстая и безобразная. И хочу умереть. Что в этом смешного?
Моя дурацкая ухмылка наконец погасла.
– Зачем ты так говоришь, Забрина? Ты этого не хочешь. Просто не можешь этого хотеть.
– А зачем мне жить? У меня ничего нет. И я ничего не хочу. – Она отложила вилку и принялась есть вишневый пирог руками, вымазав пальцы в сиропе. – День за днем одно и то же. Я ухаживаю за мамой. Ем. Ухаживаю за мамой. Ем. А когда я сплю, мне снится, будто мама рассказывает мне о прежних днях.
И тут с внезапной яростью Забрина выпалила:
– Я ненавижу прежние дни! Почему мы не думаем о будущем? Почему ничего не делаем для будущего?
Ее румяное лицо побагровело.
– Мы ни на что не способны, – добавила она, и ярость, звучавшая в ее голосе, превратилась в печаль. – Теперь ты можешь ходить, но разве ты этим пользуешься? Разве ты ушел отсюда? Нет. Ты сидишь там, где сидел все эти годы, словно ты все еще калека. Да так оно и есть. Я жирная уродина, а ты калека, и день за днем мы будем тянуть нашу постылую бесполезную жизнь, пока кто-нибудь оттуда, – она указала за окно, – не придет и не окажет великую услугу, вышибив нам мозги.
С этими словами Забрина поднялась и, так и не доев пироги, направилась к дверям. Я не пытался ее остановить. Опустившись на стул, я лишь проводил ее взглядом.
И, должен признаться, после ее ухода я уронил голову на руки и разрыдался.
Глава VI
1
Получив свою порцию оскорблений и от Мариетты, и от Забрины, разочарованный в собственном писательском таланте, я вернулся в свою комнату и остаток ночи провел без сна. Сколь ни хотелось бы мне сообщить вам, что в ночной тиши я размышлял над литературными проблемами, но скажу правду: меня мучил понос. Не знаю, что было тому виной – ветчина, баклажаны или неприятный разговор с Забриной, так или иначе, время до рассвета я коротал, сидя на фаянсовом троне и вдыхая отнюдь не благовонные ароматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Я знаю, – сквозь слезы вздохнула Рэйчел. – Я тоже хочу быть сильной, но...
– Никаких но, детка, – произнес он по-прежнему мягким, хотя и непререкаемым тоном. – Ты должна стать сильной, потому что люди теперь всегда будут на тебя смотреть. Ты ведь принцесса.
– Но сейчас я совсем не чувствую себя принцессой, – призналась она.
Видимо, слова ее всерьез расстроили Митчелла. С озабоченным видом он отодвинул тарелку с недоеденным десертом и потер лоб.
– Значит, я плохо справляюсь со своей задачей, – заявил он.
Сбитая с толку Рэйчел озадаченно посмотрела на него.
– Моя главная задача – сделать тебя принцессой. Моей принцессой. Скажи, что мне для этого сделать?
Он пристально взглянул на нее, и на лице его появилось выражение шутливого отчаяния.
– Так что мне для этого сделать? – повторил он.
– Просто люби меня.
– Я люблю тебя, ты же знаешь.
– Да. Знаю.
– И мне больно, что вся эта пустая шумиха так тебя огорчает. Они могут брызгать слюной и кричать, но тебя это не должно трогать. – Он сжал ее руку. – Трогать тебя – моя привилегия. Никто не должен трогать тебя, кроме меня.
Она ощутила, как сладкая дрожь пробежала по ее телу, словно его рука оказалась у нее между ног. Он знал, как подействовало на нее его прикосновение. Кончиком языка он легко провел по нижней губе.
– Хочешь, открою тебе тайну? – прошептал он, наклоняясь к ней еще ближе.
– Конечно.
– Они нас боятся.
– Кто они?
– Все, – ответил он, неотрывно глядя ей в глаза. – Мы на них не похожи, и они это знают. Мы Гири. А они нет. У нас есть власть. А у них нет. И поэтому они боятся. Нам приходится время от времени давать им возможность выпустить пар. Иначе они сойдут с ума от страха.
Рэйчел кивнула, она понимала, о чем он говорит. Еще пару месяцев назад слова Митчелла привели бы ее в недоумение, но не сейчас.
– Я больше не буду обращать внимание на газетную возню, – твердо произнесла она. – А если им все же удастся задеть меня за живое, я сумею это скрыть.
– Знаешь, ты еще совсем девчонка, – улыбнулся Митчелл. – Именно так сказал Кадм после того, как мы с тобой побывали на его дне рождения.
– Да он едва словом со мной перемолвился.
– Ему не надо слов. Он видит всех насквозь. И он сказал: «Она еще совсем девчонка. Но из нее выйдет настоящая Гири». А старик Кадм никогда не ошибается. И теперь, когда ты член нашей семьи, ничто не может причинить тебе боль. Ничто и никто. Ты стала неприкосновенной. Ты поднялась над людьми. Вот что значит быть Гири. Через девять недель ты войдешь в нашу семью. Навсегда.
Глава V
Только что у меня побывала Мариетта, она прочла все, что я успел написать. Сегодня она не в лучшем настроении, и мне следовало держать ухо востро, но когда она попросила разрешения ознакомиться с плодами моего труда, я не смог ей отказать и дал несколько страниц. Она отправилась на веранду, закурила одну из моих сигар и погрузилась в чтение. Я сделал вид, что полностью поглощен работой и что ее мнение меня совершенно не волнует, но время от времени я невольно поглядывал в ее сторону, пытаясь по выражению липа угадать, какое впечатление производит на нее прочитанное. Похоже, некоторые фрагменты моей книги казались ей занятными, но лишь некоторые. По большей части она равнодушно водила глазами по строчкам (слишком быстро, подумал я, чтобы наслаждаться мастерством автора). Чем дольше это продолжалось, тем больше это меня раздражало. Я уже собирался встать и отправиться на веранду, когда Мариетта, тяжко вздохнув, поднялась с кресла, вошла в кабинет и протянула мне стопку бумажных листков.
– Ты злоупотребляешь длинными предложениями, – сказала она.
– Это все, что ты можешь сказать?
Мариетта неспешно извлекла из кармана спичечный коробок и чиркнула спичкой, пытаясь вновь раскурить сигару.
– А что бы ты хотел от меня услышать? – пожала она плечами. – Думаю, ты сам чувствуешь, что все это слишком затянуто. – Мариетта смотрела не на меня, а на спичечную коробку. – И за событиями трудно уследить. Слишком много имен. Слишком много Гири. Неудивительно, что ты так мало продвинулся. Спрашивается, кому это все надо?
– Это необходимый фон. Предыстория. Без этого нельзя.
– Интересно, чей это телефон я здесь записала, – заметила она, по-прежнему сосредоточенно изучая коробку. – Совершенно не помню.
– Знаешь, если ты способна лишь на мелкие придирки и не желаешь оценить общий замысел...
Мариетта подняла глаза, и во взгляде ее мелькнуло нечто вроде сострадания.
– О, Эдди, – протянула она, и губы ее неожиданно тронула улыбка. – Не смотри так обиженно. По-моему, все, что ты написал, просто замечательно.
– Не пытайся меня обмануть. Ты вовсе так не думаешь.
– Клянусь, я говорю правду. Просто ты слишком много пишешь про свадьбы и все такое, – состроила она пренебрежительную гримаску. – Ты же знаешь, я терпеть этого не могу.
– Ты по собственной воле избрала другой путь, – напомнил я.
– Я так понимаю, ты и об этом намерен написать?
– Намерен.
Она снисходительно потрепала меня по щеке.
– Надеюсь, это немного оживит твою тягомотину. Кстати, как твои ноги?
– Прекрасно.
– Неужели ты совершенно здоров?
– Кажется, да.
– Странно, что она не вылечила тебя раньше.
– Ничего. Я все равно благодарен.
– Забрина видела, как ты разгуливал по саду.
– Я каждые два дня хожу повидаться с Люменом. Он вбил себе в голову, что после того, как я закончу эту книгу, мы с ним вместе должны написать еще одну.
– И о чем же, если не секрет?
– О сумасшедших домах.
– Ах этот душка Люмен, вечно он придумает что-нибудь забавное. – Мариетта подкинула и поймала коробок. – А! Я вспомнила, чей это телефон! Эллис! Она блондинка, живет в Райли.
– В твоих глазах я вижу похоть, – поделился я своими наблюдениями.
– Эллис просто чудо. Роскошная женщина, – сообщила Мариетта, выковыривая застрявший между зубами кусочек табака. – Поехали как-нибудь вместе со мной, развеемся. Напьемся. Я познакомлю тебя с девочками.
– Боюсь, в вашей компании мне будет не по себе.
– Почему? Никто не будет на тебя покушаться.
– Все равно не могу.
– Можешь. – Мариетта ткнула в мою сторону влажным концом сигары. – Я непременно научу тебя получать от жизни удовольствие. Возможно, мне все-таки стоит познакомить тебя с Эллис, – добавила она, засовывая в карман спичечный коробок.
Естественно, после ее ухода меня охватило смятение. Чтобы обрести душевное равновесие, я отправился на кухню, надеясь, как в прежние дни, что называется, заесть печаль. Уже перевалило за полночь. Дуайт давно спал. В «L'Enfant» царила полная тишина. В кухне было душно, и я открыл окно над раковиной. Из окна пахнуло приятной свежестью, и несколько минут я стоял, подставив свое разгоряченное лицо свежему ветерку. После чего открыл холодильник и стал готовить себе здоровенный сэндвич: засунул между двумя большими кусками ржаного хлеба несколько ломтей ветчины, густо смазанных горчицей, тушеные баклажаны и нарезанные дольками помидоры и щедро заправил все это оливковым маслом.
Стоило откусить первый кусок, как на сердце полегчало. В самом деле, почему меня так задели выпады Мариетты? Тоже мне, нашел литературного критика. Это моя книга, мои идеи, моя точка зрения. И если все это не понравилось Мариетте, тем лучше для меня. У нее всегда был примитивный вкус. Эти мысли не просто проносились у меня в голове, я высказывал их вслух, путаясь языком в мешанине слов и ветчины.
– С кем это ты тут болтаешь?
Я осекся, глянул через плечо и увидел Забрину, загородившую тучным телом дверной проем. На ней была просторная ночная рубашка; лицо, обычно покрытое слоем тонального крема и пудры, цвело здоровым румянцем. У Забрины маленькие глаза, широкий тонкогубый рот. Мариетта называла ее бусинкой, а когда злилась – жирной лягушкой, и, как это ни жестоко, но это определение чрезвычайно подходит Забрине. Единственное, что в ней по-настоящему красиво, это восхитительные темно-рыжие, до пояса, волосы. Сейчас они были распущены и рассыпались по ее плечам подобно пелерине.
– Давненько я тебя не видел, Забрина, – заметил я.
– Ты меня видел, – ответила она своим странным, с придыханием, голосом. – Мы просто не разговаривали.
Я уже собирался сказать, мол, мы не разговаривали потому, что она вечно убегает, но вовремя спохватился. Забрина – весьма нервная и непредсказуемая особа. Достаточно одного неверного слова, чтобы ее спугнуть. А она тем временем подошла к холодильнику и принялась изучать его содержимое. По своему обыкновению, Дуайт оставил множество тортов и пирогов, чтобы ночью Забрине было чем себя побаловать.
– От меня помощи не жди, – вдруг сказала она.
– Помощи в чем?
– Сам знаешь, – проронила она, по-прежнему не отводя взгляда от уставленных яствами полок. – Не думаю, что это правильно.
Наконец она сделала выбор, взяла в каждую руку по куску пирога и с грацией, неожиданной при ее тучности, повернулась и задом захлопнула дверцу холодильника.
Конечно, Забрина говорила о книге. В ее неприязненном отношении не было ничего удивительного, особенно если учесть, что в какой-то степени идея написать книгу принадлежала Мариетте. У меня не было ни малейшего желания беседовать на данную тему.
– Не будем об этом, – буркнул я.
Забрина положила на стол оба пирога – вишневый и ореховый, раздраженно вздохнула по поводу собственной забывчивости и направилась обратно к холодильнику, откуда извлекла чашку взбитых сливок, из которой торчала вилка. Затем осторожно опустилась на стул, наколола на вилку кусочек вишневого пирога, кусочек орехового, подцепила щедрую порцию сливок и отправила все это в рот. Судя по тому, как ловко, ни разу не уронив ни крошки, ни капли, она создавала эти сладкие пирамиды, у нее был изрядный опыт подобных манипуляций и этот процесс доставлял ей удовольствие.
– Ты получал какие-нибудь известия от Галили? – осведомилась она.
– Он давно уже не давал о себе знать.
– Угу, – она отправила себе в рот очередную пирамиду, и на ее лице отразилось блаженство.
– А тебе он писал?
Однако Забрина смаковала свое лакомство и ответила не сразу. Наконец она буркнула:
– Время от времени он посылал мне весточки. Но потом прекратил.
– Ты скучаешь по нему?
Забрина нахмурилась.
– Не начинай, – проронила она. – Я тебя предупреждала.
– Господь с тобой, Забрина, я только спросил... – сказал я, закатывая глаза.
– Я не желаю, чтобы ты упоминал обо мне в своей книге.
– Как скажешь.
– Я не хочу, чтобы обо мне писали в книгах. Я не хочу, чтобы обо мне говорили. Я хочу быть невидимой.
Я не сумел удержаться от ухмылки. Мне показалось забавным, что именно огромная Забрина мечтает стать невидимкой. Особенно забавно было слышать это, когда она так самозабвенно набивала живот. Я пытался придать лицу невозмутимое выражение, но когда Забрина подняла на меня глаза, предательская ухмылка, наверное, все еще пряталась в уголках моего рта, подобно сливкам в уголках губ Забрины.
– Что тут такого смешного? – спросила она.
Я покачал головой.
– Ничего.
– Да, я толстая и безобразная. И хочу умереть. Что в этом смешного?
Моя дурацкая ухмылка наконец погасла.
– Зачем ты так говоришь, Забрина? Ты этого не хочешь. Просто не можешь этого хотеть.
– А зачем мне жить? У меня ничего нет. И я ничего не хочу. – Она отложила вилку и принялась есть вишневый пирог руками, вымазав пальцы в сиропе. – День за днем одно и то же. Я ухаживаю за мамой. Ем. Ухаживаю за мамой. Ем. А когда я сплю, мне снится, будто мама рассказывает мне о прежних днях.
И тут с внезапной яростью Забрина выпалила:
– Я ненавижу прежние дни! Почему мы не думаем о будущем? Почему ничего не делаем для будущего?
Ее румяное лицо побагровело.
– Мы ни на что не способны, – добавила она, и ярость, звучавшая в ее голосе, превратилась в печаль. – Теперь ты можешь ходить, но разве ты этим пользуешься? Разве ты ушел отсюда? Нет. Ты сидишь там, где сидел все эти годы, словно ты все еще калека. Да так оно и есть. Я жирная уродина, а ты калека, и день за днем мы будем тянуть нашу постылую бесполезную жизнь, пока кто-нибудь оттуда, – она указала за окно, – не придет и не окажет великую услугу, вышибив нам мозги.
С этими словами Забрина поднялась и, так и не доев пироги, направилась к дверям. Я не пытался ее остановить. Опустившись на стул, я лишь проводил ее взглядом.
И, должен признаться, после ее ухода я уронил голову на руки и разрыдался.
Глава VI
1
Получив свою порцию оскорблений и от Мариетты, и от Забрины, разочарованный в собственном писательском таланте, я вернулся в свою комнату и остаток ночи провел без сна. Сколь ни хотелось бы мне сообщить вам, что в ночной тиши я размышлял над литературными проблемами, но скажу правду: меня мучил понос. Не знаю, что было тому виной – ветчина, баклажаны или неприятный разговор с Забриной, так или иначе, время до рассвета я коротал, сидя на фаянсовом троне и вдыхая отнюдь не благовонные ароматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109