— вступил в разговор Шелк.
— А, ты про это? — Эрионд улыбнулся. — Но пламя-то было ненастоящим. — Эрионд обвел взглядом компанию. — Вы разве этого не знали? — спросил он, выглядя несколько удивленным. — Это только одна видимость. Все, что представляет собой зло, — это иллюзия. Мне жаль, если кто-то из вас волновался за меня, но у меня не было времени на объяснения.
Полгара некоторое время смотрела на юношу, предельно спокойного, и затем обратилась к Гариону, еще не остывшему от боя.
— И вы… вы… — Слова не давались ей. — Вы оба… Это невозможно выдержать!
Дарник взглянул на Полгару встревоженно, потом передал свой топор Тофу и обнял ее за плечи.
— Ну, успокойся, — произнес он.
Некоторое время она пыталась сдерживать себя, а потом спрятала лицо на груди Дарника.
— Ну ладно, ладно, Пол, — снова попытался он успокоить ее и повел к шатру. — Вот придет утро, и все покажется не таким страшным, как сейчас.
Глава 3
Больше в эту дождливую ночь Гарион почти не спал. Сердце продолжало колотиться от возбуждения битвы, и он, лежа под одеялом подле Сенедры, вновь и вновь переживал события встречи с птицей-драконом. Лишь к утру он успокоился и смог вернуться к мысли, пришедшей ему в голову в пылу сражения. Ему понравилась битва, которая, казалось бы, должна была напугать его. Именно понравилась. И чем больше он думал об этом, тем отчетливее понимал, что такое с ним происходит не впервые. Еще в детстве это ощущение приходило к нему каждый раз, когда он оказывался в опасной ситуации.
Его сендарийское воспитание подсказывало ему: такое влечение к стычкам и опасностям является, по-видимому, нездоровым алорийским наследием и следует контролировать себя, но он явственно сознавал, что не станет этого делать. Он наконец нашел ответ на этот надоедавший ему вопрос — «почему я?». Значит, он избран для этой трудной, опасной задачи, ибо идеально подходит для ее выполнения.
— Такая миссия возложена на меня, — прошептал он. — Когда возникает необычно опасная ситуация, которую не может разрешить ни одно рациональное человеческое существо, привлекают меня.
— Ты о чем, Гарион? — прошептала сквозь сон Сенедра.
— Ни о чем, дорогая, — ответил он. — Просто думаю вслух. Спи, спи.
— М-м-м, — промычала она и, свернувшись в клубок, теснее прижалась к нему, и он почувствовал лицом тепло ее волос.
Бледный свет зари понемногу просачивался сквозь мокрые кроны деревьев.
Вдобавок к непрекращающейся измороси от земли стал подниматься туман, и темные стволы елей и пихт медленно растворялись во влажном сером облаке.
Гарион, открыв полусонные глаза, увидел силуэты Дарника и Тофа. Оба стояли возле погасшего очага у входа в шатер. Гарион аккуратно, стараясь не разбудить жену, выбрался из-под одеяла и надел влажные башмаки. Потом встал, набросил на плечи накидку и вышел на улицу. Взглянув на сумрачное утреннее небо, он произнес спокойным голосом человека, вставшего до восхода солнца:
— Все еще сыплет, как я посмотрю.
Дарник кивнул.
— Такой уж сезон, теперь неделю не разгонит, а то и больше. — Он открыл кожаный мешочек, висевший на поясе, и достал оттуда трут. — Огонь надо бы разжечь.
Тоф, огромный и безмолвный, подошел к шатру, взял пару кожаных ведер и пошел вниз по крутому спуску к источнику. Несмотря на свои гигантские размеры, двигался он сквозь мокрый кустарник почти бесшумно.
Дарник стал на колени у очага и аккуратно сложил в центре сухие ветки.
Рядом с горкой он положил трут и достал кремень и железо.
— Как там Полгара, спит еще? — спросил его Гарион.
— Лежит с закрытыми глазами. Говорит, что так приятно полежать в тепле, когда кто-то разводит огонь. — И Дарник улыбнулся, приятно и открыто.
Гарион тоже улыбнулся ему в ответ.
— Это оттого, что все эти годы она всегда встает первой. — Он помолчал. — Как она себя чувствует после сегодняшней ночи? Все переживает? — спросил он.
— Я думаю, — сказал Дарник, нагнувшись над очагом и высекая искру, — она уже немного успокоилась.
При каждом ударе железа о кремень сноп искр вылетал у него из-под рук.
Наконец трут задымился, и кузнец стал осторожно раздувать уголек, пока не возник крошечный язычок пламени. Он поместил это пламя под сухие ветки, и они с треском занялись.
— Вот и загорелось, — произнес он, убирая погашенный трут обратно в кожаный мешочек вместе с кремнем и железом.
Гарион пристроился рядом и стал ломать длинные сучья.
— Ты держался сегодня ночью героем, — сказал Дарник, подкладывая вместе с Гарионом сучья в огонь.
— Я думаю, не героем, а ненормальным, — сухо ответил Гарион. — Разве кто в здравом уме полезет в такое дело? Несчастье в том, что я оказываюсь в центре таких событий, еще не успев понять, как это опасно. Иногда я задумываюсь: может, дедушка прав, утверждая, что тетушка Пол роняла меня в детстве и я ударялся головой?
Дарник усмехнулся.
— Я немножко сомневаюсь в этом, — сказал он. — Она всегда очень осторожна в обращении с детьми и другими хрупкими предметами.
Они подбросили еще дров в костер. Гарион, увидев, что огонь весело пляшет на поленьях, встал. Красноватый свет костра проникал сквозь туман, и все вокруг казалось нереальным, словно ночью они невзначай пересекли границу реального и вошли в царство волшебства.
Пришел Тоф с ведрами, и в этот момент из шатра появилась Полгара, расчесывая длинные черные волосы. Единственный белый локон над левой бровью почему-то казался сегодня утром раскаленным добела.
— Какой хороший костер, дорогой, — сказала она, целуя мужа, а затем посмотрела на Гариона. — Как ты себя чувствуешь, все нормально?
— Что? О да, прекрасно.
— Может, какие порезы, ссадины, ожоги, которых ты не заметил ночью?
— Нет. Похоже, я вышел из этого поединка без единой царапины. — Гарион помолчал, не решаясь задать ей вопрос. — Мы тебя действительно расстроили сегодня ночью, Полгара? Я имею в виду — Эрионд и я?
— Да, Гарион, но это было ночью. Что бы ты хотел на завтрак?
Некоторое время спустя, когда бледный рассвет стал увереннее пробираться сквозь деревья, вылез наружу и Шелк. Дрожа всем телом, он протянул руки над костром и стал с подозрением всматриваться в то, что кипело в котле у Полгары, поставленном на плоском камне у огня.
— Опять эта размазня? — недовольно произнес он.
— Овсяная каша, — поправила его Полгара, помешивая в котле длинной деревянной ложкой.
— Какая разница!
— Есть разница. Помельче овес или покрупнее.
— Помельче, покрупнее — все равно одно и то же, Полгара.
Она посмотрела на него, подняв бровь.
— Скажи-ка, принц Хелдар, отчего ты по утрам вечно всем недовольный?
— Потому что терпеть не могу утро. У утра есть единственный смысл — не давать, чтобы ночь и день столкнулись лбами.
— Может, один из моих тонизирующих напитков придаст тебе свежесть.
Он устало посмотрел на Полгару.
— А, не надо, спасибо, Полгара. Теперь, когда я совсем проснулся, мне лучше.
— Рада за тебя. Кстати, не мог бы ты чуть-чуть отодвинуться? Мне нужен этот край — поставить ветчину.
— Как тебе будет угодно.
Шелк повернулся и ушел в шатер.
Белгарат, лежавший от нечего делать на своей постели поверх одеяла, с удивлением взглянул на маленького драснийца.
— Для умного человека ты слишком часто позволяешь себе капризничать и взрываться, — сказал Белгарат. — Приучись не трепать нервы Полгаре, когда она готовит.
Шелк что-то проворчал и взял в руки свой изъеденный молью меховой головной убор.
— Пойду-ка проверю лошадей, — решил он. — Не хочешь прогуляться?
Белгарат взглянул на уменьшающуюся кучку дров возле костра.
— Неплохая идея, — согласился он и встал с постели.
— И я с вами, — сказал Гарион. — Надо немного размяться. Похоже, я спал на корне эту ночь.
Гарион набросил ремень ножен меча на одно плечо и тоже вышел из шатра.
— Даже не верится, что это было, правда? — тихо произнес Шелк, когда они вышли на поляну. — Дракон какой-то. Сейчас, при свете, вообще все кажется прозаичным.
— Не совсем, — возразил Гарион и указал на обрубок чешуйчатого хвоста дракона, валяющийся на краю поляны. Самый его кончик по-прежнему немного шевелился.
Шелк кивнул:
— Да, с таким не каждый день столкнешься. — Потом, переведя взгляд на Белгарата, спросил: — А не может эта птичка снова наведаться к нам? Нервная у нас получится дорога, если нам придется на каждом шагу оглядываться. Она мстительная?
— А ты как думаешь? — спросил его в свою очередь старик.
— Все-таки Гарион как-никак подрезал ей немного хвостик. Не примет ли она это слитком близко к сердцу?
— Как правило, это не в ее духе, — ответил Белгарат. — Она несильна разумом. — Старик нахмурился. — Меня другое волнует — есть в этой встрече что-то не то.
— Начать с самой этой встречи. — Шелк с омерзением поежился.
— Я не о том. — Белгарат покачал головой. — Не уверен, правильно ли я понял, но мне кажется, птица прилетала по поводу одного из нас.
— Эрионда? — предположил Гарион.
— И вам кажется, да? Но когда она увидела его, как мне думается, она вроде бы испугалась. И что он имел в виду, когда говорил ей какие-то странные слова?
— А кто его знает? — сказал Шелк, пожав плечами. — Он всегда был странным мальчиком. Я не думаю, что он живет в одном мире с нами.
— А почему дракона так напугал меч Гариона?
— Этот меч пугает целые армии, Белгарат. Одно его пламя чего стоит.
— Но этой птице нравится — да, нравится! — пламя. Я видел, с каким умилением она смотрела на полыхающую конюшню. А как-то раз она целую неделю летала и любовалась лесным пожаром. А вот что с ней произошло этой ночью — убей, не могу понять.
Из чащи, где были привязаны лошади, вышел Эрионд, старательно обходя высокие кусты, с которых при малейшем прикосновении обрушивалась вода.
— Все в порядке? — спросил Гарион.
— С лошадьми? Все нормально, Белгарион. Завтрак небось почти готов?
— Если это можно так назвать, — с кислой миной промямлил Шелк.
— Полгара отлично готовит, Хелдар, — горячо вступился за нее Эрионд.
— Каша — она и есть каша, тут даже лучший повар мира ничего не придумает.
Глаза у Эрионда засветились.
— Каша? О, я так люблю кашу.
Шелк посмотрел на Эрионда внимательно, а потом с досадой обратился к Гариону:
— Видишь, как легко подкупить молодежь? Вот оно, воспитание. — Он пожал плечами и со скучной физиономией добавил: — Ладно, что бы там ни было, а надо идти.
После завтрака они свернули ночной лагерь и под моросящим дождем тронулись в путь. Около полудня они вышли на широкое поле, местами поросшее кустарником и с пнями, торчащими тут и там. Шириной оно было с четверть мили, а в центре шла широкая и грязная дорога.
— Вот главная дорога из Мургоса, — сказал Шелк с удовлетворением.
— А зачем они посрубали все деревья? — спросил его Эрионд.
— Это из-за разбойников, которые подстерегают путников, прячась близ дороги. А хороший обзор позволяет путешественникам издалека увидеть разбойников и скрыться от них.
Путники выехали из леса, миновали заросшую высокой травой опушку и очутились на грязной дороге.
— Теперь мы можем ехать быстрее, — сказал Белгарат и пустил лошадь резвым шагом.
Они ехали по дороге на юг в течение нескольких часов, и почти все время легким галопом. Расставшись с лесистыми предгорьями, они оказались на заросшей травой равнине. Въехав на вершину небольшого холма, они дали немного отдохнуть лошадям. На северо-западе за пеленой дождя угадывалась граница Арендийского леса, а недалеко впереди, на луговой равнине, — мрачные очертания серых стен мимбрийского замка. Сенедра вздохнула, глядя на скучную мокрую равнину и крепость, у которой, казалось, и камни были пропитаны упрямой подозрительностью, столь характерной для арендийского общества.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Гарион, обеспокоенный выражением ее лица, которое, как он опасался, могло служить признаком возврата к недавней меланхолии, с таким трудом преодоленной.
— Эта Арендия — такое печальное место, — произнесла Сенедра. — Тысячи лет ненависти и горя. И кому они что доказали? Даже этот замок — и тот словно плачет.
— Просто дождь, Сенедра, — заметил Гарион предельно спокойным тоном.
— Да нет, — со вздохом возразила Сенедра, — не только.
Дорога из Мургоса представляла собой грязный желтый шрам, протянувшийся через поля побуревших и поникших трав. По этой дороге, змейкой извивавшейся под уклон к Арендийской долине, они ехали несколько дней — мимо громад мимбрийских замков и через грязные деревеньки с соломенными крышами и плетнями, над которыми постоянно висел в прохладном воздухе дым из труб, словно ядовитые испарения, а на лицах подневольных людей, облаченных в лохмотья, была написана вся история их жизни, прожитой в беспросветной нищете. На ночь путешественники останавливались в придорожных постоялых дворах, пропахших несвежей едой и немытыми телами.
На четвертый день, оказавшись на вершине холма, они увидели внизу Большую Арендийскую ярмарку, стоявшую на развилке дороги из Мургоса и Великого Западного Пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60