— Больно, — ответил он.
«Киран, — вскричал тот же голос с самого края земли, — ради спасения мира, держись!»
Белый конь ждал. И гром грохотал под его копытами.
И черный конь тоже ждал. Смерть была здесь с другими всадниками.
— Грядет битва, — сказала Смерть, — в которой ты не сможешь участвовать. Сколько ты будешь еще здесь страдать? Любимые тобою тоже страдают. Освободи их. Нет больше надежды. Единственное, что ты можешь, — укрыться в моих объятиях. Я заберу их как можно больше. Твоих друзей, родню, семью. Освободись от этого мира. Придут иные герои. Очисти им путь. Дай им место. Призови того, кому веришь, и отдай ему камень. Донал сможет носить его.
Он нащупал камень и крепко сжал его в руке, не обращая внимания на голос. Боль накатывала волнами, как шелест моря, перемежаясь с более сильными приступами, которые налетали, как порывы ветра. Он держался, ощущая временами, как высыхает пот на лбу, когда морской ветер врывается в окно. То и дело кто-то прикасался к нему, утирая лоб, то и дело кто-то приподнимал ему голову, давая напиться; а иногда он сам открывал глаза и видел Бранвин и прикасался к ней рукой.
Загрохотал гром.
— Дождь? — спросил он.
— Нет, — ответила она, — пока нет.
И снова он впадал в забытье, собирая разрозненные нити.
— Лиэслиа, — говорил он. — Лиэслиа, Лиэслиа, — туман стелился между деревьев. И белая лошадь скользила между ними, поворачивая голову к морю. — Послушай меня, Лиэслиа. Я потерял ее. Она ушла куда-то в леса, и в мире что-то стронулось с места. Я не осмеливаюсь позвать ее по имени, но, верно, ты знаешь это.
Ответ был неясен, но будто кто-то прикоснулся к камню, вливая в него силу.
— Пойдем, — потом промолвил голос — шепот глухой, как рокот моря. — Слышишь крики чаек?
— Берегись! — возразил другой голос. — Слушай только истинные голоса. Иначе ты обречен. Одна ошибка погубит мир… а некоторые из них кажутся прекрасными.
— Я слышу чье-то пение, — промолвил он, и оно действительно было прекрасным в завывании ветра.
Он снова спал, лицо его осунулось и исхудало; Бранвин не гасила свечей и редко когда покидала его; приходила Мурна и приносила питье, и другие приходили, как Барк, входящий на цыпочках, несмотря на свой рост — заглядывал и снова уходил.
Теперь Барк стоял на коленях, сжимая ее пальцы в своей большой ладони.
— Госпожа, — шептал он, — пойди ненадолго в зал, ляг отдохни и позволь мне посидеть с ним… Неужто ты думаешь, с ним может случиться что-то плохое, когда я рядом? Я никому не дам подойти к нему ни из этого мира, ни из иного. У тебя есть дети, госпожа. Ты нужна им. Им нужно, чтобы ты поспала и поела, умылась и улыбнулась.
Она поняла. Она взглянула на него с неизмеримым терпением, выплакав уже все, что накопилось за жизнь, но верность Барка тронула ее сердце.
— Они не мои дети, — сказала она, — но его. Неужто ты думаешь, я осмелюсь подпустить их к нему, таких, одаренных видением? Они видели, как его ранили, видели, как он повернул домой. Что еще они могут увидеть, Барк? Я слепа к таким вещам. Я могу лишь сидеть с ним, мне не дано иное страдание. И мои дети знают это. Они знают, где мое место.
— Они — дети, — повторил Барк, — и мучаются по-своему.
— Да? — она вспомнила утренние завтраки и детские слезы на ребячьих лицах, первые шаги и разбитые коленки, и лес, где они потерялись, и встречу у ворот, когда их нашли. Но она взглянула на спящего Кирана и почувствовала, что он важнее для нее всего остального. — Нет.
Снова послышалось пение — стон старого дерева на ветру, ибо ветер был сильным, и где-то рокотал гром. Лишь этот звук нарушил тишину. Ветер ворвался в комнату, и Бранвин подоткнула одеяла.
— Нет, — повторила она, Барк встал и хотел закрыть ставни. — Он не разрешает их закрывать.
С тревожным взглядом Барк остановился и сжал губы.
— Проклятие этим стонам.
— Какое-то старое дерево в низовьях реки — наверное, сломан сук, — она пригладила волосы Кирана и носовым платком обтерла ему лоб. — Тихо, тихо, спи спокойно.
— Дерево, — повторил Барк. — Госпожа, разве ты не слышишь?
Сердце ее внезапно сжалось, и она взглянула на него.
— Я слышу ветер, — промолвила она. — Не мучай меня своими фантазиями.
— Может быть, — плечи его опустились, и он устремил свой взор мимо нее на Кирана с невыразимой печалью. До нее доходили слухи. Она слышала их за дверью — граница разорена, хутора горят. В замок приходили последние беженцы. Об этом не говорили в этой комнате, чтобы не слышал Киран. Здесь все беседы были о мире, покое, о доме и не «съешь ли немножко бульона, любовь моя?», но он отказывался. А границы горели, и тучи сгущались над ними с каждым днем. Звучали скрипы и стоны, которые они не могли от него скрыть. «Что это?» — спрашивал он. «О, это везут продовольствие», — отвечала она: казалось, его легко обмануть — он забывал, что она уже это говорила. А тем временем двор заполнялся народом, устанавливались навесы, и Кер Велл готовился к осаде.
— Нет, не ветер, — прошептал Киран, широко раскрыв глаза. — Любовь моя, неужто ты не слышишь?
— Мало ли что там, — небрежно ответила Бранвин и улыбнулась ему. — Может, закроем ставни?
— Это Барк? Боги, кто там командует? Роан?
— Господин, — обеспокоенно приблизился Барк и взял его руку. — Все хорошо.
— Хорошо, — глаза Кирана снова закрылись. — Хорошо ли лгать мне, старый волк? Я знаю. Я могу видеть лучше обоих вас. И слышать, — голос доносился слабо и с большим усилием. — Больше я не могу оставаться. Мне пора ехать. Аодан заждался. Бранвин, Бранвин…
— О боги, Киран, — она обхватила его за шею и прижалась к нему головой. — Я не отпущу тебя. Нет.
И видения нахлынули на нее — туман, где извивались темные твари среди призраков деревьев, и какая-то белая фигура полоскала кровавые тряпки в Керберне под собственные завывания. Она отогнала видение, заставив себя открыть глаза, устремив их на знакомые камни и Барка, Барка, стоявшего рядом. Вой раздавался все ближе и ближе — какая-то голодная тварь.
Так въехал в замок Ризи, когда его уже никто не ждал. И приветственные крики встречали его со стены, где собрался встревоженный люд посмотреть, что означает этот клуб пыли в лучах тающего солнца — тающего, а не садящегося, ибо каждый день солнце утопало во мгле, теряясь в облачных бастионах, подступивших с запада. В зеленоватых сумерках подъезжали южане со своими черными с серебром знаменами, три отряда, ощетинившиеся копьями.
— Люди Дру! — раздался клич. — Ризи вернулся! — передавалось от стены к стене теми, кто занял лучшие наблюдательные позиции.
— Открывайте ворота, — вскричал Донал, ибо большие ворота были закрыты и требовался особый приказ; и он послал пажа с известиями в зал, к Барку и госпоже, которая могла сообщить это господину и приободрить его.
— Ризи! — промолвил он и обнял невысокого человека, который спешился и встретил его на лестнице, а народ все восторженно кричал. — Ризи. — Донал хромал. Лицо Ризи было покрыто шрамами. И страх таился в темных глазах Ризи, щеки его осунулись, и новые морщины пролегли вокруг рта. Обняв друг друга за плечи, они вглядывались в свои новые лица, пытаясь прочесть все, что с ними было, но Донал просто обнял южанина во второй раз, и слова застряли у него в горле, но взгляды были красноречивее слов. И еще двое приблизились к подножию лестницы, невысокие и похожие на Ризи в темных одеждах и потемневшем металле.
— Мои братья, — промолвил Ризи. — Оуэн и Маддок, сыновья Дру.
— Мой господин не может спуститься приветствовать вас, — ответил Донал, — иначе он был бы здесь. Но добро пожаловать в зал от его имени и имени его госпожи. Да вознаградят вас боги за ваш приход. Ваши люди получат эль и ужин — в этом нет у нас недостатка, — и, заметив дежурного на стене, он отдал ему распоряжения. — Идемте, — сказал он Ризи и его братьям. — Идемте наверх. А там как хотите — будете отдыхать или рассказывать, но главное сразу — господин Киран ранен… — слова застряли у него в горле. — Моя госпожа там. Пойдемте увидимся с ней.
— Тяжелые раны?
Донал кивнул, сжав губы, не давая вырваться горьким словам.
— Пройдешь сначала к нему? Госпожа не оставляет его.
— Да, — откликнулся Ризи. И на его усталом лице появилась решительность и готовность к худшему.
Бранвин тихо плакала, когда они вошли в комнату; она обняла их всех и каждого — Ризи, Оуэна и Маддока, говоря шепотом:
— Он поправится, — как она настаивала уже сотню раз. — Он много спит, и это к лучшему. Я скажу ему, что вы пришли. Он захочет увидеть вас.
Но Киран лежал неподвижно и еле дышал, так что одеяла чуть вздымались на его груди, а плоть его и лунный камень казались неземного цвета.
— Да, — прошептал Ризи в ответ. — Скажи ему, что мы пришли.
А затем в зале Ризи обнял своих младших родственников и сел за эль и мясо, он и его братья, осунувшиеся и изможденные после дороги; а тем временем на улице опустилась тьма, и с берега реки снова донесся вой.
— Вам не просто было приехать сюда, — сказал Донал. Все собрались у очага — Барк, Мурна, Мев и Келли, и Леннон, молчаливый и без арфы, Шихан, чье морщинистое лицо было картой прожитых лет и нынешних тревог.
— Да, не просто, — ответил Ризи. — Но людям Ан Бега придется справлять похороны у переправы.
— Хорошо, — ответил Барк. Глаза его горели, большие руки были сжаты в кулаки.
— Было и другое, — продолжил Ризи, не поднимая глаз. Но всем было ясно, что он имел в виду кольцо туч, тьму, через которую они пробирались. — Мы тоже оставили не похороненными своих людей. Да помогут им боги, — и углы рта его опустились. Он поднял чашу. И дрожь охватила Донала, все его раны заныли — он ощутил родство со всеми теми, кто был в ночи, в местах опасных и древних.
— А что произошло здесь? — спросил Ризи.
— Плоды доверчивости, — ответил Донал. Он чувствовал, как напряглись и заныли все его мышцы на сломанных костях. — Как вам удалось пробраться?
И глаза Оуэна и Маддока потемнели, у гордых воинов, не привыкших к страху; но больше всего глаза Ризи.
— То твари в зарослях, то стрелы из тьмы; двух лошадей сожрали до костей, а всадников мы так и не нашли. Мы не могли тратить время на поиски, — Ризи вздрогнул и опустился на колени, обхватив ими свою чашу: гнев вспыхнул на его лице. — Туман. Густой туман. Противоестественно густой. Мы думали, здесь будет лучше. Многие из моих людей повернули домой: Гвернак со своим отрядом — я послал их защищать отца. Мы видели солнечный свет и надеялись миновать Кербернский брод. Лучше стрелы Ан Бега, чем лесная дорога в ночи: но что-то присоединилось к нам — не знаю, доброе ли, худое, но оно честно проводило нас. Там было всякое. Я видел пуку.
— Он пошел за ним? — спросил Донал.
— О друг, он пошел за мной. Это по пути еще туда. Но это было меньше — шуршало в листьях — слишком любит деревья, чтоб покидать их. Мы все боялись, но он не отставал. Мы видели, как он скакал по зарослям с невероятной скоростью все время перед нами до самого брода, а там этот проклятый певец… — Ризи умолк. За окнами шумел ветер и доносился все тот же вой. — Мы слышали этот вой ночью. Две ночи подряд, пока были в пути.
— Пусть воет, сколько хочет, — сказала Мурна. — Внутрь этой твари не войти.
— Это Ши, — чуть слышно сказала Мев. Она сидела рядом с братом у очага. — Ей нужен наш отец.
— Молчи, — оборвала ее Мурна, — молчи, Мев, не говори об этом.
И наступила тишина. Слишком о многих серьезных вещах нельзя было говорить вслух. Донал пересел к детям, придвинувшись к ним, и обняв обоих.
— Постели для вас готовы, — сказал Барк Ризи и остальным. — Я уже проследил.
Ризи оглядел зал, где в углах громоздились матрасы, а кресла были полны подушек, и это сказало яснее слов ему о том, как сами они отдыхали.
— Я помоюсь, — промолвил он. — И буду на страже здесь.
Барк кивнул, не сводя с него глаз.
— Трудно думать о новой дороге, Ризи, но твоих людей ждут не дождутся на севере: Романа подпирают на границе. Видят боги, я должен был быть там, но…
— Мы поспим, — промолвил Маддок таким же тихим голосом, как у Ризи. — Оуэн и я поведем наших людей на север. Для этого мы и пришли. Или на запад. Или куда прикажешь.
Глаза у Барка увлажнились и он, сжав губы, посмотрел на них.
— Да вознаградят тебя боги, Маддок.
— Боги посылают нам врагов, — мрачно ответил Оуэн. — Нашим людям они нужны — те, с которыми можно сражаться стрелами. Мы сберегли их для Брадхита, Дава и с радостью поделимся с Ан Бегом.
— Мы — сыновья Дру, — заметил Ризи. — И между нами и северянами всегда была кровная вражда. Во многом.
Барк поднялся и проводил их вниз. Донал остался на страже, но сердце его было не спокойно. Он прижимал к себе Мев и Келли — таких хрупких и глядевших на все огромными глазами. Он чувствовал, как они дрожат. Они то смотрели в пустоту, то устремляли взоры на огонь, то засыпали, то принимали пищу, которую им предлагала Мурна. «Им грозит опасность», — думал Донал, предчувствуя войну, которая ведется не копьями, но другим оружием, и продолжая крепко прижимать их к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66