А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И он швырнул ее в ворота.
— Вот ваш господин! Предлагай свои условия, Скага! Когда вернемся, мы с вами говорить уже не станем.
Госпожа Бранвин напряглась, и рука ее обмякла в ладони Кирана, и когда он прижал ее к себе, желая поддержать, она чуть не упала, повиснув на нем.
— Прочь! — заревел Скага. — Лжецы!
Из всадников кто-то натянул лук.
— Берегись! — закричал Киран, но Скага видел и метнулся в сторону, и стрела просвистела мимо, бесцельно улетев куда-то. В ответ со стен обрушился целый ливень стрел, и всадники не без потерь поскакали прочь, оставив валяться зеленое знамя в грязи и окровавленную голову у ворот Кер Велла.
— Все это ложь! — повернувшись закричал Киран, чтобы его слышали на стенах и во дворе внизу. — Ваш господин послал меня, чтоб я предупредил вас о подобных кознях — фальшивое знамя и изуродованное лицо какого-то бедняги — все это ложь!
Отчаяние сквозило в его призыве, быть может, потому, что сам он верил в него лишь наполовину. Весь замок словно окаменел — никто не шевелился, никто ни в чем не был уверен.
— Когда Ан Бег говорил правду? — загрохотал Скага. — Мы предпочтем послушать гонца короля, чем самые медоточивые их слова. Они знают, что у них осталась последняя надежда. Король выиграл сражение. Король идет сюда с нашим господином, Дру и господином Донна. Кто в этом сомневается?
— То был не мой отец! — откинув капюшон, громким и чистым голосом выкрикнула Бранвин. — Я видела и говорю вам — то не он!
Горстка людей приободрилась, а ее примеру последовали и остальные. Поднялся шум, воины замахали оружием и забряцали щитами, у кого они были.
— Пойдем в замок, — взмолился Киран и взял Бранвин за руку. — Поспешим, твоя матушка могла уже прослышать.
— Похороните ее, — содрогнувшись и зарыдав, распорядилась она, и Киран посмотрел на Скагу.
— Я прослежу за этим, — ответил Скага и, велев своим людям смотреть в оба, направился к воротам. Киран укрыл краем своего плаща Бранвин и повел ее в башню, в свет факелов и тепло, чтобы самим сообщить о происшедшем.
Но отведя Бранвин к матери и дав ей полный отчет, он снова спустился во двор к Скаге.
— Он? — спросил он Скагу, улучив момент, когда их никто не слышал.
— Нет, — ответил Скага, — взор его был темен и суров. — Я знаю это по старому шраму, который был у моего господина; но они обезобразили его до неузнаваемости. Мы похоронили ее. Их ли то был человек или наш — мы не знаем. Скорее их, но к чему рисковать.
Киран ничего не сказал и отвернулся, не удивившись, ибо он сражался со сбродом Ан Бега не первый год, но его продолжало воротить от них. Он жаждал битвы с оружием в руках, чтобы достойно ответить этим людям. Но час еще не настал. Нападающих не было видно. Неприятель надеялся, что увиденное повергнет их в размышления.
Весь день стояла тишина. Киран сидел в зале, пытаясь дремать в те редкие минуты покоя между видениями кровавого поля и еще более страшными зрелищами гневного Элда, шелестящего за стенами. То и дело он просыпался в испуге и долго глядел на привычные домашние вещи — на каменную серость стен или на языки пламени в очаге, прислушиваясь к человеческой речи входящего и выходящего люда. Пришла и посидела с ним Бранвин — и он был благодарен за привнесенный ею мир.
— Киран, — время от времени доносился до него слабый зов, разрушая его спокойствие, но он не обращал на него внимания.
В ту ночь они вдвое увеличили число караульных, не веря уже ни во что; но в зале пылал очаг, и было уютно. К Кирану вернулся аппетит, и снова арфист исполнял им воинственные песни, вселяя в них мужество: и лишь камень мучил его — в ушах его звучали другие мотивы, более медленные и нечеловеческой мелодичности, превращая звучавшие песни в угрюмый диссонанс. И слезы бежали по его щекам. Но арфист принимал их на свой счет и радовался, чувствуя себя польщенным. Киран же не осмеливался ничего сказать.
А дальше его ждала кровать и одиночество, и тьма, но хуже всего — тишина, в которой он слышал лишь внутренние отголоски, и нечем их было заглушить. Он постыдился просить еще света, как малое дитя, и все же пожалел, что не попросил, когда все легли и он остался один.
Он не стал задувать лампаду, так подкрутив фитиль, чтоб он горел как можно дольше. В молчании он с камнем вел войну с воспоминаниями, не принадлежавшими ему, в которых не было ничего человеческого; они становились все явственнее и мощнее за долгие часы одиночества, так что даже пробуждение не ограждало от потока образов, обрушивавшегося на него.
Лиэслиа. И нечто большее, чем воспоминания. Он впитывал природу того, кто лелеял эти сны так долго, гордость, не признававшую ничего, из того, что он считал добрым и красивым, раскидывавшую перед ним такие эльфийские красоты, что на их фоне все бледнело и он ощущал печаль собственного мира. Он попытался снять камень при свете, но это оказалось еще страшнее, ибо он тут же ощутил ноющую боль — осознание того, что часть его пребывала в черном Элде. И тут же он почувствовал, что за ним следят, и ночь стала казаться темнее и мрачнее, а язычок пламени слабее и тусклее. Он поспешно надел цепь себе на шею, дав камню лечь на своей груди, и боль растаяла… зато вернулись мучительные яркие видения.
Потом лампада погасла, и он остался лежать во тьме. В комнате царила мертвая тишина, и отгонять воспоминания ему было все труднее и труднее.
— Спи, — прошептала издали Арафель с жалостью в голосе. — Ах, Киран, спи.
— Я — человек, — ответил он ей шепотом. — Но перестану им быть, если отдамся камню.
И музыка пришла к нему — нежное пение, ласкавшее и наполнявшее невыразимой истомой, убаюкивая все его чувства. Он невольно заснул, и сны вползли в него, сны о гордом князе Лиэслиа, о его сжигающей гордыне, а иногда и бессердечии. Он тосковал по солнцу, которое вернуло бы к действительности привычные, обычные вещи; и когда наконец солнце встало, он уронил голову на руки и заснул настоящим сном, окончив битву за свою душу.
Кто-то кричал. Он проснулся от медного воя тревоги и от криков, доносившихся с улицы, что готовится штурм. «К оружию!» — разносилось по коридорам Кер Велла и из дальних дворов. «К оружию и к бою!»
Страх поднял его на ноги, страх и безумное облегчение, что наконец враг был не внутри него, но снаружи и уязвимый для оружия в человеческих руках. Он натянул одежду и бросился в зал с остальными в поисках Скаги — вниз по лестнице в оружейную. Скага вооружался, с ним были и другие.
— Дайте мне оружие, — взмолился Киран, и Скага распорядился. Мальчики бросились измерять его, подыскивая доспехи по размеру. Звуки тревоги затихли. Все готовились к сражению. Мальчики вбегали и выбегали с колчанами стрел, и комната дымилась от разогреваемого масла. Его зашнуровали в кожи, и пажи со всех ног примчались со старой кольчугой. Киран нагнулся, и они просунули в нее его руки и голову; он выпрямился, и она впилась в его тело, пронзая ледяными иглами и ядом. «Нет», — услышал он настойчивый шепот, моливший его, но не обратил на него внимания. «Нет», — надрываясь, кричал уже он сам, чувствуя, как просачивается яд в его члены, леденя и лишая его сил. Слезы подступили к его глазам, а во рту появился горький и резкий привкус железа. Они зашнуровали его, и он встал; они пристегнули меч, и Скага в полном вооружении воззрился на него в изумлении, ибо члены Кирана ослабли, и пот струился по его лицу, замерзая на ветру. Боль нарастала, вгрызаясь в его кости и мозг, лишая его чувств.
— Нет, — закричал он Арафели и — нет! — прошептал он и рухнул на колени. И сломленный болью, согнулся теряя сознание. — Снимите, снимите это с меня.
— Помогите ему, — приказал Скага и в сомнениях метнулся туда и сюда, и кинулся заниматься своим делом, ибо наступление уже кипело, как водопад, и крики раздавались все ближе, и луки свирепо завывали, посылая стрелы вперед.
Пажи расстегнули пояс и распустили шнуровку, и сняли с него железо, пока он стоял на коленях, поверженный болью. Ему принесли вина и стали ухаживать как за ранеными, которых уже начали приносить со стен.
— Занимайтесь ими, — вскричал Киран, сжимая зубы от вгрызавшейся в его чрево боли. И глаза его защипали слезы стыда, что он отвлекает внимание от тех, кто умирал. Дрожа и истекая потом, он поднялся на ноги и, шатаясь, двинулся вдоль стен. Он вышел во двор, чтобы хотя бы взять лук. Но когда мальчик протянул ему колчан со стрелами, железная мука вновь охватила его: колчан выпал из его руки, и стрелы рассыпались.
— Он не может, — кто-то сказал. — Мальчик, уведи его, отведи его в зал.
И он пошел, поддерживаемый пажом, спотыкаясь на лестнице от боли в костях. Мальчик и служанки уложили его у очага и принесли подушки под голову.
— Он ранен, — раздался полный боли и страдания за него голос Бранвин. И он почувствовал прикосновение ее нежных рук. И нимб светлых волос, обрамлявших лицо, склонился над ним. Слезы боли и стыда замутили его взор.
— Никто не причинил ему вреда, — промолвил мальчик. — Я думаю, госпожа, он болен.
Ему принесли вина и трав, накрыли и согрели, пока он метался почти без чувств. Снаружи доносился лязг железа, воинственные кличи, а мальчики и служанки, снующие с поручениями, приносили известия, на чью сторону склоняется победа. Потом башня вздрогнула от удара, обрушившегося на ворота, и жуткий треск заставил его вскочить с тюфяка. С языка его готовы были сорваться просьбы об оружии, но боль в костях твердила ему об ином. Прислонившись к дверям оружейной, он прислушивался ко все более и более тревожным сообщениям, ибо один из створов ворот поддался под напором тарана, и его укрепляли бревнами кто как мог, поливая неприятеля дождем стрел со стен.
Штурм отхлынул. Киран сидел у очага, сжав руками невидимый чужим глазам камень, но тот молчал, откликаясь лишь болью. «Ей тоже больно», — подумал он, но раскаяние не охватило его. В зале не было никого, кроме Бранвин и госпожи Мередифь, которые изумленно взирали на него, когда им не надо было спешить к более тяжело раненым.
Весь день бушевала битва за ворота. Гибли люди. Временами Киран вставал и доходил до стены, но воины просили его вернуться в укрытие, а то, что он видел, не успокаивало его. Разбитые ворота еще держались, хотя петли их и покосились. Стрелы летали вверх и вниз со стены, и слышны были отчаянные предложения о вылазке, чтобы отогнать неприятеля от ворот, пока они не рухнули.
«Не делайте этого», — мысленно молил он Скагу, не в силах преодолеть ливень стрел, что окружал того на вершине ворот. И мудрый Скага распорядился обороняться, а не атаковать; масло лилось на осаждающих, охлаждая их пыл, но они развели костры перед воротами, и от масла огонь разгорался еще яростней, грозя пожрать ворота. К полудню сорвалась еще одна петля, и враг хлынул в ворота. Раненые, изможденные воины проходили мимо Кирана, укоряюще глядя на него залитыми кровью глазами. Женщины взбегали по лестницам, поднося стрелы, помогая раненым, а иные, взяв луки и укрывшись за плетеными щитами, посылали стрелы в гущу нападавших. Наконец, Киран вышел, взял лук у раненого лучника и попытался еще раз: одну стрелу он выпустил и заложил вторую… но слабость охватила его, и третья улетела мимо, а лук выпал из его рук на амбразуру. Мальчик подобрал лук, а Киран, охваченный стыдом, сел, приходя в себя, пока не отыскал в себе силы, чтобы вернуться в укрытие.
А мальчика принесли мертвым чуть спустя, ибо стрела пронзила его горло, и его место занял другой, еще более юный. Киран заплакал, увидев это, и отошел в угол, пытаясь скрыться ото всех.
С наступлением сумерек шум сражения утих, а вскоре и вовсе прекратился. Киран вернулся в зал, согреться у очага и послушать разговоры слуг. Пришли женщины, усталые, с тенями под глазами, и заговорили о холодном ужине, к которому ни у кого не лежало сердце. Мужчины во дворе пытались укрепить ворота, и звук молотков отдавался в зале.
Пришел Скага, бледный и измученный раной от стрелы, пронзившей его руку. При виде его Киран отвернулся и уставился в угли очага. Дамы сели, и прислуга принесла хлеб, вино и холодное мясо.
Киран подошел к столу и тоже сел, глядя перед собой, не поднимая глаз ни на женщин, ни на сражавшегося весь день арфиста и уж менее всего на Скагу. Еда была подана, но никто не притронулся к ней.
— Это из-за его раны, — внезапно прервала молчание Бранвин. — Он болен.
— Он утверждает, что пробрался сквозь ряды неприятеля и перелез нашу стену, — ответил Скага. — Он дал нам добрый совет. Но кто он на самом деле? Откуда он прибежал? И кого мы приняли в то время, когда наши жизни зависят от закрытых ворот?
Киран поднял голову и встретился глазами со Скагой.
— Я из Кер Донна, — промолвил он. — Мы служим одному королю.
Скага ответил ему суровым взглядом, и никто не шелохнулся.
— Это все его рана, — повторила Бранвин. И Киран почувствовал к ней благодарность за это.
— Мы не видели раны, — ответил Скага.
— Хотите? — спросил Киран, ибо у него не было недостатка в шрамах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов