Вместе с нашими ребятами из команды, если хоть один из них остался в живых. Чего еще? Лить кровь, бросаться в битвы? Без жизненной на то необходимости? Не хочу!
— И я не хочу, — ответил Брэшен негромко. И плеснул понемногу рома в оба стакана. — Другое дело, не очень-то верится мне, что мы сумеем вернуть «Проказницу» без крови и битвы. Так что надо бы внутренне приготовиться к худшему.
— Догадываюсь, — неохотно согласилась она.
И сама спросила себя, а не пустые ли это слова. Ей ни разу не доводилось бывать в каких-либо сражениях. Весь ее батальный опыт исчерпывался несколькими кулачными потасовками в тавернах. Альтии трудно было даже вообразить себя с абордажной саблей в руке. Да, она умела постоять за себя, когда на нее нападали. Это качество она за собой знала. Но как она прыгнет через борт на чужую палубу, размахивая оружием, как она станет убивать людей, которых до того никогда прежде не видела? Она сомневалась, что способна на это, даже теперь, когда вроде было самое время мысленно погеройствовать — сидя с Брэшеном в тепле и уюте капитанской каюты. «Нет, — сказала она себе в конце концов, — это как-то не по-нашему. Мы, торговцы Удачного, так не поступаем!» И в самом деле, ее с детства учили, что лучший путь к получению желаемого лежал через переговоры. Но… Альтия хотела вернуть свой корабль. Хотела поистине бешено. Со всей силой, со всей страстью души. И — почем знать? — если однажды она воочию увидит свою возлюбленную «Проказницу» в руках у захватчиков, тут-то все и встанет на место? И она без дальнейших духовных метаний подхватит ту самую саблю и кинется убивать этих людей?
— Ну что? — спросил Брэшен, и до нее дошло, что она уже довольно долго смотрит мимо него в кормовой иллюминатор, туда, где белым кружевом пенится в темноте их кильватерный след.
Альтия снова посмотрела капитану в глаза. Повертела в пальцах стакан и спросила:
— Что — что?
— Я говорю — ну что, подадимся в пираты? Или, по крайней мере, прикинемся, что подались?
Альтия внутренне заметалась, не в силах сделать осмысленный выбор.
— Ты — капитан, — сказала она наконец. — Я думаю, тебе и решать.
Брэшен помолчал немного, потом улыбнулся.
— Должен сознаться, иной раз об этом подумаю — и приятно. Я, кстати, уже начал обдумывать кое-какие подробности. Флаг, например. Как тебе покажется алый морской змей на голубом фоне?
Альтия поморщилась.
— Вряд ли такой символ окажется приносящим счастье. Зато страшноватый!
— Страшноватый? Значит, то, что надо. Правду молвить, я долго выбирал знак пострашнее, и этот — прямо из моих худших кошмаров. А что касается удачи и счастья, то, боюсь, придется нам их себе обеспечить самим!
— Собственно, как и всегда, — подытожила Альтия. — Так мы только за работорговыми судами будем гоняться?
На мгновение его лицо стало угрюмым. Потом в глазах появился отблеск прежней улыбки.
— Может статься, — сказал он, — что нам вообще ни за кем не придется гоняться. Может, удастся лишь прикинуться, что мы кого-то поймали… или собираемся это сделать. Станем на время актерами, не возражаешь? Я изображу недовольного младшего сына какого-нибудь удачнинского торговца. Этакого вельможного отпрыска, пакостника и хлыща, решившего отправиться на юг с намерением попробовать себя в политике и пиратстве. Как тебе?
Альтия не выдержала и расхохоталась. Ром успел уютно расположиться у нее в животе, и теперь тепло распространялось по всему телу.
— Подозреваю, — сказала она, — что тебе эта игра так понравится, Брэшен, что ты и останавливаться не захочешь. Ладно, а как насчет меня? Как ты им объяснишь мое присутствие на корабле?
— А ты будешь моей прекрасной пленницей, как выразился бы поэт. Дочкой состоятельного торговца, которую я захватил и держу ради выкупа. — И он искоса на нее посмотрел. — Тут-то я и заработаю репутацию отчаянно дерзкого пирата. А до кучи можно еще наплести, что-де Совершенный — твой семейный корабль. Вот тебе и объяснение, как мы его заполучили.
— Не переиграть бы, — задумчиво проговорила она.
Однако в глазах заблестела искорка. Альтия сама это почувствовала и решила, что, не иначе, опять во всем был виноват ром.
Она как раз прикидывала, не поддаться ли голосу сердца в ущерб доводам разума, когда Брэшен неожиданно помрачнел.
— Очень хотелось бы надеяться, — сказал он, — что любительское актерство вправду помогло бы нам вызволить твой корабль. Боюсь только, реальное пиратство окажется не игрой, а делом кровавым и грязным. А еще больше боюсь, что это дело вправду слишком сильно понравится. Нет, не мне, а Лавою с Совершенным. — Брэшен невесело покачал головой. — У них у обоих есть эта струнка… Не знаю даже, как выразиться. Какая-то подленькая гнильца в душе. Может, я ошибаюсь, но, по-моему, дай полную волю одному и другому — и оба они быстренько дойдут до таких бездн низости и жестокости, что нам с тобой и во сне не приснится.
— И Совершенный тоже? — удивилась Альтия. Однако у самой по спине пробежал легкий холодок: глубоко в душе она понимала, что Брэшен прав.
— Ага, — кивнул Брэшен. — Если они споются с Лавоем, гремучая смесь получится еще та. Поэтому я и хотел бы, насколько это возможно, воспрепятствовать их сближению.
В дверь каюты постучали так неожиданно, что оба подскочили.
— Кто там? — по-капитански строго осведомился Брэшен.
— Лавой, кэп.
— Входи.
Альтия успела вскочить на ноги прежде, чем старпом шагнул на порог. Ох, эта бутылка на столе и два стакана при ней! Альтия напустила на себя самый что ни есть независимый вид, чтобы, не приведи Са, не показаться виноватой либо смущенной, но все тщетно. Взгляд, который сразу метнул на нее Лавой, был более чем красноречив. Он и к Брэшену обратился довольно язвительно, умело балансируя на грани дозволенного:
— Прости, кэп, если помешал, просто у нас тут на корабле кой-чего стряслось. Плотничиха, понимаешь, на баке без сознания валяется. Я и подумал, надо бы доложиться.
Язык у Альтии сработал быстрее ума:
— Что с ней?
Лавой презрительно оттопырил губу:
— Я тут, вообще-то, капитану докладываюсь.
— Именно, — холодно отчеканил Брэшен. — Так докладывай, раз пришел. А ты, Альтия, сходи посмотри, что там с Янтарь. Так что случилось, Лавой?
— А чтоб я сдох, ежели знаю. — Здоровяк-старпом передернул плечами. — Гляжу, а она себе валяется. Ну и пошел, значит, сообщить.
Альтии некогда было ему возражать. И не время и не место рассказать Брэшену, как она оставила их на баке вдвоем. Альтия со всех ног кинулась выяснять, что там сотворил над ее подругой скотина Лавой. Сердце колотилось где-то у горла…
ГЛАВА 6
САМА СЕБЕ ХОЗЯЙКА
С НИЗКО НАДВИНУВШЕГОСЯ неба моросил нескончаемый дождь. Мокрые кусты нахохлились в саду под окном, жухлые газоны, заваленные бурыми листьями, были насквозь пропитаны влагой. Серилла выпустила кружевной край занавески, и та упала на место, но отгородить комнату от уныния, царившего за окном, так и не смогла. Промозглая серая сырость вползла внутрь, и Серилле стало тоскливо и зябко. Распоряжение задернуть тяжелые гардины и затопить камин оказалось тщетным. Уютнее в кабинете так и не стало. От зимы, понемногу забиравшей власть в Удачном, некуда было деться. Серилла дрожала и ничего не могла с этим поделать. Сколько она себя помнила, зима никогда ей не нравилась. А нынешняя зима и вовсе проходила в сплошном беспокойстве. Да еще и в грязи по уши.
Вчера (естественно, под надежной охраной!) она покинула бывший дом Рестара и совершила вылазку в город. Серилла велела кучеру провезти себя по всему Удачному, не минуя ни старого рынка, ни пристаней. Повсюду царила сущая мерзость запустения. Напрасно Серилла с надеждой высматривала хоть какие-то признаки оживления. Сгоревшие руины лавок и жилых домов пахли мокрыми головнями, и это был настоящий запах отчаяния. Длинные пирсы оканчивались бесформенными изломами горелых досок, а за ними из свинцовой воды торчали мачты затопленных кораблей. Что до людей, которых Серилла встречали на улицах, все они как один кутались в длинные плащи с надвинутыми капюшонами, ибо к тому предрасполагала мерзостная погода, и все поголовно очень торопились куда-то. Видя проезжающую карету, прохожие отворачивались. Малоприятная обстановка царила даже на тех улицах, где несли службу уцелевшие патрули городской стражи.
Куда подевались ярко освещенные чайные, где была спокойная деловитость процветающих торговых товариществ? Похоже, тот многокрасочный и шумный Удачный, который она проехала насквозь при первом своем посещении дома Рестара, попросту умер. Умер, превратившись в вонючий и безобразный труп. Взять хоть улицу Дождевых Чащоб, слывшую некогда вместилищем чуть не всех чудес света. Теперь была мертва и она. Повсюду либо выпотрошенные, либо заколоченные досками витрины покинутых лавочек. А те, что худо-бедно еще торговали, имели вид какой-то опасливый и настороженный.
Уже не говоря про то, что карета Сериллы была трижды вынуждена сворачивать с избранного маршрута, — по улицам тут и там было просто не проехать из-за нагромождений битого камня, бревен и всякого мусора.
Она-то думала, что повстречает купцов и просто жителей, соседей, помогающих друг другу налаживать порушенный жизненный уклад. Она-то в деталях воображала, как выйдет к ним из кареты, чтобы прочувствованным словом воздать должное их жизнелюбивым усилиям. И как они станут приглашать ее в только-только отремонтированные магазинчики, позовут полюбоваться наполовину отстроенными домами. Она поздравила бы их, похвалила их мужество и усердие, а они радовались бы оказанной им чести. И тем самым она уверенно завоевала бы их преданность и любовь.
Мечты, мечты! Как жестока оказалась действительность!
Вместо хлопотливых и радостных тружеников глазам Сериллы предстали мрачные бродяги, ни с кем не желавшие иметь дела, и уж с ней — всего менее. С ней никто даже ни разу не поздоровался. Расстроившись, она вернулась в дом Давада и сразу легла в постель. Ей даже ужинать не захотелось, не было аппетита.
У нее было такое ощущение, что ее жестоко обманули. Удачный был для нее чем-то вроде давно вымечтанной игрушки, манящей и желанной, — уж ее-то она нипочем не выпустит из рук, если сумеет когда-нибудь завладеть! И вот вам пожалуйста. Она проделала такой путь, претерпела ужасающие несчастья (ох, лучше вовсе не вспоминать…) — и все лишь для того, чтобы сверкающий мыльный пузырь немедленно лопнул, лишь на мгновение позволив взять себя в руки. Положительно сама судьба ополчилась против Сериллы. Едва ей показалось, что вот сейчас цель всей жизни будет достигнута, — и город не придумал ничего лучшего, чем просто взять и погибнуть. А посему некая часть души Сериллы требовала признать поражение, без лишних затей нанять корабль — да и вернуться в Джамелию.
Вот только о безопасном морском путешествии в Джамелию нынче навряд ли приходилось даже мечтать. Воинственные калсидийцы только и ждали, чтобы какое-нибудь судно направилось в Удачный или вышло из его гавани. Но даже если предположить, что некоторым чудом Серилла сумела бы от них ускользнуть и благополучно вернуться в столицу — да, вот где ее встретили бы с распростертыми объятиями, уж что говорить. Заговор-то против сатрапа коренился именно в Джамелии. И в ней сразу усмотрели бы свидетеля. Опасного свидетеля. Угрозу кое для кого, и нешуточную. И этот кое-кто очень скоро надумал бы отделаться от нее. В самом прямом и непосредственном смысле этого слова. Зря ли Серилла преисполнилась подозрений, еще когда сатрап только замышлял свое путешествие в Удачный да к тому же запланировал в дальнейшем посетить и Калсиду! Следовало ждать, чтобы приближенные Касго хором принялись его отговаривать: испокон веку велось так, что правящие сатрапы редко покидали пределы страны. И что? Сатрапский двор не то что не возражал — намерение Касго было дружно поддержано. Теперь Серилла только вздыхала, вспоминая те дни. Те же высокопоставленные лизоблюды, что некогда развратили коронованного юнца, подсовывая ему то доступных женщин, то вино, то дурманные зелья, — те же самые личности теперь рады были спровадить его далеко и надолго, да в опасные и неведомые края, да под охраной весьма ненадежных союзников. Постарались и калсидийцы, наобещавшие ему в своей стране невообразимые снадобья и немыслимые плотские наслаждения. И Касго, самоуверенный и ленивый, заглотил приманку мгновенно. Позволил легко сманить себя с трона. Ну точно дитя, которому посулили новые игрушки и горстку конфет. Вот, значит, ради чего столько лет старались его «наивернейшие друзья», планомерно приучившие мальчишку заботиться лишь о собственных удовольствиях. Все делалось лишь затем, чтобы однажды лишить его престола.
И внезапно, в который раз предаваясь этим невеселым умозаключениям, Серилла испытала настоящее озарение. Ей было, в общем-то, наплевать, что станется с Касго и с его положением в Джамелии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80