"Обманщица" согласилась там
находиться лишь в том случае, если ей самой позволят выбрать нужную
высоту. ("Обманщица" - пацифистка, обладающая прискорбным, по ее мнению,
боевым опытом.) Однако она ручалась, что и на этой высоте засечет, как
поднимаются в воздух и формируются соединения "хейнкелей", гораздо раньше,
чем британские береговые радары.
После учений в "потемкинской деревне", где мы прорабатывали все
ранения, которые только могли прийти в голову, большинство медицинских
бригад решено было оставить на бундокской стороне ворот. Раненых будут
сортировать и "безнадежных" отправлять в Бундок, где безнадежных случаев
не существует - лишь бы мозг был жив и не слишком поврежден. Там будут
работать доктора Иштар и Галахад во главе своих обычных команд (не
обязательно добровольцев, ведь Ковентри они даже не увидят). После починки
"безнадежных" отправят выздоравливать в Веулу на несколько дней или недель
и еще до рассвета вернут в Ковентри. (Назавтра эти чудеса никто не сумеет
объяснить. Нас уже и след простынет.)
Каса и Пола их жены, мои дочки Лаз и Лор, назначили таскать носилки -
транспортировать тяжелораненых из Ковентри в Бундок.
Мы предположили, что большое количество слишком хорошо оснащенных
медиков, возникших, как из-под земли, при звуке сирен, только насторожит
моего отца, и он учует, что дело здесь нечисто. Но когда раненые начнут
поступать, ему уже будет не до того.
Джубал и Джиллиан, дежурная бригада, пройдут в ворота в случае
необходимости. Дагмар войдет, как только Дити на "Веселой Обманщице"
сообщит, что бомбардировщики поднялись в воздух, - ей надо представиться
доктору Джонсону сразу, как он появится. Когда завоют сирены, войдем мы с
Лазарусом в масках и халатах - он врач, я сестра. Я могу быть и врачом, но
как операционная сестра не в пример ценнее - практики больше.
Предполагалось, что мы втроем завершим операцию: похитим отца, протащим
его через ворота, а в Бундоке все ему объясним - в том числе то, что его
могут омолодить, обучить новейшим достижениям медицины и вернуть в
Ковентри того же восьмого апреля сорок первого года, если он будет
настаивать. Если ему уж очень захочется.
Но я надеялась, что к тому времени отец с помощью Тамары осознает,
что возвращаться на Битву за Британию - чистейшее донкихотство, поскольку
эта битва уже выиграна два тысячелетия назад.
Тамара - мое секретное оружие. Благодаря чудесному стечению событий я
все же стала женой своего любовника со звезд... то есть своего сына, как
оказалось к моему изумлению и великому счастью. А вдруг свершится еще одно
чудо, и я стану женой единственного мужчины, которого любила всегда,
целиком и без оговорок? Отец непременно женится на Тамаре, как сделал бы
любой мужчина, дай ему только случай - а уж Тамара устроит так, чтобы он
женился и на мне. Я на нее надеялась.
А не получится - с меня довольно, более чем довольно, будет и того,
что отец жив.
Я вернулась через ворота в Бундок и тут услышала голос Гвен-Хейзел:
- Конь Годивы - всем постам. Дити сообщает, что бандиты в воздухе и
строятся. Сирены прозвучат ориентировочно через восемьдесят минут.
Подтвердите, как поняли.
Гвен-Хейзел стояла рядом со мной сразу за воротами, но ведь она не
только передавала сообщение, а и проверяла связь, и мне тоже полагалось
ответить. Мое переговорное оснащение было простым: микрофон - не
внутренний, а прибинтованный к горлу, невидимые наушники и антенна под
одеждой.
- Кровь-не-водица - Коню, - ответила я. - Вас поняла.
И услышала:
- Йомен - Коню, вас поняли. Восемьдесят минут. Час двадцать.
- Кровь - Коню, - сказала я. - Я слышу Гретхен. Так и надо?
Гвен-Хейзел отключила микрофон и сказала мне:
- Нет, ты не должна ее слышать, пока вы обе не окажетесь в 1941 году.
Но, будь добра, выйди опять в Ковентри, чтобы проверить еще раз.
Я вышла - теперь связь между мной и Гвен-Хейзел, между сорок
четвертым и двадцатым веком, работала нормально, но Гретхен я больше не
слышала, как и полагалось. Тогда я вернулась в Бундок надеть халат и
маску. При переходе был момент, когда что-то как будто вцеплялось в твою
одежду и в ушах стреляло - я знала, что это статическая перегородка,
уравновешивающая перепад давления, но все равно было жутко.
Дити доложил, что в воздух поднимается конвой немецких истребителей.
Немецкие "мессершмитты" были не хуже, если не лучше "спитфайеров", но им
приходилось воевать на пределе горючего - основной запас бензина
расходовался на перелет туда и обратно, и драться они могли только
несколько минут - кто не рассчитал, падал в Ла-Манш.
- Дагмар, вперед, - сказала Гвен-Хейзел.
- Есть. - Дагмар прошла через ворота - в халате, маске и шапочке, но
пока без перчаток. Да и Бог знает, какой толк от перчаток в боевых
условиях. Разве что послужат защитой не столько раненым, сколько нам.
Я завязала маску Вудро, он мне. Теперь мы наготове.
- Конь Годивы - всем постам, - заговорила Гвен-Хейзел. - Звучат
сирены. Йомен, открывайте ворота и переходите в другое время. Прием.
- Йомен - Коню, слышу тебя, есть переходить.
- Конь - Йомену, вас понял. Доброй охоты! Мо и Лазарус, можете идти,
- добавила Хейзел. - Удачи!
Я прошла вслед за Лазарусом - и сердце у меня екнуло. Дагмар помогала
моему отцу надеть халат. Он взглянул на нас, когда мы появились из-за
занавески, но больше не обращал внимания. Я слышала, как он говорит
Дагмар:
- Что-то я вас раньше не видел, сестра. Как вас зовут?
- Дагмар Доббс, доктор. Можете звать меня Даг. Я только что из
Лондона, привезла медикаменты и прочее.
- То-то я в первый раз за много недель вижу чистый халат. И маски -
просто шик! А вы говорите, как янки, Даг.
- Я и есть янки, доктор - как и вы.
- Признаю себя виновным. Айра Джонсон из Канзас-Сити.
- Да мы с вами земляки!
- Мне так и показалось, что ваш выговор отдает кукурузой. Когда
"хейны" сегодня уберутся восвояси, можем посплетничать о родных краях.
- От меня мало толку - я не была дома с тех пор, как надела чепец.
Дагмар занимала отца, не давая ему отвлекаться - и я про себя
благодарила ее за это. Мне не хотелось, чтобы он заметил меня до конца
операции - сейчас нет времени на воспоминания о былом.
В отдалении упали первые бомбы.
Я не видела этого налета. Девяносто три года назад - или в ноябре
того же года, смотря как считать, мне довелось видеть, как падают бомбы на
Сан-Франциско, и я ничего не могла тогда сделать - только смотрела вверх,
затаив дыхание, и ждала. Поэтому я не жалею, что была занята и не видела,
как бомбят Ковентри. Но слышать слышала. Если слышишь, как упала бомба -
значит, она слишком далеко, чтобы быть твоей. Так говорят, но я не
очень-то этому верю.
- Слыхала Гретхен? - спросила Хейзел у меня в ухе. - Говорит, они
сбили шестьдесят девять штук из первой волны, а всего было семьдесят два.
Я не слыхала Гретхен. Мы с Лазарусом занимались своим первым
пациентом - маленьким мальчиком с сильными ожогами и раздробленной левой
рукой. Лазарус приготовился к ампутации. Я смигнула слезы с глаз и стала
помогать ему.
28. ВЕЧНОЕ НАСТОЯЩЕЕ
Не стану надрывать душу ни вам, ни себе подробным рассказом об этой
ночи, длившейся тысячу лет. Если вам доводилось бывать в отделении скорой
помощи городской больницы - то это самое мы и видели всю ночь, этим и
занимались. Сложные переломы, раздробленные конечности, ожоги - ужасные
ожоги. Не слишком опасные мы покрывали гелем, который откроют только через
много веков, перевязывали и передавали пострадавших санитарам гражданской
обороны, которые эвакуировали их на носилках в госпиталь. Самых тяжелых
Кас и Пол уносили в другом направлении - за занавеску и через ворота
Бэрроу-Картера Либби в бундокскую клинику Айры Джонсона, а обожженных
направляли дальше - в больницу имени Джейн Калвер Бэрроу в Веуле, где их
лечили несколько дней или недель, чтобы вернуть в Ковентри той же ночью к
отбою воздушной тревоги.
Все наши раненые были штатскими людьми, в основном женщины, дети и
старики. Единственными военными в Ковентри, насколько я знаю, были
зенитчики, и у них имелся свой перевязочный пункт. Пункты вроде нашего, в
Лондоне, должно быть, помещались в метро. В Ковентри метро не было, и нас
огораживали только мешки с песком, но все-таки здесь, пожалуй, было
безопаснее, чем в здании, которое могло бы обрушиться. Я не собираюсь
ничего критиковать. Их гражданская оборона делала, что могла, и весь
народ, прижатый к стенке, храбро отбивался тем, что было под рукой.
На нашем пункте было три стола - как бы операционных, а на самом деле
простых деревянных, с которых в перерывах между бомбежками соскоблили
краску. Отец работал за тем, что ближе к выходу, мы с Вудро - у занавески,
а за средним трудился пожилой англичанин, видимо, постоянно дежуривший
здесь - мистер Пратт, местный ветеринар. Помогала ему жена, Гарри, то есть
Гарриет. Во время затишья миссис Пратт ругала немцев, но больше
интересовалась кино. Не встречалась ли я с Кларком Гэйблом? С Гэри
Купером? С Рональдом Колменом? Выяснив, что у меня нет знакомств среди
звезд, она перестала у меня выпытывать и согласилась со словами мужа, что
мы, янки, поступаем очень порядочно, помогая им... но когда же Штаты,
наконец, соберутся вступить в войну?
Я сказала, что не знаю. Тут вмешался отец.
- Не приставайте к сестре, миссис Пратт. Вступим, никуда не денемся -
ну, запоздаем малость, как ваш мистер Чемберлен. А пока что будьте вежливы
с теми, кто уже здесь и помогает.
- Я не хотела никого обидеть, мистер Джонсон.
- Никто и не обиделся, миссис Пратт. Зажим!
Мне редко доводилось видеть такую хорошую операционную сестру, как
миссис Пратт. Она подавала мужу все, что нужно, не дожидаясь его слов -
научилась, наверное, за долгие годы совместной работы. Инструменты она
принесла с собой - должно быть, те, что мистер Пратт использовал в своей
ветеринарной практике. Некоторых это, возможно, оттолкнуло бы, мне же
представлялось резонным.
Мистер Пратт занимал стол, который предназначили для Джубала и Джилл.
(Мы не слишком хорошо ориентировались во всех подробностях событий той
ночи - ведь очевидцев расспрашивали, когда война уже кончилась.) Поэтому
Джубал работал в передней комнате, сортируя раненых и отмечая, кого Касу и
Полу нести в Бундок - здесь им даже не стали бы оказывать помощь, как
безнадежным. Джилл помогала то Дагмар, то мне - особенно с анестезией.
Анестезия стала предметом горячих дискуссий во время наших учений.
Довольно уже и того, что мы заявимся в двадцатый век с современным
хирургическим инструментом, но тащить с собой бундокское анестезионное
оборудование? Немыслимо!
Галахад решил наконец снабдить нас шприцами, заправленными нужной
дозой неоморфина (название не играет роли - все равно в двадцатом веке это
средство неизвестно). Джилл сновала из одного помещения в другое, делая
уколы раненым и обгоревшим и освобождая нас с Дагмар для основной работы.
Она хотела помочь и миссис Пратт, но та отмахнулась - она давала наркоз
способом, не виданным мною с 1910 года: капала хлороформ на маску
пациенту.
Работе не видно было конца. Между операциями я протирала стол
полотенцем, пока оно не намокло от крови так, что больше пачкало, чем
вытирало.
Гретхен доложила, что они сбили сорок семь из шестидесяти
бомбардировщиков второй волны. Тринадцать оставшихся успели сбросить часть
бомб. Девушки Гретхен использовали излучатели и приборы ночного видения,
направляя луч, как правило, на бензобак. Иногда бомбы при этом
сбрасывались, иногда взрывались при соприкосновении с землей, иногда не
взрывались, добавляя работы саперам на следующий день.
Но мы ничего этого не видели. Порой бомба падала где-то рядом, и
кто-нибудь говорил: "Близко", - а кто-то отвечал: "Слишком близко", и все
продолжали работать.
Сбитый самолет взрывается не так, как бомба - а истребитель не так,
как бомбардировщик. Мистер Пратт говорил, что может отличить по звуку
падение "спитфайера" от падения "мессершмитта". Он, возможно, и мог - я
нет.
Третья волна, по сообщению Гретхен, нахлынула с двух сторон - с
северо-востока и северо-запада. Но ее девушки уже приноровились стрелять
из своего, в общем-то пехотного, оружия по непривычным мишеням, быстро
отличая при этом бомбардировщики от "спитфайеров" - и, как выразилась
Гретхен, на этот раз "утерли им сопли".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
находиться лишь в том случае, если ей самой позволят выбрать нужную
высоту. ("Обманщица" - пацифистка, обладающая прискорбным, по ее мнению,
боевым опытом.) Однако она ручалась, что и на этой высоте засечет, как
поднимаются в воздух и формируются соединения "хейнкелей", гораздо раньше,
чем британские береговые радары.
После учений в "потемкинской деревне", где мы прорабатывали все
ранения, которые только могли прийти в голову, большинство медицинских
бригад решено было оставить на бундокской стороне ворот. Раненых будут
сортировать и "безнадежных" отправлять в Бундок, где безнадежных случаев
не существует - лишь бы мозг был жив и не слишком поврежден. Там будут
работать доктора Иштар и Галахад во главе своих обычных команд (не
обязательно добровольцев, ведь Ковентри они даже не увидят). После починки
"безнадежных" отправят выздоравливать в Веулу на несколько дней или недель
и еще до рассвета вернут в Ковентри. (Назавтра эти чудеса никто не сумеет
объяснить. Нас уже и след простынет.)
Каса и Пола их жены, мои дочки Лаз и Лор, назначили таскать носилки -
транспортировать тяжелораненых из Ковентри в Бундок.
Мы предположили, что большое количество слишком хорошо оснащенных
медиков, возникших, как из-под земли, при звуке сирен, только насторожит
моего отца, и он учует, что дело здесь нечисто. Но когда раненые начнут
поступать, ему уже будет не до того.
Джубал и Джиллиан, дежурная бригада, пройдут в ворота в случае
необходимости. Дагмар войдет, как только Дити на "Веселой Обманщице"
сообщит, что бомбардировщики поднялись в воздух, - ей надо представиться
доктору Джонсону сразу, как он появится. Когда завоют сирены, войдем мы с
Лазарусом в масках и халатах - он врач, я сестра. Я могу быть и врачом, но
как операционная сестра не в пример ценнее - практики больше.
Предполагалось, что мы втроем завершим операцию: похитим отца, протащим
его через ворота, а в Бундоке все ему объясним - в том числе то, что его
могут омолодить, обучить новейшим достижениям медицины и вернуть в
Ковентри того же восьмого апреля сорок первого года, если он будет
настаивать. Если ему уж очень захочется.
Но я надеялась, что к тому времени отец с помощью Тамары осознает,
что возвращаться на Битву за Британию - чистейшее донкихотство, поскольку
эта битва уже выиграна два тысячелетия назад.
Тамара - мое секретное оружие. Благодаря чудесному стечению событий я
все же стала женой своего любовника со звезд... то есть своего сына, как
оказалось к моему изумлению и великому счастью. А вдруг свершится еще одно
чудо, и я стану женой единственного мужчины, которого любила всегда,
целиком и без оговорок? Отец непременно женится на Тамаре, как сделал бы
любой мужчина, дай ему только случай - а уж Тамара устроит так, чтобы он
женился и на мне. Я на нее надеялась.
А не получится - с меня довольно, более чем довольно, будет и того,
что отец жив.
Я вернулась через ворота в Бундок и тут услышала голос Гвен-Хейзел:
- Конь Годивы - всем постам. Дити сообщает, что бандиты в воздухе и
строятся. Сирены прозвучат ориентировочно через восемьдесят минут.
Подтвердите, как поняли.
Гвен-Хейзел стояла рядом со мной сразу за воротами, но ведь она не
только передавала сообщение, а и проверяла связь, и мне тоже полагалось
ответить. Мое переговорное оснащение было простым: микрофон - не
внутренний, а прибинтованный к горлу, невидимые наушники и антенна под
одеждой.
- Кровь-не-водица - Коню, - ответила я. - Вас поняла.
И услышала:
- Йомен - Коню, вас поняли. Восемьдесят минут. Час двадцать.
- Кровь - Коню, - сказала я. - Я слышу Гретхен. Так и надо?
Гвен-Хейзел отключила микрофон и сказала мне:
- Нет, ты не должна ее слышать, пока вы обе не окажетесь в 1941 году.
Но, будь добра, выйди опять в Ковентри, чтобы проверить еще раз.
Я вышла - теперь связь между мной и Гвен-Хейзел, между сорок
четвертым и двадцатым веком, работала нормально, но Гретхен я больше не
слышала, как и полагалось. Тогда я вернулась в Бундок надеть халат и
маску. При переходе был момент, когда что-то как будто вцеплялось в твою
одежду и в ушах стреляло - я знала, что это статическая перегородка,
уравновешивающая перепад давления, но все равно было жутко.
Дити доложил, что в воздух поднимается конвой немецких истребителей.
Немецкие "мессершмитты" были не хуже, если не лучше "спитфайеров", но им
приходилось воевать на пределе горючего - основной запас бензина
расходовался на перелет туда и обратно, и драться они могли только
несколько минут - кто не рассчитал, падал в Ла-Манш.
- Дагмар, вперед, - сказала Гвен-Хейзел.
- Есть. - Дагмар прошла через ворота - в халате, маске и шапочке, но
пока без перчаток. Да и Бог знает, какой толк от перчаток в боевых
условиях. Разве что послужат защитой не столько раненым, сколько нам.
Я завязала маску Вудро, он мне. Теперь мы наготове.
- Конь Годивы - всем постам, - заговорила Гвен-Хейзел. - Звучат
сирены. Йомен, открывайте ворота и переходите в другое время. Прием.
- Йомен - Коню, слышу тебя, есть переходить.
- Конь - Йомену, вас понял. Доброй охоты! Мо и Лазарус, можете идти,
- добавила Хейзел. - Удачи!
Я прошла вслед за Лазарусом - и сердце у меня екнуло. Дагмар помогала
моему отцу надеть халат. Он взглянул на нас, когда мы появились из-за
занавески, но больше не обращал внимания. Я слышала, как он говорит
Дагмар:
- Что-то я вас раньше не видел, сестра. Как вас зовут?
- Дагмар Доббс, доктор. Можете звать меня Даг. Я только что из
Лондона, привезла медикаменты и прочее.
- То-то я в первый раз за много недель вижу чистый халат. И маски -
просто шик! А вы говорите, как янки, Даг.
- Я и есть янки, доктор - как и вы.
- Признаю себя виновным. Айра Джонсон из Канзас-Сити.
- Да мы с вами земляки!
- Мне так и показалось, что ваш выговор отдает кукурузой. Когда
"хейны" сегодня уберутся восвояси, можем посплетничать о родных краях.
- От меня мало толку - я не была дома с тех пор, как надела чепец.
Дагмар занимала отца, не давая ему отвлекаться - и я про себя
благодарила ее за это. Мне не хотелось, чтобы он заметил меня до конца
операции - сейчас нет времени на воспоминания о былом.
В отдалении упали первые бомбы.
Я не видела этого налета. Девяносто три года назад - или в ноябре
того же года, смотря как считать, мне довелось видеть, как падают бомбы на
Сан-Франциско, и я ничего не могла тогда сделать - только смотрела вверх,
затаив дыхание, и ждала. Поэтому я не жалею, что была занята и не видела,
как бомбят Ковентри. Но слышать слышала. Если слышишь, как упала бомба -
значит, она слишком далеко, чтобы быть твоей. Так говорят, но я не
очень-то этому верю.
- Слыхала Гретхен? - спросила Хейзел у меня в ухе. - Говорит, они
сбили шестьдесят девять штук из первой волны, а всего было семьдесят два.
Я не слыхала Гретхен. Мы с Лазарусом занимались своим первым
пациентом - маленьким мальчиком с сильными ожогами и раздробленной левой
рукой. Лазарус приготовился к ампутации. Я смигнула слезы с глаз и стала
помогать ему.
28. ВЕЧНОЕ НАСТОЯЩЕЕ
Не стану надрывать душу ни вам, ни себе подробным рассказом об этой
ночи, длившейся тысячу лет. Если вам доводилось бывать в отделении скорой
помощи городской больницы - то это самое мы и видели всю ночь, этим и
занимались. Сложные переломы, раздробленные конечности, ожоги - ужасные
ожоги. Не слишком опасные мы покрывали гелем, который откроют только через
много веков, перевязывали и передавали пострадавших санитарам гражданской
обороны, которые эвакуировали их на носилках в госпиталь. Самых тяжелых
Кас и Пол уносили в другом направлении - за занавеску и через ворота
Бэрроу-Картера Либби в бундокскую клинику Айры Джонсона, а обожженных
направляли дальше - в больницу имени Джейн Калвер Бэрроу в Веуле, где их
лечили несколько дней или недель, чтобы вернуть в Ковентри той же ночью к
отбою воздушной тревоги.
Все наши раненые были штатскими людьми, в основном женщины, дети и
старики. Единственными военными в Ковентри, насколько я знаю, были
зенитчики, и у них имелся свой перевязочный пункт. Пункты вроде нашего, в
Лондоне, должно быть, помещались в метро. В Ковентри метро не было, и нас
огораживали только мешки с песком, но все-таки здесь, пожалуй, было
безопаснее, чем в здании, которое могло бы обрушиться. Я не собираюсь
ничего критиковать. Их гражданская оборона делала, что могла, и весь
народ, прижатый к стенке, храбро отбивался тем, что было под рукой.
На нашем пункте было три стола - как бы операционных, а на самом деле
простых деревянных, с которых в перерывах между бомбежками соскоблили
краску. Отец работал за тем, что ближе к выходу, мы с Вудро - у занавески,
а за средним трудился пожилой англичанин, видимо, постоянно дежуривший
здесь - мистер Пратт, местный ветеринар. Помогала ему жена, Гарри, то есть
Гарриет. Во время затишья миссис Пратт ругала немцев, но больше
интересовалась кино. Не встречалась ли я с Кларком Гэйблом? С Гэри
Купером? С Рональдом Колменом? Выяснив, что у меня нет знакомств среди
звезд, она перестала у меня выпытывать и согласилась со словами мужа, что
мы, янки, поступаем очень порядочно, помогая им... но когда же Штаты,
наконец, соберутся вступить в войну?
Я сказала, что не знаю. Тут вмешался отец.
- Не приставайте к сестре, миссис Пратт. Вступим, никуда не денемся -
ну, запоздаем малость, как ваш мистер Чемберлен. А пока что будьте вежливы
с теми, кто уже здесь и помогает.
- Я не хотела никого обидеть, мистер Джонсон.
- Никто и не обиделся, миссис Пратт. Зажим!
Мне редко доводилось видеть такую хорошую операционную сестру, как
миссис Пратт. Она подавала мужу все, что нужно, не дожидаясь его слов -
научилась, наверное, за долгие годы совместной работы. Инструменты она
принесла с собой - должно быть, те, что мистер Пратт использовал в своей
ветеринарной практике. Некоторых это, возможно, оттолкнуло бы, мне же
представлялось резонным.
Мистер Пратт занимал стол, который предназначили для Джубала и Джилл.
(Мы не слишком хорошо ориентировались во всех подробностях событий той
ночи - ведь очевидцев расспрашивали, когда война уже кончилась.) Поэтому
Джубал работал в передней комнате, сортируя раненых и отмечая, кого Касу и
Полу нести в Бундок - здесь им даже не стали бы оказывать помощь, как
безнадежным. Джилл помогала то Дагмар, то мне - особенно с анестезией.
Анестезия стала предметом горячих дискуссий во время наших учений.
Довольно уже и того, что мы заявимся в двадцатый век с современным
хирургическим инструментом, но тащить с собой бундокское анестезионное
оборудование? Немыслимо!
Галахад решил наконец снабдить нас шприцами, заправленными нужной
дозой неоморфина (название не играет роли - все равно в двадцатом веке это
средство неизвестно). Джилл сновала из одного помещения в другое, делая
уколы раненым и обгоревшим и освобождая нас с Дагмар для основной работы.
Она хотела помочь и миссис Пратт, но та отмахнулась - она давала наркоз
способом, не виданным мною с 1910 года: капала хлороформ на маску
пациенту.
Работе не видно было конца. Между операциями я протирала стол
полотенцем, пока оно не намокло от крови так, что больше пачкало, чем
вытирало.
Гретхен доложила, что они сбили сорок семь из шестидесяти
бомбардировщиков второй волны. Тринадцать оставшихся успели сбросить часть
бомб. Девушки Гретхен использовали излучатели и приборы ночного видения,
направляя луч, как правило, на бензобак. Иногда бомбы при этом
сбрасывались, иногда взрывались при соприкосновении с землей, иногда не
взрывались, добавляя работы саперам на следующий день.
Но мы ничего этого не видели. Порой бомба падала где-то рядом, и
кто-нибудь говорил: "Близко", - а кто-то отвечал: "Слишком близко", и все
продолжали работать.
Сбитый самолет взрывается не так, как бомба - а истребитель не так,
как бомбардировщик. Мистер Пратт говорил, что может отличить по звуку
падение "спитфайера" от падения "мессершмитта". Он, возможно, и мог - я
нет.
Третья волна, по сообщению Гретхен, нахлынула с двух сторон - с
северо-востока и северо-запада. Но ее девушки уже приноровились стрелять
из своего, в общем-то пехотного, оружия по непривычным мишеням, быстро
отличая при этом бомбардировщики от "спитфайеров" - и, как выразилась
Гретхен, на этот раз "утерли им сопли".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69