- Ты жизнью заплатил за свое благородство...
Терос смотрел пустыми глазами, не видя и не слыша ничего. Тщетно
пытался Гилтанас перетянуть жгутом обрубок руки: неудержимая струя крови
толчками рвалась наружу. Жизнь на глазах покидала тело кузнеца...
- Нет! - Золотая Луна опустилась подле него на колени. - Он не умрет.
Я целительница.
- Госпожа, на всем Кринне нет лекаря, способного помочь этому
человеку, - неодобрительно сказал Гилтанас. - Он уже потерял больше крови,
чем содержится во всем теле гнома! Его сердце почти не бьется... Самое
милосердное - это дать ему умереть в мире, не мешая разными варварскими
ритуалами...
Золотая Луна на него даже не посмотрела. Прижав ладонь ко лбу Тероса,
она закрыла глаза.
- Мишакаль, возлюбленная Богиня-Целительница, - молилась она, -
пожалуйста, ниспошли милость этому человеку. Исцели его, если он еще не
выполнил своего предназначения на земле. Пусть он живет и служит делу
добра...
Возмущенный Гилтанас уже протянул руку, намереваясь оттолкнуть
Золотую Луну... и замер, пораженный. Кровь перестала течь. Ужасная рана
прямо на глазах начала закрываться. Пепельный налет пропал с темной кожи
кузнеца, дыхание успокоилось. Предсмертное забытье сменилось глубоким
сном, сулящим выздоровление. Узники, смотревшие из соседних клеток, только
ахали и изумленно переговаривались. Танис со страхом озирался кругом - не
заметил ли какой-нибудь гоблин или драконид. Но те были слишком заняты -
упрямые лоси никак не хотели совать шею в хомут, Гилтанас отодвинулся в
угол, задумчиво глядя на Золотую Луну.
- Подгреби-ка соломки, Тассельхоф, - велел Танис. - Карамон, Стурм,
помогите мне его уложить...
- Вот, возьмите, - Речной Ветер протянул свой плащ. - Укройте его,
чтобы не простыл.
Устроив Тероса со всеми возможными удобствами, Золотая Луна вернулась
на свое место подле Речного Ветра. Ее глаза лучились таким спокойствием и
кроткой, вдохновенной силой, что поневоле казалось - не она пребывала в
плену, но мерзкие рептилии по ту сторону прутьев.
Только к полудню караван наконец двинулся в путь. К тому времени
гоблины бросили в клетку еду - несколько кусков хлеба и мяса. К вонючему
тухлому мясу не притронулся никто, и его выкинули. Зато на хлеб все
накинулись с жадностью - ведь они ничего не ели со вчерашнего дня.
Добившись в караване относительного порядка, Тоэд оседлал лохматого пони и
велел трогаться. Овражный гном Сестан трусцой следовал за Младшим
Командиром. Заметив в пыли кусок мяса, выброшенный из клетки, овражный
гном схватил его и жадно запихал в рот.
Каждую клетку тащило четыре лося. На грубых деревянных сиденьях
восседало по два хобгоблина: один держал вожжи, другой - меч и кнут. Тоэд
ехал впереди, сопровождаемый полусотней драконидов в латах и полном
вооружении. Позади клеток следовал примерно вдвое больший отряд
хобгоблинов.
Немногочисленные оставшиеся жители Утехи провожали караван
взглядами... Может, они и знали кого-нибудь из сидевших в клетках, но не
выдали себя ни словом, ни жестом прощания. Лица по обе стороны прутьев
принадлежали существам, уже не способным чувствовать боль. Подобно Тике,
они поклялись, что никто более не увидит их слез.

Караван двигался к югу - древней дорогой через перевал Врата. Вступив
в прохладную тень высоких стен каньона, ведшего к перевалу, хобгоблины и
дракониды, жаловавшиеся на дневную жару, разом приободрились и зашагали
быстрее. Узники, стучавшие зубами от холода, тоже вздохнули с облегчением,
хотя и совсем по другой причине: зрелище разоренной родины более не
надрывало им душу.
К вечеру они одолели змеившийся каньон и вышли к Вратам. Раньше здесь
был торговый город, оживленный и шумный. Теперь о его существовании
напоминали лишь оплавленные, почерневшие каменные стены. Не было видно
никаких признаков жизни. Несчастных пленников снова охватила беспросветная
тоска.
Вновь оказавшись на открытой местности, дракониды заявили, что в
дальнейшем предпочитают двигаться по ночам, - солнечный свет был им не по
нутру. Соответственно, караван почти не останавливался до самого рассвета.
Спать в грязных клетках, качавшихся и подскакивавших на ухабах, было
невозможно. Голод и жажда мучили пленников, а те, кто кое-как умудрились
проглотить еду, что бросили им дракониды, страдали еще и от тошноты. Воду
раздавали два-три раза в день, крохотными чашками.
Золотая Луна не отходила от искалеченного кузнеца. Смерть более не
грозила Теросу Железоделу, но он был еще очень болен и слаб. Он метался в
лихорадке и бредил, вспоминая разграбление Утехи. Терос говорил о
драконидах, чьи мертвые тела, вместо того чтобы окаменеть, растекались
лужами кислоты, сжигая всякого, кто находился вблизи; и еще о таких, чьи
кости взрывались в момент смерти, истребляя все живое вокруг. Кузнец
заново переживал такие ужасы, что у Таниса, вынужденного слушать, все
плыло перед глазами. Впервые он как следует осознавал всю чудовищность
происходившего. Как смели они надеяться победить драконов, чье дыхание
убивало, чья магия далеко превосходила все искусство наиболее
могущественных волшебников, когда-либо живших на Кринне? Как смели они
надеяться разбить армии монстров, способных убивать даже после смерти?..
"Все, что у нас есть, - думал с горечью Танис, - это Диски Мишакаль;
но что с них толку?" За время путешествия из Кзак Царота в Утеху он не раз
пытался в них разобраться, однако мало что понял. Золотая Луна, со своей
стороны, сумела прочесть то, что относилось к искусству целительства; но
не намного больше того.
- Лишь истинный вождь народов способен понять все, - с неколебимой
верой повторяла она. - Я призвана только найти его.
Хотелось бы Танису верить, как она. Но чем дальше ехали они по
опустошенному краю, тем более он сомневался, что отыщется вождь, способный
одолеть Повелителя Верминаарда...
Большую беду усугубляли и иные горести. Рейстлин, лишившийся своих
трав, жестоко мучился кашлем и выглядел не намного лучше Тероса, так что
Золотой Луне приходилось заботиться сразу о двоих. По счастью, с ними была
Тика, усердно помогавшая Золотой Луне, особенно по части ухода за магом.
Ее собственный отец считался в некотором роде колдуном; поэтому Тика
невольно благоговела перед всеми, кто был связан с волшебством.
Если уж на то пошло, именно Тикин отец нечаянным образом помог
Рейстлину открыть свое призвание. Однажды отец Рейстлина привез своих
близнецов и падчерицу Китиару на местную ярмарку, посвященную окончанию
лета, и там дети попали на представление иллюзиониста Чудодея Вейлана.
Восьмилетний Карамон скоро заскучал и с радостью дал сестре увести себя на
другой конец ярмарки, где заезжие ловкачи выделывали всякие трюки с
мечами: Китиару тянуло к ним неудержимо. Рейстлина - он тогда уже был
тощим и хилым - столь подвижные игры не привлекали. Он провел у Чудодея
Вейлана весь день, а когда семья вернулась домой - потряс всех, безупречно
воспроизводя все его трюки. На другой же день папаша отдал его в обучение
к одному из величайших мастеров волшебных наук...
Тика всегда восхищалась Рейстлином, и обрывки слухов о его
таинственном путешествии в легендарную Башню Высшего Волшебства поражали
ее воображение. Она ухаживала за магом из уважения и по врожденной
склонности помогать тем, кто был слабее ее. А кроме того, под страшным
секретом сознавалась она себе, это означало благодарную улыбку его
замечательного брата-близнеца...
Короче говоря, Танис не знал, о чем волноваться больше - то ли о
Рейстлине, чье состояние все ухудшалось, то ли о неожиданном романе между
закаленным в битвах воином и юной, беззащитной, неопытной официанткой. Ибо
слухам о се похождениях Танис не верил.
Была у него и иная пища для тревожных размышлений. Стурм, глубоко
униженный самим фактом плена, а паче того - отвратительной клеткой, в
которой его, точно быка на бойню, везли неизвестно куда, переживал
страшнейший душевный упадок, и Танис не был уверен, что рыцарь с ним
справится. Стурм либо сидел неподвижно целыми днями, глядя вдаль меж
прутьев клетки, либо, что было гораздо хуже, погружался в глубокий сон, и
разбудить его было невозможно, пока сам не проснется.
Одним словом, у Таниса почти не было времени размышлять о своем
собственном внутреннем разладе, зримым воплощением которого служил эльф,
сидевший в углу клетки. Стоило посмотреть на Гилтанаса, и Танису неизбежно
вспоминался его дом в Квалинести. Чем ближе делалась родина, тем чаще
стучались в сердце непрошеные, давно похороненные воспоминания, подобные
прикосновению неупокоенных в Омраченном Лесу.
Гилтанас, друг детства! Больше чем друг - брат!.. Почти ровесники,
выросшие в одном доме, - сколько они вместе играли, дрались и смеялись! А
когда подросла младшая сестренка Гилтанаса, они стали брать беленькую
малышку с собой. Особенно же любила эта троица досаждать старшему брату -
Портиосу, серьезному юноше, рано познавшему все заботы и горести своего
народа. Ибо Гилтанас, Лорана и Портиос были детьми Беседующего-с-Солнцами
- правителя эльфов Квалинести, и Портиосу предстояло в будущем занять его
место.
Кое-кто из жителей эльфийского королевства находил странным, что
правитель пожелал принять в свой дом внебрачного сына жены своего
покойного брата, изнасилованной воином-человеком. Бедняжка скончалась от
горя всего через несколько месяцев после рождения сына, и правитель,
наделенный великодушием и нравственным чувством, без колебаний взял
младенца к себе. Лишь годы спустя, с неудовольствием наблюдая растущую
взаимную привязанность любимой доченьки и незаконнорожденного полукровки,
пожалел он о своем давнем решении... У Таниса у самого душа была не на
месте. Будучи наполовину человеком, юноша обрел зрелость гораздо раньше
медленнее развивавшейся эльфийки. И он понимал, какое горе причинил бы их
союз семье, которую он уважал и любил. Вдобавок в нем тогда уже проявился
внутренний разлад, мучивший его в дальнейшем всю жизнь: эльфийское
постоянно боролось в нем с человеческим. Наконец, в возрасте восьмидесяти
лет, что по человеческим меркам равнялось примерно двадцати, Танис покинул
Квалинести. Правителя его уход отнюдь не опечалил, и, как ни старался он
скрыть от юного полуэльфа свои истинные чувства, каждый из них прекрасно
понимал, что к чему.
Что до Гилтанаса, он подобного такта не проявил. Они с Танисом
поговорили начистоту насчет Лораны, и таким вышел их разговор, что
душевные раны, причиненные им, спустя годы еще продолжали болеть, и Танис
до сих пор не был уверен, что все забыл и простил. Было очевидно, что то
же самое мог бы сказать и Гилтанас.
Для этих двоих невеселое путешествие тянулось воистину бесконечно.
Несколько раз Танис без особого успеха пытался заговорить с Гилтанасом и
скоро понял, как сильно тот изменился. Молодой эльф всегда был честен и
прям, всегда любил посмеяться и пошутить. Он не завидовал брату -
наследнику трона. Гилтанас был больше склонен к наукам и пробовал силы в
магии, хотя и не питал к ней такого серьезного интереса, как Рейстлин. Как
все эльфы, он ненавидел сражения, но притом был отменным бойцом. Он был
глубоко предан своему роду, в особенности сестре... Теперь же он сидел
неподвижно и мрачно молчал, что уже само по себе было очень странно для
эльфа. Единственный раз проявил он интерес к окружающему: когда Карамон
завел речь о побеге, Гилтанас довольно резко велел ему даже не думать об
этом - иначе, мол, он все погубит. Спутники тотчас накинулись на него,
расспрашивая, что именно мог погубить Карамон, но эльф отмолчался,
пробормотав нечто невразумительное о роковом неравенстве сил.
На рассвете третьего дня войско драконидов, утомленное долгим ночным
переходом, подыскивало подходящее местечко для привала. Пленники,
проведшие еще одну бессонную ночь, готовились скоротать тоскливый и зябкий
день. Неожиданно повозки остановились. Танис поднял голову, дивясь такому
изменению привычного распорядка. Выглянув между прутьями клетки, друзья
увидели старца в длинных, некогда белых одеждах и видавшей виды
остроконечной шляпе. Он громко разговаривал с... деревом.
- Кому говорю! - грозил он исцарапанным посохом толстому дубу. - Я
сказал - передвинься! Как смел ты бросить на меня тень и помешать мне
греться на утреннем солнышке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70