В середине комнаты стояло странное металлическое сооружение, из которого также валил дым. В кладке двух стен зияли пустые места.
— И это человек, от которого Монфор ждет победы в войне? — изумленно прошептала Эмер.
— Привет! — крикнул Гален, но алхимик не услышал его: слишком уж сильно он размахивал дымящимися одеялами.
Но тут из кладовой показалась Ансельма, держа в обеих руках по жестянке с порошком. Вопреки всему, она оставалась полностью невозмутима. И Галена она увидела и узнала сразу же.
— Клюни! — крикнула она мужу. — У нас гости!
Ее муж загасил наконец так и не разыгравшийся в полную силу пожар и повернулся к вновь прибывшим. И одежда, и волосы его были в копоти, но чумазое лицо заискрилось радостью, едва он увидел Галена.
— Друг мой! Добро пожаловать! — заорал он и тут же, заметив Ребекку, почтительно поклонился. — Моя госпожа, какая честь!
Дочь барона выступила вперед.
— Сейчас не время для пустых формальностей, — оборвала она поток комплиментов. — Мне нужны ваш совет и ваша помощь.
— Все, что угодно!
Алхимик предпринял безуспешную попытку расчистить хоть какое-то место, куда могли бы присесть его гости, пока Гален знакомил гостей и хозяев друг с другом. Ансельма и не подумала помочь мужу в его стараниях, прекрасно понимая, что дело это безнадежное; она осторожно поставила жестянки на стол и приветственно кивнула каждому из гостей поочередно. В конце концов все кое-как расселись прямо на полу.
— Ну вот, — начала Ансельма. — Трое шахматистов. Все в сборе. Давненько нам хотелось с вами познакомиться.
— Столько всего случилось в последнее время… — протянула Ребекка.
— Расскажите же нам, — нетерпеливо попросил Клюни. И, чуть подумав, добавил: — Госпожа.
— А как продвигается ваша работа над новым оружием? — в свою очередь спросила девушка.
— Все, что было возможно, мы уже сделали, — ответила Ансельма. — Теперь необходимо дождаться, пока не прибудут новые материалы. Так что давай рассказывай.
И троим друзьям в который уже раз пришлось заново рассказывать историю сделанного ими открытия, а алхимик, его жена и Милден, для которых все или почти все это было совершенно в диковинку, жадно слушали. Гален показал мраморную плиту, которую нашел под солью, и сравнил ее с той, что имелась у Клюни. Оба камня оказались одинакового размера, да и резьба выглядела похожей. Слушатели с нарастающим интересом внимали рассказу о таланте прясть сновидения, который открылся у Ребекки, о способе, которым молодым людям удалось разгадать головоломку письмен, и о том, как все это и многое другое складывается в единую ужасающую картину. Они согласились, что необходимо как можно скорее найти Невилла, отсутствующий камень и книгу «Под солью», но заспорили, утверждая, будто наличествующие факты поддаются вовсе не одной-единственной, а сразу нескольким интерпретациям.
— Нам давным-давно была известна теория о циклической природе истории, — указала Ансельма. — Но мы никогда не сталкивались с чем-нибудь столь примечательным, как другая Ребекха.
— Все это несколько обескураживает, — добавил Клюни. — Прилив волшебства с некоторых пор определенно нарастает, и вы все — еще одно подтверждение тому. Но во всем этом должно корениться и нечто большее.
Их разговор прервался из-за того, что в дом к алхимику доставили какие-то ящики. Солдаты, внесшие их, обменялись тревожными взглядами, увидев в подвале полный разгром, и как можно скорее поспешили убраться восвояси. Перед этим они, правда, аккуратно расставили ящики в определенном порядке по указанию Ансельмы: Впрочем, и эта суета проходила довольно нервозно.
— Не ставь эти два рядом! — взвизгнула Ансельма, из-за чего бедный солдат аж подскакивал на месте.
— Таков наш долг, — радостно потирая руки, заметил Клюни. — Мы дали слово Монфору. Надо работать, работать и еще раз работать!
— Возвращайся утром, — велела Ансельма Ребекке. — К тому времени мы закончим с этой партией, а пока суд да дело, может, и придумаем что-нибудь занятное.
— Где молот? — спросил у нее муж, уже всецело захваченный долгожданным делом.
— Куда свалился, там и валяется, — невозмутимо ответила Ансельма.
— Пошли, — поторопил друзей Гален. — Пошли отсюда!
И хотя беседа с алхимиком не принесла никаких ощутимых результатов, никто не стал перечить ему. Гален оставил в мастерской у алхимика свой мрамор и наполовину окаменевшую книгу, понимая, как волнуют того подобные вещи.
Когда они вернулись в замок, то сразу же отправились проведать Рэдда. В его состоянии не произошло никаких перемен. Зато нянюшка рассказала им, что в замок пришли Эннис и Кедар, так что молодые люди немедленно отправились на поиски колдунов. И разыскали их в комнате прислуги: Эннис, взяв на руки маленького ребенка и окруженная детьми чуть постарше, рассказывала им сказку о маленьком драконе — «размером не больше моего кулачка». Кедар, сидя на полу, делал набросок с натуры.
Пришедшие дождались, пока не закончится сказка, потом отозвали Эннис и Кедара в сторону и ввели их обоих в курс дела. Но так как наступал вечер, беседа коснулась и бытовых тем.
— Комнаты-то вам уже приготовили? — под конец спросила Ребекка.
Первым ответил Милден. Он сообщил, что ему выделили комнату в главном здании, после чего распрощался, сославшись на то, что ему необходимо еще почитать. Художник же и сказительница покачали головами.
— Мы все прекрасно разместимся у меня, — предложила Эмер. — Отец-то возражать не будет, это уж точно. — Она заставила себя улыбнуться, после чего добавила: — Места всем хватит с избытком, особенно если учесть, что Гален заночует у меня в комнате.
— А Кедар у меня, — лукаво добавила Эннис.
— Вот и договорились. — Эмер улыбнулась сказительнице. — Если тебе хочется, Бекки, можешь снова заночевать в комнате моего отца.
Ребекка машинально кивнула. Она старалась не выдать собственных чувств. Она была счастлива, что ее друзья нашли друг друга, но сама она из этого круга выпадала и поневоле испытывала зависть. «Вот и прекрасно! — подумала она, заставив себя улыбнуться. — Стану наперсницей для двух парочек сразу!»
Сон начался примерно так же, как прошлой ночью, но на этот раз его образы были куда яснее. Ребекка видела рождение трех младенцев: двух мальчиков и девочки. Одно рождение за другим, хотя каждые роды представляли собой отдельную картину, за которой наблюдали, одобрительно кивая, трое старцев. Они присутствовали на всех родах, но оставались невидимыми, неслышимыми и неузнанными. Фигуры старцев искажались, менялись, их контуры временами напоминали рисунок, выполненный детской рукой. Затем они закружились на месте, причем головы их были связаны световым треугольником, а вслед за этим исчезли окончательно. И все же Ребекка ощущала их присутствие на протяжении всего сна, чувствовала себя под их тройной охраной на протяжении всех трех историй, из которых слагался ее сон. Хотя каждая из трех частей сна представляла собой законченную историю и воспринималась в качестве таковой, жизни всех трех людей были сплетены в единое целое. И несмотря на то, что в одной истории ничего не знали о двух других, каждая из них, взятая в отдельности, оказалась бы неполной и незавершенной.
Три жизнеописания развивались одно за другим и частично накладывались друг на друга, но Ребекку это ничуть не смущало. «Во сне мы видим прошлое».
У Кедара было несчастливое детство. Он родился в бедной семье поденщика третьим сыном. Свое художническое признание он осознал в самом раннем возрасте и пытался рисовать где угодно и чем угодно, что только попадалось ему под руку и оказывалось пригодным для этой цели. И такие забавы сильно огорчали его родителей. На протяжении детства и большей части юности он воспринимал собственный дар как проклятие. Он пытался подружиться с другими детьми, пытался принять участие в их играх, но они его прогоняли. Они не понимали Кедара, а ему их грубая возня была на самом деле глубоко безразлична. Даже собственные братья поколачивали его и высмеивали его рисунки, когда он пытался объяснить им, что те значат. В конце концов молодой художник обзавелся сильным заиканием, а после этого предпочел и вовсе погрузиться в молчание. Отцу было ничуть не жаль третьего сына, более того, он злился на него все сильнее из-за того, что тот оказался неспособен заняться тем, чего от него ждали, то есть наравне со всеми зарабатывать себе на хлеб насущный и помогать своему разрастающемуся семейству. Убедившись, что порка не помогает, отец начал запирать мальчика в шкафу. Сидя во тьме, Кедар отчаянно плакал, его мучили кошмары и страшила возможная слепота.
Из дома он ушел в восьмилетнем возрасте. За смехотворно малую сумму родители отдали его в ученики бродячему художнику, который сумел распознать поразительный талант мальчика. А распознав, постарался использовать на полную катушку, и жизнь Кедара превратилась в нескончаемое ремесленничество. Талант действительно пригодился ему, но вовсе не так, как ему бы самому этого хотелось. Часто его хозяин выдавал работы мальчика за свои собственные. Светлые минуты выпадали не часто — а когда выпадали, он принимался рисовать, как ему нравилось.
Через три года пожилой художник по имени Эдель сделал хозяину Кедара предложение, перед которым тот не смог устоять, и перекупил мальчика. А перекупив, сразу же предоставил ему полную свободу, которую тот испытал впервые в жизни. Кедар был поражен, полон благодарности и напуган одновременно, но добрый старик обращался с ним как с родным внуком и научил его многому, включая и трепетное отношение к собственному призванию. Он также посвятил мальчика в тайны секты Еретиков. Кедар отплатил Эделю преданностью и любовью, которые остались у него в душе и когда старого художника не стало. Кедар до сих пор тосковал о наставнике и вспоминал как подлинного отца, тогда как о родном отце, наоборот, старался не думать.
Итак, юноша остался один на всем белом свете и повел кочевую жизнь, зарабатывая себе на хлеб трудами своей кисти, которая, становилась все более и более искусной, и постепенно проникаясь уверенностью в собственных силах. Когда он — чисто случайно — обнаружил у себя и колдовские способности, он ничуть не испугался, но пришел в необычайное волнение. Нечастые вспышки колдовской силы он берег как зеницу ока и с еще большим трепетом относился к собственной живописи. Заикание его стало менее заметным, он вырос в привлекательного молодого человека, обзаведшегося множеством знакомств, но старающегося не заводить длительных связей.
И он продолжал заниматься живописью. Наброски, портреты, жанровые сценки, пейзажи и натюрморты, а также картины, рожденные исключительно воображением. И на каждой картине вместо подписи он проставлял знак секты Еретиков.
Сон Ребекки приблизился по времени к текущим событиям. Ненадолго промелькнул портрет Бальдемара, а затем — картинки с ярмарки и встреча Кедара с Эннис. Тем самым началась вторая часть сна.
Хотя жизнь Эннис началась совсем в иных обстоятельствах, она во многих отношениях оказалась удивительно похожей на жизнь Кедара. Она родилась в зажиточной семье, и ее отец состоял в родстве с местной знатью. Эннис чрезвычайно рано научилась говорить, что сделало ее центром всеобщего внимания и побудило ее родителей заставлять малютку «выступать» перед многочисленными гостями дома, которые, понятно, удивлялись и восхищались. Так или иначе, бойкий язычок скоро начал приносить ей серьезные неприятности. Она придумывала истории, которые рассказывала всем и каждому, кто оказался поблизости, или же, в отсутствии аудитории, — себе самой. Пока ее сверстники и сверстницы играли, она говорила без умолку. Шумная и навязчивая девочка вскоре заметила, что ее стараются избегать, и поняла, что и взрослые больше не находят ее такой замечательной.
Через какое-то время родители утратили к ней малейшую любовь, переключив все внимание на других детей которые уродились вполне «нормальными». Эннис то обихаживали, то напрочь упускали из виду сменяющие одна другую нянюшки, а в конце концов с удовольствием спроваживали куда-нибудь, рассудив, что она вроде бы не в своем уме. «Она живет в каком-то особом мире», — перешептывались, поглядывая на нее, слуги. Ее отправили в приют, жизнь в котором поначалу показалась ей замечательной, потому что здесь нашлось множество людей, которых заинтересовали ее рассказы, но достаточно быстро Эннис сообразила, что попала в самый настоящий пыточный дом, и бежала оттуда.
Она чуть не умерла с голоду, скитаясь на свой страх и риск и не получая помощи ниоткуда. В пастушьей хижине провела она первую холодную зиму. Пока случайно не попала на ярмарку и не поняла, что нашла наконец собственный дом. Вечно на колесах, вечно в обществе эксцентричных скитальцев, она почувствовала себя в безопасности и научилась мудро распоряжаться собственным даром, оценив к тому же удобства молчания и ценность человеческой дружбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60