Файнберг
тоже, наверное, себя уговаривал, а надо было голову спасать. А
если затаился где-то гад и хобот на меня затачивает? Может выйти
мне вон и прописаться в песочнице перед домом, оставив
жилплощадь невидимке? Я снова каждый квадратный и кубический
сантиметр обшарил. Но к концу тотального шмона голова стала
весить на два пуда больше, и думы окаменели, и мыслительный
аппарат забуксовал, как автомобиль на пляже. Вдобавок в носу
кран сопливый открылся, по ушам будто ладонями врезали, и я
сделался горячий, как казанок в печи. Как это называется? Иначе,
чем грипп, инфлуэнца, лихорадка не назовешь. Я утром промок,
когда по дороге решил заскочить туда, где люди перед рабочим
днем пивком разминаются. А потом целую смену мокрыми тапками
шлепал. Но, с другой стороны, простуда с гриппом меня никогда не
берут. Вот одного моего приятеля триппер не брал, даже,
казалось, в самых безнадежных случаях. Зато стоит сквознячку
полетать, и этот тип уже готов, лежит, хлюпает, сложив ручки.
Такой вот разброс и плюрализм.
Я пошел на кухню угоститься чаем со спиртом, с таблеткой, с
малиновым вареньем и встретил в коридоре лужицу. Но почему-то
свирепеть и бросаться уже не захотелось. Я стал, как мне тогда
почудилось, вполне здраво рассуждать. Это, дескать, просто снизу
протекает. Потолок чистый, значит не сверху. Почему бы не быть
жидкостям, которые снизу умеют течь? Наверняка и закон физики
подходящий имеется, у меня же просто разрастающаяся прореха в
образовании. Я ведь как учился - ночью под пивко сто законов
выучу, утром сдам поскорее экзамен, потом коньяк из заначки
- и привет всем знаниям, вымылись, считай, начисто.
Успокоился я столь незатейливым способом, загрузил вовнутрь
народные снадобья, растекся на диване. Есть оттяг, слегка
"лечу", реминисцирую детство золотое. Мне тогда
нравилось болеть: морсик, жрачку в постель подносят, уносят;
горшок и то рядом расположился; никому от тебя ничего не надо,
только вьются вокруг со своими услугами; ты же Вальтер Скотта
почитываешь. Принял я еще немного комплексного средства и
разморился окончательно, даже задремал. В дреме я будто бы
по-прежнему на своем диване, но откуда ни возьмись доктор, хочет
меня оперировать. Из-под шапочки и над повязкой только два
глаза-буравчика виднеются и нос. Последняя деталька не просто
сидит на лице, а еще и вытягивается в мою сторону, на конце
становится твердой, металлической, как и полагается медицинскому
инструменту. Кстати, в охватившем меня сне я отношусь к
докторскому носу с пониманием. А может, товарищ -
потомственный хирург? Куда больше беспокоит, что он там
собирается ковырять? В качестве ответа металл ныряет в мой нос,
потом опускается в глотку, добирается чуть ли не до желудка. Там
из него что-то выдавливается. Сон заканчивается, возвращаюсь в
явь, утро уже лезет в окно со двора, и в желудке нехорошо. Хотя
чего там может быть хорошего? Однако, есть и плюсы, за время
лежки и спячки голова облегчилась, дым из нее ушел, остыл
организм, и уши, как новые трубы. Я шлепанцы с дивана спустил, а
рядом с лежачим местом есть повод для огорчения, подозрительная
лужица с каким-то утробным запашком. Я, спотыкаясь, будто
богатырский конь, направился к "охоте". Вот
единственное, что мне не изменит, когда успокоит, а когда и
силенок подбросит. Но железная уверенность в аппарате рухнула,
нанеся душевную травму, едва он зарычал. Кое-что двинулось во
мне снизу вверх, так сказать, чтобы поздороваться, и я,
метнувшись в ванную, как лев за антилопой, стравил там харчи. По
завершению процедуры, ноги, как у плюшевого мишки стали, и я
ударил туловищем пол. На кафеле вскоре замерз, как Маугли, и
с натужным криком "даешь!" из ванной комнаты себя выпихнул.
Только на теплом ковре в гостиной-кабинете-спальне очухался.
Попил пивка для дезинфекции и полный ажур в организме.
Налопался сосисок, задабривая живот; наконец, мораль укрепил,
чтоб в ванной комнатке прибраться. А там подарок, оказалось, меня
поджидает, рассчитанный на особое чувство прекрасного.
В раковине червячки резвились, толстые, как те самые сосиски,
только с усами. Некоторые активисты уже просыпались на пол и
неторопливо расползались кто куда. Один червячок решил
познакомиться поближе и стал смачно грызть носок моего ботинка.
Я, конечно, пнул малолетку, мол, знай свое место, щенок, но тут
же пришлось разочароваться в проявленной грубости. Ногу обожгло,
как-то изнутри ошпарило и дернуло до колена. Током, что ли,
шарахнуло? Если у такой внешне скромной зверушки столь яркие
способности, значит, остается только снять шапку и освободить
дорогу. Однако, внимание приковалось к тому, что шкафчик мой
сожрали, только щепочки остались (я ж на нем столько месяцев
проверял свое плотницкое мастерство), еще и пасту зубную
слопали, даже шампунь сметали. Вот этого уже простить нельзя!
Милая компания, тем временем, десантировалась почти в полном
составе из раковины и уже явно тяготилась тесноватой ванной.
Смышленые малыши стремились на просторы моей квартирки. Стало
обидно, что кто-то сейчас будет комиссарить на такой скромной
жилплощади. Я, между прочим, порядок люблю, никогда на паркет не
сплевываю и хабарики к потолку не приклеиваю, хотя и умею. Да и
лишних вещей, продуктов что-то у себя не замечал. Могу я
намечающееся веселье позволить, не умаляя своего человеческого
достоинства? Был бы я без достоинства, йог какой-нибудь, нолик,
который умалить нельзя, то смотрел бы сейчас на живые сосиски
ласковым взором. Но поскольку душа моя в нижнем астрале, то
испробовал бесполезную швабру (присоски у них будь здоров) и
никчемную табуретку (в момент битья они как заклепки), потом
сгонял на кухню за особой заначкой для зимы - бутылью
спирта. Вернулся в ванную, сияя, как Снегурочка, и расплескал
зимнюю радость, зажав до обеззвучивания крик: "Подавитесь,
падлы". Червячки мои, конечно, оживились, давай слизывать,
думали, что угостились на очередную халяву. И тут я, неумолимый,
как Молох, градусы им добавил, бросил спичку недрогнувшей рукой
подпольщика. До безумия было еще далеко, я вроде осмысленно
понадеялся на прочность гидроизоляции. Кое-кто из моих маленьких
пытался покинуть мероприятие типа "ауто-да-фе",
вундеркинды же, наоборот, сползлись в прочный ком. Те
мерзавчики, что по краям, спеклись в итоге в корочку. Однако,
когда пожар закончился и корочка лопнула, показалась
живая-здоровая начинка из их товарищей. А вот моя ванная
комната, некогда гвоздь программы, пропала и сгинула, одна вонь
и копоть в виде положительного сальдо. Я, наверное, только после
этого завелся по-настоящему, по-берсеркерски. Напялил шерстяные
перчатки, на них резиновые рукавицы, оставшиеся с тех времен,
когда я служил говночистом, подхватил гирю-двухпудовку, ее тоже
тряпкой обмотал. Получившейся булавой, вроде той, что была у
любого уважающего себя былинного деятеля, стал крошить остатки
кафеля, сотрясая здание до самого фундамента. Правда, было одно
"но": малыши бодро, как мячики, отпрыгивали всегда в
нужную сторону. Бросил в сердцах гирю, расколошматив раковину,
но заводка еще не кончилась. Снова хотел вступить в спор, имея
на этот раз в виде аргумента стальной прут, но, видимо,
"сосискам" я уже надоел вместе со своими мероприятиями,
вот они и скрылись через сток.
Первый раунд приятного не для меня знакомства завершился. Стою я
перед ванной комнатой, уничтоженной совместными усилиями, и
душевно ною, впервые недоволен судьбой. Почему звери в моей
жизни, вначале в виде персонажей "охоты", а потом и
наяву, играют такую роль? Достоевский и Толстой не взялись бы
писать о моих взаимоотношениях с животными, для них это было бы
низменно и мелко. Где тут вопросы нравственности, где клубок
человеческих взаимоотношений, где основа духовного возрождения
- спросили бы они и, не получив ответа, ушли бы, монотонно
гудя: "Суди его Бог". Однако же, господа хорошие -
заметил бы я им вслед - есть вещи, от которых побледнеют
ваши Безуховы и Карамазовы.
Давайте сравним поведение гадов и некоторых наших товарищей.
Если не станем зажмуриваться, найдем так много схожего. Просто
биологическое у одних становится психическим у других. Вот
сегодня я вроде столкнулся с законом природы, включили меня в
биоценоз, где сплошные червяки, микробы, вирусы. Не спрашивая
согласия, провели сеанс паразитизма. Какие-то животные
воспользовались чужим многострадальным организмом, чтобы
обстряпать свои делишки. А разве мало встречалось граждан,
которые не прочь были проехаться у меня на закорках,
предварительно задурманив мою голову. Разве не по-червячьи во
время пожара любого типа поступает людская мафия: крайних отдает
"огню", а в середке остается цела и невредима.
Получается так: чуть прижмут монструозность на человеческой
половине мира, тут же по принципу сообщающихся сосудов (горшков,
наверное) перетекает она на животную половину. Так что, не зная
тварей, не суйся к людям. Экую штуку впечатляющую я открыл! Ай
да Гвидонов, сукин сын. Подпрыгиваю, вздымая руки кверху, как
вратарь, который взял мяч. Но, падая вниз, тут же сгибаюсь и
хватаюсь за живот, прощупываю и пальпирую, не шевелится ли кто.
Ведь там, чего доброго, поселилось кое-что похлеще, чем
скромняга бычий цепень или семейство аскаридок. Подозреваю, что
из каждого опарыша вырастает злодей, вроде того, что поджидал
меня в подвале. Съел я двести граммов лимонной, и хотя был
уверен, что это не поможет, все-таки страх немного растворил.
Даже надежда затеплилась, что у червячков царит заединщина и
никто из всей шатии-братии, не задержался, споров отсебятину, в
моем нутре до лучших времен. Итак, стою я посреди комнаты, как
ежик, которого вывернули наизнанку, и тут для оживления дохлой
ситуации исполняется ария совсем из другой оперы.
Нина интересовалась мной по телефону оттого, что ее мамашу смыло
в загородное садоводство кушать клубнику, а вместо родного
человека завелась в квартире жуть. И грипп дамочка приплела, и
охватившую ее после болезни слабость, и проблемы отстаивания
девичьей чести, и ценности, честно заработанные
дедушкой-мясником. Я, конечно, понимаю, что скрывают в себе эти
тары-бары, кто-то у нее сорвался с крючка, вот она хочет в
порядке компенсации немедленно зацепить другую рыбку. Ее
"примитива" тоже помню, обиду взлелеял. Поэтому
объясняю: не таков, чтоб бежать, придерживая подтяжки, по
первому свистку. Не бутылка я портвейна, к которой можно
приложиться в любой момент, когда она имеется. Плавное витийство
оборвалось, в ухе громыхнуло так, будто Нина растоптала
телефонный аппарат, но через полчаса она уже маячила в моих
дверях. Впустить впустил, но посоветовал не налегать на чистоту
и обходиться пока без ванной. Силенок, значит, на оборону
девичьей чести ей не достает, а чтоб промчаться сюда ракетой
- вполне. Вид у меня неоднозначный, однако она, не вникая в
нюансы, идет в дом, устраивается на кушетке и начинает в стиле
плохой передачи болтать про страшности. Едва, дескать, она
погасит свет и захочет дрыхнуть, сразу кто-то начинает чавкать у
нее над головой, скакать по одеялу и даже трогать ее тело белое
в разных интимных местах короткопалой скользкой лапкой. После
такого разъяснения я сразу разубедился в том, что у Нины
завелись какие-нибудь животные. Вот балабонит она, лопочет
невесть что, а я, особенно не обращая внимания, нарочито
постреливаю со своего вертячего кресла в разные стороны.
Повернусь в сторону установки, там лазерный пулемет, и
трах-трах-тах, крутанусь в другую, выхвачу свой наган, поймаю на
мушку какой-нибудь цветуечек, украшающий обои, и скажу:
"Шпок". Удовольствие комплексное, причин для напряженки
вроде не видно, однако, бродит по мне какой-то внутренний зуд, и
словно пар клубится над мозгами. Вскоре от этого "пара"
уже заколыхались очертания комнаты. Из-за него оттаивает мой
верный гном, зуд закручивает человечка и выбрасывает из емкости
тела. Стены и потолок встречают упавшего "за борт"
тряпочным мельтешением. От порыва какого-то ветра материя
задирается на манер набедренной повязки и оголяет вместо задницы
закулисную тьму. Гнома сдувает сквознячком, и вот уже он во
мглистом мирке неясного объема. Продолжая от первого лица,
отмечу, что обживание нового места началось с дыхалки.
Вдох-выдох, сжатие бежит к голове и обратно, к заднице. Волна
силы бросается вперед и откатывается назад. Вдох - и втяжка
приносит биения окружающего мирка. Выдох - и от жаркого
выброса заливается светом похожая на аквариум сцена. Там
просматривались две рыбки; я сам, вернее, карикатура на меня, и
женщина Нина. Были мы некрасивые, расплющенные камбалы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
тоже, наверное, себя уговаривал, а надо было голову спасать. А
если затаился где-то гад и хобот на меня затачивает? Может выйти
мне вон и прописаться в песочнице перед домом, оставив
жилплощадь невидимке? Я снова каждый квадратный и кубический
сантиметр обшарил. Но к концу тотального шмона голова стала
весить на два пуда больше, и думы окаменели, и мыслительный
аппарат забуксовал, как автомобиль на пляже. Вдобавок в носу
кран сопливый открылся, по ушам будто ладонями врезали, и я
сделался горячий, как казанок в печи. Как это называется? Иначе,
чем грипп, инфлуэнца, лихорадка не назовешь. Я утром промок,
когда по дороге решил заскочить туда, где люди перед рабочим
днем пивком разминаются. А потом целую смену мокрыми тапками
шлепал. Но, с другой стороны, простуда с гриппом меня никогда не
берут. Вот одного моего приятеля триппер не брал, даже,
казалось, в самых безнадежных случаях. Зато стоит сквознячку
полетать, и этот тип уже готов, лежит, хлюпает, сложив ручки.
Такой вот разброс и плюрализм.
Я пошел на кухню угоститься чаем со спиртом, с таблеткой, с
малиновым вареньем и встретил в коридоре лужицу. Но почему-то
свирепеть и бросаться уже не захотелось. Я стал, как мне тогда
почудилось, вполне здраво рассуждать. Это, дескать, просто снизу
протекает. Потолок чистый, значит не сверху. Почему бы не быть
жидкостям, которые снизу умеют течь? Наверняка и закон физики
подходящий имеется, у меня же просто разрастающаяся прореха в
образовании. Я ведь как учился - ночью под пивко сто законов
выучу, утром сдам поскорее экзамен, потом коньяк из заначки
- и привет всем знаниям, вымылись, считай, начисто.
Успокоился я столь незатейливым способом, загрузил вовнутрь
народные снадобья, растекся на диване. Есть оттяг, слегка
"лечу", реминисцирую детство золотое. Мне тогда
нравилось болеть: морсик, жрачку в постель подносят, уносят;
горшок и то рядом расположился; никому от тебя ничего не надо,
только вьются вокруг со своими услугами; ты же Вальтер Скотта
почитываешь. Принял я еще немного комплексного средства и
разморился окончательно, даже задремал. В дреме я будто бы
по-прежнему на своем диване, но откуда ни возьмись доктор, хочет
меня оперировать. Из-под шапочки и над повязкой только два
глаза-буравчика виднеются и нос. Последняя деталька не просто
сидит на лице, а еще и вытягивается в мою сторону, на конце
становится твердой, металлической, как и полагается медицинскому
инструменту. Кстати, в охватившем меня сне я отношусь к
докторскому носу с пониманием. А может, товарищ -
потомственный хирург? Куда больше беспокоит, что он там
собирается ковырять? В качестве ответа металл ныряет в мой нос,
потом опускается в глотку, добирается чуть ли не до желудка. Там
из него что-то выдавливается. Сон заканчивается, возвращаюсь в
явь, утро уже лезет в окно со двора, и в желудке нехорошо. Хотя
чего там может быть хорошего? Однако, есть и плюсы, за время
лежки и спячки голова облегчилась, дым из нее ушел, остыл
организм, и уши, как новые трубы. Я шлепанцы с дивана спустил, а
рядом с лежачим местом есть повод для огорчения, подозрительная
лужица с каким-то утробным запашком. Я, спотыкаясь, будто
богатырский конь, направился к "охоте". Вот
единственное, что мне не изменит, когда успокоит, а когда и
силенок подбросит. Но железная уверенность в аппарате рухнула,
нанеся душевную травму, едва он зарычал. Кое-что двинулось во
мне снизу вверх, так сказать, чтобы поздороваться, и я,
метнувшись в ванную, как лев за антилопой, стравил там харчи. По
завершению процедуры, ноги, как у плюшевого мишки стали, и я
ударил туловищем пол. На кафеле вскоре замерз, как Маугли, и
с натужным криком "даешь!" из ванной комнаты себя выпихнул.
Только на теплом ковре в гостиной-кабинете-спальне очухался.
Попил пивка для дезинфекции и полный ажур в организме.
Налопался сосисок, задабривая живот; наконец, мораль укрепил,
чтоб в ванной комнатке прибраться. А там подарок, оказалось, меня
поджидает, рассчитанный на особое чувство прекрасного.
В раковине червячки резвились, толстые, как те самые сосиски,
только с усами. Некоторые активисты уже просыпались на пол и
неторопливо расползались кто куда. Один червячок решил
познакомиться поближе и стал смачно грызть носок моего ботинка.
Я, конечно, пнул малолетку, мол, знай свое место, щенок, но тут
же пришлось разочароваться в проявленной грубости. Ногу обожгло,
как-то изнутри ошпарило и дернуло до колена. Током, что ли,
шарахнуло? Если у такой внешне скромной зверушки столь яркие
способности, значит, остается только снять шапку и освободить
дорогу. Однако, внимание приковалось к тому, что шкафчик мой
сожрали, только щепочки остались (я ж на нем столько месяцев
проверял свое плотницкое мастерство), еще и пасту зубную
слопали, даже шампунь сметали. Вот этого уже простить нельзя!
Милая компания, тем временем, десантировалась почти в полном
составе из раковины и уже явно тяготилась тесноватой ванной.
Смышленые малыши стремились на просторы моей квартирки. Стало
обидно, что кто-то сейчас будет комиссарить на такой скромной
жилплощади. Я, между прочим, порядок люблю, никогда на паркет не
сплевываю и хабарики к потолку не приклеиваю, хотя и умею. Да и
лишних вещей, продуктов что-то у себя не замечал. Могу я
намечающееся веселье позволить, не умаляя своего человеческого
достоинства? Был бы я без достоинства, йог какой-нибудь, нолик,
который умалить нельзя, то смотрел бы сейчас на живые сосиски
ласковым взором. Но поскольку душа моя в нижнем астрале, то
испробовал бесполезную швабру (присоски у них будь здоров) и
никчемную табуретку (в момент битья они как заклепки), потом
сгонял на кухню за особой заначкой для зимы - бутылью
спирта. Вернулся в ванную, сияя, как Снегурочка, и расплескал
зимнюю радость, зажав до обеззвучивания крик: "Подавитесь,
падлы". Червячки мои, конечно, оживились, давай слизывать,
думали, что угостились на очередную халяву. И тут я, неумолимый,
как Молох, градусы им добавил, бросил спичку недрогнувшей рукой
подпольщика. До безумия было еще далеко, я вроде осмысленно
понадеялся на прочность гидроизоляции. Кое-кто из моих маленьких
пытался покинуть мероприятие типа "ауто-да-фе",
вундеркинды же, наоборот, сползлись в прочный ком. Те
мерзавчики, что по краям, спеклись в итоге в корочку. Однако,
когда пожар закончился и корочка лопнула, показалась
живая-здоровая начинка из их товарищей. А вот моя ванная
комната, некогда гвоздь программы, пропала и сгинула, одна вонь
и копоть в виде положительного сальдо. Я, наверное, только после
этого завелся по-настоящему, по-берсеркерски. Напялил шерстяные
перчатки, на них резиновые рукавицы, оставшиеся с тех времен,
когда я служил говночистом, подхватил гирю-двухпудовку, ее тоже
тряпкой обмотал. Получившейся булавой, вроде той, что была у
любого уважающего себя былинного деятеля, стал крошить остатки
кафеля, сотрясая здание до самого фундамента. Правда, было одно
"но": малыши бодро, как мячики, отпрыгивали всегда в
нужную сторону. Бросил в сердцах гирю, расколошматив раковину,
но заводка еще не кончилась. Снова хотел вступить в спор, имея
на этот раз в виде аргумента стальной прут, но, видимо,
"сосискам" я уже надоел вместе со своими мероприятиями,
вот они и скрылись через сток.
Первый раунд приятного не для меня знакомства завершился. Стою я
перед ванной комнатой, уничтоженной совместными усилиями, и
душевно ною, впервые недоволен судьбой. Почему звери в моей
жизни, вначале в виде персонажей "охоты", а потом и
наяву, играют такую роль? Достоевский и Толстой не взялись бы
писать о моих взаимоотношениях с животными, для них это было бы
низменно и мелко. Где тут вопросы нравственности, где клубок
человеческих взаимоотношений, где основа духовного возрождения
- спросили бы они и, не получив ответа, ушли бы, монотонно
гудя: "Суди его Бог". Однако же, господа хорошие -
заметил бы я им вслед - есть вещи, от которых побледнеют
ваши Безуховы и Карамазовы.
Давайте сравним поведение гадов и некоторых наших товарищей.
Если не станем зажмуриваться, найдем так много схожего. Просто
биологическое у одних становится психическим у других. Вот
сегодня я вроде столкнулся с законом природы, включили меня в
биоценоз, где сплошные червяки, микробы, вирусы. Не спрашивая
согласия, провели сеанс паразитизма. Какие-то животные
воспользовались чужим многострадальным организмом, чтобы
обстряпать свои делишки. А разве мало встречалось граждан,
которые не прочь были проехаться у меня на закорках,
предварительно задурманив мою голову. Разве не по-червячьи во
время пожара любого типа поступает людская мафия: крайних отдает
"огню", а в середке остается цела и невредима.
Получается так: чуть прижмут монструозность на человеческой
половине мира, тут же по принципу сообщающихся сосудов (горшков,
наверное) перетекает она на животную половину. Так что, не зная
тварей, не суйся к людям. Экую штуку впечатляющую я открыл! Ай
да Гвидонов, сукин сын. Подпрыгиваю, вздымая руки кверху, как
вратарь, который взял мяч. Но, падая вниз, тут же сгибаюсь и
хватаюсь за живот, прощупываю и пальпирую, не шевелится ли кто.
Ведь там, чего доброго, поселилось кое-что похлеще, чем
скромняга бычий цепень или семейство аскаридок. Подозреваю, что
из каждого опарыша вырастает злодей, вроде того, что поджидал
меня в подвале. Съел я двести граммов лимонной, и хотя был
уверен, что это не поможет, все-таки страх немного растворил.
Даже надежда затеплилась, что у червячков царит заединщина и
никто из всей шатии-братии, не задержался, споров отсебятину, в
моем нутре до лучших времен. Итак, стою я посреди комнаты, как
ежик, которого вывернули наизнанку, и тут для оживления дохлой
ситуации исполняется ария совсем из другой оперы.
Нина интересовалась мной по телефону оттого, что ее мамашу смыло
в загородное садоводство кушать клубнику, а вместо родного
человека завелась в квартире жуть. И грипп дамочка приплела, и
охватившую ее после болезни слабость, и проблемы отстаивания
девичьей чести, и ценности, честно заработанные
дедушкой-мясником. Я, конечно, понимаю, что скрывают в себе эти
тары-бары, кто-то у нее сорвался с крючка, вот она хочет в
порядке компенсации немедленно зацепить другую рыбку. Ее
"примитива" тоже помню, обиду взлелеял. Поэтому
объясняю: не таков, чтоб бежать, придерживая подтяжки, по
первому свистку. Не бутылка я портвейна, к которой можно
приложиться в любой момент, когда она имеется. Плавное витийство
оборвалось, в ухе громыхнуло так, будто Нина растоптала
телефонный аппарат, но через полчаса она уже маячила в моих
дверях. Впустить впустил, но посоветовал не налегать на чистоту
и обходиться пока без ванной. Силенок, значит, на оборону
девичьей чести ей не достает, а чтоб промчаться сюда ракетой
- вполне. Вид у меня неоднозначный, однако она, не вникая в
нюансы, идет в дом, устраивается на кушетке и начинает в стиле
плохой передачи болтать про страшности. Едва, дескать, она
погасит свет и захочет дрыхнуть, сразу кто-то начинает чавкать у
нее над головой, скакать по одеялу и даже трогать ее тело белое
в разных интимных местах короткопалой скользкой лапкой. После
такого разъяснения я сразу разубедился в том, что у Нины
завелись какие-нибудь животные. Вот балабонит она, лопочет
невесть что, а я, особенно не обращая внимания, нарочито
постреливаю со своего вертячего кресла в разные стороны.
Повернусь в сторону установки, там лазерный пулемет, и
трах-трах-тах, крутанусь в другую, выхвачу свой наган, поймаю на
мушку какой-нибудь цветуечек, украшающий обои, и скажу:
"Шпок". Удовольствие комплексное, причин для напряженки
вроде не видно, однако, бродит по мне какой-то внутренний зуд, и
словно пар клубится над мозгами. Вскоре от этого "пара"
уже заколыхались очертания комнаты. Из-за него оттаивает мой
верный гном, зуд закручивает человечка и выбрасывает из емкости
тела. Стены и потолок встречают упавшего "за борт"
тряпочным мельтешением. От порыва какого-то ветра материя
задирается на манер набедренной повязки и оголяет вместо задницы
закулисную тьму. Гнома сдувает сквознячком, и вот уже он во
мглистом мирке неясного объема. Продолжая от первого лица,
отмечу, что обживание нового места началось с дыхалки.
Вдох-выдох, сжатие бежит к голове и обратно, к заднице. Волна
силы бросается вперед и откатывается назад. Вдох - и втяжка
приносит биения окружающего мирка. Выдох - и от жаркого
выброса заливается светом похожая на аквариум сцена. Там
просматривались две рыбки; я сам, вернее, карикатура на меня, и
женщина Нина. Были мы некрасивые, расплющенные камбалы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16