В норке, куда они
затырились, в компьютерном центре, нам подсматривать
видеокамерой нельзя - ученые стесняются, хотя все для их же
блага. Впрочем, я при каждом обходе доктора с лаборанткой
навещаю, не боясь показаться назойливым. И что интересно, раньше
Файнберг с Ниной располагались на почтительной дистанции, а
теперь притянулись на расстояние вытянутого пальца, как Абеляр с
Элоизой. Никого, правда, осуждать я не намерен, изогнув брови
домиком. Нина - дама местами интересная. Рот - как косяк
у ворот, ноги - что столбы на дороге, глаза - для
бандитов тормоза, ягодицы - как две перелетные птицы, так,
наверное, выразился бы автор "Песни Песней". Зачем же
время убивать на скоротечные научные достижения? Однако, хочу
сказать в свою пользу, захожу к ним не только, чтоб со скуки
роман их подсматривать, но заодно и поесть пищи для ума.
Эволюционная машина доктора Файнберга - это в сущности
программа такая - определяет, какие мутации зверью
пригодятся, а от каких проку не будет. Заодно вычисляет, что за
свойства у тварей от того прогресса могут объявиться. Меня
пробрало лишь то, что запросто какие-то животные разживутся
способностями гробить нашего брата, разумного примата, похлеще,
чем у пулемета и танка. Правда, Файнберг утешает, дескать,
расслабься, браток, эдакие пожиратели и истребители естественным
путем придти к нам не могут. Природа, по его мнению,
подслеповата и занимается простым перебором вариантов. А вот
Самуил Моисеевич, в отличие от природы, и чутьем, и матметодами
выискивает самую интригующую траекторию изменений. Он при мне на
графическом экране малевал эти траектории. Вырисовывается в
результате усилий что-то вроде цветика-семицветика, а потом
такая мазня эволюционной машиной интегрируется в ряд жутких
образов, самый последний начинает еще прыгать и выть - что,
доложу вам, будет похлеще всякого мультфильма. Какая-нибудь харя
с экрана тебе улыбнется, считай, настроение на день испорчено.
Хотя и не исключал док, что иногда природе кое-кто помогает
поумнеть против обычного. Вот, например, до потопа царил такой
серьезный неслучайный зверь, как змей, он же дракон, которому
удалось набедокурить даже в райском саду. Само собой, что и наш
общенародный предок тоже вырос под особым присмотром. А почему
нет никакой культуры в море? Потому что там акулы, которые сами
не слагают поэм и другим не дадут. Но зато они -
биологическое совершенство.
И с этой забавной чепуховиной носился Моисеич, не расчесав
всклокоченной головы, в свое свободное время. Естественно, ничем
другим он не занимался и в рабочие стулочасы. Начало такой, с
позволения сказать, деятельности было положено, когда из-за
бугра прибыл консультант концерна "Ай-Би-Эм" доктор
Шмуэль Файнберг. И за смехотворное для птицы такого полета
денежное довольствие - "пернатый" наглядно смеялся,
глядя на зарплату - стал консультантом товарищества
"Гаврилов и компания". Что товарищи отмечали при помощи
интенсивного пьянства как неслыханную удачу. Потом уж
выяснилось, если Шмулик и работал в "Ай-Би-Эм", то не
больше трех дней. Явился одесский ховер Моисеича и проявил до
поры темную кинопленку Файнберговой жизни. С десяток лет тому,
раздувшийся от идей Самуил перебрался с мансарды дома номер три
по Малой Арнаутской в академические круги Иерусалима, Кембриджа
и Гарварда. Однако там "дичок" не прижился, лишь стал известен
как тот, кто не имеет приличного образования и признанных работ,
зато собирается быть на передовом рубеже науки и переключать
лаборатории на изучение ведомых лишь ему эволюционных сюрпризов.
Также не задержался Файнберг ни в одной из фирм как человек,
мало интересующийся производственными заданиями. В конце концов
"там" он приобрел некоторую, увы, целиком отрицательную
известность, и, оставив жену у одного знакомого ученого, а дочку
в израильских ВДВ, повернул назад. Через неделю он полностью
засветился и на последнем месте работы. Однако, бывший таежный
охотник Гаврилов из упрямства - того самого, с которым
подстерегал сохатого - оставил не признанного никем ученого
у себя. Правда, попросил маячить в рабочее время перед другими
сотрудниками как можно меньше. Естественно, что и область
смешного - деньги - резко сузилась. Но судя по
плавленным сыркам, которые поглощал вдумчивый Самуил Моисеевич,
многого ему не требовалось. Наверное, Нина была среди тех редких
личностей, на кого Файнберг производил впечатление "крупного
спеца оттуда", с которым она рано или поздно отправится
"туда". Такая наивность делала ей честь по нынешним
ушлым временам. Может, отчасти ее гипнотизировали невоплощенные
демоны Самуила Моисеевича.
Все-таки посеял в каменистом грунте моего сердца семена боязни
этот пресловутый ученый. А ведь совсем было дрейфить перестал.
Уже не боялся двоек, "сундуков"-прапорщиков, триппера, ментов и
таких красных уголков пыток, как кабинеты зубных врачей. Кстати,
последний мой визит к частной отличной дантистке, рекомендованной
хорошим знакомым, протекал так. Принимала она в рубашке и
колготках; несмотря на успокаивающую музыку с охами и вздохами,
от первого же прикосновения бора я встал на дыбы. Женщина не
унималась, вывернуться без риска быть пропоротым я не мог, потому
и схватил ее за талию. Дантистка приняла жест за начало, стала
форсировать события, и я не отставал из-за надежды облегчить свою
участь. Одну участь я облегчил, а вот другую утяжелил: в конце
веселой недели обнаружил себя под венцом вместе с этой мало
знакомой мне дамой. Таким образом, зубовный ужас привел в
действие механизм моей женитьбы, который, по счастью, на нынешний
день уже израсходовал весь свой завод. Не послужило ли мне это
уроком бесстрашия? Отлично послужило. И вот результат. Некоторые
дергаются или даже потеют при виде змей, червей, пауков и крыс.
Я же к ним отношусь приветливо. На мой взгляд они не хуже
других. У меня проживала, пока не сдохла от обжорства, ручная,
как мне иногда казалось, крыса. Я еще славен тем, что тапком не
тронул ни одного паука и за тараканами всегда наблюдал с
нескрываемой симпатией, а не со злобным недовольством, как
некоторые.
Однако позавчера, благодаря стараниям дока Файнберга, пришлось
сдрейфить по-настоящему, без всяких прикрас. Выбрался я из-под
земли на станции метро "Приморская", не бежал, задрав
штаны, за попкой в "варенке", а шел домой отдыхать от своей
монотонной службы. Темно уже, я отдых начинаю с того, что опускаю
взгляд в небесный погреб - кстати, пару раз такое начало в
глубокой луже заканчивалось. Вот глянул я и весь внутренне
заиндевел. Черный бархат неба проколот, и сквозь пятнышки
сочатся красно-зеленые лучи, напоминая в целом граненый стакан
или колпак. Как привлечь внимание прогрессивной общественности?
Не будешь же посторонних злых людей за рукав хватать. Я
застенчивый, поэтому могут мне и авоськой заехать, и газовым
баллоном прыснуть. Но тут же сообразил, что раз я первый их
заметил, то мной они займутся особо и отдельно. Сразу
втемяшилась в башку такая дикая мысль, хоть я и не умственный
дикарь. Ведь не купишь же меня всякими фраерскими байками про
мужицких заступников, капиталистов-эксплуататоров, русских
этруссков, предводителей-пассионариев с вечным жаром в заднице,
про У-райские горы, с которых великий йог Шива, он же Сивый,
свел русичей, про благодать, спускающуюся на каких-то
деревенских олигофренов. Чем мои "стаканы" лучше?
Но уже вчера я постарался о колпаке забыть. Без особого
сопротивления вылетают из меня, как из распахнувшегося портфеля
"дипломат", всякие изнурительные мысли, когда я балуюсь,
вернее, своеобразно тружусь на своем аппарате "Охота всех
времен и народов". Раньше у меня имелась установка
"Охота в джунглях", но я добился второго в целом Питере
результата, и фирма за спасибо притащила усовершенствованную
машину. Если дал промашку, она портит воздух - такое вот
наказание. Пальба не только по готовым зверям, вшитым в память
установки, но и по тем, кого сам спроектируешь. Ну, я постарался
в стиле дока Файнберга. Приятно напасть не на какого-нибудь
левика Леву, а на урода с зубами-серпами и лапами-мясорубками.
Видеоряд в моей киснущей голове внезапно обрывается, потому что
прилетает вдруг вопль из породы самых надсадных. Тут у меня
непродуктивные мысли табуном понеслись. И про колпак, и про кучу
добра, которую надо стеречь с почти связанными руками. Правда,
неслись табуном они только одно мгновенье, потом я вскочил,
взвел курок своего нагана; как раз на мониторе, то есть в
коридоре четвертого этажа, появилась Нина. Она покачивалась, как
молящийся сектант, и странно раскрывала рот, как участник
пантомимы. Может, мы еще в границах нормального? Просто в порыве
страсти безнадежной Файнберг набросился на нее, как пес на
баранью ногу, а она ему случайно откусила какую-нибудь настырную
деталь. Я даже немного обрадовался - сейчас разряжусь за их
счет. Включил у телефона автоответчик и отправился, ликуя, на
третий этаж. Пока ждал лифт, готовил язвительные слова,
укоряющие Нину за виктимность, ну и, конечно, обличения в адрес
старца, подкравшегося к слабо одетой Сусанне. Дескать, взяли вас
сюда, уважаемый Самуил Моисеевич, за рвение головы, а не
причинного места; теперь понятно, какой вопрос у вас болит...
Когда я, наконец, доехал, Нина торчала еще в коридоре, выжатая и
пожелтевшая, как сухая курага. От ее вида я заготовленными
словами сразу поперхнулся и, с пальцем на спусковом крючке,
вступил на квадратные метры компьютерного центра. Только я там
оказался, сразу взмок. Я вначале красную лужу увидел, очень
яркую на сером фоне, а потом уже, за креслом, тело навзничь, из
которого она натекла. Стал разглядывать распознавательный знак
лица. Но знак весь залит. Как же иначе, когда в голове застрял
клин. Заколочен в правый висок. Однако костюм, с характерной
потертостью на заднем месте выдавал доктора Файнберга. Йисгадал
вэйискадаш шмэй рабо..., может, тебе нужны слова древнего
прощания, док. От возбудившейся крови забил колокол в ушах. А что
если некий клинописец, смачивая губы слюной, выбирает следующей
целью мой кумпол. Вдруг сама Нина? Овечка овечкой, а сейчас
развяжет еще один узелок на ниточке жизни. Я согнулся, как
получивший под дых, отскочил "закорючкой" к двери, осторожно
выставил глаз из-за косяка. Стоит себе, скулит в тряпочку.
Юбчонка в обтяжку, свитерок тоненький, где тут спрячется еще одна
долбилка для головы или какая другая убойная штука. Я, опускаясь
по обезьяньему примеру чуть ли не на пальцы, прочертил кубик
комнаты вдоль, поперек и вокруг. Но никаких подсказок. Стекло
оконное тоже целенькое. Скатился по лестнице в рубку, проверил
записи всех видеокамер, пленка замазана только застоявшимся
воздухом. Кипящей до булькания головой вспоминаю строки из
какого-то приказа: "Эмиссаров, изменников, космополитов
немедленно задерживать и подвергать допросу". Хоть слова не из
той оперы, но я возвращаюсь к тошнящей Нине, хватаю за зыбкие
плечи и требую ответов на все вопросы. А она вместо ответов
приникла ко мне и лопочет: "Пили кофе, задача на исполнении была.
Самуил Моисеевич поднялся, стал вроде вглядываться в угол, даже
глаза прищурил. Вдруг звук... будто бутылку шампанского
откупорили. И сразу брызги из головы..." Если разыгрывает меня,
то ловко. А если невиноватая, то может с катушек свалиться,
станет как Офелия - без обувки с чушью на устах бегать. На
всякий пожарный утешаю ее:
- Ничего, Нина, это бывает, нормальное убийство.
- Нормальное, да? - с надеждой отозвалась Нина и даже
потерлась об меня. Я ее телесность почувствовал через куртку,
кое-какие мысли, вернее, эмоции посторонние зароились. Но
прикрывать даму собственным телом от бандитского клина не стал,
а, напротив, оповестил службу любителей здорового быта, то есть
РУВД. Там мне грубым и заспанным голосом велели не рыпаться,
ничего не трогать, не пытаться что-либо спрятать. Однако мчались
резкие люди из органов сорок минут, или, может, решили еще
покемарить. Я после своего звонка в отведенное мне время
рыпаться не стал, правда, перетащил Нину в холл, чтоб была под
присмотром, а сам в свою будку-рубку - готовить к приезду
следователей собственную версию. Однако, несмотря на все потуги
версия не слепилась. Была, конечно, слабая зацепка. Файнбергу
что-то померещилось в уголке. Ну, если бы там злодейская морда
торчала и прицеливалась, то доктору было бы незачем вглядываться
и щуриться. Тут уж тикай или ори. Файнберг мог высматривать
только что-нибудь небольшое, веселое, вроде крысы. Я ведь
встретился в коридоре с кусочками дряни, похожей на крысиное
дерьмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
затырились, в компьютерном центре, нам подсматривать
видеокамерой нельзя - ученые стесняются, хотя все для их же
блага. Впрочем, я при каждом обходе доктора с лаборанткой
навещаю, не боясь показаться назойливым. И что интересно, раньше
Файнберг с Ниной располагались на почтительной дистанции, а
теперь притянулись на расстояние вытянутого пальца, как Абеляр с
Элоизой. Никого, правда, осуждать я не намерен, изогнув брови
домиком. Нина - дама местами интересная. Рот - как косяк
у ворот, ноги - что столбы на дороге, глаза - для
бандитов тормоза, ягодицы - как две перелетные птицы, так,
наверное, выразился бы автор "Песни Песней". Зачем же
время убивать на скоротечные научные достижения? Однако, хочу
сказать в свою пользу, захожу к ним не только, чтоб со скуки
роман их подсматривать, но заодно и поесть пищи для ума.
Эволюционная машина доктора Файнберга - это в сущности
программа такая - определяет, какие мутации зверью
пригодятся, а от каких проку не будет. Заодно вычисляет, что за
свойства у тварей от того прогресса могут объявиться. Меня
пробрало лишь то, что запросто какие-то животные разживутся
способностями гробить нашего брата, разумного примата, похлеще,
чем у пулемета и танка. Правда, Файнберг утешает, дескать,
расслабься, браток, эдакие пожиратели и истребители естественным
путем придти к нам не могут. Природа, по его мнению,
подслеповата и занимается простым перебором вариантов. А вот
Самуил Моисеевич, в отличие от природы, и чутьем, и матметодами
выискивает самую интригующую траекторию изменений. Он при мне на
графическом экране малевал эти траектории. Вырисовывается в
результате усилий что-то вроде цветика-семицветика, а потом
такая мазня эволюционной машиной интегрируется в ряд жутких
образов, самый последний начинает еще прыгать и выть - что,
доложу вам, будет похлеще всякого мультфильма. Какая-нибудь харя
с экрана тебе улыбнется, считай, настроение на день испорчено.
Хотя и не исключал док, что иногда природе кое-кто помогает
поумнеть против обычного. Вот, например, до потопа царил такой
серьезный неслучайный зверь, как змей, он же дракон, которому
удалось набедокурить даже в райском саду. Само собой, что и наш
общенародный предок тоже вырос под особым присмотром. А почему
нет никакой культуры в море? Потому что там акулы, которые сами
не слагают поэм и другим не дадут. Но зато они -
биологическое совершенство.
И с этой забавной чепуховиной носился Моисеич, не расчесав
всклокоченной головы, в свое свободное время. Естественно, ничем
другим он не занимался и в рабочие стулочасы. Начало такой, с
позволения сказать, деятельности было положено, когда из-за
бугра прибыл консультант концерна "Ай-Би-Эм" доктор
Шмуэль Файнберг. И за смехотворное для птицы такого полета
денежное довольствие - "пернатый" наглядно смеялся,
глядя на зарплату - стал консультантом товарищества
"Гаврилов и компания". Что товарищи отмечали при помощи
интенсивного пьянства как неслыханную удачу. Потом уж
выяснилось, если Шмулик и работал в "Ай-Би-Эм", то не
больше трех дней. Явился одесский ховер Моисеича и проявил до
поры темную кинопленку Файнберговой жизни. С десяток лет тому,
раздувшийся от идей Самуил перебрался с мансарды дома номер три
по Малой Арнаутской в академические круги Иерусалима, Кембриджа
и Гарварда. Однако там "дичок" не прижился, лишь стал известен
как тот, кто не имеет приличного образования и признанных работ,
зато собирается быть на передовом рубеже науки и переключать
лаборатории на изучение ведомых лишь ему эволюционных сюрпризов.
Также не задержался Файнберг ни в одной из фирм как человек,
мало интересующийся производственными заданиями. В конце концов
"там" он приобрел некоторую, увы, целиком отрицательную
известность, и, оставив жену у одного знакомого ученого, а дочку
в израильских ВДВ, повернул назад. Через неделю он полностью
засветился и на последнем месте работы. Однако, бывший таежный
охотник Гаврилов из упрямства - того самого, с которым
подстерегал сохатого - оставил не признанного никем ученого
у себя. Правда, попросил маячить в рабочее время перед другими
сотрудниками как можно меньше. Естественно, что и область
смешного - деньги - резко сузилась. Но судя по
плавленным сыркам, которые поглощал вдумчивый Самуил Моисеевич,
многого ему не требовалось. Наверное, Нина была среди тех редких
личностей, на кого Файнберг производил впечатление "крупного
спеца оттуда", с которым она рано или поздно отправится
"туда". Такая наивность делала ей честь по нынешним
ушлым временам. Может, отчасти ее гипнотизировали невоплощенные
демоны Самуила Моисеевича.
Все-таки посеял в каменистом грунте моего сердца семена боязни
этот пресловутый ученый. А ведь совсем было дрейфить перестал.
Уже не боялся двоек, "сундуков"-прапорщиков, триппера, ментов и
таких красных уголков пыток, как кабинеты зубных врачей. Кстати,
последний мой визит к частной отличной дантистке, рекомендованной
хорошим знакомым, протекал так. Принимала она в рубашке и
колготках; несмотря на успокаивающую музыку с охами и вздохами,
от первого же прикосновения бора я встал на дыбы. Женщина не
унималась, вывернуться без риска быть пропоротым я не мог, потому
и схватил ее за талию. Дантистка приняла жест за начало, стала
форсировать события, и я не отставал из-за надежды облегчить свою
участь. Одну участь я облегчил, а вот другую утяжелил: в конце
веселой недели обнаружил себя под венцом вместе с этой мало
знакомой мне дамой. Таким образом, зубовный ужас привел в
действие механизм моей женитьбы, который, по счастью, на нынешний
день уже израсходовал весь свой завод. Не послужило ли мне это
уроком бесстрашия? Отлично послужило. И вот результат. Некоторые
дергаются или даже потеют при виде змей, червей, пауков и крыс.
Я же к ним отношусь приветливо. На мой взгляд они не хуже
других. У меня проживала, пока не сдохла от обжорства, ручная,
как мне иногда казалось, крыса. Я еще славен тем, что тапком не
тронул ни одного паука и за тараканами всегда наблюдал с
нескрываемой симпатией, а не со злобным недовольством, как
некоторые.
Однако позавчера, благодаря стараниям дока Файнберга, пришлось
сдрейфить по-настоящему, без всяких прикрас. Выбрался я из-под
земли на станции метро "Приморская", не бежал, задрав
штаны, за попкой в "варенке", а шел домой отдыхать от своей
монотонной службы. Темно уже, я отдых начинаю с того, что опускаю
взгляд в небесный погреб - кстати, пару раз такое начало в
глубокой луже заканчивалось. Вот глянул я и весь внутренне
заиндевел. Черный бархат неба проколот, и сквозь пятнышки
сочатся красно-зеленые лучи, напоминая в целом граненый стакан
или колпак. Как привлечь внимание прогрессивной общественности?
Не будешь же посторонних злых людей за рукав хватать. Я
застенчивый, поэтому могут мне и авоськой заехать, и газовым
баллоном прыснуть. Но тут же сообразил, что раз я первый их
заметил, то мной они займутся особо и отдельно. Сразу
втемяшилась в башку такая дикая мысль, хоть я и не умственный
дикарь. Ведь не купишь же меня всякими фраерскими байками про
мужицких заступников, капиталистов-эксплуататоров, русских
этруссков, предводителей-пассионариев с вечным жаром в заднице,
про У-райские горы, с которых великий йог Шива, он же Сивый,
свел русичей, про благодать, спускающуюся на каких-то
деревенских олигофренов. Чем мои "стаканы" лучше?
Но уже вчера я постарался о колпаке забыть. Без особого
сопротивления вылетают из меня, как из распахнувшегося портфеля
"дипломат", всякие изнурительные мысли, когда я балуюсь,
вернее, своеобразно тружусь на своем аппарате "Охота всех
времен и народов". Раньше у меня имелась установка
"Охота в джунглях", но я добился второго в целом Питере
результата, и фирма за спасибо притащила усовершенствованную
машину. Если дал промашку, она портит воздух - такое вот
наказание. Пальба не только по готовым зверям, вшитым в память
установки, но и по тем, кого сам спроектируешь. Ну, я постарался
в стиле дока Файнберга. Приятно напасть не на какого-нибудь
левика Леву, а на урода с зубами-серпами и лапами-мясорубками.
Видеоряд в моей киснущей голове внезапно обрывается, потому что
прилетает вдруг вопль из породы самых надсадных. Тут у меня
непродуктивные мысли табуном понеслись. И про колпак, и про кучу
добра, которую надо стеречь с почти связанными руками. Правда,
неслись табуном они только одно мгновенье, потом я вскочил,
взвел курок своего нагана; как раз на мониторе, то есть в
коридоре четвертого этажа, появилась Нина. Она покачивалась, как
молящийся сектант, и странно раскрывала рот, как участник
пантомимы. Может, мы еще в границах нормального? Просто в порыве
страсти безнадежной Файнберг набросился на нее, как пес на
баранью ногу, а она ему случайно откусила какую-нибудь настырную
деталь. Я даже немного обрадовался - сейчас разряжусь за их
счет. Включил у телефона автоответчик и отправился, ликуя, на
третий этаж. Пока ждал лифт, готовил язвительные слова,
укоряющие Нину за виктимность, ну и, конечно, обличения в адрес
старца, подкравшегося к слабо одетой Сусанне. Дескать, взяли вас
сюда, уважаемый Самуил Моисеевич, за рвение головы, а не
причинного места; теперь понятно, какой вопрос у вас болит...
Когда я, наконец, доехал, Нина торчала еще в коридоре, выжатая и
пожелтевшая, как сухая курага. От ее вида я заготовленными
словами сразу поперхнулся и, с пальцем на спусковом крючке,
вступил на квадратные метры компьютерного центра. Только я там
оказался, сразу взмок. Я вначале красную лужу увидел, очень
яркую на сером фоне, а потом уже, за креслом, тело навзничь, из
которого она натекла. Стал разглядывать распознавательный знак
лица. Но знак весь залит. Как же иначе, когда в голове застрял
клин. Заколочен в правый висок. Однако костюм, с характерной
потертостью на заднем месте выдавал доктора Файнберга. Йисгадал
вэйискадаш шмэй рабо..., может, тебе нужны слова древнего
прощания, док. От возбудившейся крови забил колокол в ушах. А что
если некий клинописец, смачивая губы слюной, выбирает следующей
целью мой кумпол. Вдруг сама Нина? Овечка овечкой, а сейчас
развяжет еще один узелок на ниточке жизни. Я согнулся, как
получивший под дых, отскочил "закорючкой" к двери, осторожно
выставил глаз из-за косяка. Стоит себе, скулит в тряпочку.
Юбчонка в обтяжку, свитерок тоненький, где тут спрячется еще одна
долбилка для головы или какая другая убойная штука. Я, опускаясь
по обезьяньему примеру чуть ли не на пальцы, прочертил кубик
комнаты вдоль, поперек и вокруг. Но никаких подсказок. Стекло
оконное тоже целенькое. Скатился по лестнице в рубку, проверил
записи всех видеокамер, пленка замазана только застоявшимся
воздухом. Кипящей до булькания головой вспоминаю строки из
какого-то приказа: "Эмиссаров, изменников, космополитов
немедленно задерживать и подвергать допросу". Хоть слова не из
той оперы, но я возвращаюсь к тошнящей Нине, хватаю за зыбкие
плечи и требую ответов на все вопросы. А она вместо ответов
приникла ко мне и лопочет: "Пили кофе, задача на исполнении была.
Самуил Моисеевич поднялся, стал вроде вглядываться в угол, даже
глаза прищурил. Вдруг звук... будто бутылку шампанского
откупорили. И сразу брызги из головы..." Если разыгрывает меня,
то ловко. А если невиноватая, то может с катушек свалиться,
станет как Офелия - без обувки с чушью на устах бегать. На
всякий пожарный утешаю ее:
- Ничего, Нина, это бывает, нормальное убийство.
- Нормальное, да? - с надеждой отозвалась Нина и даже
потерлась об меня. Я ее телесность почувствовал через куртку,
кое-какие мысли, вернее, эмоции посторонние зароились. Но
прикрывать даму собственным телом от бандитского клина не стал,
а, напротив, оповестил службу любителей здорового быта, то есть
РУВД. Там мне грубым и заспанным голосом велели не рыпаться,
ничего не трогать, не пытаться что-либо спрятать. Однако мчались
резкие люди из органов сорок минут, или, может, решили еще
покемарить. Я после своего звонка в отведенное мне время
рыпаться не стал, правда, перетащил Нину в холл, чтоб была под
присмотром, а сам в свою будку-рубку - готовить к приезду
следователей собственную версию. Однако, несмотря на все потуги
версия не слепилась. Была, конечно, слабая зацепка. Файнбергу
что-то померещилось в уголке. Ну, если бы там злодейская морда
торчала и прицеливалась, то доктору было бы незачем вглядываться
и щуриться. Тут уж тикай или ори. Файнберг мог высматривать
только что-нибудь небольшое, веселое, вроде крысы. Я ведь
встретился в коридоре с кусочками дряни, похожей на крысиное
дерьмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16