И Катана понял.
Понял, что отвлечь — не удалось. Понял, что если он и дальше будет пытаться отвлекать, то все его доводы разобьются об это непоколебимое упорство.
Настало время говорить всерьез.
— Я все понимаю, мальчуган… Пойми — через это тоже надо пройти.
Юноша не отвечал. Он пристально рассматривал снег перед собой — словно только что увидел.
Значит, нужно высказаться еще прямее, до дна открывая потаенный смысл.
— Что, хочешь взглядом растопить дырку до самой земли?! Не старайся — бесполезное занятие. Ну-ка, возьми себя в руки, воин!
Голос Катаны хлестнул Конана, как плеть. И медленно поднял Конан глаза.
— Да, воин! И прозвище в день совершеннолетия тебе дано по имени боевого меча! Брось вести себя, как баба!
Рука младшего из предводителей потянулась к левому бедру. Не для того, чтобы обнажить клинок, — чтобы убедиться в его наличии.
— Меч… — хрипло произнес он. — Что же — он именно для этого был мне дан? Чтобы лежать в ножнах во время битвы?!
Сказал — как пальцем ткнул в открытую рану.
Катана даже не сразу смог ответить, хотя и знал, что ему следует на это сказать…
…Люди бежали вперед — не залегая, не скрываясь. Бежали прямо на пульсирующие вспышки очередей, на брызги снарядных разрывов…
Не многим воинам удалось приблизиться к вражескому строю. Подойти же вплотную — не удалось никому.
А потом предводитель Крагеров неспешно брел между убитыми, наклонялся к их лицам, присматривался…
Там же, где надо было переворачивать труп, — он не давал себе такого труда. Наступив на тело, с размаху полосовал эспадоном по шее.
Потом поднимал голову за волосы, жадно вглядывался, ища знакомые черты.
И — одну за другой — отбрасывал прочь с коротким проклятьем.
Сзади — резко — стук сапог о наст. Крагер развернулся — и с видимой неохотой удержал тяжелое лезвие.
Он едва не зарубил одного из своих гвардейцев.
— Катаны среди них нет, вождь! — пролепетал тот побелевшими губами.
(Он и сейчас еще не был уверен, что избежал смерти. За такую-то весть!)
— Неопознанные? — отрывисто спросил Черный Воин.
Гвардеец понял, что имелось в виду. Действительно, несколько человек были так изуродованы осколками, что их не удалось опознать.
— Таких очень немного, вождь. И все, насколько можно разобрать, не подходят.
Крагер всех Крагеров темно глянул на охранника:
— Как это — «можно разобрать»?
Смертная пустота ледяным потоком струилась из его зрачков. И гвардеец сразу ослаб, зашатался.
«Ну, вот и конец мне…» — только и промелькнула мысль.
— По росту… по возрасту… — чуть слышно прошептал он.
«По полу…» — хотел еще добавить, но не решился. Двое из семерых оказались женщинами.
Это больше всего потрясло его. Да и не его одного…
Но — лучше не знать об этом вождю. Неизвестно, как отреагирует он, услышав невольно проявленное уважение к противнику.
Впрочем, очень даже известно…
Зрачки предводителя впились ему в глаза удавьим взглядом, обволакивая, туманя сознание… И — отпустили.
Гвардеец с облегчением перевел дух.
Он даже не успел испугаться, когда огромный клинок вдруг неуловимым движением метнулся к его шее. И раздался отчетливый хруст…
Только мгновение спустя гвардеец понял, что он, должно быть, убит.
А еще через мгновение осознал, что все же остался среди живущих.
Хрустнул перерезанный клинком ремешок Стекол Дальнего зрения. Крагер всех Крагеров не соизволил потратить время на отдачу приказа, на ожидание, пока его подчиненный снимет этот предмет с шеи…
Точно так же, как он не тратил времени и сил на то, чтобы переворачивать мертвецов.
…Место сражения, конечно, истоптано множеством ног. И подходы к нему — тоже.
А вот дальше… Дальше — следы.
Двойная цепочка следов, уходящая в сторону нового зиккурата. И на конце ее, далеко — очень далеко — крошечные фигурки.
Линзы приблизили их — совсем ненамного, лиц все равно не разобрать. Но это и не требуется.
У одной из этих фигурок на поясе меч — длинный и изогнутый, другая… Впрочем, плевать на другую.
Если у Черного Воина еще оставались какие-нибудь сомнения, сейчас они исчезли.
— Бомбарды — к бою! — заорал он, срывая голос.
Но орудия молчали: утробы их были пусты, разряжены еще во время сражения.
А перезарядить их сразу не позаботились. Зачем? Ведь как будто не с кем уже воевать?
13
…Знал Катана, что ему следует сказать. И сказал, успокоив дыхание, чтобы голос его звучал, как прежде.
— И для этого — тоже. Воин должен уметь не только геройски умереть, но и выжить, когда это нужно. Сейчас — нужно!
Клеймора вздернул бровь:
— И легко нам будет жить после ТАКОГО?
Но сейчас уже все его доводы разбивались о твердость Катаны, как волны о гранит прибрежной скалы.
— Достоинство — это жить, когда подобает жить, и умереть, когда подобает умереть… Именно так — а не наоборот!
И, видя, что упорство младшего поколеблено, старший добавил:
— Воин должен знать, что иногда в бою приходится жертвовать немногими, чтобы спасти многих. Это — нелегко. На такое дело всегда выкликают добровольцев, сознающих, на что идут…
Молчание.
— Да, мы сейчас — это «многие», — ответил Катана на незаданный вопрос. — А Священный отряд — «немногие», добровольцы. И все это уже поняли, кроме тебя. Пойми же и ты: наша жизнь теперь ценнее, чем их смерть… и чем наша смерть, если уж на то пошло.
И тут сзади, с большим недолетом, разорвался снаряд бомбарды.
Несмотря на недолет, сомнения исключались: стреляли по ним. Больше не по кому было стрелять на равнине.
Клеймора вздрогнул всем телом. Катана даже головы не повернул. Он почти обрадовался взрыву, ставшему необходимым аргументом.
— И теперь лишь от тебя зависит, будет или не будет их гибель бесцельной, — продолжал он с прежней невозмутимостью.
— Ну, так что ты выбираешь, воин?
Вместо ответа Клеймора повернулся всем корпусом и зашагал в прежнем направлении.
Катана поспешил за ним.
Гвардеец растерянно крутил в руках перерубленный ремень футляра Стекол Дальнего Зрения.
В любое другое время он бы искренне восхитился глазомером вождя, верностью его руки. Не всякий сумел бы столь же точно отделить футляр от ремня коротким ножевым лезвием, как Черный Воин — эспадоном! — на всю длину клинка!!!
Но сейчас восхищение не шло в душу. Отталкивалось от нее, как капли воды — от смазанного жиром пера болотной птицы.
И даже не потому, что гвардейцу трижды за последнюю минуту дано было понять: жизнь его висит на волоске.
Совсем не поэтому…
Вот отчего, когда Крагер всех Крагеров, сочтя, что артиллеристы недостаточно проворно заряжают орудия, единым взмахом меча располовинил тело ближайшего из них, — гвардеец злобно сощурился.
Хотя вина артиллериста, пожалуй, действительно имела место. И, пожалуй, остальные в самом деле после этого быстрее изготовили бомбарды к стрельбе.
Но все равно: гвардеец знал, что он — не единственный, чьи веки сейчас сузил злобный прищур.
Пока что они сдержались — и он, и все остальные.
Пока.
После первого же выстрела Крагер всех Крагеров убедился, что далекие фигурки находятся вне пределов досягаемости огня их бомбард.
Значит, тем более недосягаемы они для автоматов.
Зря он зарубил артиллериста. Кстати, это оказалась единственная потеря Крагеров во втором бою.
Зря не потому, что жаль, а потому, что напрасно! Беглецов все равно не достать.
Только потерял лицо. Сам, за здорово живешь, испортил впечатление, которое произвела на остальных воинов победа над уцелевшим меченосцем Махайры.
Как кстати тогда это получилось. А теперь…
Теперь он кожей чувствовал, как упираются в него недобрые взгляды окружающих.
Нет, не все, конечно, смотрели так. К тому же никто из смотрящих не осмелился встретиться глазами с ним, а тем более — выразить недовольство вслух.
Он справится с ними. Легко справится… наверное. И все же…
И все же лучше бы этих взглядов не было. Ведь не бывало же их раньше!
Все эти мысли он додумывал уже на ходу, устремляясь в погоню за Катаной и за его спутником. Вот еще забота — спутник какой-то…
…И снова могучая, почти осязаемая плоть музыки наполнила зал. Но был ли это зал оперы?
И Вагнер ли писал эту музыку?
Плащи, мечи, алтарь, сложенный из нескольких глыб дикого камня… Но все это другое.
— Помни причину… — произнес чей-то голос.
Обряд подходил к концу. Зачерпнув бокал священного вина, первосвященник выплеснул его на алтарь. И исчезло вино в голубой вспышке…
(Там, где-то невообразимо далеко, оно сейчас должно было выплеснуться на другой алтарь.
Сейчас…
Но не только пространства не существует для Высокого Знания. Времени
— тоже не существует.
Поэтому нельзя сказать наверняка, пролилось ли вино на плиты шумерского храма, на липкую от запекшейся крови жертвенную плаху, венчающую пирамиду ацтеков, — или же капли его упали на алтарь одной из христианских церквей.
А может быть — омочили они простертые над дарохранительницей руки проповедника «Вестителей Армагеддона», призывающего свою паству в поход на зону F-6, против нечестивцев, мешающих свершиться правосудию Господнему?
Все может быть…)
Теперь на алтарь ступили Клеймора и Катана. И сложил руки первосвященник, готовясь произнести последние фразы.
Трое же священников низшего ранга, обеими руками вознеся перед собой церемониальные мечи, хором запели молитву.
Голубые искры посыпались с трех никогда не точенных клинков, сливаясь друг с другом, объединяя свой свет… И вот уже в свете этом становится различим лесистый склон, одинокая скала над ним, а еще выше — узор незнакомых созвездий…
Другая сторона мечевого лезвия.
Земля!
Гулко хлопнула за спиной дверь зиккурата, распахнутая пинком…
…Только в Святом Месте может свершиться Обряд. В месте, где Знание
— или Вера — обретает материализацию, превращаясь в Силу.
И нет в мире сил, способных действовать рядом с этой Силой.
Все это знал Черный Воин — вот почему он спешил перехватить беглецов до того, как они достигнут зиккурата.
Но на каждые два его шага они, не отягощенные броней, делали три. Поэтому не удалось не только перехватить их, но даже и приблизиться на дистанцию верного выстрела.
И не было у Крагера Крагеров сомнений в том, что он опоздал. Входную дверь он пнул уже просто так, утоляя бешенство.
Это было единственное, что он еще мог сделать. Внутри Зиккурата у него отнималась способность вредить.
Впрочем, и враги его ничего не могли бы с ним сделать в зиккурате.
И он шагнул внутрь.
Охрана последовала за ним.
Он увидел, как свет, ворвавшийся в распахнутые двери, сотнями бликов отразился в глазах множества людей, стоящих у задней стены.
Жены и дети мятежного клана. Все-таки успели укрыться…
Ну ничего, они еще подохнут здесь от голода и жажды… Если, конечно, не пожелают выйти наружу — на верную смерть!
А еще он увидел далеко впереди три фигуры с ритуальными мечами в руках.
— Священники… — пробормотал он.
Двоих, стоящих на алтаре, он, конечно, тоже увидел.
И опустился Крагер всех Крагеров прямо на пол, прислушиваясь к звучанию Древнего Языка. Звеня бесполезным оружием, уселась вслед за ним и вся свита.
И никто из гвардейцев не заметил, что — не считая погибших — отсутствует среди них еще один человек…
14
Двое, стоявшие на глыбах алтаря, даже не обернулись посмотреть, что творится сзади.
Это их не касалось…
— Древняя сила пробудилась в тебе… — сказал старший из них.
— Да. В тебе и во мне, — ответил ему младший.
И оба замолчали, прислушиваясь к речи первосвященника.
— …Большая миссия возложена на вас, но и могущество ваше будет немалым… — говорил тот. — Дар Воскрешения будет дарован вам… Однако помните: возможности его велики, но не безграничны. Даже Воскрешение не поможет тому, чей сосуд мыслей будет отделен от тела…
— "Сосуд мыслей" — это «голова», в переводе на человеческий, — прошептал Катана заговорщицким тоном. — Любит старик цветисто выразиться…
Его товарищ вымученно улыбнулся. Это была первая его улыбка с тех пор, как они оставили Священный отряд, обреченный погибнуть, прикрывая их отход.
— Знай: сейчас мы отправляемся. Это просто. Куда проще, чем будет вернуться сюда опять, — продолжал Катана.
Он говорил со все той же шутливой интонацией, хотя на душе у него тоже кошки скребли.
— Мы всегда будем вместе? — спросил у него Конан с затаенной мольбой.
— Позови меня — и я приду. Быстро, очень быстро… — ответил Катана, и Конану стразу стало легче.
Однако Катана тут же развеял эту легкость:
— Но все-таки будь готов действовать в одиночку. Просто на всякий случай… Ведь ты можешь и забыть о том, что меня можно вызвать, просто назвать мое имя. Да и само имя это ты можешь забыть… И меня самого забыть можешь, если уж на то пошло…
— Ни-ког-да! — раздельно произнес Конан. — Никогда я не забуду тебя или имени твоего, Рамирес!
Рамирес грустно улыбнулся:
— Это не от нас с тобой зависит, сынок… мы мало знаем о том, что может случиться при такой переброске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Понял, что отвлечь — не удалось. Понял, что если он и дальше будет пытаться отвлекать, то все его доводы разобьются об это непоколебимое упорство.
Настало время говорить всерьез.
— Я все понимаю, мальчуган… Пойми — через это тоже надо пройти.
Юноша не отвечал. Он пристально рассматривал снег перед собой — словно только что увидел.
Значит, нужно высказаться еще прямее, до дна открывая потаенный смысл.
— Что, хочешь взглядом растопить дырку до самой земли?! Не старайся — бесполезное занятие. Ну-ка, возьми себя в руки, воин!
Голос Катаны хлестнул Конана, как плеть. И медленно поднял Конан глаза.
— Да, воин! И прозвище в день совершеннолетия тебе дано по имени боевого меча! Брось вести себя, как баба!
Рука младшего из предводителей потянулась к левому бедру. Не для того, чтобы обнажить клинок, — чтобы убедиться в его наличии.
— Меч… — хрипло произнес он. — Что же — он именно для этого был мне дан? Чтобы лежать в ножнах во время битвы?!
Сказал — как пальцем ткнул в открытую рану.
Катана даже не сразу смог ответить, хотя и знал, что ему следует на это сказать…
…Люди бежали вперед — не залегая, не скрываясь. Бежали прямо на пульсирующие вспышки очередей, на брызги снарядных разрывов…
Не многим воинам удалось приблизиться к вражескому строю. Подойти же вплотную — не удалось никому.
А потом предводитель Крагеров неспешно брел между убитыми, наклонялся к их лицам, присматривался…
Там же, где надо было переворачивать труп, — он не давал себе такого труда. Наступив на тело, с размаху полосовал эспадоном по шее.
Потом поднимал голову за волосы, жадно вглядывался, ища знакомые черты.
И — одну за другой — отбрасывал прочь с коротким проклятьем.
Сзади — резко — стук сапог о наст. Крагер развернулся — и с видимой неохотой удержал тяжелое лезвие.
Он едва не зарубил одного из своих гвардейцев.
— Катаны среди них нет, вождь! — пролепетал тот побелевшими губами.
(Он и сейчас еще не был уверен, что избежал смерти. За такую-то весть!)
— Неопознанные? — отрывисто спросил Черный Воин.
Гвардеец понял, что имелось в виду. Действительно, несколько человек были так изуродованы осколками, что их не удалось опознать.
— Таких очень немного, вождь. И все, насколько можно разобрать, не подходят.
Крагер всех Крагеров темно глянул на охранника:
— Как это — «можно разобрать»?
Смертная пустота ледяным потоком струилась из его зрачков. И гвардеец сразу ослаб, зашатался.
«Ну, вот и конец мне…» — только и промелькнула мысль.
— По росту… по возрасту… — чуть слышно прошептал он.
«По полу…» — хотел еще добавить, но не решился. Двое из семерых оказались женщинами.
Это больше всего потрясло его. Да и не его одного…
Но — лучше не знать об этом вождю. Неизвестно, как отреагирует он, услышав невольно проявленное уважение к противнику.
Впрочем, очень даже известно…
Зрачки предводителя впились ему в глаза удавьим взглядом, обволакивая, туманя сознание… И — отпустили.
Гвардеец с облегчением перевел дух.
Он даже не успел испугаться, когда огромный клинок вдруг неуловимым движением метнулся к его шее. И раздался отчетливый хруст…
Только мгновение спустя гвардеец понял, что он, должно быть, убит.
А еще через мгновение осознал, что все же остался среди живущих.
Хрустнул перерезанный клинком ремешок Стекол Дальнего зрения. Крагер всех Крагеров не соизволил потратить время на отдачу приказа, на ожидание, пока его подчиненный снимет этот предмет с шеи…
Точно так же, как он не тратил времени и сил на то, чтобы переворачивать мертвецов.
…Место сражения, конечно, истоптано множеством ног. И подходы к нему — тоже.
А вот дальше… Дальше — следы.
Двойная цепочка следов, уходящая в сторону нового зиккурата. И на конце ее, далеко — очень далеко — крошечные фигурки.
Линзы приблизили их — совсем ненамного, лиц все равно не разобрать. Но это и не требуется.
У одной из этих фигурок на поясе меч — длинный и изогнутый, другая… Впрочем, плевать на другую.
Если у Черного Воина еще оставались какие-нибудь сомнения, сейчас они исчезли.
— Бомбарды — к бою! — заорал он, срывая голос.
Но орудия молчали: утробы их были пусты, разряжены еще во время сражения.
А перезарядить их сразу не позаботились. Зачем? Ведь как будто не с кем уже воевать?
13
…Знал Катана, что ему следует сказать. И сказал, успокоив дыхание, чтобы голос его звучал, как прежде.
— И для этого — тоже. Воин должен уметь не только геройски умереть, но и выжить, когда это нужно. Сейчас — нужно!
Клеймора вздернул бровь:
— И легко нам будет жить после ТАКОГО?
Но сейчас уже все его доводы разбивались о твердость Катаны, как волны о гранит прибрежной скалы.
— Достоинство — это жить, когда подобает жить, и умереть, когда подобает умереть… Именно так — а не наоборот!
И, видя, что упорство младшего поколеблено, старший добавил:
— Воин должен знать, что иногда в бою приходится жертвовать немногими, чтобы спасти многих. Это — нелегко. На такое дело всегда выкликают добровольцев, сознающих, на что идут…
Молчание.
— Да, мы сейчас — это «многие», — ответил Катана на незаданный вопрос. — А Священный отряд — «немногие», добровольцы. И все это уже поняли, кроме тебя. Пойми же и ты: наша жизнь теперь ценнее, чем их смерть… и чем наша смерть, если уж на то пошло.
И тут сзади, с большим недолетом, разорвался снаряд бомбарды.
Несмотря на недолет, сомнения исключались: стреляли по ним. Больше не по кому было стрелять на равнине.
Клеймора вздрогнул всем телом. Катана даже головы не повернул. Он почти обрадовался взрыву, ставшему необходимым аргументом.
— И теперь лишь от тебя зависит, будет или не будет их гибель бесцельной, — продолжал он с прежней невозмутимостью.
— Ну, так что ты выбираешь, воин?
Вместо ответа Клеймора повернулся всем корпусом и зашагал в прежнем направлении.
Катана поспешил за ним.
Гвардеец растерянно крутил в руках перерубленный ремень футляра Стекол Дальнего Зрения.
В любое другое время он бы искренне восхитился глазомером вождя, верностью его руки. Не всякий сумел бы столь же точно отделить футляр от ремня коротким ножевым лезвием, как Черный Воин — эспадоном! — на всю длину клинка!!!
Но сейчас восхищение не шло в душу. Отталкивалось от нее, как капли воды — от смазанного жиром пера болотной птицы.
И даже не потому, что гвардейцу трижды за последнюю минуту дано было понять: жизнь его висит на волоске.
Совсем не поэтому…
Вот отчего, когда Крагер всех Крагеров, сочтя, что артиллеристы недостаточно проворно заряжают орудия, единым взмахом меча располовинил тело ближайшего из них, — гвардеец злобно сощурился.
Хотя вина артиллериста, пожалуй, действительно имела место. И, пожалуй, остальные в самом деле после этого быстрее изготовили бомбарды к стрельбе.
Но все равно: гвардеец знал, что он — не единственный, чьи веки сейчас сузил злобный прищур.
Пока что они сдержались — и он, и все остальные.
Пока.
После первого же выстрела Крагер всех Крагеров убедился, что далекие фигурки находятся вне пределов досягаемости огня их бомбард.
Значит, тем более недосягаемы они для автоматов.
Зря он зарубил артиллериста. Кстати, это оказалась единственная потеря Крагеров во втором бою.
Зря не потому, что жаль, а потому, что напрасно! Беглецов все равно не достать.
Только потерял лицо. Сам, за здорово живешь, испортил впечатление, которое произвела на остальных воинов победа над уцелевшим меченосцем Махайры.
Как кстати тогда это получилось. А теперь…
Теперь он кожей чувствовал, как упираются в него недобрые взгляды окружающих.
Нет, не все, конечно, смотрели так. К тому же никто из смотрящих не осмелился встретиться глазами с ним, а тем более — выразить недовольство вслух.
Он справится с ними. Легко справится… наверное. И все же…
И все же лучше бы этих взглядов не было. Ведь не бывало же их раньше!
Все эти мысли он додумывал уже на ходу, устремляясь в погоню за Катаной и за его спутником. Вот еще забота — спутник какой-то…
…И снова могучая, почти осязаемая плоть музыки наполнила зал. Но был ли это зал оперы?
И Вагнер ли писал эту музыку?
Плащи, мечи, алтарь, сложенный из нескольких глыб дикого камня… Но все это другое.
— Помни причину… — произнес чей-то голос.
Обряд подходил к концу. Зачерпнув бокал священного вина, первосвященник выплеснул его на алтарь. И исчезло вино в голубой вспышке…
(Там, где-то невообразимо далеко, оно сейчас должно было выплеснуться на другой алтарь.
Сейчас…
Но не только пространства не существует для Высокого Знания. Времени
— тоже не существует.
Поэтому нельзя сказать наверняка, пролилось ли вино на плиты шумерского храма, на липкую от запекшейся крови жертвенную плаху, венчающую пирамиду ацтеков, — или же капли его упали на алтарь одной из христианских церквей.
А может быть — омочили они простертые над дарохранительницей руки проповедника «Вестителей Армагеддона», призывающего свою паству в поход на зону F-6, против нечестивцев, мешающих свершиться правосудию Господнему?
Все может быть…)
Теперь на алтарь ступили Клеймора и Катана. И сложил руки первосвященник, готовясь произнести последние фразы.
Трое же священников низшего ранга, обеими руками вознеся перед собой церемониальные мечи, хором запели молитву.
Голубые искры посыпались с трех никогда не точенных клинков, сливаясь друг с другом, объединяя свой свет… И вот уже в свете этом становится различим лесистый склон, одинокая скала над ним, а еще выше — узор незнакомых созвездий…
Другая сторона мечевого лезвия.
Земля!
Гулко хлопнула за спиной дверь зиккурата, распахнутая пинком…
…Только в Святом Месте может свершиться Обряд. В месте, где Знание
— или Вера — обретает материализацию, превращаясь в Силу.
И нет в мире сил, способных действовать рядом с этой Силой.
Все это знал Черный Воин — вот почему он спешил перехватить беглецов до того, как они достигнут зиккурата.
Но на каждые два его шага они, не отягощенные броней, делали три. Поэтому не удалось не только перехватить их, но даже и приблизиться на дистанцию верного выстрела.
И не было у Крагера Крагеров сомнений в том, что он опоздал. Входную дверь он пнул уже просто так, утоляя бешенство.
Это было единственное, что он еще мог сделать. Внутри Зиккурата у него отнималась способность вредить.
Впрочем, и враги его ничего не могли бы с ним сделать в зиккурате.
И он шагнул внутрь.
Охрана последовала за ним.
Он увидел, как свет, ворвавшийся в распахнутые двери, сотнями бликов отразился в глазах множества людей, стоящих у задней стены.
Жены и дети мятежного клана. Все-таки успели укрыться…
Ну ничего, они еще подохнут здесь от голода и жажды… Если, конечно, не пожелают выйти наружу — на верную смерть!
А еще он увидел далеко впереди три фигуры с ритуальными мечами в руках.
— Священники… — пробормотал он.
Двоих, стоящих на алтаре, он, конечно, тоже увидел.
И опустился Крагер всех Крагеров прямо на пол, прислушиваясь к звучанию Древнего Языка. Звеня бесполезным оружием, уселась вслед за ним и вся свита.
И никто из гвардейцев не заметил, что — не считая погибших — отсутствует среди них еще один человек…
14
Двое, стоявшие на глыбах алтаря, даже не обернулись посмотреть, что творится сзади.
Это их не касалось…
— Древняя сила пробудилась в тебе… — сказал старший из них.
— Да. В тебе и во мне, — ответил ему младший.
И оба замолчали, прислушиваясь к речи первосвященника.
— …Большая миссия возложена на вас, но и могущество ваше будет немалым… — говорил тот. — Дар Воскрешения будет дарован вам… Однако помните: возможности его велики, но не безграничны. Даже Воскрешение не поможет тому, чей сосуд мыслей будет отделен от тела…
— "Сосуд мыслей" — это «голова», в переводе на человеческий, — прошептал Катана заговорщицким тоном. — Любит старик цветисто выразиться…
Его товарищ вымученно улыбнулся. Это была первая его улыбка с тех пор, как они оставили Священный отряд, обреченный погибнуть, прикрывая их отход.
— Знай: сейчас мы отправляемся. Это просто. Куда проще, чем будет вернуться сюда опять, — продолжал Катана.
Он говорил со все той же шутливой интонацией, хотя на душе у него тоже кошки скребли.
— Мы всегда будем вместе? — спросил у него Конан с затаенной мольбой.
— Позови меня — и я приду. Быстро, очень быстро… — ответил Катана, и Конану стразу стало легче.
Однако Катана тут же развеял эту легкость:
— Но все-таки будь готов действовать в одиночку. Просто на всякий случай… Ведь ты можешь и забыть о том, что меня можно вызвать, просто назвать мое имя. Да и само имя это ты можешь забыть… И меня самого забыть можешь, если уж на то пошло…
— Ни-ког-да! — раздельно произнес Конан. — Никогда я не забуду тебя или имени твоего, Рамирес!
Рамирес грустно улыбнулся:
— Это не от нас с тобой зависит, сынок… мы мало знаем о том, что может случиться при такой переброске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22