И тело и камень просто беззвучно исчезли из виду, погрузившись в небытие.
Боуман взглянул на Ференца и Коскиса. В течение нескольких секунд они стояли съежившись, на их лицах было написано потрясение, и хотя впечатление от катастрофы редко отражается на лицах мгновенно, но лицо Ференца почти сразу стало свирепым. Он вытащил из кармана куртки пистолет, направил его вверх и выстрелил. Ференц знал, что Боуман наверху, но не имел ни малейшего представления о его точном местонахождении; он выстрелил в приступе слепой ярости. Тем не менее Боуман быстро отступил на два шага назад.
Наличие пистолета по-новому осветило положение Боумана. Ясно, что, отдавая предпочтение ножам, они хотели избавиться от Боумана тихо и не привлекая внимания, но Ференц, в этом Боуман был уверен, не стал бы носить с собой пистолет просто так, без намерения использовать его в качестве последнего средства: бандиты хотели избавиться от него любой ценой. Боуман отметил про себя: пистолет или нож — все равно это для него вопрос жизни и смерти; поэтому он повернулся и побежал. Ференц и Коскис должны были бы уже двинуться обратно по туннелю; в любом случае было бы неразумно для них оставаться там, где они были: это могло обернуться для них безвременной, — разумеется, с их точки зрения, — кончиной.
Боуман мчался вниз по крутой каменистой насыпи, делая огромные прыжки, с трудом сохраняя равновесие. Преодолев три четверти пути к находившейся внизу куче известняковых обломков, он потерял равновесие, упал и покатился вниз по склону, отчаянно и безуспешно пытаясь зацепиться за что-нибудь. Наконец он остановился, больно ударившись правым коленом о первый же встретившийся на его пути булыжник.
Боуман был уверен, что разбил коленную чашечку правой ноги, так как при попытке встать его правая нога подвернулась и он снова плюхнулся на землю. Он попытался еще раз — эта попытка была ненамного успешнее первой; с третьей попытки он понял, что коленная чашечка лишь на время онемела и что позднее она сильно распухнет и будет болеть. Он поковылял, хромая, по тонкой каменистой осыпи, двигаясь в два раза медленнее, чем раньше: из-за боли в колене нога плохо подчинялась ему.
Одновременно со звуком выстрела Боуман увидел впереди себя легкий дымок от удара пули о булыжник. Ференц все правильно рассчитал. Боуман решил не прятаться и не дать Ференцу возможности выстре лить в упор. Боуман изо всех сил, насколько это было возможно, бросился наутек, петляя между обломками и не давая Ференцу точно прицелиться; он даже не пытался выяснить, где находятся его преследователи, все равно это было бесполезно. Несколько пуль легли рядом, одна из них ударила в камень возле его правой ступни, подняв легкое облачко пыли. Однако сочетание петляющего бега Боумана с бегом самого Ференца, вынужденного лавировать между камней, сделало Боумана трудно поражаемой целью. Кроме того, общеизвестно, что меткая стрельба вниз по склону представляет большую сложность. Между выстрелами Боуман слышал топот ног и понимал, что бандиты настигают его, но ни разу не оглянулся: уж если ему суждено получить пулю в затылок, не стоит об этом беспокоиться заранее.
Теперь он находился на открытой местности и не разбирая дороги мчался прямо к огороженному входу в деревню. Ференц, который бежал следом, нагоняя его, получил свой шанс, но стрельба прекратилась, и Боуман мог только предполагать, что у того кончились патроны. Боуман допускал, что, возможно, у Ференца есть запасной магазин, но, даже если это так, было бы необычайно трудно перезарядить пистолет на бегу.
Колено у Боумана болело, но это не влияло в такой степени, как раньше, на его скорость. Он оглянулся. Расстояние между ним и его преследователями все же продолжало сокращаться. Однако теперь медленнее. Боуман миновал огражденный верхний вход в деревню и подбежал к развилке дорог, где на мгновение замешкался, размышляя, какую дорогу выбрать. Цыган еще не было видно, однако звук их быстрых шагов был слышен отчетливо. Они подумают, надеялся Боуман, что он выберет нижний вход в деревню, поэтому он выбрал левую дорогу, ведущую к городским развалинам. Дорога привела его на маленькую площадь, которая оканчивалась тупиком, однако Боумана это не беспокоило. Он, сам не понимая почему, отметил в сознании старинный кованый железный крест, стоявший в центре площади. Слева от него находилась такая же старинная церковь, обращенная в сторону низкой стены, позади которой, очевидно, находилась пропасть. Между церковью и стеной возвышалась вертикальная скала с углублениями, сделанными рукой человека непонятно для каких целей.
Боуман пробежал через площадь к низкой каменной стене и заглянул через нее. Там была пустота: стена отвесно обрывалась, внизу, у ее подножия, рос кустарник, расстояние до которого составляло почти двести футов.
Ференц оказался умнее, чем предполагал Боуман. Он все еще смотрел через стену, когда услышал звук шагов одного бегущего человека, который приближался к площади: бандиты разделились, чтобы перекрыть оба выхода из деревни. Боуман выпрямился, бесшумно пересек площадь и спрятался в одном из углублений в скале.
Появился Коскис. На площади он замедлил шаг, его хриплое дыхание было хорошо слышно в ночной тишине, прошел за железный крест и заглянул в открытую дверь церкви, затем, как будто повинуясь природному инстинкту, направился прямо к той нише, где, вжавшись в нее изо всех сил, прятался Боуман. Была странная обреченность в этом нерешительном приближении.
Бандит держал руку с ножом в своей излюбленной манере: на уровне пояса, крепко сжимая рукоятку и упираясь в ее конец большим пальцем.
Боуман выждал, пока цыган почти подошел к тому месту, откуда наверняка заметит его. Затем, выскочив из темной ниши, схватил Коскиса за запястье руки, в которой тот держал нож.
Боуман надеялся скорее на везение, чем на расчет. Оба тяжело упали на землю в схватке за обладание ножом. Боуман попытался вывернуть запястье правой руки Коскиса, но оказалось, что у того стальные канаты вместо мускулов. Боуман почувствовал, как Кос-кис медленно освобождает запястье от его захвата, и, когда тот почти освободил руку, внезапно отпустил ее и, упав, вскочил на ноги одновременно с бандитом. На мгновение они замерли, уставившись друг на друга, затем Боуман медленно попятился, пока его руки не дотронулись до низкой стены. Дальше отступать было некуда.
Коскис надвигался. На его безжалостном лице появилась злорадная ухмылка. Коскис, мастерски владевший ножом, наслаждался моментом.
Боуман ринулся вперед, затем резко вправо. Однако Коскису уже был знаком этот маневр. Он бросился наперерез, высоко подняв нож, но и Боуман знал (а бандит забыл об этом), что Коскис знаком с этим приемом. Боуман резко затормозил, припал на левое колено, почувствовав, как нож совсем близко прошел над головой, и ударил цыгана правым предплечьем ниже пояса. Затем, выпрямляясь, резко толкнул Коскиса, что в комбинации с атакующим движением цыгана придало тому дополнительную скорость; в результате цыгана подбросило высоко в воздух, и он беспомощно перелетел через низкую стену в темноту пропасти, все еще сжимая в руке уже бесполезный нож. Боуман, повернувшись, наблюдал за падением Коскиса: цыган кувырком летел !вниз, уменьшаясь, как в замедленной съемке; его падение сопровождалось затихающим в ночи криком. Крик оборвался, когда цыган исчез в пропасти.
Несколько секунд Боуман стоял в оцепенении, но только несколько секунд. Если Ференц внезапно не оглох, он должен был слышать этот дикий, полный ужаса вопль и немедленно попытаться выяснить, что случилось.
Боуман побежал к главной улице; на полпути юркнул в темную аллею, так как услышал шаги приближающегося Ференца и на мгновение увидел его, пробегающего в конце аллеи с пистолетом в одной руке и ножом в другой. Он не знал, успел ли Ференц перезарядить пистолет и применит ли его, находясь так близко от деревни. Но даже в этот момент наивысшего напряжения Ференц, обладавший необыкновенным инстинктом самосохранения, держался середины дороги, чтобы не попасть в засаду, устроенную безоружным человеком. Его губы были растянуты в злобном оскале, на лице отражались ярость, ненависть и страх; это было лицо безумца.
Глава 3
Не каждая женщина, разбуженная среди ночи, сядет на кровати, выпрямившись, и, закутанная по шею в простыню, с растрепанными волосами и слипающимися глазами, будет выглядеть так же привлекательно, словно она собралась на бал. Сессиль Дюбуа была одной из немногих. Она похлопала ресницами немного дольше, чем сделала бы, притворяясь, танцовщица, затем внимательно и оценивающе посмотрела на Боумана — возможно, потому, что в результате лазания среди руин и падения по каменистому склону его одежда потеряла свой первоначальный блеск. Фактически он впервые за ночь обратил внимание на свою одежду, которая превратилась в грязные, покрытые пятнами лохмотья. Он ожидал ее реакции — саркастической, возможно, циничной или просто раздраженной, но она оказалась непредсказуемой женщиной.
Она произнесла:
— Я думала, что ты уже в другом графстве.
— Я чуть не побывал на том свете. — Он убрал руку с выключателя и прикрыл дверь, оставив небольшую щель. — Но я вернулся. За автомобилем. И за тобой.
— За мной?
— Именно за тобой. Побыстрей вставай и одевайся. За твою жизнь я не дам и ломаного гроша, если ты останешься здесь.
— Моя жизнь? Но почему я...
— Вставай, одевайся и собирай свои вещи.
Боуман подошел к кровати, посмотрел на девушку; хотя выглядел он непривлекательно, но говорил достаточно убедительно, поэтому сначала Сессиль слегка поджала губы, затем кивнула. Боуман вернулся к двери и посмотрел через щель, которую специально оставил. «Мисс Дюбуа, хотя и темноволоса, но очень привлекательная женщина», — отметил он про себя. Однако это не означало, что она соответствует его идеалу красивой брюнетки; просто она быстро принимала решения, соглашалась с тем, что считала неизбежным, и стандартная в подобной ситуации фраза: «Если вы думаете, что я буду одеваться, пока вы находитесь здесь...» — очевидно, даже не приходила ей в голову. Не то чтобы Боуман всерьез возражал против всего этого — просто в данный момент все его мысли были прикованы к неизбежному возвращению Ференца.
Его интересовало, что могло задержать его. Он должен был помчаться со всех ног к отцу с сообщением, что они встретили неожиданные трудности при выполнении своего задания. Возможно, он уже направлялся туда, когда Боуман видел его крадущимся по переулкам Ле Боу с пистолетом в одной руке, ножом в другой и с жаждой убийства в сердце.
— Я готова, — сказала Сессиль.
Боуман обернулся в некотором изумлении. Она даже слегка причесалась, закрытый чемодан с ее вещами лежал на кровати.
— И упаковалась? — спросил Боуман.
— Вчера ночью. — Она замолчала в нерешительности. — Послушай, я не могу так просто уйти...
— Лила? Оставь ей записку. Напиши, что вы встретитесь на почте в Сен-Мари. Я вернусь через минуту. Мне нужно собрать свои вещи.
Он оставил ее, быстро прошел к своей комнате и на мгновение остановился перед дверью. Он слышал, как южный ветер пробегает по кронам деревьев, как струи фонтана падают на поверхность бассейна, и это было все, что он услышал. Он вошел в свою комнату, кое-как запихал вещи в чемодан и вернулся в комнату Сессиль ровно через минуту, как и обещал. Она все еще быстро и старательно писала.
— Почта, Сен-Мари — это все, что тебе нужно написать, — сказал Боуман язвительно. — Историю твоей жизни она, очевидно, знает.
Сессиль мельком взглянула на него без всякого выражения, как на надоедливое насекомое, и, не обращая внимания на его слова, продолжала писать. Она была в очках, что не особенно удивило его. Еще секунд через двадцать она подписала записку своим именем, что показалось Боуману вовсе излишним, учитывая сложность и срочность момента, спрятала очки в футляр и кивнула, показывая, что готова. Он взял ее чемодан, и они вышли, выключив свет и закрыв за собой дверь. Боуман прихватил свой чемодан, подождал, пока Сессиль подсунула сложенную записку под дверь Лилы, затем оба быстро и бесшумно прошли по террасе и по тропинке вышли на дорогу, которая огибала отель. Девушка молча шла рядом с Боуманом. Он начал уже в душе поздравлять себя, как быстро она усвоила его методы воспитания, когда она схватила его за левую руку и остановила. Боуман взглянул на Сессиль и нахмурился, но это не произвело на нее никакого впечатления. «Близорукая», — подумал он снисходительно.
— Мы здесь в безопасности? — спросила она.
— На какое-то время — да.
— Поставь чемоданы.
Боуман поставил чемоданы. Придется пересмотреть методы воспитания.
— Здесь и сейчас же, — сказала она сухо. — Я была послушной маленькой девочкой и делала все, о чем ты меня просил, так как считала, что имеется один шанс из ста, что ты не сумасшедший.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Боуман взглянул на Ференца и Коскиса. В течение нескольких секунд они стояли съежившись, на их лицах было написано потрясение, и хотя впечатление от катастрофы редко отражается на лицах мгновенно, но лицо Ференца почти сразу стало свирепым. Он вытащил из кармана куртки пистолет, направил его вверх и выстрелил. Ференц знал, что Боуман наверху, но не имел ни малейшего представления о его точном местонахождении; он выстрелил в приступе слепой ярости. Тем не менее Боуман быстро отступил на два шага назад.
Наличие пистолета по-новому осветило положение Боумана. Ясно, что, отдавая предпочтение ножам, они хотели избавиться от Боумана тихо и не привлекая внимания, но Ференц, в этом Боуман был уверен, не стал бы носить с собой пистолет просто так, без намерения использовать его в качестве последнего средства: бандиты хотели избавиться от него любой ценой. Боуман отметил про себя: пистолет или нож — все равно это для него вопрос жизни и смерти; поэтому он повернулся и побежал. Ференц и Коскис должны были бы уже двинуться обратно по туннелю; в любом случае было бы неразумно для них оставаться там, где они были: это могло обернуться для них безвременной, — разумеется, с их точки зрения, — кончиной.
Боуман мчался вниз по крутой каменистой насыпи, делая огромные прыжки, с трудом сохраняя равновесие. Преодолев три четверти пути к находившейся внизу куче известняковых обломков, он потерял равновесие, упал и покатился вниз по склону, отчаянно и безуспешно пытаясь зацепиться за что-нибудь. Наконец он остановился, больно ударившись правым коленом о первый же встретившийся на его пути булыжник.
Боуман был уверен, что разбил коленную чашечку правой ноги, так как при попытке встать его правая нога подвернулась и он снова плюхнулся на землю. Он попытался еще раз — эта попытка была ненамного успешнее первой; с третьей попытки он понял, что коленная чашечка лишь на время онемела и что позднее она сильно распухнет и будет болеть. Он поковылял, хромая, по тонкой каменистой осыпи, двигаясь в два раза медленнее, чем раньше: из-за боли в колене нога плохо подчинялась ему.
Одновременно со звуком выстрела Боуман увидел впереди себя легкий дымок от удара пули о булыжник. Ференц все правильно рассчитал. Боуман решил не прятаться и не дать Ференцу возможности выстре лить в упор. Боуман изо всех сил, насколько это было возможно, бросился наутек, петляя между обломками и не давая Ференцу точно прицелиться; он даже не пытался выяснить, где находятся его преследователи, все равно это было бесполезно. Несколько пуль легли рядом, одна из них ударила в камень возле его правой ступни, подняв легкое облачко пыли. Однако сочетание петляющего бега Боумана с бегом самого Ференца, вынужденного лавировать между камней, сделало Боумана трудно поражаемой целью. Кроме того, общеизвестно, что меткая стрельба вниз по склону представляет большую сложность. Между выстрелами Боуман слышал топот ног и понимал, что бандиты настигают его, но ни разу не оглянулся: уж если ему суждено получить пулю в затылок, не стоит об этом беспокоиться заранее.
Теперь он находился на открытой местности и не разбирая дороги мчался прямо к огороженному входу в деревню. Ференц, который бежал следом, нагоняя его, получил свой шанс, но стрельба прекратилась, и Боуман мог только предполагать, что у того кончились патроны. Боуман допускал, что, возможно, у Ференца есть запасной магазин, но, даже если это так, было бы необычайно трудно перезарядить пистолет на бегу.
Колено у Боумана болело, но это не влияло в такой степени, как раньше, на его скорость. Он оглянулся. Расстояние между ним и его преследователями все же продолжало сокращаться. Однако теперь медленнее. Боуман миновал огражденный верхний вход в деревню и подбежал к развилке дорог, где на мгновение замешкался, размышляя, какую дорогу выбрать. Цыган еще не было видно, однако звук их быстрых шагов был слышен отчетливо. Они подумают, надеялся Боуман, что он выберет нижний вход в деревню, поэтому он выбрал левую дорогу, ведущую к городским развалинам. Дорога привела его на маленькую площадь, которая оканчивалась тупиком, однако Боумана это не беспокоило. Он, сам не понимая почему, отметил в сознании старинный кованый железный крест, стоявший в центре площади. Слева от него находилась такая же старинная церковь, обращенная в сторону низкой стены, позади которой, очевидно, находилась пропасть. Между церковью и стеной возвышалась вертикальная скала с углублениями, сделанными рукой человека непонятно для каких целей.
Боуман пробежал через площадь к низкой каменной стене и заглянул через нее. Там была пустота: стена отвесно обрывалась, внизу, у ее подножия, рос кустарник, расстояние до которого составляло почти двести футов.
Ференц оказался умнее, чем предполагал Боуман. Он все еще смотрел через стену, когда услышал звук шагов одного бегущего человека, который приближался к площади: бандиты разделились, чтобы перекрыть оба выхода из деревни. Боуман выпрямился, бесшумно пересек площадь и спрятался в одном из углублений в скале.
Появился Коскис. На площади он замедлил шаг, его хриплое дыхание было хорошо слышно в ночной тишине, прошел за железный крест и заглянул в открытую дверь церкви, затем, как будто повинуясь природному инстинкту, направился прямо к той нише, где, вжавшись в нее изо всех сил, прятался Боуман. Была странная обреченность в этом нерешительном приближении.
Бандит держал руку с ножом в своей излюбленной манере: на уровне пояса, крепко сжимая рукоятку и упираясь в ее конец большим пальцем.
Боуман выждал, пока цыган почти подошел к тому месту, откуда наверняка заметит его. Затем, выскочив из темной ниши, схватил Коскиса за запястье руки, в которой тот держал нож.
Боуман надеялся скорее на везение, чем на расчет. Оба тяжело упали на землю в схватке за обладание ножом. Боуман попытался вывернуть запястье правой руки Коскиса, но оказалось, что у того стальные канаты вместо мускулов. Боуман почувствовал, как Кос-кис медленно освобождает запястье от его захвата, и, когда тот почти освободил руку, внезапно отпустил ее и, упав, вскочил на ноги одновременно с бандитом. На мгновение они замерли, уставившись друг на друга, затем Боуман медленно попятился, пока его руки не дотронулись до низкой стены. Дальше отступать было некуда.
Коскис надвигался. На его безжалостном лице появилась злорадная ухмылка. Коскис, мастерски владевший ножом, наслаждался моментом.
Боуман ринулся вперед, затем резко вправо. Однако Коскису уже был знаком этот маневр. Он бросился наперерез, высоко подняв нож, но и Боуман знал (а бандит забыл об этом), что Коскис знаком с этим приемом. Боуман резко затормозил, припал на левое колено, почувствовав, как нож совсем близко прошел над головой, и ударил цыгана правым предплечьем ниже пояса. Затем, выпрямляясь, резко толкнул Коскиса, что в комбинации с атакующим движением цыгана придало тому дополнительную скорость; в результате цыгана подбросило высоко в воздух, и он беспомощно перелетел через низкую стену в темноту пропасти, все еще сжимая в руке уже бесполезный нож. Боуман, повернувшись, наблюдал за падением Коскиса: цыган кувырком летел !вниз, уменьшаясь, как в замедленной съемке; его падение сопровождалось затихающим в ночи криком. Крик оборвался, когда цыган исчез в пропасти.
Несколько секунд Боуман стоял в оцепенении, но только несколько секунд. Если Ференц внезапно не оглох, он должен был слышать этот дикий, полный ужаса вопль и немедленно попытаться выяснить, что случилось.
Боуман побежал к главной улице; на полпути юркнул в темную аллею, так как услышал шаги приближающегося Ференца и на мгновение увидел его, пробегающего в конце аллеи с пистолетом в одной руке и ножом в другой. Он не знал, успел ли Ференц перезарядить пистолет и применит ли его, находясь так близко от деревни. Но даже в этот момент наивысшего напряжения Ференц, обладавший необыкновенным инстинктом самосохранения, держался середины дороги, чтобы не попасть в засаду, устроенную безоружным человеком. Его губы были растянуты в злобном оскале, на лице отражались ярость, ненависть и страх; это было лицо безумца.
Глава 3
Не каждая женщина, разбуженная среди ночи, сядет на кровати, выпрямившись, и, закутанная по шею в простыню, с растрепанными волосами и слипающимися глазами, будет выглядеть так же привлекательно, словно она собралась на бал. Сессиль Дюбуа была одной из немногих. Она похлопала ресницами немного дольше, чем сделала бы, притворяясь, танцовщица, затем внимательно и оценивающе посмотрела на Боумана — возможно, потому, что в результате лазания среди руин и падения по каменистому склону его одежда потеряла свой первоначальный блеск. Фактически он впервые за ночь обратил внимание на свою одежду, которая превратилась в грязные, покрытые пятнами лохмотья. Он ожидал ее реакции — саркастической, возможно, циничной или просто раздраженной, но она оказалась непредсказуемой женщиной.
Она произнесла:
— Я думала, что ты уже в другом графстве.
— Я чуть не побывал на том свете. — Он убрал руку с выключателя и прикрыл дверь, оставив небольшую щель. — Но я вернулся. За автомобилем. И за тобой.
— За мной?
— Именно за тобой. Побыстрей вставай и одевайся. За твою жизнь я не дам и ломаного гроша, если ты останешься здесь.
— Моя жизнь? Но почему я...
— Вставай, одевайся и собирай свои вещи.
Боуман подошел к кровати, посмотрел на девушку; хотя выглядел он непривлекательно, но говорил достаточно убедительно, поэтому сначала Сессиль слегка поджала губы, затем кивнула. Боуман вернулся к двери и посмотрел через щель, которую специально оставил. «Мисс Дюбуа, хотя и темноволоса, но очень привлекательная женщина», — отметил он про себя. Однако это не означало, что она соответствует его идеалу красивой брюнетки; просто она быстро принимала решения, соглашалась с тем, что считала неизбежным, и стандартная в подобной ситуации фраза: «Если вы думаете, что я буду одеваться, пока вы находитесь здесь...» — очевидно, даже не приходила ей в голову. Не то чтобы Боуман всерьез возражал против всего этого — просто в данный момент все его мысли были прикованы к неизбежному возвращению Ференца.
Его интересовало, что могло задержать его. Он должен был помчаться со всех ног к отцу с сообщением, что они встретили неожиданные трудности при выполнении своего задания. Возможно, он уже направлялся туда, когда Боуман видел его крадущимся по переулкам Ле Боу с пистолетом в одной руке, ножом в другой и с жаждой убийства в сердце.
— Я готова, — сказала Сессиль.
Боуман обернулся в некотором изумлении. Она даже слегка причесалась, закрытый чемодан с ее вещами лежал на кровати.
— И упаковалась? — спросил Боуман.
— Вчера ночью. — Она замолчала в нерешительности. — Послушай, я не могу так просто уйти...
— Лила? Оставь ей записку. Напиши, что вы встретитесь на почте в Сен-Мари. Я вернусь через минуту. Мне нужно собрать свои вещи.
Он оставил ее, быстро прошел к своей комнате и на мгновение остановился перед дверью. Он слышал, как южный ветер пробегает по кронам деревьев, как струи фонтана падают на поверхность бассейна, и это было все, что он услышал. Он вошел в свою комнату, кое-как запихал вещи в чемодан и вернулся в комнату Сессиль ровно через минуту, как и обещал. Она все еще быстро и старательно писала.
— Почта, Сен-Мари — это все, что тебе нужно написать, — сказал Боуман язвительно. — Историю твоей жизни она, очевидно, знает.
Сессиль мельком взглянула на него без всякого выражения, как на надоедливое насекомое, и, не обращая внимания на его слова, продолжала писать. Она была в очках, что не особенно удивило его. Еще секунд через двадцать она подписала записку своим именем, что показалось Боуману вовсе излишним, учитывая сложность и срочность момента, спрятала очки в футляр и кивнула, показывая, что готова. Он взял ее чемодан, и они вышли, выключив свет и закрыв за собой дверь. Боуман прихватил свой чемодан, подождал, пока Сессиль подсунула сложенную записку под дверь Лилы, затем оба быстро и бесшумно прошли по террасе и по тропинке вышли на дорогу, которая огибала отель. Девушка молча шла рядом с Боуманом. Он начал уже в душе поздравлять себя, как быстро она усвоила его методы воспитания, когда она схватила его за левую руку и остановила. Боуман взглянул на Сессиль и нахмурился, но это не произвело на нее никакого впечатления. «Близорукая», — подумал он снисходительно.
— Мы здесь в безопасности? — спросила она.
— На какое-то время — да.
— Поставь чемоданы.
Боуман поставил чемоданы. Придется пересмотреть методы воспитания.
— Здесь и сейчас же, — сказала она сухо. — Я была послушной маленькой девочкой и делала все, о чем ты меня просил, так как считала, что имеется один шанс из ста, что ты не сумасшедший.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28