Боуман, еще раз повернув руль, выскочил из переднего дворика и помчался вниз по дороге. «Интересно, какое впечатление произвело все случившееся на ле Гран Дюка, — пронеслось у него в голове. — Возможно, он даже не прекратил жевать».
Шины пронзительно завизжали, когда «пежо» сделал крутой поворот направо. Боуман подъехал к Сес-силь, остановил машину и выскочил из нее, оставив двигатель работающим. Она подбежала к нему и подтолкнула свой чемодан.
— Скорее, — почти зло сказала она, передав ему чемодан. — Разве ты не слышишь, они уже близко?
— Слышу, — сказал Боуман спокойно. — Я думаю, что у нас в запасе есть время.
Действительно, у них было еще немного времени.
Они услышали шум двигателя, работающего на первой передаче, — шум, ослабевающий в связи с тем, что машина резко затормозила перед поворотом. Внезапно она появилась; было видно, что она почти не поддается управлению на поворотах. Кзерда отчаянно крутил руль, но казалось, что передние колеса вертятся самостоятельно. Боуман с интересом наблюдал, как джип перелетел через обочину дороги, срубил молодое деревце и опрокинулся с впечатляющим грохотом.
— То-то! — сказал Боуман Сессиль. — Ты когда-нибудь видела такое безалаберное вождение?
Он пересек дорогу и оглянулся. Джип, колеса которого все еще вращались, лежал на боку, а трое цыган, явно расставшихся с автомобилем раньше, чем тот перевернулся, распластались на расстоянии пятнадцати футов от него. Боуман наблюдал, как они с трудом поднялись на ноги. Ференца, конечно, среди них не было. Боуман услышал, как к нему подошла Сессиль.
— Это твоя работа, — с осуждением сказала она. — Ты вывел из строя их джип.
— Я не сделал ничего особенного, — нехотя ответил он. — Только спустил шины.
— Но ты же рисковал жизнью этих людей! Джип мог бы упасть на них сверху и раздавить насмерть!
— Не всегда возможно организовать все так, как хотелось бы, — с сожалением ответил Боуман. Сессиль наградила его взглядом, достойным доктора Криппена, после того как его привели в суд, поэтому он сменил тон: — Ты не выглядишь слабоумной, Сессиль, и не заводи дурацких разговоров. Если ты думаешь, что наши три друга наслаждались здесь ночной прогулкой на свежем воздухе, то почему бы тебе не пойти и не поинтересоваться, как они себя чувствуют?
Она повернулась и, ни слова не говоря, пошла к машине. Он последовал за ней, и они поехали, сердитые друг на друга. Через минуту Боуман снизил скорость и припарковал машину на небольшом, лишенном растительности пятачке справа от дороги. Через лобовое стекло они видели отвесные известняковые скалы с бесчисленными квадратными отверстиями: они были сделаны рукой человека и наполнены непроницаемой мглой; в глубине их располагались невидимые пещеры.
— Ты что, собираешься остановиться здесь? — чужим голосом спросила Сессиль.
Боуман заглушил двигатель и поставил машину на ручной тормоз.
— Я уже остановился.
— Но они найдут нас! — В ее голосе звучало отчаяние. — Непременно найдут. В любую минуту.
— Нет. Если они вообще еще в состоянии соображать после того, как попали в небольшую аварию, то подумают, что мы уже на полпути к Авигнону. Кроме того, им необходимо некоторое время, чтобы прийти в себя и снова захотеть вести машину при лунном свете.
Они вышли из машины и взглянули на входы в пещеры. Дурное предчувствие охватило их: здесь было что-то зловещее, пугающее, ужас, который вселяло это место, не поддавался определению. Это было по-настоящему страшное место, и Боуман в душе согласился с той оценкой, что дал ему полицейский в отеле. Он ни на минуту не сомневался в том, что человек, родившийся в Ле Боу и выросший здесь под влиянием древних суеверий и предрассудков, не осмелится войти туда в ночное время. Ни один здравомыслящий человек не рискнул бы войти туда после захода солнца, у Боумана тоже не возникло желания идти туда. Но это был его долг.
Он вынул фонарик из своего чемодана и сказал Сессиль:
— Подожди меня здесь.
— Нет! Ты же не собираешься оставить меня здесь одну? — В ее голосе слышалось отчаяние.
— Возможно, внутри будет намного страшнее.
— Мне все равно.
— Ну как хочешь.
Они отправились вместе. Прошли через самое большое отверстие, в которое свободно можно было бы протащить трехэтажный дом, если поставить его на колеса. Боуман осветил фонариком стены, покрытые рисунками и надписями представителей многих поколений, и направился направо, к арке, за которой находилась пещера еще более внушительных размеров. Сессиль, отметил он, несмотря на сандалии на плоской подошве, спотыкалась гораздо чаще, чем на полу встречались неровности. Боуман был абсолютно уверен, что ее зрение гораздо хуже, чем он предполагал; скорее всего именно поэтому она так стремилась пойти с ним.
Следующая пещера не представляла для Боумана никакого интереса, так как ее своды были высокими, терялись в темноте, и только летучая мышь могла забраться туда. Еще одна арка смутно вырисовывалась во мраке.
— Какое жуткое место, — прошептала Сессиль.
— Да, мне не хотелось бы жить здесь постоянно. Через несколько шагов она сказала:
— Мистер Боуман...
— Нейл.
— Можно мне взять тебя за руку? «В наше время, — подумал он, — уже не задают таких вопросов».
— Возьми, пожалуйста, — вслух сказал он, соглашаясь. — Ты не единственный здесь человек, который нуждается в участии.
— Я не об этом, я не боюсь, просто ты постоянно мигаешь фонариком, освещая разные места, и мне трудно поспевать за тобой.
— А!
Она взяла его за руку и больше уже не спотыкалась, зато ее затрясло, словно в приступе малярии. Вскоре она сказала:
— Что ты ищешь?
— Ты хорошо знаешь, что я ищу.
— Возможно, они спрятали его.
— Они могли спрятать его. Они не могли похоронить его, если не захватили с собой несколько шашек динамита, но могли спрятать его. Под обломками известняка. Их достаточно много вокруг.
— Но мы прошли мимо множества куч известняка. Тебя они не волновали.
— Когда мы найдем свежий холмик, ты поймешь разницу, — сказал он сухо. Сессиль снова охватила сильная дрожь, и он продолжил: — Зачем ты пошла сюда, Сессиль? Ты действительно не боишься? Я же чувствую, тебя просто трясет от страха.
— Мне лучше трястись от страха здесь, с тобой, чем там, одной.
В любой момент от страха у нее могли застучать зубы.
— Возможно, ты и права, — признал он.
На этот раз они прошли чуть-чуть выше и через другую арку вошли в следующую пещеру огромных размеров. Сделав несколько шагов, Боуман внезапно остановился.
— Что с тобой? — прошептала Сессиль. — Что случилось?
— Не знаю. — Он помолчал. — Нет, пожалуй, знаю. Впервые и его охватил озноб.
— Тебя тоже трясет?
— Меня тоже. Но это совсем другое. Я дрожу как осиновый лист.
— Так в чем же дело?
— Здесь. Это то место. Когда ты будешь такой же старой и грешной, как я, ты сможешь определять это по запаху.
— Смерть? — Теперь ее голос дрожал. — Люди не могут чувствовать смерть.
— Я могу. — Он выключил фонарик.
— Включи его. — Ее голос звучал на самой высокой ноте, близко к истерике. — Бога ради, включи его! Пожалуйста!
Боуман отстранил руку Сессиль, обнял ее и прижал к себе. Еще немного — и их дрожь достигнет определенной степени синхронности, возможно, не такой, как у пары танцоров, выступающих по телевидению, но достаточной, чтобы успокоиться. Когда они действительно немного успокоились, Боуман сказал:
— Видишь, чем эта пещера отличается от остальных?
— Свет! Сюда откуда-то проникает свет!
— В самом деле.
Боуман и Сессиль медленно двинулись вперед и подошли к огромному нагромождению камней. Они скользили взглядом по куче обломков все выше и выше, до самого потолка, пока не увидели большой квадратный кусок звездного неба. По каменной осыпи, от вершины до самого основания, сбегала узкая дорожка растревоженных камней, дорожка, которая, очевидно, появилась недавно.
Боуман включил фонарик; у него не возникло никаких сомнений: дорожка действительно образовалась недавно. Он осветил фонариком подножие осыпи, и вдруг луч фонаря, словно по своей воле, замер, осветив холмик из известняковых обломков приблизительно восьми футов длиной и трех высотой.
— Этот холмик сделан недавно, — сказал Боуман. — Вот в чем разница.
— Вот в чем разница... — машинально повторила Сессиль.
— Пожалуйста, отойди немного.
— Нет. Наверное, это звучит странно, но сейчас я успокоилась.
Боуман верил ей, но не думал, что это странно. В человеке все еще живет первобытный инстинкт: больше всего на свете он боится неизвестного, а здесь сейчас все стало абсолютно ясно.
Боуман наклонился над холмиком и начал отбрасывать камни в сторону.
Цыгане даже не удосужились запрятать несчастного Александре достаточно глубоко, и Боуман почти сразу наткнулся на остатки когда-то белой рубашки, пропитанные кровью. Серебряный крестик на цепочке, тоже покрытый пятнами засохшей крови...
Боуман расстегнул цепочку и снял ее вместе с крестиком.
Боуман остановил машину на том же месте, где раньше подобрал Сессиль с чемоданами, и вышел из нее.
— Оставайся здесь, — сказал он Сессиль. — На этот раз я этого требую.
Она не кивнула в знак согласия, но и не возразила: возможно, его методы воспитания стали более эффективными. Джип, что не вызвало удивления, находился там же, где Боуман последний раз видел его: чтобы вытащить машину из кювета, требовался автокран.
Вход в передний дворик казался безлюдным, но у Боумана по отношению к Кзерде и его славным товарищам возникло такое же чувство, как к клубку кобр или скопищу черных ядовитых пауков, поэтому он вошел в передний дворик медленно и осторожно, скрываясь в темноте. Его нога наткнулась на какой-то твердый предмет, раздался слабый металлический звук. Боуман замер на месте, но не заметил ничего опасного. Он наклонился и поднял пистолет, который случайно задел ногой и который отлетел к бензоколонке. Вне всякого сомнения, это был пистолет Ференца. Случившееся с Ференцем при их последней встрече говорило за то, что вряд ли пистолет скоро понадобится ему, но он сможет воспользоваться им когда-нибудь. Боуман решил обязательно вернуть ему пистолет. Он знал, что ничто не помешает ему сделать это, так как в кибитке Кзерды все еще горел свет, струясь через окна и приоткрытую дверь. В других кибитках света не было. Боуман подошел ко входу в кибитку, бесшумно поднялся по ступенькам и заглянул в нее.
Кзерда с перевязанной левой рукой, ушибами и синяками на лице и большим куском пластыря на лбу выглядел неважно, но не так плохо, как Ференц, за которым он ухаживал, перебинтовывая его раны. Ференц лежал на койке в полуобморочном состоянии, время от времени вскрикивая от боли, пока отец снимал пропитанную кровью повязку с его головы. Когда повязка наконец была снята, он снова вскрикнул и почти сразу потерял сознание. Боуман увидел глубокую рваную рану на его лбу, страшные ушибы на лице; если у молодого цыгана были такие же ушибы и на теле, то он действительно в тяжелом состоянии. Но Боуман знал: если бы Ференцу удалось осуществить свои намерения в отношении его самого, то он находился бы сейчас в состоянии, в котором уже никогда и ничего бы не почувствовал. Ференц сел, покачиваясь, на кровати, в то время как его отец готовил свежую повязку, затем нагнулся вперед, оперся локтями о колени, закрыл лицо ладонями и застонал:
— Бога ради, что случилось? Моя голова...
— Все будет хорошо, — сказал Кзерда ласково. — Порез и синяк. Вот и все.
— Но что случилось? Почему моя голова...
— Автомобиль. Помнишь?..
— Автомобиль... Конечно. Этот дьявол Боуман! — простонал Ференц; Боуману очень понравилось, как его назвали. — Он... Он...
— Черт ему в душу, да! Он ускользнул и разбил наш джип. Видишь это? — Кзерда указал на свою руку и лоб. Ференц безразлично взглянул и отвернулся. Он думал о другом.
— Мой пистолет, отец! Где мой пистолет?
— Здесь, — сказал Боуман. Он направил пистолет на Ференца и вошел в кибитку. В левой руке он держал покрытые пятнами засохшей крови цепочку и крестик. Ференц в ужасе уставился на Боумана. Он смотрел на него, как смотрит на палача с занесенным топором человек, чья голова лежит на плахе. Кзерда, который стоял спиной к двери, повернулся и застыл в оцепенении так же, как и его сын.
Он, как и Ференц, был явно не рад появлению Боумана.
Боуман сделал два шага вперед и положил покрытый пятнами крови крестик на маленький столик.
— Возможно, его мать обрадуется этому, — сказал он. — Правда, мне следовало бы сначала вытереть кровь. — Он подождал реакции, но ее не последовало, и продолжал: — Я намереваюсь убить тебя, Кзерда. Я должен это сделать. Ведь никто не может доказать, что это ты убил молодого Александре? Но мне не нужно доказательств. Все, что мне нужно, — это абсолютная уверенность. Пока ее нет. Пока я не могу этого сделать. Но позже, позже я убью тебя. А затем я убью Гэюза Строма. Скажи ему об этом, хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Шины пронзительно завизжали, когда «пежо» сделал крутой поворот направо. Боуман подъехал к Сес-силь, остановил машину и выскочил из нее, оставив двигатель работающим. Она подбежала к нему и подтолкнула свой чемодан.
— Скорее, — почти зло сказала она, передав ему чемодан. — Разве ты не слышишь, они уже близко?
— Слышу, — сказал Боуман спокойно. — Я думаю, что у нас в запасе есть время.
Действительно, у них было еще немного времени.
Они услышали шум двигателя, работающего на первой передаче, — шум, ослабевающий в связи с тем, что машина резко затормозила перед поворотом. Внезапно она появилась; было видно, что она почти не поддается управлению на поворотах. Кзерда отчаянно крутил руль, но казалось, что передние колеса вертятся самостоятельно. Боуман с интересом наблюдал, как джип перелетел через обочину дороги, срубил молодое деревце и опрокинулся с впечатляющим грохотом.
— То-то! — сказал Боуман Сессиль. — Ты когда-нибудь видела такое безалаберное вождение?
Он пересек дорогу и оглянулся. Джип, колеса которого все еще вращались, лежал на боку, а трое цыган, явно расставшихся с автомобилем раньше, чем тот перевернулся, распластались на расстоянии пятнадцати футов от него. Боуман наблюдал, как они с трудом поднялись на ноги. Ференца, конечно, среди них не было. Боуман услышал, как к нему подошла Сессиль.
— Это твоя работа, — с осуждением сказала она. — Ты вывел из строя их джип.
— Я не сделал ничего особенного, — нехотя ответил он. — Только спустил шины.
— Но ты же рисковал жизнью этих людей! Джип мог бы упасть на них сверху и раздавить насмерть!
— Не всегда возможно организовать все так, как хотелось бы, — с сожалением ответил Боуман. Сессиль наградила его взглядом, достойным доктора Криппена, после того как его привели в суд, поэтому он сменил тон: — Ты не выглядишь слабоумной, Сессиль, и не заводи дурацких разговоров. Если ты думаешь, что наши три друга наслаждались здесь ночной прогулкой на свежем воздухе, то почему бы тебе не пойти и не поинтересоваться, как они себя чувствуют?
Она повернулась и, ни слова не говоря, пошла к машине. Он последовал за ней, и они поехали, сердитые друг на друга. Через минуту Боуман снизил скорость и припарковал машину на небольшом, лишенном растительности пятачке справа от дороги. Через лобовое стекло они видели отвесные известняковые скалы с бесчисленными квадратными отверстиями: они были сделаны рукой человека и наполнены непроницаемой мглой; в глубине их располагались невидимые пещеры.
— Ты что, собираешься остановиться здесь? — чужим голосом спросила Сессиль.
Боуман заглушил двигатель и поставил машину на ручной тормоз.
— Я уже остановился.
— Но они найдут нас! — В ее голосе звучало отчаяние. — Непременно найдут. В любую минуту.
— Нет. Если они вообще еще в состоянии соображать после того, как попали в небольшую аварию, то подумают, что мы уже на полпути к Авигнону. Кроме того, им необходимо некоторое время, чтобы прийти в себя и снова захотеть вести машину при лунном свете.
Они вышли из машины и взглянули на входы в пещеры. Дурное предчувствие охватило их: здесь было что-то зловещее, пугающее, ужас, который вселяло это место, не поддавался определению. Это было по-настоящему страшное место, и Боуман в душе согласился с той оценкой, что дал ему полицейский в отеле. Он ни на минуту не сомневался в том, что человек, родившийся в Ле Боу и выросший здесь под влиянием древних суеверий и предрассудков, не осмелится войти туда в ночное время. Ни один здравомыслящий человек не рискнул бы войти туда после захода солнца, у Боумана тоже не возникло желания идти туда. Но это был его долг.
Он вынул фонарик из своего чемодана и сказал Сессиль:
— Подожди меня здесь.
— Нет! Ты же не собираешься оставить меня здесь одну? — В ее голосе слышалось отчаяние.
— Возможно, внутри будет намного страшнее.
— Мне все равно.
— Ну как хочешь.
Они отправились вместе. Прошли через самое большое отверстие, в которое свободно можно было бы протащить трехэтажный дом, если поставить его на колеса. Боуман осветил фонариком стены, покрытые рисунками и надписями представителей многих поколений, и направился направо, к арке, за которой находилась пещера еще более внушительных размеров. Сессиль, отметил он, несмотря на сандалии на плоской подошве, спотыкалась гораздо чаще, чем на полу встречались неровности. Боуман был абсолютно уверен, что ее зрение гораздо хуже, чем он предполагал; скорее всего именно поэтому она так стремилась пойти с ним.
Следующая пещера не представляла для Боумана никакого интереса, так как ее своды были высокими, терялись в темноте, и только летучая мышь могла забраться туда. Еще одна арка смутно вырисовывалась во мраке.
— Какое жуткое место, — прошептала Сессиль.
— Да, мне не хотелось бы жить здесь постоянно. Через несколько шагов она сказала:
— Мистер Боуман...
— Нейл.
— Можно мне взять тебя за руку? «В наше время, — подумал он, — уже не задают таких вопросов».
— Возьми, пожалуйста, — вслух сказал он, соглашаясь. — Ты не единственный здесь человек, который нуждается в участии.
— Я не об этом, я не боюсь, просто ты постоянно мигаешь фонариком, освещая разные места, и мне трудно поспевать за тобой.
— А!
Она взяла его за руку и больше уже не спотыкалась, зато ее затрясло, словно в приступе малярии. Вскоре она сказала:
— Что ты ищешь?
— Ты хорошо знаешь, что я ищу.
— Возможно, они спрятали его.
— Они могли спрятать его. Они не могли похоронить его, если не захватили с собой несколько шашек динамита, но могли спрятать его. Под обломками известняка. Их достаточно много вокруг.
— Но мы прошли мимо множества куч известняка. Тебя они не волновали.
— Когда мы найдем свежий холмик, ты поймешь разницу, — сказал он сухо. Сессиль снова охватила сильная дрожь, и он продолжил: — Зачем ты пошла сюда, Сессиль? Ты действительно не боишься? Я же чувствую, тебя просто трясет от страха.
— Мне лучше трястись от страха здесь, с тобой, чем там, одной.
В любой момент от страха у нее могли застучать зубы.
— Возможно, ты и права, — признал он.
На этот раз они прошли чуть-чуть выше и через другую арку вошли в следующую пещеру огромных размеров. Сделав несколько шагов, Боуман внезапно остановился.
— Что с тобой? — прошептала Сессиль. — Что случилось?
— Не знаю. — Он помолчал. — Нет, пожалуй, знаю. Впервые и его охватил озноб.
— Тебя тоже трясет?
— Меня тоже. Но это совсем другое. Я дрожу как осиновый лист.
— Так в чем же дело?
— Здесь. Это то место. Когда ты будешь такой же старой и грешной, как я, ты сможешь определять это по запаху.
— Смерть? — Теперь ее голос дрожал. — Люди не могут чувствовать смерть.
— Я могу. — Он выключил фонарик.
— Включи его. — Ее голос звучал на самой высокой ноте, близко к истерике. — Бога ради, включи его! Пожалуйста!
Боуман отстранил руку Сессиль, обнял ее и прижал к себе. Еще немного — и их дрожь достигнет определенной степени синхронности, возможно, не такой, как у пары танцоров, выступающих по телевидению, но достаточной, чтобы успокоиться. Когда они действительно немного успокоились, Боуман сказал:
— Видишь, чем эта пещера отличается от остальных?
— Свет! Сюда откуда-то проникает свет!
— В самом деле.
Боуман и Сессиль медленно двинулись вперед и подошли к огромному нагромождению камней. Они скользили взглядом по куче обломков все выше и выше, до самого потолка, пока не увидели большой квадратный кусок звездного неба. По каменной осыпи, от вершины до самого основания, сбегала узкая дорожка растревоженных камней, дорожка, которая, очевидно, появилась недавно.
Боуман включил фонарик; у него не возникло никаких сомнений: дорожка действительно образовалась недавно. Он осветил фонариком подножие осыпи, и вдруг луч фонаря, словно по своей воле, замер, осветив холмик из известняковых обломков приблизительно восьми футов длиной и трех высотой.
— Этот холмик сделан недавно, — сказал Боуман. — Вот в чем разница.
— Вот в чем разница... — машинально повторила Сессиль.
— Пожалуйста, отойди немного.
— Нет. Наверное, это звучит странно, но сейчас я успокоилась.
Боуман верил ей, но не думал, что это странно. В человеке все еще живет первобытный инстинкт: больше всего на свете он боится неизвестного, а здесь сейчас все стало абсолютно ясно.
Боуман наклонился над холмиком и начал отбрасывать камни в сторону.
Цыгане даже не удосужились запрятать несчастного Александре достаточно глубоко, и Боуман почти сразу наткнулся на остатки когда-то белой рубашки, пропитанные кровью. Серебряный крестик на цепочке, тоже покрытый пятнами засохшей крови...
Боуман расстегнул цепочку и снял ее вместе с крестиком.
Боуман остановил машину на том же месте, где раньше подобрал Сессиль с чемоданами, и вышел из нее.
— Оставайся здесь, — сказал он Сессиль. — На этот раз я этого требую.
Она не кивнула в знак согласия, но и не возразила: возможно, его методы воспитания стали более эффективными. Джип, что не вызвало удивления, находился там же, где Боуман последний раз видел его: чтобы вытащить машину из кювета, требовался автокран.
Вход в передний дворик казался безлюдным, но у Боумана по отношению к Кзерде и его славным товарищам возникло такое же чувство, как к клубку кобр или скопищу черных ядовитых пауков, поэтому он вошел в передний дворик медленно и осторожно, скрываясь в темноте. Его нога наткнулась на какой-то твердый предмет, раздался слабый металлический звук. Боуман замер на месте, но не заметил ничего опасного. Он наклонился и поднял пистолет, который случайно задел ногой и который отлетел к бензоколонке. Вне всякого сомнения, это был пистолет Ференца. Случившееся с Ференцем при их последней встрече говорило за то, что вряд ли пистолет скоро понадобится ему, но он сможет воспользоваться им когда-нибудь. Боуман решил обязательно вернуть ему пистолет. Он знал, что ничто не помешает ему сделать это, так как в кибитке Кзерды все еще горел свет, струясь через окна и приоткрытую дверь. В других кибитках света не было. Боуман подошел ко входу в кибитку, бесшумно поднялся по ступенькам и заглянул в нее.
Кзерда с перевязанной левой рукой, ушибами и синяками на лице и большим куском пластыря на лбу выглядел неважно, но не так плохо, как Ференц, за которым он ухаживал, перебинтовывая его раны. Ференц лежал на койке в полуобморочном состоянии, время от времени вскрикивая от боли, пока отец снимал пропитанную кровью повязку с его головы. Когда повязка наконец была снята, он снова вскрикнул и почти сразу потерял сознание. Боуман увидел глубокую рваную рану на его лбу, страшные ушибы на лице; если у молодого цыгана были такие же ушибы и на теле, то он действительно в тяжелом состоянии. Но Боуман знал: если бы Ференцу удалось осуществить свои намерения в отношении его самого, то он находился бы сейчас в состоянии, в котором уже никогда и ничего бы не почувствовал. Ференц сел, покачиваясь, на кровати, в то время как его отец готовил свежую повязку, затем нагнулся вперед, оперся локтями о колени, закрыл лицо ладонями и застонал:
— Бога ради, что случилось? Моя голова...
— Все будет хорошо, — сказал Кзерда ласково. — Порез и синяк. Вот и все.
— Но что случилось? Почему моя голова...
— Автомобиль. Помнишь?..
— Автомобиль... Конечно. Этот дьявол Боуман! — простонал Ференц; Боуману очень понравилось, как его назвали. — Он... Он...
— Черт ему в душу, да! Он ускользнул и разбил наш джип. Видишь это? — Кзерда указал на свою руку и лоб. Ференц безразлично взглянул и отвернулся. Он думал о другом.
— Мой пистолет, отец! Где мой пистолет?
— Здесь, — сказал Боуман. Он направил пистолет на Ференца и вошел в кибитку. В левой руке он держал покрытые пятнами засохшей крови цепочку и крестик. Ференц в ужасе уставился на Боумана. Он смотрел на него, как смотрит на палача с занесенным топором человек, чья голова лежит на плахе. Кзерда, который стоял спиной к двери, повернулся и застыл в оцепенении так же, как и его сын.
Он, как и Ференц, был явно не рад появлению Боумана.
Боуман сделал два шага вперед и положил покрытый пятнами крови крестик на маленький столик.
— Возможно, его мать обрадуется этому, — сказал он. — Правда, мне следовало бы сначала вытереть кровь. — Он подождал реакции, но ее не последовало, и продолжал: — Я намереваюсь убить тебя, Кзерда. Я должен это сделать. Ведь никто не может доказать, что это ты убил молодого Александре? Но мне не нужно доказательств. Все, что мне нужно, — это абсолютная уверенность. Пока ее нет. Пока я не могу этого сделать. Но позже, позже я убью тебя. А затем я убью Гэюза Строма. Скажи ему об этом, хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28