И не осуждал своего господина — в случае успеха задуманного дерзкого плана… В пору было закружиться самой трезвой голове — победителей не судят, некому.
Король Пенландрис состоял в родстве почти со всеми знатными семьями бриттов, в том числе и с семейством Пендрагонов… Да дело, наверное, не в этом.
По нескольким случайным фразам, Катифен мог судить, что Пенландрис сильно озабочен будущим Родины. Он любил Британию не меньше Пендрагона или графа Маридунского, но видел то, что было скрыто от них… И пошел на предательство, подвергая Родину опасности захвата саксами, чтобы избежать опасности куда более грозной. Но была ли такая опасность в действительности, или Пенландрис лишь вообразил ее себе, чтобы оправдать в собственных глазах предательство — сэр Катифен не знал.
И теперь уже не узнает никогда…
Сэр Катифен хотел спеть мертвому господину на прощание его любимую песню о единении и борьбе рыцаря Света и рыцаря Тьмы, даже начал наигрывать мотив. Но неожиданно для себя самого, запел совсем другую балладу, ту, которую они с королем слышали, путешествуя десять лет назад по далекой-далекой Индии.
Мелодичная песня понравилась Пенландрису, но король почему-то запретил ее петь своему вассалу.
Час баллады настал.
Сэр Катифен пел во всю силу проникновенного голоса, вкладывая в каждое слово душу и сердце — он в последний раз пел своему господину:
Слон в загоне не спал восемь суток кряду, Лбом искал слабину в каменной стене, Слон ревел — проклинал хитрую засаду И собратьев-рабов с грузом на спине.
И явился тогда человек со шрамом,
Посмотрел на слона, хмыкнул и сказал:
«Среди всех боевых — этот будет самым,
Кто ж такого сдает на лесоповал?»
Вот он — слон боевой в пурпурной попоне,
Смертный ужас врагов в кольчатой броне,
Он бои завершал яростной погоней
И слагали певцы песни о слоне.
Но настала пора — в день сухой и пыльный,
Возглавляя парад доблестных полков,
Слон споткнулся в пыли, затрубил бессильно,
Слон не смог удержать тяжести клинков.
И сказал человек в златотканной дхоти:
«Тот, передний, навряд годен для войны!
Уберите его. Как вы не поймете,
Что в бою мне нужны сильные слоны?»
Был поставлен другой впереди колонны,
А к слону подскакал воин на коне,
В бок кольнул — мол, шагай! —
И погнал к загону, где носили слоны бревна на спине.
Там стоял человек с плеткою витою.
Посмотрел свысока, потен и устал.
«Боевой… Да к тому ж, вышедший из строя.
Кто ж такого возьмет на лесоповал?»
…Слон стоял и стонал человечьим стоном,
Облепила мушня рану на боку.
Боевые слоны, алые попоны,
Протрубили вдали плач по старику.
Замолкли струны, в часовне воцарилась тишина. Сэр Катифен бережно положил арфу на пол. Взял меч господина, лежащий рядом с телом, и приставил к сердцу.
Меч оказался длиннее руки, пришлось взять двумя руками за гарду, а рукоять упереть в каменную стену. Оставалось одно резкое движение…
Не гоже убивать себя мечом господина. Рыцарь имеет собственный меч!
Катифен положил меч Пенландриса на место, достал свое оружие. В тусклом свете свечей блеснула сталь клинка.
Рыцарь! Сэр Катифен невесело ухмыльнулся. Какой он к дьяволу рыцарь!
Не понравились бы четверть века назад королю его разухабистые и непристойные песенки и месил бы он всю жизнь дорожную грязь босыми пятками…
Рыцарь… Сэр Катифен вновь приставил клинок к сердцу.
И задумался, вспоминая прожитую жизнь. Он привык к почету, к рыцарскому обществу, к рыцарскому образу жизни. Без короля Пенландриса такая жизнь для него немыслима…
И без короля Пенландриса жизнь сэру Катифену не нужна!
Сэр Катифен сжал крепче рукоять меча…
Но что-то не позволяло ему сделать последнее движение.
В узкое окно часовни пробились робкие солнечные лучи.
Король Пенландрис дал ему эту прекрасную жизнь, после него она должна и закончиться!
Но рука словно окаменела.
Кем он был до встречи с этим замечательным человеком? Грязью!
Грязью и будет!
Сыр Катифен вдруг резко убрал лезвие от груди.
Положил клинок на пол, у ног покойника. Быстро, боясь передумать, снял плащ со значком Пенландриса, перевязь, новые сапоги… Взял арфу и вышел из часовни.
Караульный у моста без слов выпустил любимца покойного короля.
Сэр Катифен умер — на дорогах страны появился еще один нищий бродячий бард, которого любой рыцарь может зашибить конем или не глядя садануть плетью…
Когда тело сэра Отлака отнесли в часовню, рыцари сели за стол.
Горе недолго владело суровыми сердцами благородных воинов. Битва на то и битва, чтобы кто-то убивал, а кто-то погибал. Павшим — слава. Живым — слава и добыча.
Десятки дорогих доспехов были принесены оруженосцами в замок. Мрачные плененные сакские рыцари сидели тут же за столом — без оружия и под охраной.
И скоро над столом воцарился оживленный разговор — обсуждение сегодняшних событий. Дамы — жены, дочери и невесты, отправившиеся с рыцарями на столичный турнир и оказавшиеся в осажденном замке, — слушали и удивлялись.
Чем больше доблестные рыцари потребляли густого пенистого эля и будоражащего вина, тем славнее в их рассказах выглядели сегодняшние подвиги. Рыцарям действительно было чем гордиться и было что рассказать.
Сэр Таулас сидел за столом, мрачно глядя на кубок с вином, что поспешно вновь наполнил расторопный слуга, наслышанный о буйном нраве прославленного рыцаря.
Бывший отшельник не мог простить себе, что сегодня его господин едва не погиб («На месте Отлака должен был быть я!») и искал утешения в вине.
Аннаура, успевшая переодеться для ужина, находилась рядом с сэром Ансеисом. Лишь только помянули усопшего хозяина замка и приличия позволили завязать разговор, она тут же призналась:
— Я не отрывала от вас взгляда весь день, барон. Вы были великолепны!
Хамрай невпопад кивнул головой, он думал совсем о другом.
— Мое общество в тягость вам, сэр Ансеис?
Первая красавица королевства готова была обидеться. Она не привыкла, чтобы ее словами (тем более восторженными похвалами) пренебрегали. Аннаура вообще поражалась этому любовному эпизоду в своей богатой биографии. Может, это только она так считает, что любовный эпизод? Может, Ансеис как на женщину на нее и не смотрит? О чем думает сейчас заморский рыцарь?
Аннаура не привыкла отступать: если барон Ансеис не хочет, то она все равно заставит, какой бы там таинственной силой магии он ни владел! Сегодня же ночью он будет в ее постели! Ей это просто необходимо. Чтобы не растерять веру в себя.
Или просто потому, что ей — ей! — этого очень хочется, какие еще необходимы аргументы?
Она капризно поджала нижнюю губку:
— Вам неприятно разговаривать со мной, барон?
Хамрай вздрогнул. Качнул головой, словно отгоняя назойливых мух, посмотрел на Аннауру. Прямо в ее жадные глаза. И улыбнулся ей, постаравшись вложить в улыбку всю нежность на которую был способен.
Необходимо было прекратить затянувшуюся недосказанность. Прекратить это знакомство. Немедленно сказать что-либо, чтобы она потеряла к нему интерес.
Но он не мог.
К ужасу своему, он честно признался самому себе, что полюбил. Другой вопрос — достойна его избранница любви или нет? Но как это ему сейчас не важно! Важно другое. Он полюбил — впервые в жизни он полюбил женщину. Он жаждал ее и тем более мучительны были его страдания, к которым, казалось, за столько лет должен был привыкнуть. Он жаждал теперь не просто обладать женщиной. Нет! Теперь ему нужна была только Аннаура. Только она!
— Извини, — нежно сказал Хамрай и взял ее тонкую кисть в свою ладонь (от этого прикосновения непонятная, странная и удивительно приятная волна ощущений охватила Аннауру). — Я устал. Но в сражении, я постоянно знал, что ты смотришь на меня с высоты замка. Хотя вряд ли ты могла разглядеть меня среди сражающихся.
— Нет, что ты! — обрадованно воскликнула Аннаура. — Я отлично видела твой алый плащ, я не сводила с него глаз. Ты прекрасен в бою — это я поняла еще на турнире. И вообще… Ты не такой, как другие рыцари…
Она говорила истинную правду, он был совсем не таким.
Хамрай-то прекрасно знал, что не такой. Но касалось это не только его магических способностей. Он ни словом, ни жестом не выдал, что большую часть жизни провел в чужой земле, с другими верованиями и обычаями… Значит, ее слова относятся к его исключительно личностным, мужским качествам.
Сердце старого мага забилось, как у мальчишки, впервые целующим девушку. Тело его непроизвольно подалось к ней и она придвинулась к нему ближе…
Поцеловать-то он ее сможет, а потом…
Будь стократ проклято заклятие Алвисида! Будь проклят день, когда он встретил Моонлав — бесчувственную холодную женщину, сломавшую его жизнь!
Рука барона непроизвольно легла ей на талию. Восхитительное ощущение, от которого у обоих закружилась голова!
— Я устала, — едва сдерживая волнение, чтобы голос не дрожал, сказала Аннаура.
— Сегодня выдался очень трудный день. Я хочу лечь, вы не проводите меня до моих покоев?
Ансеис вдруг резко отрезвел — перед ним открылась граница, переступать которую он не мог. Он прекрасно знал, что произойдет, если осмелится…
В это мгновение к нему подошел Триан и знаками показал, что король Этвард просит сэра Ансеиса пройти на королевский совет.
Внутренне Хамрай вздохнул с огромным облегчением (хотя где-то глубоко внутри какая-то крохотная частица души его вопреки рассудку горько подосадовала на возникшую помеху). Барон развел руками и сказал Аннауре виновато:
— Прошу прощения, но я не могу отказать верховному королю. Я сразу вернусь, как только совет закончиться. Вы дождетесь меня?
Хамрай искренне надеялся, что собрание рыцарей продлится до утра. Ему безумно хотелось броситься в объятия этой восхитительной женщины, обладающей магией, куда сильнее его собственной — магией женственности. Но заклятие… Заклятие!!!
Аннауре, с присущей ей горячностью, вдруг захотелось послать ко всем чертям этого странного сэра Ансеиса, встать и уйти. Но она почему-то потупила взгляд и тихо произнесла:
— Я буду ждать вас здесь, барон.
Уррий, едва утолив голод, встал из-за стола. Этвард просил его подняться в зал, выделенный для королевского совета. И остальных членов совета, что остались в живых, подняться тоже. Требовалось выработать план действий на завтра.
Поддаваться панике причин не было, но и недооценивать противника не следовало.
«Король должен разбираться в людях, »— подумал Эмрис. Посмотрел на сэра Тауласа и решил его не приглашать. А вот сэра Дэбоша и сэра Ансеиса, хоть они и не его подданные — обязательно.
Эмрис уже понял их силу, их мудрость и даже смутно догадывался об их интересе.
Да, как тесно все в жизни переплетено, как трудно разобраться — то, что кажется важным и главным, в один миг теряет всякое значение и напротив, малозначащее вдруг приобретает огромную важность, становится узлом нитей мира. Только не всегда об этом можно догадаться.
И на него, Эмриса, свалилась огромная ноша, тяжелая ответственность — да, он понимает это. Но дорогу осилит идущий, он отмечен Господом Богом, он справится со всеми препятствиями и невзгодами на пути к славе. К славе Британии и его, короля Этварда Пендрагона!
Умных голов лишился совет молодого короля — графа Отлака, герцога Вольдемара…
Горячий сэр Гловер настаивал на утренней вылазке для развития успеха (разумно, что король не позвал на совет еще более горячего сэра Тауласа, который великолепен в сражении, но не на совете). Впрочем, Гловер сам осознавал безрассудность своего предложения и не настаивал.
Этвард по очереди спрашивал у собравшихся рыцарей о сложившейся обстановке.
Интуитивно слово сэру Дэбошу и сэру Ансеису он решил предоставить последним, чтобы уже после них подвести итог собрания самому. Увидев, что Уррий потихоньку начинает вслушиваться в речи, Эмрис спросил мнение нового графа Маридунского.
Тихим голосом, не глядя никому в лицо, Уррий рассказал о предсмертном подарке отца. Во время рассказа он отстраненно теребил в руках перстень, который был ему пока велик ему и сваливался с пальца.
Когда Уррий замолчал, рыцари стали бурно обсуждать, чтобы могло быть за таинственной дверью — едва не забывали обращаться к королю за разрешением говорить…
— Пойдемте посмотрим, чего зря предполагать, — предложил сэр Ансеис.
— Неизвестно, что ждет нас за этой дверью, — ответил король Этвард. — Сэр Отлак сказал, что там может быть плененная нечисть — зачем выпускать зло?
— Даже если так, — взял слово сэр Дэбош, — я и барон Ансеис немного владеем магией. Мы сможем запрятать нечисть, что бы там не оказалось, обратно.
Верховный координатор разочаровался в перстне с эмблемой Алвисида и от таинственной двери ничего не ожидал, но не вредно самому доподлинно исследовать все, что связано с именем сына Алгола.
— Вы уверены? — спросил Уррий.
— Да, — ответили Хамрай и Фоор в один голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49